Воспоминания К.И.Скрябина. 4. Среднеазиатские гельминтологические экспедиции 1921 и 1926 годов
К. И. Скрябин. Моя жизнь в науке. - М.: Политиздат, 1969.
1. Юрьевский ветеринарный институт. Кавказ. Распределение в Среднюю Азию
2. Прибытие в Туркестанский край. Чимкент и Аулие-Ата
3. Аулие-Ата. Лаборатория МВД в Петрограде. Переезд в Кузьминки. Москва
Чайхана в Ташкенте. 1920-е гг. (Открытка Среднеазиатского отд. Всесоюзного Контрагентства печати)
Еще в разгар зимы я задумал большую гельминтологическую экспедицию в Среднюю Азию, которая по старинке называлась Туркестанским краем. Мне хотелось продолжить работу по изучению гельминтофауны Туркестана, начатую еще в 1906 году.
Мы задались целью получить общее представление о гельминтофауне всех классов позвоночных Туркестанского края, ознакомиться с гельминтозами туркестанских верблюдов, о паразитических червях, о которых мы не имели почти никаких данных. Было решено организовать изучение возбудителей гельминтозных заболеваний мелкого и крупного рогатого скота, лошадей. Намечалось также изучение фауны паразитических червей пустынных животных, в частности обитателей каракумских песков.
В апреле 1921 года в Совете Государственного института экспериментальной ветеринарии я сделал доклад о предполагаемой туркестанской гельминтологической экспедиции. Доклад был одобрен и принят, после чего был представлен в соответствующие организации.
Разоренная войнами страна напрягала все силы, чтобы поднять разрушенное хозяйство. Средств и возможностей у молодой республики было мало. И все-таки нам, ученым, нашим планам и просьбам уделяли максимум внимания. Создавая прочную научную базу для развития всех отраслей хозяйства и народного здравоохранения, Советская власть стремилась в кратчайший срок наладить работу научных учреждений и институтов. К ученым прислушивались, на серьезные требования реагировали быстро, по-деловому. <…>
В конечном итоге состав экспедиции был укомплектован: в него вошли Г. Виттенберг, В. Фраучи, К. Кременский, 10 препараторов и 2 лабораторных служителя. Лиза ехала с нами препаратором. Мы взяли с собой и сыновей. После долгих хлопот удалось получить в распоряжение экспедиции большой пульмановский классный вагон и две теплушки - под лабораторию и кухню.
Наметили пункты, где экспедиция должна была сосредоточить свою работу: Аральское Море, Казалинск, Кара-Узяк близ Кзыл-Орды [В то время - Перовск. - rus-turk.], Туркестан, Ташкент, Голодная Степь, Урсатьевская [До 1919 г. - станция Черняево. - rus-turk.], Самарканд, Бухара, Фараб, Чарджоу, Репетек и Мерв. Таким образом, мы совершили путь от Москвы до Мерва, после чего повернули назад и тем же путем возвратились в Москву. Путь экспедиции составил в общей сложности 8060 верст.
Путешествие наше было трудным. Мы проезжали по местам, где голод и тиф безжалостно косили людей. Разруха и нужда наложили свою беспощадную руку на Россию. Обычно поезда на станциях атаковала толпа измученных, изголодавшихся людей, стремящихся попасть в Туркестан, поскольку там было легче с продовольствием. На нашем среднем вагоне красовалась надпись «Гельминтологическая экспедиция». Эта надпись, видимо, отталкивала народ, и потому в наши вагоны, как правило, никто не стремился. Как-то раз на станции мы услышали: «Тифозных везут, видишь, прописали».
В Казалинске наши вагоны остановились напротив приемного покоя. Немного погодя на крыльцо вышел хмурый пожилой человек в белом халате. Он с величайшим недоумением рассматривал наши вагоны, потом подошел к нам. Мы стояли на площадке вагона и рассматривали станцию.
- Вы из Москвы? - угрюмо спросил он.
- Из Москвы.
- Едете в экспедицию? Наукой занимаетесь?
- Наукой.
Лицо его стало еще сумрачнее и злее.
- Я врач. Здесь во всем крае свирепствует сыпняк, голод, люди мрут тысячами, хоронить не успевают, - он говорил напряженным, злым голосом. - А вы наукой заниматься! Как вы можете?!
- Я с вами принципиально не согласен, - серьезно ответил я врачу. - Мы, ученые, считаем, что никакие, самые тяжелые явления не должны мешать развитию науки, поскольку она служит интересам всего человечества. Мы любим людей, верим в светлое будущее и, пока живы и здоровы, невзирая ни на какие трудности, будем делать то, что обязаны. Нельзя жить только сегодняшним днем, надо видеть перспективу, содействуя научным трудом процветанию нашей Родины.
- А вы, господа, верите в завтрашний день? - почти прокричал он мне в ответ.
- Да, мы верим.
Пока стоял наш поезд, мы продолжали с ним разговаривать. Страшная картина голода и разрухи убила в нем всякую веру в будущее. Мне представляется, что встреча этого врача с нашей мирной научной экспедицией заставила его задуматься над смыслом происходящих перемен и произвести некоторую переоценку ценностей.
Работа нашей экспедиции велась и во время пути, и на остановках. Первую большую остановку мы сделали на станции Аральское Море. Наши вагоны отцепили от поезда и поставили на запасные пути.
Вид на ст. Аральское Море. 1907. (humus)
Окрестности станции представляли собою степную равнину без всякого следа кустарниковой растительности: единственные деревца - искусственные насаждения в станционном сквере и около железнодорожных построек. В городе Аральске, расположенном на берегу залива, в полутора верстах от станции, в те годы не было ни единого кустика.
Нам хотелось обследовать гельминтофауну Аральской долины, богатой степными грызунами, изобилующей рептилиями; интересно было изучить фауну гельминтов птиц Аральского моря. Наконец, большой интерес представляли собою паразитические черви аральских рыб, еще не изученные.
Мы проработали на станции Аральское Море 10 дней, причем за это время обследовали 347 животных. Затем экспедиция двинулась в дальнейший путь, в глубь Туркестана. От станции Аральское Море на 300 верст к юго-востоку, до станции Джусалы, дорога пролегает по безбрежной степной равнине такого же характера, как в окрестностях Аральска; далее, однако, от Джусалы до Перовска, местность резко меняется. Идет пространство, поросшее камышами, гигантским туркестанским тростником и другими болотными растениями, причем здесь в изобилии озера и речные протоки. Во время половодья эти места заливает Сырдарья.
Сюда привлекали экспедицию различные соображения: во-первых, в диких болотах, на многочисленных озерах жило несметное число разнообразнейших зверей и птиц. Во-вторых, местность эта славится обилием кабанов, находящих себе убежище в камышовых лесах Дарьи, откуда они совершают набеги на хлебные и рисовые поля. Кроме того, здесь же встречаются зайцы, дикие кошки, рыси и многие другие хищники, а болотистые луга изобилуют водяными змеями. Наконец, здесь находят себе приют бесчисленные стаи фазанов, и вся эта фауна была совершенно не изучена. Экспедиция сосредоточила свою работу на маленькой станции Кара-Узяк, в 30 верстах от Перовска (ныне - Кзыл-Орда).
Станция располагается как бы на большом острове. С одной стороны - Сырдарья, с другой - Кара-Узяк, с третьей - целая сеть озер, соединенных друг с другом мелкими и более крупными «узяками». Пространство между полотном дороги и Сырдарьей вследствие разлива представляло собой болотистую топь с небольшими озерами, на которых ранним утром и по вечерам ютилось множество куликов. Наши вагоны были поставлены приблизительно в 200 саженях от станции, совершенно изолированно, и нам удавалось стрелять по утрам птиц, спустившись с железнодорожной насыпи.
Экспедиция в общей сложности работала в Кара-Узяке две недели, причем трудовой день длился 12-14 часов.
Мы успели обследовать 436 животных.
Вечером 23 августа мы приехали в Каган, на станцию, откуда идет 13-верстная железнодорожная ветка в самое сердце бухарских владений - в город Бухару. Было решено посвятить следующий день поездке в этот древний город, где мне хотелось понаблюдать туземные методы лечения ришты - гельминта подкожной клетчатки человека, а равно попытаться добыть препараты ришты от туземных знахарей.
В Средней Азии, в районе старой Бухары, долгое время существовал особый вид гельминтов - ришта. Это длинный тонкий червь, похожий на волос. Личинка его проникает под кожу человека и там развивается, причиняя сильные страдания. Иногда червь может вырастать до 1,5-2 метров длиной. Когда у самки ришты созревают личинки, она начинает раздражать кожу и в конце концов вызывает небольшой нарыв. И стоит только человеку погрузить больное место в воду, нарыв моментально прорывается. Из него как из рога изобилия высыпаются в воду сотни тысяч личинок ришты. В воде личинки поселяются в организме мелких рачков - циклопов. Вместе с водой при питье циклопы, а с ними и личинки ришты попадают в организм человека.
Ришта вызывала у местного населения суеверный страх. Темные, неграмотные люди тщательно скрывали свое заболевание, чем способствовали дальнейшему распространению болезни. Профессор Л. М. Исаев решил покончить с этой изнурительной болезнью. Он хорошо изучил ришгу. Провел множество бесед с населением. Вместе с местными врачами взял на учет всех больных риштой, обработал водоемы, чтобы уничтожить циклопов. Для ликвидации паразитов была разработана особая методика. И в 1932 году в Бухаре был зарегистрирован последний случай ришты. Теперь такой болезни на советской земле нет. Она встречается в Иране, Индонезии, странах Африки и Южной Америки.
Знахарями, извлекавшими ришту, были цирюльники по специальности. Они имели свои «приемные» в местах наибольшего скопления бухарского населения - на берегах искусственных водоемов, так называемых хаузов, где бухарцы в тени развесистых деревьев, в многочисленных харчевнях и чайных пили чай и кофе. Мне указали на главный хауз, Ляби-хауз, где можно было найти как больных риштой пациентов, так и искусных цирюльников-лекарей.
Бухара. Бассейн ансамбля Ляби-хауз. Фото Леона Бло, 1905. (humus)
Ляби-хауз - один из интереснейших уголков старой Бухары. Это большой прямоугольный водоем, выложенный диким камнем с плитчатыми ступенями, ведущими прямо к воде, откуда вереницы водоносов черпают кожаными ковшами воду, наполняя ею громоздкие бурдюки. С одной стороны хауза - выложенная каменными плитами площадь, на которой высится старинная мечеть, украшенная по бокам столетними деревьями с гнездами аистов на вершине. С трех сторон к бассейну примыкают харчевни и съестные лавки, где пекут лепешки, готовят плов, а возле самого берега хауза, на разостланных кошмах и на специальных деревянных возвышениях проводит время пестрая толпа бухарцев, истребляя бесчисленное множество дынь. Здесь же имеется целый ряд открытых цирюлен, в которых кипит своя работа.
Цирюльника - извлекателя ришты нам удалось найти в одном из переулков возле Ляби-хауза. В небольшой его комнате на двух гвоздях были навешаны какие-то странные мотки длинных сухих струн, оказавшихся высушенными экземплярами ришты. Знахаря пришлось ожидать. Через некоторое время вошел стройный молодой бухарец с окладистой черной бородой, которому я рассказал цель своего посещения и просил объяснить способ извлечения ришты и дать препараты этого паразита. Он вынул глиняную чашку, положил туда пучок сухих червей, залил водой, нематоды набухли и приняли свою естественную форму; затем он осторожно стал рассматривать концы нематод, чтобы выяснить, целы ли экземпляры, и отложил мне в бутылку несколько длинных самок с неповрежденными головными и хвостовыми концами.
Познакомился я и с методами лечения ришты, вернее способами ее извлечения. Цирюльник вскрывает абсцесс двумя крупными иглами, извлекает головку паразита и постепенно вытягивает его.
Присматриваясь к босым ногам гуляющей по набережной хауза толпы, я увидел у громадного большинства жителей темно-багровые пятна, чаще всего на голени - следы прежнего пребывания ришты. Невзирая на то что во второй половине прошлого века профессор Федченко установил связь между заболеванием ришты и бухарскими хаузами, невзирая на все научные завоевания, бухарские жители еще в 1921 году омывали ноги, изъязвленные паразитом, в этих хаузах. Утоляя той же водой свою жажду, они самозаражались, проглатывая промежуточных «хозяев» ришты - рачков-циклопов. Получался замкнутый круг. Трудами профессора Л. М. Исаева, как я уже говорил, ришта исчезла у нас полностью и навсегда. И не в этом ли факте как в капле воды отражена роль нашей науки, внешне очень узкой.
…В городе Туркестане экспедиции пришлось сделать вынужденную остановку, так как вагон наш вышел из строя. Поэтому два с половиной дня работники экспедиции занимались обследованием гельминтофауны окрестностей этой станции.
Сартовский базар в г. Туркестане. Фото Н. А. Крекова, 1894
3 августа мы выехали в Ташкент. Запланировали в Ташкенте работать преимущественно по ветеринарной и медицинской гельминтологии. От соответствующих организаций мы получили право на приобретение внутренностей мелкого рогатого скота (6 овец и 3 коз).
Экспедиция поработала также в прозектории Ташкентского университета, где нам была предоставлена возможность произвести вскрытие трех трупов. Мы еще раньше выяснили, что здесь чрезвычайно распространен эхинококкоз.
В чем заключались причины его распространения? Большой бедой в медицине является тот факт, что врачи-медики не умели ни обнаруживать, ни распознавать гельминтов. Многие опаснейшие заболевания ошибочно считались чрезвычайно редкими, а потому о них врачи, как правило, не имели ни малейшего представления. Нам необходимо было иметь ясную картину - какие паразиты и в каких органах локализуются у человека. Без этого нельзя было приступить к выработке оздоровительных мероприятий. На эти важные вопросы мог дать ответ только мой метод полных гельминтологических вскрытий.
Применение этого метода позволило обнаружить ряд гельминтов в таких органах и тканях, куда обычно исследователи и не заглядывали. При этом полностью исследуются все без исключения органы. Вскрытия по этому методу требуют большого времени и тщательности. Так, для полного вскрытия взрослого человека необходимы 5-6 рабочих дней.
Итак, впервые в мире полное гельминтологическое вскрытие трупа человека было произведено в августе 1921 года в Ташкенте, в прозектории Государственного университета. В университете к нашей работе отнеслись очень серьезно и с глубоким уважением. Мы же в свою очередь были благодарны сотрудникам университета, оказавшим нам большую помощь в работе. Вскрытие мы производили тщательно, трудились по 12-14 часов в сутки.
…Мы все жили в своем вагоне, который стоял на станции в тупике. Очень часто мы видели группы беспризорников, сидящих на рельсах недалеко от нашего вагона. Здесь они делились трофеями, добытыми на базаре, здесь же в пустых вагонах они спали ночью. Лиза по моей просьбе свела с ними близкое знакомство. Однажды она прошла к ним, села на рельсы и разложила возле себя коробочки. Ребята, естественно, заинтересовались, почему она сидит в стороне от нашего жилища. Ребята давно уже знали нас всех, но мы их не привечали, опасаясь, не без основания, что они все у нас растащат.
Любопытство заставило ребят подойти к Лизе и начать с ней разговор. Она рассказала им о целях нашей работы. Узнав, что эти коробочки предназначены для собирания кала и последующего его исследования на предмет выяснения, заражен ли человек «глистами» или нет, ребята опешили. Они долго и громко смеялись, узнав, чем нужно наполнить коробочки, а затем забрали их и пообещали наполнить их, чем надо. Лиза сказала ребятам, что экспедиция заплатит им небольшие деньги. Это опять привело ребят в неописуемое изумление.
К вечеру мы получили от них копрологический материал. Ребята подружились с Лизой. Их крайне интересовало: что же мы будем делать с содержимым коробочек. Поэтому мы разрешили им посмотреть в микроскопы. Естественно, мы нашли в полученном материале большое количество яиц гельминтов, и ребята были чрезвычайно удивлены всем, что увидели. Они прониклись к нам большим уважением и стали приносить для вскрытий кошек, мышей, жаб и лягушек.
Как-то в один из дней, когда к нам поступил большой материал и мы все были очень заняты, Лиза попросила ребят сбегать на базар и купить на всю нашу братию арбузов и дынь. Парнишки, взяв деньги, убежали. Мы все стали уверять Лизу, что ни ребят, ни денег она не увидит больше. Но Лиза была убеждена, что мальчишки выполнят ее просьбу. И оказалась права. Они принесли все покупки и отдали сдачу до копейки. Все излишки продуктов мы отдавали беспризорникам. Мы были спокойны за сохранность вещей в нашем вагоне, знали: у нас беспризорники ничего не стащат.
В то время в городе свирепствовали инфекционные заболевания, особенно желудочные. Умирало много беспризорных детей, ведь они питались объедками, спали на вокзалах, в заброшенных домах. Но помочь мы могли тогда только кучке наших соседей. Они вызывали у всех острую жалость. Государство, используя все возможности и средства, боролось с беспризорностью, определяло ребятишек в детские дома. И все же беспризорных было много. А с каждым новым железнодорожным составом в Ташкент прибывали толпы беспризорных, гонимых сюда голодом из Центральной России. Ведь Ташкент считался «городом хлебным». Особенно богаты были базары, - арбузы, дыни, яблоки, виноград…
Советская власть оказывала Туркестану огромную помощь. Восстанавливались разрушенная басмачами ирригационная сеть, хлопкоочистительные заводы, была установлена поощрительная оплата за хлопок и прочее. Край преображался. Но что больше всего поражало нас, так это культурная революция, которая небывалыми темпами осуществлялась в этих некогда отсталых краях.
Мы вспомнили с Лизой нашу жизнь в Туркестане в 1905-1911 годах. Мы были тогда в Самарканде, Ташкенте, Чимкенте, Аулие-Ата, и нигде я не видел школ для местного, как тогда называли, «туземного» населения. Существовали тогда, но далеко не везде мусульманские школы, где детей заставляли зубрить коран. Дальше этой зубрежки обучение не шло, и дети выходили из этой школы совершенно неграмотными. Но даже такие школы были не для всех.
Богатые семьи посылали своих детей учиться в русско-туземные школы, где преподавание велось только на русском языке. Таких школ в Туркестане было очень мало. А высшего учебного заведения в то время в крае не существовало ни одного.
И вот приезжаем мы в Туркестан в трудный 1921 год. И что же видим? В Ташкенте работают Санитарно-бактериологический институт, Высшая медицинская школа. Но самое поразительное - открыт Туркестанский государственный университет. Молодая республика Советов позаботилась об этом. В 1920 году университеты Петрограда и Москвы помогли Ташкентскому университету оборудовать деканаты, библиотеки, лаборатории. В апреле того же 1920 года профессорско-преподавательский состав университетов, захватив с собой лабораторное оборудование и библиотеку в 20 тысяч книг, прибыл в Ташкент. К осени пришли еще пять эшелонов с оборудованием, научной литературой, приехали новые преподаватели. 7 сентября 1920 года Владимир Ильич Ленин подписал декрет Совнаркома об организации в Ташкенте Туркестанского государственного университета.
В университете были открыты физико-математический, технический, социально-экономический, историко-филологический, педагогический, медицинский и сельскохозяйственный факультеты. Училось около 1500 студентов. Это потрясает, если вспомнить, в какое время Советское правительство занималось такими проблемами. Поскольку в старом Туркестане почти не было национальных учительских кадров, их надо было создавать. Поэтому были созданы краткосрочные курсы по подготовке учителей. Действовали школы 1-й и 2-й ступени, причем число их росло со сказочной быстротой. Велась огромная работа по ликвидации неграмотности среди взрослого населения. Мы были в одной из подобных школ. В ней занимались не только молодые, но и совсем старые мужчины. Женщин на этих занятиях тогда, конечно, не было. Для них создавались отдельные школы, но привлечь их туда было очень трудно. В том же 1920 году в Ташкенте открылся Высший педагогический институт имени К. А. Тимирязева.
Таким предстал перед нашими глазами новый, советский Туркестанский край…
Ташкент. Бывшее здание Казенной палаты. Вывеска: «Туркестанский Центральный Исполнительный Комитет Советов. Российская Социалистическая Федеративная Советская Республика». 1922
Следующий наш пункт - станция Голодная Степь. В большом количестве мы вскрывали самых разнообразных животных, включая ежей, летучих мышей, сусликов, домашних мышей. Здесь мы обнаружили чрезвычайное богатство паразитических червей. Работали с раннего утра до захода солнца.
Инженеры голодностепской оросительной системы предоставили нам лошадей для поездки за 25 километров в сторону от станции, в местность Сардаба. Мы обследовали и ее. Я волновался, посылая туда людей. Время было очень неспокойным: в Фергане, Самаркандской области, в Бухаре и Хорезме бесчинствовали басмаческие банды. Почти на каждой станции, где мы останавливались, мы слышали рассказы о басмачах. Они были хорошо вооружены и обмундированы. Снабжали их англичане.
Шайки басмачей в одном месте долго не задерживались, они переходили из одного уезда в другой, уклоняясь от открытого боя с регулярными советскими частями. В кишлаках у басмачей были свои осведомители - муллы, торговцы, сообщающие им сведения о передвижении отрядов Красной Армии и о мерах и действиях Советской власти. Однако все понимали, что басмачество доживало последние дни.
Селение Хаваст близ ст. Черняево
За Байрам-Алийским оазисом железная дорога вступает в самую большую пустыню Туркестана - Каракум, простирающуюся от Аральского моря почти до афганской границы и занимающую около 260 тысяч квадратных верст. Перед нашими глазами расстилалось грандиозное песчаное море. Этому, кажется, нет границ. Барханы, такыры, иногда заросли саксаула.
Здесь обитают животные, которые совершенно не подвергались гельминтофаунистическому изучению. Мы проработали здесь три дня, а затем наш путь лежал на станцию Репетек. Несколько домиков служащих с заброшенным депо и разрушенной, некогда действовавшей опытной станцией для изучения среднеазиатских песков, организованной Географическим обществом, - вот и весь Репетек. Перед станцией, на высоком холме, - большое кладбище, а вокруг на сотни верст - бесконечные барханы, столь красивые при восходе и закате жгучего туркестанского солнца.
Мерв был конечным пунктом нашего пути. Надо было возвращаться домой. Обратный путь был чрезвычайно тяжел: от Ташкента до Москвы мы ехали 57 дней. На каждой станции из-за недостатка паровозов мы задерживались на несколько дней. В Тургае нас застали холода: снег проникал во все щели неприспособленной к холоду «теплушки». Пришлось всем перекочевать в классный вагон, в котором не было ни одного стекла. Мы раздобыли фанеры и забили ею окна. На несколько окон фанеры не хватило, и мы завесили их одеялами. Установили в вагоне железную печурку, трубу вывели в окно. Когда топили печурку, было жарко, но как только огонь потухал, наступал пронизывающий холод.
11 ноября 1921 года мы наконец прибыли в Москву на станцию Сортировочная. Ни у кого из нас не было зимней одежды. На детей мы с Лизой надели все, что у нас было. Оставив всех в вагоне, мы с Виттенбергом в летних костюмах и в соломенных шляпах двинулись домой, за теплыми вещами. Дрожа от холода, мы уговаривали извозчика ехать побыстрее, а публика, глазевшая на нас с недоумением, по-видимому, принимала нас за душевнобольных, улизнувших из психиатрической клиники.
Так закончилась туркестанская гельминтологическая экспедиция; все ее участники вернулись живыми и здоровыми. Мы привезли огромной ценности гельминтологический материал из Средней Азии, да притом в таком колоссальном количестве, что его обрабатывали и изучали свыше 20 лет. Все тяжелое, грустное быстро забылось, и в памяти сохранилось только самое хорошее и самое светлое.
<…>
В 1926 году я пробыл в экспедициях свыше 4 месяцев. Возглавлял 32-ю союзную гельминтологическую экспедицию, которая работала в Северном крае (бывшей Северо-Двинской губернии), в городах Великий Устюг и Сольвычегодск, а затем - 35-ю и 36-ю гельминтологические экспедиции, совместно работавшие в Средней Азии: первая исследовала медицинские темы, вторая - ветеринарные. В этих экспедициях впервые в нашей стране были объединены медицина и ветеринария на базе гельминтологических изысканий.
Летом 1926 года в отделе здравоохранения Среднеазиатской железной, дороги возникла мысль об организации экспедиции по изучению гельминтозов рабочих и служащих. Чтобы параллельно с этим экспедиция могла заняться вопросами ветеринарного и общебиологического порядка, пришлось попросить Ветеринарное управление Наркомата земледелия РСФСР ассигновать средства для организации ветеринарного отряда. Деньги нам дали, и фактически обе экспедиции работали рука об руку в самом дружеском контакте. Нам предоставили три вагона, и экспедиция провела работу по всей магистрали Среднеазиатской железной дороги (Ташкент - Красноводск), а также по двум ветвям: Ферганской (Урсатьевская - Джалалабад) и Кушкинская (Мерв - Кушка). Медицинский отряд обследовал рабочих и служащих 30 железнодорожных станций. При этом мы стремились производить выборочное обследование в таких пунктах, которые различаются друг от друга по характеру географического положения и по густоте своего населения. Кроме того, нас интересовал гельминтофаунистический статус отдельных профессиональных и национальных групп, поскольку привычки и навыки, бытующие в разных областях Средней Азии, играют определенную роль в распространеннии гельминтозов. Поэтому в Фергане мы обследовали дехкан, обрабатывающих рисовые плантации, и рабочих Сулюктинских каменноугольных копей, в Чарджоу нас заинтересовала гельминтофауна амударьинских рыбаков, в крепости Кушка мы работали с красноармейцами. В общей сложности в 30 пунктах мы обследовали около 3 тысяч человек. Пришлось констатировать на территории Туркменистана (Кушка, Мерв, Ашхабад [В то время - Полторацк. - rus_turk.], Джебел) анкилостоматозную инвазию. Раньше в Туркмении она обнаружена не была.
Большую работу провел и ветеринарный отряд нашей экспедиции, обследовавший методом полных гельминтологических вскрытий 1064 животных и собравший материал на 10 различных бойнях Средней Азии.
Итак, я снова оказался в Средней Азии. В экспедиции со мной Лиза и Зорик. Сергей остался в Москве, он уже совершенно взрослый человек, ему скоро будет 18, а Зорику только 9. Лиза работает препаратором. Работы много, так что Зорик в общем предоставлен самому себе. Но он довольно самостоятелен, и мне думается, это неплохо, что он вращается среди членов экспедиции, энтузиастов своего дела, работающих самозабвенно, чуть ли не круглые сутки. Воспитание детей примером мне кажется очень действенным. Зорик уважает труд и уже пытается сам быть полезным другим, помогает, чем может.
С момента последней нашей поездки в Туркестан прошло всего 5 лет, но как сильно изменилась здесь жизнь! На улицах Ташкента, Коканда, Андижана теперь можно встретить узбечек с открытым лицом. Их еще немного, но они есть. Особенно поразило меня то, что уже был создан и пользовался огромной любовью народа узбекский театр, на сцене которого появились и женщины.
По законам шариата профессия актера вообще считалась позорной и недостойной мусульманина, а чтобы женщина играла в нем, так об этом даже и говорить не приходилось.
В Андижане нам рассказывали о зверской расправе над первой женщиной, пришедшей в театр посмотреть представление: ее убили и повесили на дереве. А теперь в переполненных театрах наравне с мужчинами сидели и женщины. Правда, подавляющее большинство из них было в парандже.
Театральные афиши свидетельствовали о разнообразии репертуара: здесь современные национальные пьесы и пьесы классиков Востока и Запада. С огромным успехом шла комедия Гоголя «Ревизор». <…>
В 1925 году состоялся I Всеузбекский съезд Советов. Было избрано правительство Узбекской ССР. Председателем Центрального Исполнительного Комитета стал Юлдаш Ахунбабаев. На домах появились вывески и таблички с названиями государственных учреждений Узбекской республики. <…>
На основании декретов ЦИК УзССР в конце 1925 года началось проведение земельно-водной реформы. Проезжая по Ферганской долине, мы видели, как возрождался этот богатый край - ирригационная сеть, сильно пострадавшая от басмачей в 1919-1920 годах, была восстановлена, дехкане, получившие землю и воду, трудились, не жалея сил.
Нам предстояло обследование Ферганского оазиса. Едем по зеленому морю. Бесконечные сады и плантации хлопка, риса чередуются с темно-зеленым ковром посевов люцерны.
Начинается подъем. Северные хребты сравнительно невысокие, а на юге вершины гор серебрятся вечными снегами. Все мы не отрываемся от окон вагона. Какой резкий контраст со степным ландшафтом Казахстана и Бухары, зыбучими песками Туркмении!
29 августа мы уже в Андижане. Читаю лекцию в саду железнодорожного клуба, она вызывает оживленный обмен мнениями.
Следующий наш пункт - Коканд. Жарко и душно… Нигде в Туркестане жара не переносится так тяжело, как в ферганских оазисах. Здесь воздух, благодаря массе ручейков и сложной сети арыков, насыщен влагой настолько, что трудно дышать.
Утром 3 сентября я побывал на кирпичном заводе, рассказал рабочим о целях гельминтологической экспедиции. Мне задали много вопросов, и, наконец, рабочие вынесли постановление: всем принять участие в обследовании.
Вечером в железнодорожном саду перед началом спектакля синеблузников Р. С. Шульц провел собеседование с пионерами. Наш регистрационный стол, выставленный в аллее, привлекал всеобщее внимание: каждый проходящий считал своим долгом, любопытства ради, остановиться, спросить, что тут делается. Этим дежурный регистратор пользовался в агитационных целях. Для медиков и врачей Коканда я прочел лекцию: «Современные воззрения на роль паразитических червей в патологии».
На Сулюктинских каменноугольных копях вначале работа не клеилась; сколько мы ни агитировали, материал для анализов поступал от рабочих плохо. Но упорное стремление добиться цели всегда себя оправдывало: варьируем методику просветительной работы, приглашаем «агитатора» для выступления на узбекском языке и добиваемся удовлетворительных результатов. Объявляем Сулюктинские рудники свободными от анкилостомоза, выезжаем из пределов Ферганской долины и держим путь на запад, к Самарканду.
Выделяем группу товарищей для обследования работников ферганских рисовых плантаций. Рисовые поля, скрытые под водой по 100 и больше дней, считаются в Туркестане основными очагами малярии. Далее высказывалось предположение, что условия работы на рисовых плантациях должны грозить не только распространением малярии, но и различных гельминтозов. И мы решили обследовать рабочих на плантациях близ станции Грунч-Мазар. Члены экспедиции прежде всего направились к председателю исполкома. Исполком размещался в большой кибитке. Председатель внимательно нас выслушал и предложил вместе с ним пойти в чайхану на базар. Чайхана здесь - центр местной общественной жизни, сюда для времяпрепровождения и бесед за чашкой зеленого чая (кок-чай) приходят отдыхающие.
К председателю исполкома сразу подошел народ. Все расселись, принялись за кок-чай. Мы же начали беседу (с переводчиком) о цели экспедиции. Интересно было наблюдать взрыв веселья, которым встречалось изложение дела. Даже председатель, проникнутый сознанием своего официального положения, тщетно пытался скрыть свою улыбку. Однако, узнав, что нам к следующему утру необходимо уже сконцентрировать весь материал, председатель немедленно сделал через «десятников» соответствующее распоряжение. К утру материал был собран и доставлен в штаб экспедиции.
…Едем по Западному Узбекистану. Снова красоту ферганских оазисов сменили угрюмые пейзажи узбекистанской степи, и только на южном горизонте виднеется дымка Туркестанского хребта. Миновав Джизак, подъезжаем вплотную к восточному подножию Нуратаусского хребта.
Единственной щелью, через которую возможно проникнуть в глубь этого горного массива, являются Тамерлановы ворота. Миновав их, попадаем в долину реки Сандар. Эта та самая река, волны которой, судя по арабской надписи, выбитой на скале Тамерланова ущелья, в течение целого месяца были красными от крови, когда сражались отряды Абдулла-хана с войсками Дервиш-хана.
В Самарканде повторяется то же, что и в других пунктах: Подъяпольская в день приезда докладывает на собрании работников службы пути, Баскаков - службы тяги, я - службы движения. Наконец, на следующий день я выступаю на большом собрании железнодорожников.
Снова дорога. Мелькают остановки в Кзыл-Тепе, Кагане. Здесь Шульц читает в железнодорожном клубе лекцию, о которой местные организации вывесили следующее забавное объявление:
«Информация-лекция профессора выездной сессии об обследовании железнодорожных служащих и рабочих о их заболеваниях».
Экспедиция работала в самом южном пункте СССР - городе Кушке, расположенном на границе с Афганистаном. Здесь мы обнаружили первый случай анкилостомидоза у человека. Кроме того, 4 случая этой болезни обнаружили в Мерве.
20 октября мы были уже в Ашхабаде, где в тот же день вечером я открыл чтение лекций медицинским врачам, вызванным сюда с линии Среднеазиатской железной дороги, - были организованы 20-часовые гельминтологические курсы.
В итоге медицинский отряд провел обследование около 3 тысяч человек. Выяснилось, что зараженность гельминтами здесь достигает 30 процентов. Кроме того, члены экспедиции прочитали свыше 40 лекций, провели многочисленные беседы. Доклады и лекции на темы санитарии посещались охотно. В Ашхабаде я подробно ознакомился с деятельностью Дома санитарного просвещения и с удовольствием отметил, что своей работой он охватил самые отсталые слои населения.
Того же автора: Лечение ударами нагайки у киргизов.
1. Юрьевский ветеринарный институт. Кавказ. Распределение в Среднюю Азию
2. Прибытие в Туркестанский край. Чимкент и Аулие-Ата
3. Аулие-Ата. Лаборатория МВД в Петрограде. Переезд в Кузьминки. Москва
Чайхана в Ташкенте. 1920-е гг. (Открытка Среднеазиатского отд. Всесоюзного Контрагентства печати)
Еще в разгар зимы я задумал большую гельминтологическую экспедицию в Среднюю Азию, которая по старинке называлась Туркестанским краем. Мне хотелось продолжить работу по изучению гельминтофауны Туркестана, начатую еще в 1906 году.
Мы задались целью получить общее представление о гельминтофауне всех классов позвоночных Туркестанского края, ознакомиться с гельминтозами туркестанских верблюдов, о паразитических червях, о которых мы не имели почти никаких данных. Было решено организовать изучение возбудителей гельминтозных заболеваний мелкого и крупного рогатого скота, лошадей. Намечалось также изучение фауны паразитических червей пустынных животных, в частности обитателей каракумских песков.
В апреле 1921 года в Совете Государственного института экспериментальной ветеринарии я сделал доклад о предполагаемой туркестанской гельминтологической экспедиции. Доклад был одобрен и принят, после чего был представлен в соответствующие организации.
Разоренная войнами страна напрягала все силы, чтобы поднять разрушенное хозяйство. Средств и возможностей у молодой республики было мало. И все-таки нам, ученым, нашим планам и просьбам уделяли максимум внимания. Создавая прочную научную базу для развития всех отраслей хозяйства и народного здравоохранения, Советская власть стремилась в кратчайший срок наладить работу научных учреждений и институтов. К ученым прислушивались, на серьезные требования реагировали быстро, по-деловому. <…>
В конечном итоге состав экспедиции был укомплектован: в него вошли Г. Виттенберг, В. Фраучи, К. Кременский, 10 препараторов и 2 лабораторных служителя. Лиза ехала с нами препаратором. Мы взяли с собой и сыновей. После долгих хлопот удалось получить в распоряжение экспедиции большой пульмановский классный вагон и две теплушки - под лабораторию и кухню.
Наметили пункты, где экспедиция должна была сосредоточить свою работу: Аральское Море, Казалинск, Кара-Узяк близ Кзыл-Орды [В то время - Перовск. - rus-turk.], Туркестан, Ташкент, Голодная Степь, Урсатьевская [До 1919 г. - станция Черняево. - rus-turk.], Самарканд, Бухара, Фараб, Чарджоу, Репетек и Мерв. Таким образом, мы совершили путь от Москвы до Мерва, после чего повернули назад и тем же путем возвратились в Москву. Путь экспедиции составил в общей сложности 8060 верст.
Путешествие наше было трудным. Мы проезжали по местам, где голод и тиф безжалостно косили людей. Разруха и нужда наложили свою беспощадную руку на Россию. Обычно поезда на станциях атаковала толпа измученных, изголодавшихся людей, стремящихся попасть в Туркестан, поскольку там было легче с продовольствием. На нашем среднем вагоне красовалась надпись «Гельминтологическая экспедиция». Эта надпись, видимо, отталкивала народ, и потому в наши вагоны, как правило, никто не стремился. Как-то раз на станции мы услышали: «Тифозных везут, видишь, прописали».
В Казалинске наши вагоны остановились напротив приемного покоя. Немного погодя на крыльцо вышел хмурый пожилой человек в белом халате. Он с величайшим недоумением рассматривал наши вагоны, потом подошел к нам. Мы стояли на площадке вагона и рассматривали станцию.
- Вы из Москвы? - угрюмо спросил он.
- Из Москвы.
- Едете в экспедицию? Наукой занимаетесь?
- Наукой.
Лицо его стало еще сумрачнее и злее.
- Я врач. Здесь во всем крае свирепствует сыпняк, голод, люди мрут тысячами, хоронить не успевают, - он говорил напряженным, злым голосом. - А вы наукой заниматься! Как вы можете?!
- Я с вами принципиально не согласен, - серьезно ответил я врачу. - Мы, ученые, считаем, что никакие, самые тяжелые явления не должны мешать развитию науки, поскольку она служит интересам всего человечества. Мы любим людей, верим в светлое будущее и, пока живы и здоровы, невзирая ни на какие трудности, будем делать то, что обязаны. Нельзя жить только сегодняшним днем, надо видеть перспективу, содействуя научным трудом процветанию нашей Родины.
- А вы, господа, верите в завтрашний день? - почти прокричал он мне в ответ.
- Да, мы верим.
Пока стоял наш поезд, мы продолжали с ним разговаривать. Страшная картина голода и разрухи убила в нем всякую веру в будущее. Мне представляется, что встреча этого врача с нашей мирной научной экспедицией заставила его задуматься над смыслом происходящих перемен и произвести некоторую переоценку ценностей.
Работа нашей экспедиции велась и во время пути, и на остановках. Первую большую остановку мы сделали на станции Аральское Море. Наши вагоны отцепили от поезда и поставили на запасные пути.
Вид на ст. Аральское Море. 1907. (humus)
Окрестности станции представляли собою степную равнину без всякого следа кустарниковой растительности: единственные деревца - искусственные насаждения в станционном сквере и около железнодорожных построек. В городе Аральске, расположенном на берегу залива, в полутора верстах от станции, в те годы не было ни единого кустика.
Нам хотелось обследовать гельминтофауну Аральской долины, богатой степными грызунами, изобилующей рептилиями; интересно было изучить фауну гельминтов птиц Аральского моря. Наконец, большой интерес представляли собою паразитические черви аральских рыб, еще не изученные.
Мы проработали на станции Аральское Море 10 дней, причем за это время обследовали 347 животных. Затем экспедиция двинулась в дальнейший путь, в глубь Туркестана. От станции Аральское Море на 300 верст к юго-востоку, до станции Джусалы, дорога пролегает по безбрежной степной равнине такого же характера, как в окрестностях Аральска; далее, однако, от Джусалы до Перовска, местность резко меняется. Идет пространство, поросшее камышами, гигантским туркестанским тростником и другими болотными растениями, причем здесь в изобилии озера и речные протоки. Во время половодья эти места заливает Сырдарья.
Сюда привлекали экспедицию различные соображения: во-первых, в диких болотах, на многочисленных озерах жило несметное число разнообразнейших зверей и птиц. Во-вторых, местность эта славится обилием кабанов, находящих себе убежище в камышовых лесах Дарьи, откуда они совершают набеги на хлебные и рисовые поля. Кроме того, здесь же встречаются зайцы, дикие кошки, рыси и многие другие хищники, а болотистые луга изобилуют водяными змеями. Наконец, здесь находят себе приют бесчисленные стаи фазанов, и вся эта фауна была совершенно не изучена. Экспедиция сосредоточила свою работу на маленькой станции Кара-Узяк, в 30 верстах от Перовска (ныне - Кзыл-Орда).
Станция располагается как бы на большом острове. С одной стороны - Сырдарья, с другой - Кара-Узяк, с третьей - целая сеть озер, соединенных друг с другом мелкими и более крупными «узяками». Пространство между полотном дороги и Сырдарьей вследствие разлива представляло собой болотистую топь с небольшими озерами, на которых ранним утром и по вечерам ютилось множество куликов. Наши вагоны были поставлены приблизительно в 200 саженях от станции, совершенно изолированно, и нам удавалось стрелять по утрам птиц, спустившись с железнодорожной насыпи.
Экспедиция в общей сложности работала в Кара-Узяке две недели, причем трудовой день длился 12-14 часов.
Мы успели обследовать 436 животных.
Вечером 23 августа мы приехали в Каган, на станцию, откуда идет 13-верстная железнодорожная ветка в самое сердце бухарских владений - в город Бухару. Было решено посвятить следующий день поездке в этот древний город, где мне хотелось понаблюдать туземные методы лечения ришты - гельминта подкожной клетчатки человека, а равно попытаться добыть препараты ришты от туземных знахарей.
В Средней Азии, в районе старой Бухары, долгое время существовал особый вид гельминтов - ришта. Это длинный тонкий червь, похожий на волос. Личинка его проникает под кожу человека и там развивается, причиняя сильные страдания. Иногда червь может вырастать до 1,5-2 метров длиной. Когда у самки ришты созревают личинки, она начинает раздражать кожу и в конце концов вызывает небольшой нарыв. И стоит только человеку погрузить больное место в воду, нарыв моментально прорывается. Из него как из рога изобилия высыпаются в воду сотни тысяч личинок ришты. В воде личинки поселяются в организме мелких рачков - циклопов. Вместе с водой при питье циклопы, а с ними и личинки ришты попадают в организм человека.
Ришта вызывала у местного населения суеверный страх. Темные, неграмотные люди тщательно скрывали свое заболевание, чем способствовали дальнейшему распространению болезни. Профессор Л. М. Исаев решил покончить с этой изнурительной болезнью. Он хорошо изучил ришгу. Провел множество бесед с населением. Вместе с местными врачами взял на учет всех больных риштой, обработал водоемы, чтобы уничтожить циклопов. Для ликвидации паразитов была разработана особая методика. И в 1932 году в Бухаре был зарегистрирован последний случай ришты. Теперь такой болезни на советской земле нет. Она встречается в Иране, Индонезии, странах Африки и Южной Америки.
Знахарями, извлекавшими ришту, были цирюльники по специальности. Они имели свои «приемные» в местах наибольшего скопления бухарского населения - на берегах искусственных водоемов, так называемых хаузов, где бухарцы в тени развесистых деревьев, в многочисленных харчевнях и чайных пили чай и кофе. Мне указали на главный хауз, Ляби-хауз, где можно было найти как больных риштой пациентов, так и искусных цирюльников-лекарей.
Бухара. Бассейн ансамбля Ляби-хауз. Фото Леона Бло, 1905. (humus)
Ляби-хауз - один из интереснейших уголков старой Бухары. Это большой прямоугольный водоем, выложенный диким камнем с плитчатыми ступенями, ведущими прямо к воде, откуда вереницы водоносов черпают кожаными ковшами воду, наполняя ею громоздкие бурдюки. С одной стороны хауза - выложенная каменными плитами площадь, на которой высится старинная мечеть, украшенная по бокам столетними деревьями с гнездами аистов на вершине. С трех сторон к бассейну примыкают харчевни и съестные лавки, где пекут лепешки, готовят плов, а возле самого берега хауза, на разостланных кошмах и на специальных деревянных возвышениях проводит время пестрая толпа бухарцев, истребляя бесчисленное множество дынь. Здесь же имеется целый ряд открытых цирюлен, в которых кипит своя работа.
Цирюльника - извлекателя ришты нам удалось найти в одном из переулков возле Ляби-хауза. В небольшой его комнате на двух гвоздях были навешаны какие-то странные мотки длинных сухих струн, оказавшихся высушенными экземплярами ришты. Знахаря пришлось ожидать. Через некоторое время вошел стройный молодой бухарец с окладистой черной бородой, которому я рассказал цель своего посещения и просил объяснить способ извлечения ришты и дать препараты этого паразита. Он вынул глиняную чашку, положил туда пучок сухих червей, залил водой, нематоды набухли и приняли свою естественную форму; затем он осторожно стал рассматривать концы нематод, чтобы выяснить, целы ли экземпляры, и отложил мне в бутылку несколько длинных самок с неповрежденными головными и хвостовыми концами.
Познакомился я и с методами лечения ришты, вернее способами ее извлечения. Цирюльник вскрывает абсцесс двумя крупными иглами, извлекает головку паразита и постепенно вытягивает его.
Присматриваясь к босым ногам гуляющей по набережной хауза толпы, я увидел у громадного большинства жителей темно-багровые пятна, чаще всего на голени - следы прежнего пребывания ришты. Невзирая на то что во второй половине прошлого века профессор Федченко установил связь между заболеванием ришты и бухарскими хаузами, невзирая на все научные завоевания, бухарские жители еще в 1921 году омывали ноги, изъязвленные паразитом, в этих хаузах. Утоляя той же водой свою жажду, они самозаражались, проглатывая промежуточных «хозяев» ришты - рачков-циклопов. Получался замкнутый круг. Трудами профессора Л. М. Исаева, как я уже говорил, ришта исчезла у нас полностью и навсегда. И не в этом ли факте как в капле воды отражена роль нашей науки, внешне очень узкой.
…В городе Туркестане экспедиции пришлось сделать вынужденную остановку, так как вагон наш вышел из строя. Поэтому два с половиной дня работники экспедиции занимались обследованием гельминтофауны окрестностей этой станции.
Сартовский базар в г. Туркестане. Фото Н. А. Крекова, 1894
3 августа мы выехали в Ташкент. Запланировали в Ташкенте работать преимущественно по ветеринарной и медицинской гельминтологии. От соответствующих организаций мы получили право на приобретение внутренностей мелкого рогатого скота (6 овец и 3 коз).
Экспедиция поработала также в прозектории Ташкентского университета, где нам была предоставлена возможность произвести вскрытие трех трупов. Мы еще раньше выяснили, что здесь чрезвычайно распространен эхинококкоз.
В чем заключались причины его распространения? Большой бедой в медицине является тот факт, что врачи-медики не умели ни обнаруживать, ни распознавать гельминтов. Многие опаснейшие заболевания ошибочно считались чрезвычайно редкими, а потому о них врачи, как правило, не имели ни малейшего представления. Нам необходимо было иметь ясную картину - какие паразиты и в каких органах локализуются у человека. Без этого нельзя было приступить к выработке оздоровительных мероприятий. На эти важные вопросы мог дать ответ только мой метод полных гельминтологических вскрытий.
Применение этого метода позволило обнаружить ряд гельминтов в таких органах и тканях, куда обычно исследователи и не заглядывали. При этом полностью исследуются все без исключения органы. Вскрытия по этому методу требуют большого времени и тщательности. Так, для полного вскрытия взрослого человека необходимы 5-6 рабочих дней.
Итак, впервые в мире полное гельминтологическое вскрытие трупа человека было произведено в августе 1921 года в Ташкенте, в прозектории Государственного университета. В университете к нашей работе отнеслись очень серьезно и с глубоким уважением. Мы же в свою очередь были благодарны сотрудникам университета, оказавшим нам большую помощь в работе. Вскрытие мы производили тщательно, трудились по 12-14 часов в сутки.
…Мы все жили в своем вагоне, который стоял на станции в тупике. Очень часто мы видели группы беспризорников, сидящих на рельсах недалеко от нашего вагона. Здесь они делились трофеями, добытыми на базаре, здесь же в пустых вагонах они спали ночью. Лиза по моей просьбе свела с ними близкое знакомство. Однажды она прошла к ним, села на рельсы и разложила возле себя коробочки. Ребята, естественно, заинтересовались, почему она сидит в стороне от нашего жилища. Ребята давно уже знали нас всех, но мы их не привечали, опасаясь, не без основания, что они все у нас растащат.
Любопытство заставило ребят подойти к Лизе и начать с ней разговор. Она рассказала им о целях нашей работы. Узнав, что эти коробочки предназначены для собирания кала и последующего его исследования на предмет выяснения, заражен ли человек «глистами» или нет, ребята опешили. Они долго и громко смеялись, узнав, чем нужно наполнить коробочки, а затем забрали их и пообещали наполнить их, чем надо. Лиза сказала ребятам, что экспедиция заплатит им небольшие деньги. Это опять привело ребят в неописуемое изумление.
К вечеру мы получили от них копрологический материал. Ребята подружились с Лизой. Их крайне интересовало: что же мы будем делать с содержимым коробочек. Поэтому мы разрешили им посмотреть в микроскопы. Естественно, мы нашли в полученном материале большое количество яиц гельминтов, и ребята были чрезвычайно удивлены всем, что увидели. Они прониклись к нам большим уважением и стали приносить для вскрытий кошек, мышей, жаб и лягушек.
Как-то в один из дней, когда к нам поступил большой материал и мы все были очень заняты, Лиза попросила ребят сбегать на базар и купить на всю нашу братию арбузов и дынь. Парнишки, взяв деньги, убежали. Мы все стали уверять Лизу, что ни ребят, ни денег она не увидит больше. Но Лиза была убеждена, что мальчишки выполнят ее просьбу. И оказалась права. Они принесли все покупки и отдали сдачу до копейки. Все излишки продуктов мы отдавали беспризорникам. Мы были спокойны за сохранность вещей в нашем вагоне, знали: у нас беспризорники ничего не стащат.
В то время в городе свирепствовали инфекционные заболевания, особенно желудочные. Умирало много беспризорных детей, ведь они питались объедками, спали на вокзалах, в заброшенных домах. Но помочь мы могли тогда только кучке наших соседей. Они вызывали у всех острую жалость. Государство, используя все возможности и средства, боролось с беспризорностью, определяло ребятишек в детские дома. И все же беспризорных было много. А с каждым новым железнодорожным составом в Ташкент прибывали толпы беспризорных, гонимых сюда голодом из Центральной России. Ведь Ташкент считался «городом хлебным». Особенно богаты были базары, - арбузы, дыни, яблоки, виноград…
Советская власть оказывала Туркестану огромную помощь. Восстанавливались разрушенная басмачами ирригационная сеть, хлопкоочистительные заводы, была установлена поощрительная оплата за хлопок и прочее. Край преображался. Но что больше всего поражало нас, так это культурная революция, которая небывалыми темпами осуществлялась в этих некогда отсталых краях.
Мы вспомнили с Лизой нашу жизнь в Туркестане в 1905-1911 годах. Мы были тогда в Самарканде, Ташкенте, Чимкенте, Аулие-Ата, и нигде я не видел школ для местного, как тогда называли, «туземного» населения. Существовали тогда, но далеко не везде мусульманские школы, где детей заставляли зубрить коран. Дальше этой зубрежки обучение не шло, и дети выходили из этой школы совершенно неграмотными. Но даже такие школы были не для всех.
Богатые семьи посылали своих детей учиться в русско-туземные школы, где преподавание велось только на русском языке. Таких школ в Туркестане было очень мало. А высшего учебного заведения в то время в крае не существовало ни одного.
И вот приезжаем мы в Туркестан в трудный 1921 год. И что же видим? В Ташкенте работают Санитарно-бактериологический институт, Высшая медицинская школа. Но самое поразительное - открыт Туркестанский государственный университет. Молодая республика Советов позаботилась об этом. В 1920 году университеты Петрограда и Москвы помогли Ташкентскому университету оборудовать деканаты, библиотеки, лаборатории. В апреле того же 1920 года профессорско-преподавательский состав университетов, захватив с собой лабораторное оборудование и библиотеку в 20 тысяч книг, прибыл в Ташкент. К осени пришли еще пять эшелонов с оборудованием, научной литературой, приехали новые преподаватели. 7 сентября 1920 года Владимир Ильич Ленин подписал декрет Совнаркома об организации в Ташкенте Туркестанского государственного университета.
В университете были открыты физико-математический, технический, социально-экономический, историко-филологический, педагогический, медицинский и сельскохозяйственный факультеты. Училось около 1500 студентов. Это потрясает, если вспомнить, в какое время Советское правительство занималось такими проблемами. Поскольку в старом Туркестане почти не было национальных учительских кадров, их надо было создавать. Поэтому были созданы краткосрочные курсы по подготовке учителей. Действовали школы 1-й и 2-й ступени, причем число их росло со сказочной быстротой. Велась огромная работа по ликвидации неграмотности среди взрослого населения. Мы были в одной из подобных школ. В ней занимались не только молодые, но и совсем старые мужчины. Женщин на этих занятиях тогда, конечно, не было. Для них создавались отдельные школы, но привлечь их туда было очень трудно. В том же 1920 году в Ташкенте открылся Высший педагогический институт имени К. А. Тимирязева.
Таким предстал перед нашими глазами новый, советский Туркестанский край…
Ташкент. Бывшее здание Казенной палаты. Вывеска: «Туркестанский Центральный Исполнительный Комитет Советов. Российская Социалистическая Федеративная Советская Республика». 1922
Следующий наш пункт - станция Голодная Степь. В большом количестве мы вскрывали самых разнообразных животных, включая ежей, летучих мышей, сусликов, домашних мышей. Здесь мы обнаружили чрезвычайное богатство паразитических червей. Работали с раннего утра до захода солнца.
Инженеры голодностепской оросительной системы предоставили нам лошадей для поездки за 25 километров в сторону от станции, в местность Сардаба. Мы обследовали и ее. Я волновался, посылая туда людей. Время было очень неспокойным: в Фергане, Самаркандской области, в Бухаре и Хорезме бесчинствовали басмаческие банды. Почти на каждой станции, где мы останавливались, мы слышали рассказы о басмачах. Они были хорошо вооружены и обмундированы. Снабжали их англичане.
Шайки басмачей в одном месте долго не задерживались, они переходили из одного уезда в другой, уклоняясь от открытого боя с регулярными советскими частями. В кишлаках у басмачей были свои осведомители - муллы, торговцы, сообщающие им сведения о передвижении отрядов Красной Армии и о мерах и действиях Советской власти. Однако все понимали, что басмачество доживало последние дни.
Селение Хаваст близ ст. Черняево
За Байрам-Алийским оазисом железная дорога вступает в самую большую пустыню Туркестана - Каракум, простирающуюся от Аральского моря почти до афганской границы и занимающую около 260 тысяч квадратных верст. Перед нашими глазами расстилалось грандиозное песчаное море. Этому, кажется, нет границ. Барханы, такыры, иногда заросли саксаула.
Здесь обитают животные, которые совершенно не подвергались гельминтофаунистическому изучению. Мы проработали здесь три дня, а затем наш путь лежал на станцию Репетек. Несколько домиков служащих с заброшенным депо и разрушенной, некогда действовавшей опытной станцией для изучения среднеазиатских песков, организованной Географическим обществом, - вот и весь Репетек. Перед станцией, на высоком холме, - большое кладбище, а вокруг на сотни верст - бесконечные барханы, столь красивые при восходе и закате жгучего туркестанского солнца.
Мерв был конечным пунктом нашего пути. Надо было возвращаться домой. Обратный путь был чрезвычайно тяжел: от Ташкента до Москвы мы ехали 57 дней. На каждой станции из-за недостатка паровозов мы задерживались на несколько дней. В Тургае нас застали холода: снег проникал во все щели неприспособленной к холоду «теплушки». Пришлось всем перекочевать в классный вагон, в котором не было ни одного стекла. Мы раздобыли фанеры и забили ею окна. На несколько окон фанеры не хватило, и мы завесили их одеялами. Установили в вагоне железную печурку, трубу вывели в окно. Когда топили печурку, было жарко, но как только огонь потухал, наступал пронизывающий холод.
11 ноября 1921 года мы наконец прибыли в Москву на станцию Сортировочная. Ни у кого из нас не было зимней одежды. На детей мы с Лизой надели все, что у нас было. Оставив всех в вагоне, мы с Виттенбергом в летних костюмах и в соломенных шляпах двинулись домой, за теплыми вещами. Дрожа от холода, мы уговаривали извозчика ехать побыстрее, а публика, глазевшая на нас с недоумением, по-видимому, принимала нас за душевнобольных, улизнувших из психиатрической клиники.
Так закончилась туркестанская гельминтологическая экспедиция; все ее участники вернулись живыми и здоровыми. Мы привезли огромной ценности гельминтологический материал из Средней Азии, да притом в таком колоссальном количестве, что его обрабатывали и изучали свыше 20 лет. Все тяжелое, грустное быстро забылось, и в памяти сохранилось только самое хорошее и самое светлое.
<…>
В 1926 году я пробыл в экспедициях свыше 4 месяцев. Возглавлял 32-ю союзную гельминтологическую экспедицию, которая работала в Северном крае (бывшей Северо-Двинской губернии), в городах Великий Устюг и Сольвычегодск, а затем - 35-ю и 36-ю гельминтологические экспедиции, совместно работавшие в Средней Азии: первая исследовала медицинские темы, вторая - ветеринарные. В этих экспедициях впервые в нашей стране были объединены медицина и ветеринария на базе гельминтологических изысканий.
Летом 1926 года в отделе здравоохранения Среднеазиатской железной, дороги возникла мысль об организации экспедиции по изучению гельминтозов рабочих и служащих. Чтобы параллельно с этим экспедиция могла заняться вопросами ветеринарного и общебиологического порядка, пришлось попросить Ветеринарное управление Наркомата земледелия РСФСР ассигновать средства для организации ветеринарного отряда. Деньги нам дали, и фактически обе экспедиции работали рука об руку в самом дружеском контакте. Нам предоставили три вагона, и экспедиция провела работу по всей магистрали Среднеазиатской железной дороги (Ташкент - Красноводск), а также по двум ветвям: Ферганской (Урсатьевская - Джалалабад) и Кушкинская (Мерв - Кушка). Медицинский отряд обследовал рабочих и служащих 30 железнодорожных станций. При этом мы стремились производить выборочное обследование в таких пунктах, которые различаются друг от друга по характеру географического положения и по густоте своего населения. Кроме того, нас интересовал гельминтофаунистический статус отдельных профессиональных и национальных групп, поскольку привычки и навыки, бытующие в разных областях Средней Азии, играют определенную роль в распространеннии гельминтозов. Поэтому в Фергане мы обследовали дехкан, обрабатывающих рисовые плантации, и рабочих Сулюктинских каменноугольных копей, в Чарджоу нас заинтересовала гельминтофауна амударьинских рыбаков, в крепости Кушка мы работали с красноармейцами. В общей сложности в 30 пунктах мы обследовали около 3 тысяч человек. Пришлось констатировать на территории Туркменистана (Кушка, Мерв, Ашхабад [В то время - Полторацк. - rus_turk.], Джебел) анкилостоматозную инвазию. Раньше в Туркмении она обнаружена не была.
Большую работу провел и ветеринарный отряд нашей экспедиции, обследовавший методом полных гельминтологических вскрытий 1064 животных и собравший материал на 10 различных бойнях Средней Азии.
Итак, я снова оказался в Средней Азии. В экспедиции со мной Лиза и Зорик. Сергей остался в Москве, он уже совершенно взрослый человек, ему скоро будет 18, а Зорику только 9. Лиза работает препаратором. Работы много, так что Зорик в общем предоставлен самому себе. Но он довольно самостоятелен, и мне думается, это неплохо, что он вращается среди членов экспедиции, энтузиастов своего дела, работающих самозабвенно, чуть ли не круглые сутки. Воспитание детей примером мне кажется очень действенным. Зорик уважает труд и уже пытается сам быть полезным другим, помогает, чем может.
С момента последней нашей поездки в Туркестан прошло всего 5 лет, но как сильно изменилась здесь жизнь! На улицах Ташкента, Коканда, Андижана теперь можно встретить узбечек с открытым лицом. Их еще немного, но они есть. Особенно поразило меня то, что уже был создан и пользовался огромной любовью народа узбекский театр, на сцене которого появились и женщины.
По законам шариата профессия актера вообще считалась позорной и недостойной мусульманина, а чтобы женщина играла в нем, так об этом даже и говорить не приходилось.
В Андижане нам рассказывали о зверской расправе над первой женщиной, пришедшей в театр посмотреть представление: ее убили и повесили на дереве. А теперь в переполненных театрах наравне с мужчинами сидели и женщины. Правда, подавляющее большинство из них было в парандже.
Театральные афиши свидетельствовали о разнообразии репертуара: здесь современные национальные пьесы и пьесы классиков Востока и Запада. С огромным успехом шла комедия Гоголя «Ревизор». <…>
В 1925 году состоялся I Всеузбекский съезд Советов. Было избрано правительство Узбекской ССР. Председателем Центрального Исполнительного Комитета стал Юлдаш Ахунбабаев. На домах появились вывески и таблички с названиями государственных учреждений Узбекской республики. <…>
На основании декретов ЦИК УзССР в конце 1925 года началось проведение земельно-водной реформы. Проезжая по Ферганской долине, мы видели, как возрождался этот богатый край - ирригационная сеть, сильно пострадавшая от басмачей в 1919-1920 годах, была восстановлена, дехкане, получившие землю и воду, трудились, не жалея сил.
Нам предстояло обследование Ферганского оазиса. Едем по зеленому морю. Бесконечные сады и плантации хлопка, риса чередуются с темно-зеленым ковром посевов люцерны.
Начинается подъем. Северные хребты сравнительно невысокие, а на юге вершины гор серебрятся вечными снегами. Все мы не отрываемся от окон вагона. Какой резкий контраст со степным ландшафтом Казахстана и Бухары, зыбучими песками Туркмении!
29 августа мы уже в Андижане. Читаю лекцию в саду железнодорожного клуба, она вызывает оживленный обмен мнениями.
Следующий наш пункт - Коканд. Жарко и душно… Нигде в Туркестане жара не переносится так тяжело, как в ферганских оазисах. Здесь воздух, благодаря массе ручейков и сложной сети арыков, насыщен влагой настолько, что трудно дышать.
Утром 3 сентября я побывал на кирпичном заводе, рассказал рабочим о целях гельминтологической экспедиции. Мне задали много вопросов, и, наконец, рабочие вынесли постановление: всем принять участие в обследовании.
Вечером в железнодорожном саду перед началом спектакля синеблузников Р. С. Шульц провел собеседование с пионерами. Наш регистрационный стол, выставленный в аллее, привлекал всеобщее внимание: каждый проходящий считал своим долгом, любопытства ради, остановиться, спросить, что тут делается. Этим дежурный регистратор пользовался в агитационных целях. Для медиков и врачей Коканда я прочел лекцию: «Современные воззрения на роль паразитических червей в патологии».
На Сулюктинских каменноугольных копях вначале работа не клеилась; сколько мы ни агитировали, материал для анализов поступал от рабочих плохо. Но упорное стремление добиться цели всегда себя оправдывало: варьируем методику просветительной работы, приглашаем «агитатора» для выступления на узбекском языке и добиваемся удовлетворительных результатов. Объявляем Сулюктинские рудники свободными от анкилостомоза, выезжаем из пределов Ферганской долины и держим путь на запад, к Самарканду.
Выделяем группу товарищей для обследования работников ферганских рисовых плантаций. Рисовые поля, скрытые под водой по 100 и больше дней, считаются в Туркестане основными очагами малярии. Далее высказывалось предположение, что условия работы на рисовых плантациях должны грозить не только распространением малярии, но и различных гельминтозов. И мы решили обследовать рабочих на плантациях близ станции Грунч-Мазар. Члены экспедиции прежде всего направились к председателю исполкома. Исполком размещался в большой кибитке. Председатель внимательно нас выслушал и предложил вместе с ним пойти в чайхану на базар. Чайхана здесь - центр местной общественной жизни, сюда для времяпрепровождения и бесед за чашкой зеленого чая (кок-чай) приходят отдыхающие.
К председателю исполкома сразу подошел народ. Все расселись, принялись за кок-чай. Мы же начали беседу (с переводчиком) о цели экспедиции. Интересно было наблюдать взрыв веселья, которым встречалось изложение дела. Даже председатель, проникнутый сознанием своего официального положения, тщетно пытался скрыть свою улыбку. Однако, узнав, что нам к следующему утру необходимо уже сконцентрировать весь материал, председатель немедленно сделал через «десятников» соответствующее распоряжение. К утру материал был собран и доставлен в штаб экспедиции.
…Едем по Западному Узбекистану. Снова красоту ферганских оазисов сменили угрюмые пейзажи узбекистанской степи, и только на южном горизонте виднеется дымка Туркестанского хребта. Миновав Джизак, подъезжаем вплотную к восточному подножию Нуратаусского хребта.
Единственной щелью, через которую возможно проникнуть в глубь этого горного массива, являются Тамерлановы ворота. Миновав их, попадаем в долину реки Сандар. Эта та самая река, волны которой, судя по арабской надписи, выбитой на скале Тамерланова ущелья, в течение целого месяца были красными от крови, когда сражались отряды Абдулла-хана с войсками Дервиш-хана.
В Самарканде повторяется то же, что и в других пунктах: Подъяпольская в день приезда докладывает на собрании работников службы пути, Баскаков - службы тяги, я - службы движения. Наконец, на следующий день я выступаю на большом собрании железнодорожников.
Снова дорога. Мелькают остановки в Кзыл-Тепе, Кагане. Здесь Шульц читает в железнодорожном клубе лекцию, о которой местные организации вывесили следующее забавное объявление:
«Информация-лекция профессора выездной сессии об обследовании железнодорожных служащих и рабочих о их заболеваниях».
Экспедиция работала в самом южном пункте СССР - городе Кушке, расположенном на границе с Афганистаном. Здесь мы обнаружили первый случай анкилостомидоза у человека. Кроме того, 4 случая этой болезни обнаружили в Мерве.
20 октября мы были уже в Ашхабаде, где в тот же день вечером я открыл чтение лекций медицинским врачам, вызванным сюда с линии Среднеазиатской железной дороги, - были организованы 20-часовые гельминтологические курсы.
В итоге медицинский отряд провел обследование около 3 тысяч человек. Выяснилось, что зараженность гельминтами здесь достигает 30 процентов. Кроме того, члены экспедиции прочитали свыше 40 лекций, провели многочисленные беседы. Доклады и лекции на темы санитарии посещались охотно. В Ашхабаде я подробно ознакомился с деятельностью Дома санитарного просвещения и с удовольствием отметил, что своей работой он охватил самые отсталые слои населения.
Того же автора: Лечение ударами нагайки у киргизов.