Вопль из 1932 года: так принадлежит ли Латвия латышам?!
Скромный вклад в Холокост латышского поэта и депутата Государственной думы России.
Листая старую тетрадь расстрелянного гене... Ой, извините! Листая подшивку Lāčplēsis, издания Латвийского союза инвалидов войны 20-30-х годов XX века, времён так называемой Первой республики, наткнулся на опубликованное там в ноябре 1932 года стихотворение Эдуарда Треймана (Edvards Treimanis), творившего под псевдонимом Эдуард Зваргуль (Edvards Zvārgulis). 90 лет почти прошло, а латышские нацики всё то же твердят, как пластинку заело.
Трейманис прожил долгую жизнь. Родился он в 1866 году в семье трактирщика. Одно время служил мелким чиновником. Но прославился как актёр, поэт и сатирик. Был одним из редакторов знакового для развития латышской литературы и национального самосознания издания Peterburgas avīze (Петербургской газеты). При этом не чурался общественно-политической деятельности. Так, в 1907 году он был избран депутатом российской Государственной думы II созыва от Лифляндской губернии, где состоял в группе автономистов Конституционно-демократической фракции (те самые «кадеты», на принадлежность к которым претендовал просивший милостыню Киса Воробьянинов). Во время Первой Мировой войны как беженец отправился на Кавказ. После возвращения в Латвию в 1917 году поселился в своём доме под истинно латышским названием Leukādija («Желаю, говорит, думать, будто я в Древней Греции! Большой просветитель был») и занимался только литературой. Ну как только, учитывая, какую власть над умами соплеменников имеют иные кумиры... На 50-летие своей литературной деятельности в 1933 году Трейманис получил поздравления от премьер-министра Блёдниекса, военного министра Балодиса, министра образование Кениньша, а также от Карлиса Ульманиса. Старичок благополучно пережил Вторую Мировую войну, остался в Латвии и умер в 1950 году в своём доме. При этом советская власть издала два сборника его стихов в 1959 и 1978 годах. Очень интересно, вошло ли в те сборники вот это стихотворение? Перевод, простите, подстрочно делал сам, в нём не ищите изыска, а если увидите ошибку, телеграфируйте, исправлю.
Lāčplēsim [Лачплесису]
Lai sauciens pār tēvzemi lidinājās: [Пусть клич над отечеством витает:]
«Ak, modram ir jābūt Tev, Lāčplēsim!» [«О, бдительным надо быть Тебе, Лачплесис»]
Arvienu tumšāki mākoni krājas [Ещё темнее облака собираются]
Pie Latvijas brīvajām debesīm. [К свободным небесам Латвии]
«Šī zeme ir mūsu, šīs pilsētas mūsu!» [«Эта земля наша, эти города наши!»]
Pa malu malām gan gavilē, - [Из края в край ещё ликуют, -]
Bet gara zobeni segti ar rūsu, [Но длинные мечи покрыты ржавчиной,]
Un vienaldze sirdis mums saindē. [И безразличие сердце нам отравляет.]
Lai atdarām acis! Ko dzīve mums stāsta? [Да откроем глаза! Что жизнь нам говорит?]
Vai Latvija pieder jau latviešiem? [Принадлежит ли Латвия уже латышам?]
Nē, mūsu nami zem ūtrupes lāsta [Нет, наши дома под проклятием торгов]
Par laupi top ebreju baņķieriem. [Становятся добычей еврейских банкиров]
Ar mūsu valdības žēlīgo ziņu [С ведома нашего жалкого правительства]
Daudz ārzemju krāmu šurp importē. [Много иноземного барахла сюда импортируется]
Kas mūsu metropole? Pa viņu [Что наша метрополия? По ней]
Skan valodu mistris kā Bābelē. [Звучит мешанина языков как в Вавилоне]
Viskrāšņākos kvartālos svešnieki dzīvo, [В роскошнейших кварталах чужаки живут,]
Pa nomalēm latviešu rūķi smok. [По окраинам латышские гномы-труженики томятся.]
Vai tevi Latvija, saukt vēl par brīvo, [Тебя ли, Латвия, называть ещё свободной,]
Kur tev zem brīvības mīnes jau rok!? [Где тебе под свободу мины уже зарывают?!]
Jā, arvien tumšāki mākoņi krājas [Да, ещё темнее облака собираются]
Pie Latvijas brīvājām debesīm... [К свободным небесам Латвии...]
Lai sauciens pār tēvzemi lidinājās: [Пусть клич над отечеством витает:]
«Ak, modram ir jābūt Tev, Lāčplēsim!» [«О, бдительным надо быть Тебе, Лачплесис»]
Прониклись? С одной стороны - еврейские банкиры, чужаки, вавилонское языковое смешение, предательское правительство, иностранное барахло, мины под свободой, вихри враждебные. С другой, несчастные страдающие бездомные трудолюбивые латыши, которым Латвия-то - о, ужас! - не принадлежит. Всё ещё. А мечи-то ржавеют без дела... Кто ж виноват? И что делать? Ну что вы, поэт пенсионного возраста Трейманис эти вопросы не ставит. Он аккуратно к ним подводит. Ну, совсем не провокатор, ни разу. Реалист и сатирик. Божий одуванчик. Жёг глаголом сердца людей. А глаза добрые-добрые! Так вот.
Повторяю, это был один из самых популярных лириков Латвии 20-х годов! И если он такие мысли нёс и вкладывал в головы соплеменников, то стоит ли удивляться тому, сколько в 1941 году нашлось любителей сделать Латвию этнически чистой? Действительно ли только «чужая оккупационная власть» была виновата в ужасах Холокоста в Прибалтике, или такие вот горе-пииты, на фоне бездействия властей сеявшие межэтническую рознь и ненависть к «инородцам», тоже приложили к этому руку? Не делом, но словом. Которое, как известно, было в начале всего...
Листая старую тетрадь расстрелянного гене... Ой, извините! Листая подшивку Lāčplēsis, издания Латвийского союза инвалидов войны 20-30-х годов XX века, времён так называемой Первой республики, наткнулся на опубликованное там в ноябре 1932 года стихотворение Эдуарда Треймана (Edvards Treimanis), творившего под псевдонимом Эдуард Зваргуль (Edvards Zvārgulis). 90 лет почти прошло, а латышские нацики всё то же твердят, как пластинку заело.
Трейманис прожил долгую жизнь. Родился он в 1866 году в семье трактирщика. Одно время служил мелким чиновником. Но прославился как актёр, поэт и сатирик. Был одним из редакторов знакового для развития латышской литературы и национального самосознания издания Peterburgas avīze (Петербургской газеты). При этом не чурался общественно-политической деятельности. Так, в 1907 году он был избран депутатом российской Государственной думы II созыва от Лифляндской губернии, где состоял в группе автономистов Конституционно-демократической фракции (те самые «кадеты», на принадлежность к которым претендовал просивший милостыню Киса Воробьянинов). Во время Первой Мировой войны как беженец отправился на Кавказ. После возвращения в Латвию в 1917 году поселился в своём доме под истинно латышским названием Leukādija («Желаю, говорит, думать, будто я в Древней Греции! Большой просветитель был») и занимался только литературой. Ну как только, учитывая, какую власть над умами соплеменников имеют иные кумиры... На 50-летие своей литературной деятельности в 1933 году Трейманис получил поздравления от премьер-министра Блёдниекса, военного министра Балодиса, министра образование Кениньша, а также от Карлиса Ульманиса. Старичок благополучно пережил Вторую Мировую войну, остался в Латвии и умер в 1950 году в своём доме. При этом советская власть издала два сборника его стихов в 1959 и 1978 годах. Очень интересно, вошло ли в те сборники вот это стихотворение? Перевод, простите, подстрочно делал сам, в нём не ищите изыска, а если увидите ошибку, телеграфируйте, исправлю.
Lāčplēsim [Лачплесису]
Lai sauciens pār tēvzemi lidinājās: [Пусть клич над отечеством витает:]
«Ak, modram ir jābūt Tev, Lāčplēsim!» [«О, бдительным надо быть Тебе, Лачплесис»]
Arvienu tumšāki mākoni krājas [Ещё темнее облака собираются]
Pie Latvijas brīvajām debesīm. [К свободным небесам Латвии]
«Šī zeme ir mūsu, šīs pilsētas mūsu!» [«Эта земля наша, эти города наши!»]
Pa malu malām gan gavilē, - [Из края в край ещё ликуют, -]
Bet gara zobeni segti ar rūsu, [Но длинные мечи покрыты ржавчиной,]
Un vienaldze sirdis mums saindē. [И безразличие сердце нам отравляет.]
Lai atdarām acis! Ko dzīve mums stāsta? [Да откроем глаза! Что жизнь нам говорит?]
Vai Latvija pieder jau latviešiem? [Принадлежит ли Латвия уже латышам?]
Nē, mūsu nami zem ūtrupes lāsta [Нет, наши дома под проклятием торгов]
Par laupi top ebreju baņķieriem. [Становятся добычей еврейских банкиров]
Ar mūsu valdības žēlīgo ziņu [С ведома нашего жалкого правительства]
Daudz ārzemju krāmu šurp importē. [Много иноземного барахла сюда импортируется]
Kas mūsu metropole? Pa viņu [Что наша метрополия? По ней]
Skan valodu mistris kā Bābelē. [Звучит мешанина языков как в Вавилоне]
Viskrāšņākos kvartālos svešnieki dzīvo, [В роскошнейших кварталах чужаки живут,]
Pa nomalēm latviešu rūķi smok. [По окраинам латышские гномы-труженики томятся.]
Vai tevi Latvija, saukt vēl par brīvo, [Тебя ли, Латвия, называть ещё свободной,]
Kur tev zem brīvības mīnes jau rok!? [Где тебе под свободу мины уже зарывают?!]
Jā, arvien tumšāki mākoņi krājas [Да, ещё темнее облака собираются]
Pie Latvijas brīvājām debesīm... [К свободным небесам Латвии...]
Lai sauciens pār tēvzemi lidinājās: [Пусть клич над отечеством витает:]
«Ak, modram ir jābūt Tev, Lāčplēsim!» [«О, бдительным надо быть Тебе, Лачплесис»]
Прониклись? С одной стороны - еврейские банкиры, чужаки, вавилонское языковое смешение, предательское правительство, иностранное барахло, мины под свободой, вихри враждебные. С другой, несчастные страдающие бездомные трудолюбивые латыши, которым Латвия-то - о, ужас! - не принадлежит. Всё ещё. А мечи-то ржавеют без дела... Кто ж виноват? И что делать? Ну что вы, поэт пенсионного возраста Трейманис эти вопросы не ставит. Он аккуратно к ним подводит. Ну, совсем не провокатор, ни разу. Реалист и сатирик. Божий одуванчик. Жёг глаголом сердца людей. А глаза добрые-добрые! Так вот.
Повторяю, это был один из самых популярных лириков Латвии 20-х годов! И если он такие мысли нёс и вкладывал в головы соплеменников, то стоит ли удивляться тому, сколько в 1941 году нашлось любителей сделать Латвию этнически чистой? Действительно ли только «чужая оккупационная власть» была виновата в ужасах Холокоста в Прибалтике, или такие вот горе-пииты, на фоне бездействия властей сеявшие межэтническую рознь и ненависть к «инородцам», тоже приложили к этому руку? Не делом, но словом. Которое, как известно, было в начале всего...