Отчет о поездке к киргизам. 3. Народный характер киргиз. Киргизская женщина
С. Г. Рыбаков. Отчет члена-сотрудника С. Рыбакова о поездке к киргизам летом 1896 по поручению Императорского Географического общества. Часть 1-я. Общие наблюдения над современным бытом киргиз // Живая старина: периодическое издание отделения этнографии Императорского Русского географического общества. 1897. Выпуск II.
Часть 1. Часть 2. Часть 3. Часть 4. Часть 5.
XI. Народный характер киргиз
Получая от стад полное обеспечение своего существования и будучи не обременены работой, киргизы летом показались мне народом добродушным, веселым и беззаботным, и я попробую сказать несколько слов о их народном характере. Сначала коснусь их наружности. Киргизы, или, как они сами называют себя, казаки, кажутся здоровым, сильным и рослым народом. Их здоровость, мускульная крепость и внешняя свежесть бросаются в глаза сравнительно, напр., с вялостью и дряблостью башкир, хотя их тело имеет очень мало упражнений; в связи с этим находится их подвижность, и на базарах, напр., самым подвижным элементом являются киргизы, которые быстро являются, быстро решают дела и быстро же удаляются; в то же время башкиры сидят-сидят, говорят-говорят на базаре, и конца не предвидится. Татары же ведут себя всех степеннее и основательнее и спокойно-рассудительно обрабатывают иногда большие гешефты.
Все киргизы почти поголовно имеют черные волосы и черные глаза, исключения бывают очень редки, и выразительность последних, т. е. глаз, резко обращает на себя внимание сравнительно с нередкой мутностью и бесцветностью серых и голубоватых глаз русских.
В степи рассказывали, что в известном направлении по[па]дается довольно много киргиз с голубыми глазами, и это направление совпадает с путем русских войск, когда они проходили степи для завоевания Хивы.
Волосы киргизы часто отращивают и не бреют, также не всегда носят тюбетейки.
Черты лица редко бывают правильные, а еще реже красивые, обыкновенно же киргизы имеют выдающиеся скулы, широкий приплюснутый или в виде треугольника нос, белые зубы, жидкую бороду, лишь иногда аксакалы (т. е. старики, белые бороды) бывают украшены большой седой бородой.
Ноги у киргиз в большинстве случаев кривые вследствие частой езды на лошадях, и ходят киргизы, надо сказать, плохо, неуверенно, как-то переваливаясь со стороны на сторону; ездят они несравненно лучше; отличаются общей сутуловатостью и неуклюжестью сравнительно, напр., с русскими казаками, которых киргизы называют ат-казак (т. е. конные казаки), столь ловкими и проворными благодаря гимнастическим упражнениям.
Цвет кожи у киргиз загорелый, красный, иногда даже темный; самая кожа отличается плотностью и часто лоснится от жира, - особенно у богатых киргиз, сильно тучнеющих от постоянного употребления кумыса и мяса.
Киргизы показались мне очень приветливым, ласковым народом, может быть, при этом имели значение мои рекомендации от властей, о гостеприимстве их говорить нечего. В кибитках своих они отводили мне всегда почетное место, устланное лучшими коврами, и так ласково и почтительно обращались ко мне; правда, они знали, что я приехал из Петербурга, а это обстоятельство производит на инородцев всегда особое впечатление.
Киргизы угощали меня всем лучшим, чем могли, и почти всюду резали барашка для обеда или ужина, устраивали мне ночлег, и никогда не спрашивали денег за угощение, так что я по собственной воле давал деньги за хлопоты, но случалось, что вовсе отказывались брать.
Честность киргиз показалась мне безукоризненной: во все время путешествия у меня не пропало ничего, хотя я вообще не берег очень своих вещей, оставлял их в кибитке, в экипаже, а сам уходил; может быть, здесь играет роль восточное правило, что гость и его вещи в кибитке хозяина неприкосновенны.
Мне рассказывали, что единственно, на что покушаются киргизы у путешественника, - это на хлеб; последний считается лакомством и его так мало в степи, что киргизы иногда не могут удержаться, чтобы не похитить его.
Я взял с собою в степь два с ½ пуда сухарей, как это делают все, кто едет в степь. Во время чаепития я пользовался этими сухарями, и они были большою приманкою для киргиз, которые всегда составляли для меня большую компанию в чаепитии, причем никакого приглашения не надо было делать, так как киргизы сами приглашали друг друга к моему чаю.
У киргиз всегда ровное, добродушное настроение духа, видно, что они ничем не обременены, ничто их не заботит особенно, степь, по крайней мере летом, обеспечивает их, и они веселы и так легко, здорово смеются и особенно шутят между собой; шутки их принимают иногда странный и на наш взгляд неприличный характер, напр., отпускают разные шутки по адресу хозяина и его жены, хозяин только отшучивается и старается ответить тем же, а жена лишь потупляет взоры; впрочем, такие шутки допускаются только между равными.
Киргизы владеют громкими голосами, которые они обнаруживают, когда что-нибудь особенно их занимает, напр., перепряжка лошадей для моего экипажа всегда вызывала необыкновенное оживление и громкие возгласы среди киргиз, они начинали суетиться около лошадей, указывать, давать советы и сильно окрикивать друг друга, так что с непривычки мне казалось, что случилось что-нибудь особенное, между тем вскоре же раздавался самый уравновешенный, веселый и дружный смех, который невольно и меня заражал.
Старики у киргизов еще добродушнее: у них всегда спокойное, ровное настроение, свежесть не по летам, способность к движениям и занятиям, так что нередко не уступали они и более молодым; у них также шутливость, веселость, лишь более смягченная и незлобивая.
Приветливость киргиз получает иногда следующее выражение: когда я в начале июня подъезжал в знойный день к г. Темиру и когда вследствие жары чувствовалось утомление в организме и удрученное несколько настроение, мою тяготу рассеял попавшийся на дороге киргиз, которого мы обогнали: поравнявшись с нами, он сказал что-то, я спросил переводчика, что он произнес; оказалось, что киргиз сказал: «Сапа́р ха́ирлы бу́лсын», т. е. «Пусть будет счастливо ваше путешествие». Подобное доброе приветствие было так неожиданно от совершенно чуждого киргиза, что не могло не тронуть и не вызвать хороших чувств и дум об этом народе, который так внимателен к путникам, как и русский человек не бывает внимателен.
Что касается гостеприимства, то охарактеризовать его может следующий случай, бывший со мной.
Так как нередко киргизы затягивали ужин к полночи и даже далее, может быть, желая этим придать особенную торжественность приему, а я между тем с дороги хотел поскорее спать, то в одном месте я думал отказаться от роли гостя и просто купить мяса и велеть поскорее его сварить. Хозяина не было дома, когда мы приехали. По его возвращении ему сообщили о моем желании. Он тогда довольно грубо и крикливо стал меня спрашивать, так ли я хочу мяса или за деньги, и добавлял, что дешево он не продает. Мне очень не понравился этот грубый хозяин и его прием, но я сдержанно говорил ему, что дам денег сколько следует. Тогда хозяин, помолчав немного, сказал: «Нет, денег не возьму, я тебя ради гостеприимства так угощу». Я удивился его перемене и объяснил себе ее только во время следовавшего затем чаепития; хозяин за чаем спрашивал меня обиженным тоном, зачем я потребовал мяса, а не молчал; оказывалось, по киргизскому обычаю, приезжающий должен молчать относительно пищи, а хозяин сам подумает, чтобы угостить гостя. Таким образом, я нарушил исконный обычай киргиз. После с хозяином мы расстались друзьями.
XII. Киргизская женщина
Скажу несколько слов о киргизской женщине. Она, как известно, поставлена в иные, гораздо более свободные условия, чем женщина у других мусульман, напр., у башкир, а особенно у татар. В то время, как у последних женщина весь век проводит в доме, семье, и ей не позволяется не только появляться в обществе мужчин, но даже и смотреть на них и открывать лицо свое, у киргиз женщина пользуется полною свободою в общежитии, никогда не закрывает своего лица, постоянно присутствует и разговаривает в кругу мужчин, и даже занимается иногда торговыми делами и появляется на базарах, обращая внимание своим своебразным высоким головным убором из белых полотенцев (вроде папахи), называемом жаулых.
Киргизка обладает вообще физическою крепостью и здоровьем, но не отличается красотою, за редкими исключениями, напр., в дни молодости.
Но при внешней свободе положение киргизской женщины, надо сказать, вообще забитое. В молодости, когда она еще невеста, она свободна и беззаботна, как вольная птица, работ, кроме легких рукоделий, не знает, за скотом почти не ухаживает, и веет от нее свежестью, здоровьем, румянец играет на щеках ее, веселье не оставляет ее тогда, и она достигает если не красоты, то некоторой миловидности. Уже в то время она появляется в общих собраниях и без принуждения разговаривает и шутит с мужчинами, будут ли то старики или молодые парни.
Путешественнику бросается в глаза, что киргизские девушки имеют специальную обязанность устраивать чаепитие и разливать чай в кругу всего собрания. Только сами они не пьют чай, а лишь разливают его другим и наблюдают, кому он надобен. Ничего подобного нельзя встретить ни у башкир, ни у татар, у которых женщина такая дикая, застенчивая, неразговорчивая, и проявляет лишь одно качество, что усиленно прячется или в угол, или за занавеской.
Если приезжает особенный гость, то киргизская девушка к чаепитию наряжается в праздничную цветную одежду с позументами и шапочку с пером, подбитую мехом, называемую бёрк; эта шапочка придает киргизке довольно эффектный вид. За чаепитием бывают оживленные разговоры и шутки, причем девицы сначала молчат, а потом и сами принимают участие; иногда шутки становятся щекотливыми с нашей точки зрения. Случается, что киргизки в поле прогуливаются в кругу мужчин.
Но когда киргизка выходить замуж, красное ее житье кончается. На ее долю падают все работы по хозяйству, так как сами киргизы буквально ничего не делают и ни в чем не принимают участия, разъезжают лишь по гостям и на празднества.
Киргизка-хозяйка с раннего утра, еще до восхода солнца, начинает возиться со скотом, привязывает и отвязывает коз, баранов, доит коров и верблюдиц, прогоняет их пастись, ведет счет скоту, тогда как киргиз имеет смутные понятия о количестве своего скота. Затем киргизка надоенное молоко выливает в кадочки для кумыса и приготовляет кумыс; занимается стряпней, очищает и приготовляет шкуры от зарезанного скота, выбивает и просушивает меха, прядет, занимается тканьем и валянием войлока или кошм; между прочим, киргизки приготовляют иногда красивые кошмы с нашитыми узорами, наз. текемет; вечером опять возится со скотом, доит, отделяет часть его, которая должна остаться при кибитке, от той, которая идет пастись на ночь.
Таким образом, весь день киргизки проходить в трудах, и ее положение вечной работницы и слуги для мужа ярко подчеркивается вечером, когда ее ничего не делающий муж, отходя ко сну, призывает ее к себе и велит ей снять с него сапоги (етык).
Благодаря такой вечной работе киргизка скоро теряет свою свежесть и в средних летах смотрит испитой, сморщенной, страшной полустарухой с почти мужскими движениями и голосом. Сходство с мужчиной и некрасивый вид увеличиваются еще оттого, что киргизки-хозяйки ради удобства в работах, особенно во время ухода за скотом, надевают штаны (дамбал) и принимают какой-то странный вид: не то женщины, не то мужчины. Но, впрочем, в некоторых волостях (напр., в Тургайском уезде) считается неприличным, если женщина надевает штаны.
Но это не мешает им пользоваться свободой, и в добавление следует сказать, что женщины иногда поют в присутствии мужчин, как и мне удалось слышать пение девушек и записать их мелодии.
Сурового обращения мужей с женами я не встречал и, кажется, оно редко случается, также мягко обращаются они с детьми: я нигде не встречал, чтобы отцы или матери колотили детей или давали им подзатыльники, как это часто водится в русских семьях, и ребятишки поэтому выглядывают бойкими, смышлеными и просто себя держат.
Красивой женой киргиз, напротив, склонен хвалиться. Один киргиз - игрок на домбре, ни слова не знавший по-русски, приглашал меня в гости и при этом добавлял, что жена у него очень хороша (катын бик якшы), а когда я увидел его жену, молодую и не лишенную миловидности, киргиз после не раз упоминал о ней и при этом употреблял единственное известное ему русское слово: «Сла́дка, сла́дка».
Молодые киргизки обнаруживают любознательность; когда я приехал однажды на большое собрание киргиз в Мугоджарских горах (совершали поминки по богатом киргизе, - наз. ас), то, на второй день моего пребывания, меня вызвали из кибитки и сказали, что одна киргизка желает меня видеть; выхожу: стоят две киргизки, одна помоложе, другая постарше, и застенчиво улыбаются; я спрашиваю, что им надобно; они ответили, что услышали о приезде русского и захотели посмотреть на него; дело в том, что в тех местах русских никогда почти не бывает; я пригласил их зайти в кибитку: киргизки смутились было сначала обществом киргиз, но вскоре оправились и объяснили причину своего появления; затем говорили мне, что они так много наслышались о русских, знают, что все хорошее исходит от русских, поэтому захотели непременно повидать русского и сами думают через год поехать в русские города, посмотреть, как живут русские; я предполагал снять фотографии с них и с группы девушек, бывших на поминках, но молодые парни воспротивились, кажется, ревновали. Более пожилые киргизки заявляют себя консерваторами, защитницами старых устоев жизни и противницами русских новшеств. Когда я проезжал по аулам в сопровождении учеников Оренбургской киргизской учительской школы, то пожилые женщины не раз обнаруживали к ним враждебность и даже ругали их, если они разговаривали со мною и между собою по-русски: «Вы совсем русские стали, - говорили им киргизки, - скоро веру свою перемените; прежде никто не учился русской грамоте, а вот какие почтенные люди выходили, не то что вы», и при этом киргизка указывала на одного из присутствовавших. Выражение «ты совсем русский стал» получало даже характер брани.
Киргизки в данном случае были представительницами той народной оппозиции против владычества русских, которая, конечно, все больше вымирает, но следы которой еще существуют и теперь: так, в одной волости (Бистамакской Актюбинского уезда) волостной писарь русский, прекрасно владевший киргизским языком, рассказывал мне, что он слышал сам, как киргизы иногда в зимние вечера поют песни, в которых жалуются на то, зачем это Аллах сделал так, что ими владеют русские.
С водворением русской власти началось юридическое уравнение прав мужчины и женщины среди киргиз. Но насколько еще дики киргизы и киргизки и к каким своеобразным и курьезным происшествиям ведет проникновение новых русских начал в старую вековую киргизскую среду, показывают, напр., следующие случаи, о которых мне рассказывали на месте.
Огромная часть киргизской территории, в том числе та, где я был, - район Мугоджарских гор, совершенно лишена путей сообщения, русских поселений совсем нет, и киргизы ездят исключительно верхом; между тем властям и путешественникам приходится пускаться в эти непроездные места; в этих случаях и возникают для них разного рода трудности и приключения при добывании лошадей.
Летом 1895 г. темирский уездный начальник Уральской области (М. И. Дубровин) проезжал с лесничим на Мугоджары. На урочище Кум-Сай, на реке Эмбе, в 20-ти верстах от Мугоджарских гор, понадобилось переменить лошадей, и взяли одну лошадь у киргизки-вдовы, которая одета была, по местному обыкновенно, в штаны; она заохала, затараторила, стала говорить, что ее, вдову, обижают, отнимают последнюю лошадь, а у нее мужа нет, некому ее защитить; когда эти причитания и упрямство не подействовали, она спустила с себя штаны и обнажила себя в присутствии уездного начальника; хорошенько не могли понять, что хотела она выразить этим, - презрение ли к присутствующим или дать доказательство, что она женщина, слабое существо, вернее последнее; только уездный начальник тотчас составил протокол и наказал ее 15-дневным арестом, для чего она доставлена была в гор. Темир. Киргизка, конечно, не ожидала таких последствий, так как до сих пор всюду водилось и по шаригату установлено, что за проступки женщин отвечали мужчины.
Но русская власть стала привлекать к ответственности и киргизок. В 1896 г. были привлечены к суду в Темирском уезде две киргизки по обвинению в сопротивлении властям.
Эти киргизки оказали сопротивление уряднику, когда последний приехал в один аул для производства переписи или сбора недоимок, чего-то в этом роде. Бабы выбежали из кибитки с палками и набросились на урядника, который был принужден отступить. Когда киргизок привлекли к ответственности, их убеждали по правде рассказать, почему они напали на урядника. Они решительно заявляли, что не виноваты, что исполняли только волю своего мужа-старика, который, когда приходил урядник, лежал в своей кибитке и кричал им оттуда: «Гоните этого урядника, что́ он тут шатается?» Ослушаться мужа им, бабам, нельзя, и они должны были не допустить урядника в их кибитку.
Сопротивление власти было оказано, и киргизки подлежали всей строгости законов, должны были быть приговоренными к арестантским ротам, и только по Всемилостивейшему коронационному манифесту они были освобождены от наказания.
Но вообще киргизской женщине нетрудно приспособиться к новым началам, вносимым русскими, залогом чего служит, между прочим, та свобода, какою пользуется женщина у киргиз и которая так выгодно отличает ее и дает ей преимущества перед женщиной татар и народностей Средней Азии, обреченной на вечное отчуждение от общественной жизни; причину, свободного положения женщин у киргиз надобно видеть в том, что мусульманство с своим шаригатом еще не успело ассимилировать киргиз, проникнуть вглубь их народных понятий и привить им свой условный и угнетающий взгляд на женщин.
ПРОДОЛЖЕНИЕ
Того же автора:
• Очерк быта и современного состояния инородцев Урала;
• Музыка и песни уральских мусульман с очерком их быта.
Часть 1. Часть 2. Часть 3. Часть 4. Часть 5.
XI. Народный характер киргиз
Получая от стад полное обеспечение своего существования и будучи не обременены работой, киргизы летом показались мне народом добродушным, веселым и беззаботным, и я попробую сказать несколько слов о их народном характере. Сначала коснусь их наружности. Киргизы, или, как они сами называют себя, казаки, кажутся здоровым, сильным и рослым народом. Их здоровость, мускульная крепость и внешняя свежесть бросаются в глаза сравнительно, напр., с вялостью и дряблостью башкир, хотя их тело имеет очень мало упражнений; в связи с этим находится их подвижность, и на базарах, напр., самым подвижным элементом являются киргизы, которые быстро являются, быстро решают дела и быстро же удаляются; в то же время башкиры сидят-сидят, говорят-говорят на базаре, и конца не предвидится. Татары же ведут себя всех степеннее и основательнее и спокойно-рассудительно обрабатывают иногда большие гешефты.
Все киргизы почти поголовно имеют черные волосы и черные глаза, исключения бывают очень редки, и выразительность последних, т. е. глаз, резко обращает на себя внимание сравнительно с нередкой мутностью и бесцветностью серых и голубоватых глаз русских.
В степи рассказывали, что в известном направлении по[па]дается довольно много киргиз с голубыми глазами, и это направление совпадает с путем русских войск, когда они проходили степи для завоевания Хивы.
Волосы киргизы часто отращивают и не бреют, также не всегда носят тюбетейки.
Черты лица редко бывают правильные, а еще реже красивые, обыкновенно же киргизы имеют выдающиеся скулы, широкий приплюснутый или в виде треугольника нос, белые зубы, жидкую бороду, лишь иногда аксакалы (т. е. старики, белые бороды) бывают украшены большой седой бородой.
Ноги у киргиз в большинстве случаев кривые вследствие частой езды на лошадях, и ходят киргизы, надо сказать, плохо, неуверенно, как-то переваливаясь со стороны на сторону; ездят они несравненно лучше; отличаются общей сутуловатостью и неуклюжестью сравнительно, напр., с русскими казаками, которых киргизы называют ат-казак (т. е. конные казаки), столь ловкими и проворными благодаря гимнастическим упражнениям.
Цвет кожи у киргиз загорелый, красный, иногда даже темный; самая кожа отличается плотностью и часто лоснится от жира, - особенно у богатых киргиз, сильно тучнеющих от постоянного употребления кумыса и мяса.
Киргизы показались мне очень приветливым, ласковым народом, может быть, при этом имели значение мои рекомендации от властей, о гостеприимстве их говорить нечего. В кибитках своих они отводили мне всегда почетное место, устланное лучшими коврами, и так ласково и почтительно обращались ко мне; правда, они знали, что я приехал из Петербурга, а это обстоятельство производит на инородцев всегда особое впечатление.
Киргизы угощали меня всем лучшим, чем могли, и почти всюду резали барашка для обеда или ужина, устраивали мне ночлег, и никогда не спрашивали денег за угощение, так что я по собственной воле давал деньги за хлопоты, но случалось, что вовсе отказывались брать.
Честность киргиз показалась мне безукоризненной: во все время путешествия у меня не пропало ничего, хотя я вообще не берег очень своих вещей, оставлял их в кибитке, в экипаже, а сам уходил; может быть, здесь играет роль восточное правило, что гость и его вещи в кибитке хозяина неприкосновенны.
Мне рассказывали, что единственно, на что покушаются киргизы у путешественника, - это на хлеб; последний считается лакомством и его так мало в степи, что киргизы иногда не могут удержаться, чтобы не похитить его.
Я взял с собою в степь два с ½ пуда сухарей, как это делают все, кто едет в степь. Во время чаепития я пользовался этими сухарями, и они были большою приманкою для киргиз, которые всегда составляли для меня большую компанию в чаепитии, причем никакого приглашения не надо было делать, так как киргизы сами приглашали друг друга к моему чаю.
У киргиз всегда ровное, добродушное настроение духа, видно, что они ничем не обременены, ничто их не заботит особенно, степь, по крайней мере летом, обеспечивает их, и они веселы и так легко, здорово смеются и особенно шутят между собой; шутки их принимают иногда странный и на наш взгляд неприличный характер, напр., отпускают разные шутки по адресу хозяина и его жены, хозяин только отшучивается и старается ответить тем же, а жена лишь потупляет взоры; впрочем, такие шутки допускаются только между равными.
Киргизы владеют громкими голосами, которые они обнаруживают, когда что-нибудь особенно их занимает, напр., перепряжка лошадей для моего экипажа всегда вызывала необыкновенное оживление и громкие возгласы среди киргиз, они начинали суетиться около лошадей, указывать, давать советы и сильно окрикивать друг друга, так что с непривычки мне казалось, что случилось что-нибудь особенное, между тем вскоре же раздавался самый уравновешенный, веселый и дружный смех, который невольно и меня заражал.
Старики у киргизов еще добродушнее: у них всегда спокойное, ровное настроение, свежесть не по летам, способность к движениям и занятиям, так что нередко не уступали они и более молодым; у них также шутливость, веселость, лишь более смягченная и незлобивая.
Приветливость киргиз получает иногда следующее выражение: когда я в начале июня подъезжал в знойный день к г. Темиру и когда вследствие жары чувствовалось утомление в организме и удрученное несколько настроение, мою тяготу рассеял попавшийся на дороге киргиз, которого мы обогнали: поравнявшись с нами, он сказал что-то, я спросил переводчика, что он произнес; оказалось, что киргиз сказал: «Сапа́р ха́ирлы бу́лсын», т. е. «Пусть будет счастливо ваше путешествие». Подобное доброе приветствие было так неожиданно от совершенно чуждого киргиза, что не могло не тронуть и не вызвать хороших чувств и дум об этом народе, который так внимателен к путникам, как и русский человек не бывает внимателен.
Что касается гостеприимства, то охарактеризовать его может следующий случай, бывший со мной.
Так как нередко киргизы затягивали ужин к полночи и даже далее, может быть, желая этим придать особенную торжественность приему, а я между тем с дороги хотел поскорее спать, то в одном месте я думал отказаться от роли гостя и просто купить мяса и велеть поскорее его сварить. Хозяина не было дома, когда мы приехали. По его возвращении ему сообщили о моем желании. Он тогда довольно грубо и крикливо стал меня спрашивать, так ли я хочу мяса или за деньги, и добавлял, что дешево он не продает. Мне очень не понравился этот грубый хозяин и его прием, но я сдержанно говорил ему, что дам денег сколько следует. Тогда хозяин, помолчав немного, сказал: «Нет, денег не возьму, я тебя ради гостеприимства так угощу». Я удивился его перемене и объяснил себе ее только во время следовавшего затем чаепития; хозяин за чаем спрашивал меня обиженным тоном, зачем я потребовал мяса, а не молчал; оказывалось, по киргизскому обычаю, приезжающий должен молчать относительно пищи, а хозяин сам подумает, чтобы угостить гостя. Таким образом, я нарушил исконный обычай киргиз. После с хозяином мы расстались друзьями.
XII. Киргизская женщина
Скажу несколько слов о киргизской женщине. Она, как известно, поставлена в иные, гораздо более свободные условия, чем женщина у других мусульман, напр., у башкир, а особенно у татар. В то время, как у последних женщина весь век проводит в доме, семье, и ей не позволяется не только появляться в обществе мужчин, но даже и смотреть на них и открывать лицо свое, у киргиз женщина пользуется полною свободою в общежитии, никогда не закрывает своего лица, постоянно присутствует и разговаривает в кругу мужчин, и даже занимается иногда торговыми делами и появляется на базарах, обращая внимание своим своебразным высоким головным убором из белых полотенцев (вроде папахи), называемом жаулых.
Киргизка обладает вообще физическою крепостью и здоровьем, но не отличается красотою, за редкими исключениями, напр., в дни молодости.
Но при внешней свободе положение киргизской женщины, надо сказать, вообще забитое. В молодости, когда она еще невеста, она свободна и беззаботна, как вольная птица, работ, кроме легких рукоделий, не знает, за скотом почти не ухаживает, и веет от нее свежестью, здоровьем, румянец играет на щеках ее, веселье не оставляет ее тогда, и она достигает если не красоты, то некоторой миловидности. Уже в то время она появляется в общих собраниях и без принуждения разговаривает и шутит с мужчинами, будут ли то старики или молодые парни.
Путешественнику бросается в глаза, что киргизские девушки имеют специальную обязанность устраивать чаепитие и разливать чай в кругу всего собрания. Только сами они не пьют чай, а лишь разливают его другим и наблюдают, кому он надобен. Ничего подобного нельзя встретить ни у башкир, ни у татар, у которых женщина такая дикая, застенчивая, неразговорчивая, и проявляет лишь одно качество, что усиленно прячется или в угол, или за занавеской.
Если приезжает особенный гость, то киргизская девушка к чаепитию наряжается в праздничную цветную одежду с позументами и шапочку с пером, подбитую мехом, называемую бёрк; эта шапочка придает киргизке довольно эффектный вид. За чаепитием бывают оживленные разговоры и шутки, причем девицы сначала молчат, а потом и сами принимают участие; иногда шутки становятся щекотливыми с нашей точки зрения. Случается, что киргизки в поле прогуливаются в кругу мужчин.
Но когда киргизка выходить замуж, красное ее житье кончается. На ее долю падают все работы по хозяйству, так как сами киргизы буквально ничего не делают и ни в чем не принимают участия, разъезжают лишь по гостям и на празднества.
Киргизка-хозяйка с раннего утра, еще до восхода солнца, начинает возиться со скотом, привязывает и отвязывает коз, баранов, доит коров и верблюдиц, прогоняет их пастись, ведет счет скоту, тогда как киргиз имеет смутные понятия о количестве своего скота. Затем киргизка надоенное молоко выливает в кадочки для кумыса и приготовляет кумыс; занимается стряпней, очищает и приготовляет шкуры от зарезанного скота, выбивает и просушивает меха, прядет, занимается тканьем и валянием войлока или кошм; между прочим, киргизки приготовляют иногда красивые кошмы с нашитыми узорами, наз. текемет; вечером опять возится со скотом, доит, отделяет часть его, которая должна остаться при кибитке, от той, которая идет пастись на ночь.
Таким образом, весь день киргизки проходить в трудах, и ее положение вечной работницы и слуги для мужа ярко подчеркивается вечером, когда ее ничего не делающий муж, отходя ко сну, призывает ее к себе и велит ей снять с него сапоги (етык).
Благодаря такой вечной работе киргизка скоро теряет свою свежесть и в средних летах смотрит испитой, сморщенной, страшной полустарухой с почти мужскими движениями и голосом. Сходство с мужчиной и некрасивый вид увеличиваются еще оттого, что киргизки-хозяйки ради удобства в работах, особенно во время ухода за скотом, надевают штаны (дамбал) и принимают какой-то странный вид: не то женщины, не то мужчины. Но, впрочем, в некоторых волостях (напр., в Тургайском уезде) считается неприличным, если женщина надевает штаны.
Но это не мешает им пользоваться свободой, и в добавление следует сказать, что женщины иногда поют в присутствии мужчин, как и мне удалось слышать пение девушек и записать их мелодии.
Сурового обращения мужей с женами я не встречал и, кажется, оно редко случается, также мягко обращаются они с детьми: я нигде не встречал, чтобы отцы или матери колотили детей или давали им подзатыльники, как это часто водится в русских семьях, и ребятишки поэтому выглядывают бойкими, смышлеными и просто себя держат.
Красивой женой киргиз, напротив, склонен хвалиться. Один киргиз - игрок на домбре, ни слова не знавший по-русски, приглашал меня в гости и при этом добавлял, что жена у него очень хороша (катын бик якшы), а когда я увидел его жену, молодую и не лишенную миловидности, киргиз после не раз упоминал о ней и при этом употреблял единственное известное ему русское слово: «Сла́дка, сла́дка».
Молодые киргизки обнаруживают любознательность; когда я приехал однажды на большое собрание киргиз в Мугоджарских горах (совершали поминки по богатом киргизе, - наз. ас), то, на второй день моего пребывания, меня вызвали из кибитки и сказали, что одна киргизка желает меня видеть; выхожу: стоят две киргизки, одна помоложе, другая постарше, и застенчиво улыбаются; я спрашиваю, что им надобно; они ответили, что услышали о приезде русского и захотели посмотреть на него; дело в том, что в тех местах русских никогда почти не бывает; я пригласил их зайти в кибитку: киргизки смутились было сначала обществом киргиз, но вскоре оправились и объяснили причину своего появления; затем говорили мне, что они так много наслышались о русских, знают, что все хорошее исходит от русских, поэтому захотели непременно повидать русского и сами думают через год поехать в русские города, посмотреть, как живут русские; я предполагал снять фотографии с них и с группы девушек, бывших на поминках, но молодые парни воспротивились, кажется, ревновали. Более пожилые киргизки заявляют себя консерваторами, защитницами старых устоев жизни и противницами русских новшеств. Когда я проезжал по аулам в сопровождении учеников Оренбургской киргизской учительской школы, то пожилые женщины не раз обнаруживали к ним враждебность и даже ругали их, если они разговаривали со мною и между собою по-русски: «Вы совсем русские стали, - говорили им киргизки, - скоро веру свою перемените; прежде никто не учился русской грамоте, а вот какие почтенные люди выходили, не то что вы», и при этом киргизка указывала на одного из присутствовавших. Выражение «ты совсем русский стал» получало даже характер брани.
Киргизки в данном случае были представительницами той народной оппозиции против владычества русских, которая, конечно, все больше вымирает, но следы которой еще существуют и теперь: так, в одной волости (Бистамакской Актюбинского уезда) волостной писарь русский, прекрасно владевший киргизским языком, рассказывал мне, что он слышал сам, как киргизы иногда в зимние вечера поют песни, в которых жалуются на то, зачем это Аллах сделал так, что ими владеют русские.
С водворением русской власти началось юридическое уравнение прав мужчины и женщины среди киргиз. Но насколько еще дики киргизы и киргизки и к каким своеобразным и курьезным происшествиям ведет проникновение новых русских начал в старую вековую киргизскую среду, показывают, напр., следующие случаи, о которых мне рассказывали на месте.
Огромная часть киргизской территории, в том числе та, где я был, - район Мугоджарских гор, совершенно лишена путей сообщения, русских поселений совсем нет, и киргизы ездят исключительно верхом; между тем властям и путешественникам приходится пускаться в эти непроездные места; в этих случаях и возникают для них разного рода трудности и приключения при добывании лошадей.
Летом 1895 г. темирский уездный начальник Уральской области (М. И. Дубровин) проезжал с лесничим на Мугоджары. На урочище Кум-Сай, на реке Эмбе, в 20-ти верстах от Мугоджарских гор, понадобилось переменить лошадей, и взяли одну лошадь у киргизки-вдовы, которая одета была, по местному обыкновенно, в штаны; она заохала, затараторила, стала говорить, что ее, вдову, обижают, отнимают последнюю лошадь, а у нее мужа нет, некому ее защитить; когда эти причитания и упрямство не подействовали, она спустила с себя штаны и обнажила себя в присутствии уездного начальника; хорошенько не могли понять, что хотела она выразить этим, - презрение ли к присутствующим или дать доказательство, что она женщина, слабое существо, вернее последнее; только уездный начальник тотчас составил протокол и наказал ее 15-дневным арестом, для чего она доставлена была в гор. Темир. Киргизка, конечно, не ожидала таких последствий, так как до сих пор всюду водилось и по шаригату установлено, что за проступки женщин отвечали мужчины.
Но русская власть стала привлекать к ответственности и киргизок. В 1896 г. были привлечены к суду в Темирском уезде две киргизки по обвинению в сопротивлении властям.
Эти киргизки оказали сопротивление уряднику, когда последний приехал в один аул для производства переписи или сбора недоимок, чего-то в этом роде. Бабы выбежали из кибитки с палками и набросились на урядника, который был принужден отступить. Когда киргизок привлекли к ответственности, их убеждали по правде рассказать, почему они напали на урядника. Они решительно заявляли, что не виноваты, что исполняли только волю своего мужа-старика, который, когда приходил урядник, лежал в своей кибитке и кричал им оттуда: «Гоните этого урядника, что́ он тут шатается?» Ослушаться мужа им, бабам, нельзя, и они должны были не допустить урядника в их кибитку.
Сопротивление власти было оказано, и киргизки подлежали всей строгости законов, должны были быть приговоренными к арестантским ротам, и только по Всемилостивейшему коронационному манифесту они были освобождены от наказания.
Но вообще киргизской женщине нетрудно приспособиться к новым началам, вносимым русскими, залогом чего служит, между прочим, та свобода, какою пользуется женщина у киргиз и которая так выгодно отличает ее и дает ей преимущества перед женщиной татар и народностей Средней Азии, обреченной на вечное отчуждение от общественной жизни; причину, свободного положения женщин у киргиз надобно видеть в том, что мусульманство с своим шаригатом еще не успело ассимилировать киргиз, проникнуть вглубь их народных понятий и привить им свой условный и угнетающий взгляд на женщин.
ПРОДОЛЖЕНИЕ
Того же автора:
• Очерк быта и современного состояния инородцев Урала;
• Музыка и песни уральских мусульман с очерком их быта.