Неизведанные страны Средней Азии. Урумчи (3/3)
Г. Е. Грум-Гржимайло. Неизведанные страны Средней Азии. Урумчи // Русский вестник. 1893, № 10; 1894, № 3.
Неизведанные страны Средней Азии. Турфан.
Неизведанные страны Средней Азии. Урумчи. Часть 1. Часть 2.
Урумчи. 1900-е
Задолго, однако, до того момента, когда окончательно замирает жизнь на Киндыке, оживает она на улице другого базара - «Думу».
Это приют кутежа и разврата.
И хотя и эта сторона жизни вполне чуждого нам народа не может не возбудить в нас живейшего интереса, однако я решительно уклоняюсь от неприятной обязанности писать на подобную тему.
Нравственные качества китайцев стоят вообще на такой низкой ступени, в своих оргиях они заходят часто так далеко, что даже в общих чертах невозможно печатно изложить хотя бы и половину того, что приходилось нам в этом отношении выслушать. Недаром же Иакинф Бичурин, этот убежденный защитник Китая [Вот в каких словах характеризует отца Иакинфа близко его знавший Скачков: «Сказав о неразвитости китайской головы, я полагаю кстати сказать еще, что такой же неразвитостью пропитана вся китайская атмосфера, и пропитана столь сильно, что ее влиянию подчиняются иногда даже иностранцы, очень продолжительно в ней дышавшие, зажившиеся между китайцами. Живой пример в этом отношении представляет наш доблестный синолог Иакинф Бичурин, который, перевоспитав себя на китайский лад, впитал в себя столь высокие идеи о превосходстве над всем миром мира китайского, что все китайское ставил выше всего некитайского и обыкновенно никогда не решался высказать что-либо непохвальное о китайце, хотя, разумеется, он знал китайцев весьма коротко. Например, известно, что в 1840-х годах, после англо-китайской войны, почтенный Иакинф Бичурин уверял во всеуслышание, что не англичане победили китайцев, а китайцы англичан, и что не китайцы англичанам, а англичане китайцам заплатили контрибуцию (!), о чем он начитался в „Пекинском монитере“, веря только ему, а не нашим газетам. К сожалению, такой же характер носят и все его многотомные труды о Китае!» (Известия Имп. Русск. геогр. общ., 1886, II, стр. 119).], называет китайца не иначе как сладострастником безумным и необузданным [«Даже при законном дозволении кроме жены иметь наложниц - удовлетворение сладострастью, противное природе (содомский грех) столь распространено в Китае», что считают уже совершенно бесполезным применять к провинившимся даже то легкое наказание, которое за него полагалось. (Иакинф. Китай etc. Стр. 383).]…
И что особенно мерзко в Китае: все то, что принято у европейцев скрывать, выставляется там, не шокируя никого, напоказ. Достаточно, например, полюбоваться хотя бы на выставленные на базарах лубочные порнографические картины, для того чтобы придти в ужас от цинизма китайцев. И подумаешь: на таких-то картинах, в которых ум человеческий изощрился до полного извращения половых отношений, воспитывается в Китае чуть не поголовно все растущее поколение!
В доказательство же того, что я не сгущаю преднамеренно красок, привожу из китайского законодательства нижеследующие постановления, коими имелось в виду поднять нравственной уровень китаянки:
1) Если вдова сохранит целомудрие с 30-го до 50-го года или умрет, не дожив до 50-ти лет, а во вдовстве проведет около 15-ти лет, то удостоивается табели с похвальною надписью.
2) Ежели жена не возвратившегося с войны мужа сохранит целомудрие в продолжение узаконенных лет, то удостоивается табели с похвальною надписью.
3) Ежели девица до выхода в замужество сохранит девство в продолжение узаконенных лет [Что это не Бог знает как трудно, следует из того, что китаянки выходят замуж 14 лет и редко засиживаются в старых девах уже потому, что их принято сговаривать еще девочками. «В Китае старый холостяк и старая дева считаются феноменами», - пишет и Чен-ки-тун (Ticheng-Ki-tong. Les chinois peints par eux mêmes. Paris, 1884.).], то удостоивается табели с похвальною надписью.
4) Ежели девица, оставшись в доме жениха, умершего до совершения брака, сохранит девство до истечения узаконенного времени, то удостоивается табели с похвальною надписью.
5) Ежели жених и невеста, разлученные обстоятельствами до совершения брака, пребывая друг другу верными, соединяются уже в старости, то удостоиваются сооружения в их честь триумфальных ворот.
6) Ежели женщина или девица, при нашествии неприятеля, погибнет за сохранение целомудрия, то табель с ее именем вывешивается в храме Славы, а над могилой ее за счет казны сооружаются торжественные врата.
7) Ежели женщина или девица примет смерть, защищаясь от насилования, или сама себя предаст смерти от стыда, то удостоивается сооружения триумфальных ворот.
8) Ежели муж будет принуждать жену к распутству и она, сопротивляясь ему, сама себя предаст смерти; или если девица, приневоливаемая женихом к нарушению целомудрия до брака, примет смерть, то таковые удостоиваются сооружения триумфальных ворот перед домами их родителей [Иакинф. Китай etc. Стр. 391.].
Как низко, однако, должна была пасть общественная нравственность в Китае, если такими высокими премиями понадобилось награждать целомудрие! И это, вдобавок, в стране, где свобода женщин столько же ограничена условиями гаремного быта, сколько и безобразным обычаем уродовать ноги!..
Но, по-видимому, даже и эти посулы не привели ни к чему, так как в 1850 г. был всенародно объявлен императорский указ, воспрещавший женщинам посещение пагод, в которых-де и происходят, в соблазн нравственности, сближения между полами) [Русск. вестн., 1875, I, стр. 38. (Статья Скачкова).].
Впрочем, в Урумчи необузданности китайцев положен строгий предел. Организация притонов разврата в том виде, как она была мною уже раньше изложена [Турфан. Русск. вестн., 1892, кн. 12).], не допускает никаких чрезвычайных излишеств. Да и местные проститутки (джалэп), вербуемые исключительно в Восточном Туркестане, сохраняют здесь человеческое достоинство долее, чем где бы то ни было…
Но даже и «Думу» к полуночи затихает. Ночь. «Ночь, - говорят китайцы, - создана для того, чтобы спать». И правило это в точности соблюдается во всей Поднебесной империи.
________
В начале XIX века, пишет Риттер, Урумчи славился своими богатейшими фабриками [Землеведение Азии, т. II, 1859, стр. 73].
Но это известие совокупно с другим, «Урумчи представляет из себя первоклассную крепость», - всецело следует отнести в вымыслам Риттера, который вообще довольно-таки бесцеремонно обращался с имевшимся в его распоряжении материалом.
Нет надобности доискиваться источников, из которых он мог почерпнуть подобные сведения. Всякий, кто хоть немного знаком с Востоком, знает прекрасно, что фабрик в европейском значении этого слова там вовсе не существует. Да и небуквально понимая слова Риттера, все же приходится отнестись с полным недоверием к известию о былом промышленном значении этого города.
В самом деле в Восточном Туркестане процветают теперь, процветали, разумеется, и раньше только две отрасли кустарной промышленности: шелковое производство и хлопчатобумажное дело.
Но нигде в настоящее время в окрестностях Урумчи тут не растет [Предположить, что насаждения тута были вырублены в период дунганского восстания, нет никаких оснований, потому что и китайцы, и дунгане вовсе не такие варвары, чтобы уничтожать древесные насаждения. Живой пример - Турфан и столь полно разоренный дунганами Хамийский оазис. Очень много писалось о том, что дунгане уничтожили все плодовые деревья в Хами. Писал об этом и Пржевальский: «Деревьев и садов в Хамийском оазисе теперь нет (?!); все они истреблены во время мусульманской инсуррекции (тут очевидное недоразумение; если бы Пржевальский отъехал на десять верст в сторону или посетил бы соседние китайские кумирни, то его не пришлось бы цитировать здесь); что уцелело от дунган, то докончили потом китайские солдаты». Самым решительным образом опровергаю это известие. Все, что тогда пропало в Хами, это небольшое число виноградных лоз в Астына, Хами и Ортаме, но и тут дунгане решительно ни при чем: население разбежалось, не успев на зиму укрыть как следует своих лоз, и они все повымерзли. Да и вообще следует заметить, что о климате Хами написано много вздора: не только в Хами апельсинов, лимонов, гранат и фиговых деревьев никогда не росло, но даже и высшие сорта персиков и груши («наш-пута») существуют там только в единичных экземплярах, да и то благодаря усиленному окутыванью на зиму. Хорошо идут в Хами только более сильные породы фруктовых деревьев: яблоня, урюк (т. е. абрикосовые деревья), да еще в Ортаме насажены целые рощи волошской орешины, которая дает, однако, довольно плохие плоды. Поэтому к словам Пржевальского «о былом цветущем состоянии садоводства в Хами», как не проверенным на месте, следует относиться с тою же осмотрительностью, как и ко всему тому, что о Хами мы читаем у Риттера.], да и в Турфане, как нам известно уже [Турфан. Русск. вестн., 1892, IX, XI и XII.], шелководства вовсе не существует; а потому не могло оно процветать и где-нибудь по соседству, хотя бы в Южной Джунгарии, например. Еще труднее допустить существование там полвека назад хлопчатобумажных промышленных заведений: в окрестностях Урумчи хлопок совсем не родится, а на привозном сырье из Курли или Турфана не было пользы работать. [В «Описании путешествия в Западный Китай» (1896) автор далее замечает: «Даже обыкновенных хлебов, не говоря уже о рисе и фруктах, частью вследствие топографических условий местности, главнейшим же образом из-за отсутствия пригодных земель, ближайшие окрестности Урумчи почти вовсе не производят: они доставляются сюда издалека; а именно - из Манаса, Фоукана, Лянь-сана и даже Токсуна; и все, чем может он похвалиться в настоящее время, это - огородные овощи, люцерна и яблоки». - rus_turk.]
Нет, значение Урумчи имел и всегда будет иметь вовсе не потому, что представляет какие-нибудь особенно счастливые данные для развития промышленности фабричной или иной [В настоящее время в Урумчи обставлено сносно только гончарное дело. Затем, можно упомянуть только о крошечном заводе, перерабатывающем с грехом пополам старый чугун, и другом, в котором гонится водка.], а вследствие счастливого своего положения на месте пересечения многих путей.
Пока в Джунгарии господствовали кочевники, подобную роль попеременно играли города Южной дороги (Нань-лу) [т. е. той дороги, которая проходит вдоль южных склонов Тянь-Шаня], но с падением Калмыкского царства и присоединением к Китаю обширной территории к северу от Тянь-Шаня манджурским императорам пришлось искать иной пункт для управления всеми землями, лежащими между Алтаем с одной стороны и Куень-Люнем с другой. Выбор их пал на Ди-хуа-чжоу, и не без оснований, потому что это единственный пункт в пределах Си-цзяньской провинции, из которого с одинаковым удобством можно управлять и югом, и севером.
Таково стратегическое значение Урумчи.
Несколько меньшую роль играет он в настоящее время в политическом отношении. С улучшением, однако, путей сообщения и с проведением сюда телеграфа из окраинных городов: Чугучака, Кульджи и Кашгара, где в настоящее время по необходимости приходится содержать лиц, облеченных обширными полномочиями, центральная власть должна будет возрасти, и с ней вместе вырастет, без сомнения, и значение этого города.
Для того же, чтобы вполне оценить его значение в коммерческом отношении, следует помнить, что в настоящее время почти вся внешняя торговля Си-цзяньской провинции находится в руках русских купцов.
Исходным пунктом всех русских товаров служит Ирбит, конечным и главным рынком - города Восточного Туркестана.
Сюда ведут следующие пути:
1) Ирбит - Семипалатинск - Сергиополь - Верное - Пишпек - Нарынское укрепление - Кашгар.
2) Ирбит - Семипалатинск - Сергиополь - Верное - Каракол - Аксу [Эта дорога в участке Каракол-Аксу имеет два разветвления].
3) Ирбит - Семипалатинск - Сергиополь - Кульджа - Музарт - Аксу.
4) Ирбит - Семипалатинск - Сергиополь - Бахты - Чугучак - Кур-караусу - Урумчи.
5) Ирбит - Бийск - Онгудай - Кош-агач - Кобдо - Баркуль - Хами.
Если мы оставим в стороне важный Фергано-Кашгарский торговый путь, по которому идут в города Восточного Туркестана главнейшим образом как русские, так и туркестанские мануфактуры, то из всех перечисленных выше маршрутов серьезное значение для России имеет, без сомнения, только четвертый [главные его преимущества: колесное сообщение, отсутствие перевалов, возможность с одной перегрузкой везти товары из Ирбита до Урумчи, наконец, возможность составления вьючного каравана исключительно из верблюдов].
Я вовсе не имею в виду подробно касаться урумчинской торговли, о положении которой всего легче узнать из отчетов чугучанского консула, но я думаю сообщить кое-что о тех условиях, среди которых приходится вести ее русскому подданному.
В общем, условия эти далеко не из тех, которые можно было бы назвать совершенно нормальными.
Прежде всего, вас должно поразить то обстоятельство, что среди так называемых русских купцов вы не встретите ни одного природного русского: все это или сергиопольские и семипалатинские татары, или уроженцы Русского Туркестана.
Когда я доискивался причины, то единственный русский, бывший в то время [Кстати: этот русский приказчик имел при себе маленькую библиотеку, какой вы, пожалуй, не встретите и у некоторых интеллигентных особ на наших окраинах: весь Густав Эмар, несколько томов Майн-Рида, Жюль-Верн, разрозненные томы журнала «Природа и охота», сборники различных романов, не помню, какое-то сочинение Тиндаля и с десяток других книг, которых назвать теперь не могу… Он жаловался на убогость своего образования и выражал сожаление, что более серьезные книги ему не по силам… Скажу откровенно: мы ему многим обязаны и никогда не забудем ни его, ни его милой жены.] уже на пути, обратном в Россию, мне с горькой усмешкой заметил:
- В трезвом Китае русским пьяницам торговать не приходится… Мы вот намотали себе это на ус да и стали помаленьку перебираться обратно на свою пьяную родину… Остался, как видите, я один - долги собираю…
- Да, но вот вы же не пьете?
- Как знать, а вдруг зашибу?..
И тут же следом узнал я и еще нечто странное… Был такой случай:
Ни за что ни про что засадил русского приказчика китайский чиновник в тюрьму. Грозил суд [В русско-китайских трактатах вот что сказано: «Неважные дела: споры и ссоры между подданными обеих сторон решают с должным вниманием русский консул и китайский чиновник; если же, паче чаяния, случится дело уголовное или другое важное, то в сем случае поступать по правилам, в настоящее время существующим на кяхтинской границе». Кульджинский трактат. Ст. 7. «Если же случится со стороны которой от немысленных и подлых людей, что явится кто с оружием, или сделается убийство, воровство, или подобное сему какое дело, то немедленно, следуя прежнему положению, в то самое время сдавать следы, сыскивать людей в положенный срок… и над Российского государства человеком делать осуждение по правам и узаконениям российским, Серединного же государства начальникам деятельства сего не смотреть». Акт 1792 г.]. Лжесвидетелей, разумеется, сколько угодно… Кто знает, что такое китайский суд и тюрьма, тот поймет и ужас заключенного, и отчаяние его сотоварищей. Все дела были тотчас же брошены, и каждый поскакал кто куда мог, ища помощи и защиты… И что же?! Кто спас несчастного? - Бельгийский уроженец Paul Splindaerd, не поленившийся ради этого случая проехать верхом по пустыне 900 с лишком верст… Как, в самом деле, не развести тут руками?.. [Мне кажется, что я не совершаю нескромности, отдавая в печать этот рассказ: случай этот наделал шуму и в свое время проник даже в заграничную прессу. Вот выдержка из отчета Кэри (A. D. Carey: A Journey round Chinese Turkestan and along the Nothern Frontier of Tibet): «Здесь нас радушно встретили два молодых русских купца, которые, казалось, не поладили с местными властями, так как один из них провел 5 последних месяцев в тюрьме, по-видимому, из-за пустого обвинения». (См. Сборник материалов по Азии;, XXX, 1888, стр. 109).]
Но этим дело вовсе не кончилось. Доверитель заключенного, благодаря полному расстройству торговли, потерпел крупный убыток. Доходило дело до высших властей, но… оно тянется вот уже которые годы [в 1889 году оно еще, как кажется, не было решено] и едва ли чем кончится, потому что, как говорили мне люди, знакомые с делом: «Оно уже надоело… да и слишком уже высоко купец К. оценил убытки свои, тысяч в 70, что ли?!..»
А помнится мне, что в том же Китае, в одном случае какой-то англичанин предъявил иск на сумму, в десять раз превышавшую действительную потерю его, и получил все сполна до последнего доллара.
Я не говорю, что этот англичанин поступил нравственно, не хочу защищать и купца К., но думаю, что англичане действуют солидарнее и, с таким народом, как китайцы, правильнее. Да наконец, право, я не верю компетенции тех экспертов, которые решаются на основании каких-то в высшей степени двусмысленных цифр судить о таком сложном деле, как торговля в кредит. А проценты за волокиту? А убеждение торговца, что с ним поведут торг, что, может быть, придется сбавлять, так было бы хоть с чего?..
Все сказанное относится, впрочем, до русской торговли в буквальном значении этого слова. Но она уже вытравлена, ее не существует более ни в одном из уголков Притяньшанья… Не из-за чего, стало быть, дальше и копья ломать! Тем более что я уже вижу над собой нечто в виде вопроса:
«А где доказательства?»
«Их нет… но мне говорили…»
«Охота вам слушать всяких мерзавцев…»
«Однако факт налицо: русской торговли нет больше в Джунгарии…»
«Охота же была присылать сюда одних только пьяниц…»
Пусть так! но обратимся же тогда к тем, кто не пьет…
И тут прежде всего наблюдается нечто странное…
В то время как крупные торговцы-оптовики продолжают еще себя величать русскими подданными, все более мелкие торгаши давно уже «временно», как они говорят, успели принять китайское подданство…
Лестно для русского имени, сказать нечего!
«Да, но ведь надо же знать ближе всего этих негодяев… Они не то что Россию, они свою родную мать продадут… А таких отщепенцев нам вовсе не жаль…»
Но я не могу согласиться с подобным мнением одного из официальных представителей русских интересов в Китае.
Дело, по-моему, вовсе не в том, какими нравственными качествами наделила среда и природа представителей русского торгового мира в Китае; а в том, что эти господа находят для себя невыгодным именоваться подданными русского Императора, и где же? в каких-нибудь двух-трехстах верстах от русской границы!
Жалобы русских купцов я постараюсь формулировать так:
Джунгария и округ Хэнти [положение торговли в Кульджинском районе и в Джиттышаре, или в Нань-лу-па-чене, как его называют китайцы, мне неизвестно] бедны наличными капиталами. Главные обороты совершаются все на кредит. Кредитуются не только мелкие торговцы, но и лица китайской администрации. Получение же долгов для русских подданных сопряжено в Китае с такими хлопотами, потерями и затруднениями, что подчас хоть все дело бросай! Мне называли фамилии, указывали и цифры: купцу Y, например, должны более 40 тысяч, а долг этот считается безнадежным, купцу X - 20 тысяч и т. д. Кто побогаче, тот еще держится, а кому угрожает потеря чуть не всего состояния, - переходит в китайское подданство, так как китаец на китайца все же скорее управу найдет…
Но почему же в таком случае не возбудить дело законным порядком через русских властей?
Ответом на это пусть служит нижеследующий рассказ, за достоверность которого поручусь.
Некто в качестве официального лица путешествовал по Китаю. В одном из постоялых дворов его обокрали. По китайским законам ответчиком за каждую пропавшую вещь является хозяин гостиницы (таня). В этом духе составляется протокол с соблюдением всех формальностей… что ж в результате?
Истец обращается к консулу, консул к китайским властям. Те на бумагу тотчас же бумагой: воровства, дескать, не было; все это, без сомнения, выдумки русских… а так как он человек опрометчивый и своевольный (sic!) да к тому же не доплатил за фураж, то, оставляя его претензию без удовлетворения, в свою очередь, «считаем долгом просить почтенного управляющего консульством снестись с помянутым (имярек) для возможно скорейшей уплаты хозяину постоялого двора 2 ланов 9 щенов 7½ финов [т. е. несколько более 6 рублей], каковые и доставить полностью в комиссию по русско-китайским делам. Сего ради послано. Даотай Ин».
Если уже русский чиновник ничего от китайцев добиться не мог, то на что же может рассчитывать русский купец?
Таковы Сцилла и Харибда, грозящие крушением русской торговле в Джунгарии.
Всем сказанным я, однако, вовсе не хочу набросить хотя бы малейшую тень на деятельность официальных представителей наших в Джунгарии. Боже меня упаси от чего бы то ни было подобного! Жить в медвежьем углу, вдали от цивилизованного мира и, главное, в постоянном общении с лицами китайской администрации, да это такой крест, на который немногие разве способны… К тому же консулы наши не боги, а люди: они действуют в пределах возможного… Но, значит, - уж это возможное чересчур ограничено!.. Кстати припомним, что и вся политика наша в Китае основана на уступках - историческая и, может быть, роковая ошибка! [Отсылаю интересующихся к труду Н. Н. Балкашина «Трактаты России с Китаем».]
Как это ни прискорбно для русской торговли, но все же на нашей обязанности лежит отметить факт в высшей степени странный: английские товары проникли до Урумчи и здесь выдерживают конкуренцию даже с русской мануфактурой.
Надо помнить, что английские фабрикаты безусловно преобладают в провинции Гань-су. Там вовсе нет русских товаров: попытка Морозова кончилась неудачей и, должно быть, отбила охоту у других крупных торговцев и фабрикантов заводить новые рынки… [Главную причину неуспеха морозовского каравана следует искать в полном несоответствии привезенных товаров с рынком их сбыта. Например, в Гань-су ввезен был в значительной партии сахар (рассчитывалось продавать его по два цена, т. е. около 50 коп. за фунт), на который спроса и предвидеть даже было нельзя… Он и не пошел, разумеется, как не пошли и некоторые другие товары; например, все сравнительно недешевые ткани и такая бумажная мануфактура, как ситец и кумачи. К тому же все дело поставлено было сразу и без предварительных разведок на широкую ногу… Это было тоже одной из крупных ошибок руководителей дела… Надо помнить, что Китай есть прежде всего страна пролетариев, которым не то что сахар, какие-нибудь шерстяные материи, плис или молескин вполне недоступны, но недоступны даже зачастую и такие материи, как редчайшая бязь… Ведь это же не новость, однако! Ведь об этом уже писалось не раз и не какими-нибудь туристами, а людьми, хорошо знающими Китай… Почему же словам их дается так мало цены? Разбирая вопрос о причинах упадка нашей торговли при параллельном росте английской, Скачков говорит: «Условия, создавшие подобное положение вещей - не сложны. Они кроются в развивающейся со дня на день бедности между китайцами. Между важнейшими стимулами такой общественной болезни очень значительное место занимают: курение опиума, истребляющее нравственные и физические силы народа, высасывающее его сбережения, и ввоз бумажных тканей, которые сперва конкурировали, а теперь уже почти подавили хлопчатобумажную производительность у китайцев, некогда питавшую почти все сельское население в Среднем Китае. Естественно, что по мере усиливающейся бедности китайские рынки должны были изменять свою физиономию. Со дня на день их рынки скудеют спросом на лучшие и на дорогие товары, более и более сосредоточивая спросы только на товары первейшей необходимости и на самые дешевые. Одеться, прикрыться по крайней мере в тряпки - теперь есть необходимость вопиющая для большинства китайцев. Они и находят такой товар на своих рынках в шертингах и в других хлопчатобумажных английских тканях. На то, что эти ткани редки, как решето, китайцы могут только жаловаться, но тем не менее облачаться в них велит нужда: они до невероятности дешевы. Оттого один только Ханькауский рынок в 1873 году продал 2.312.504 куска такого хлама. А сколько распродается его еще в Шанхае и в остальных открытых портах Китая! Где же после этого найти свободное место и сколько-нибудь изрядный спрос на тех же рынках для мануфактурных товаров лучшей доброты, а за то и более дорогих? Известно, что с русскими мануфактурными товарами китайцы ознакомились значительно ранее, чем с такими же товарами других западных наций. Известно тоже, что наши произведения издавна зарекомендовали себя в Китае столь почтенно, что повсеместно там, как и во всей Средней Азии, все лучшие иноземные продукты, какого бы происхождения они ни были, китайцами именуются продуктами русскими, подобно, например, тому, как в России лучший товар называется английским. По сию пору только единственно к нашим товарам, мануфактурным и пушным, китайцы питают почет. Оттого-то наши товары и требовались хорошо, когда в массе китайского народа изобиловало довольство. И оттого же при цене относительно дорогой от него теперь отворачивается большинство обнищавших китайцев…» (Русск. вестник, 1875, II, стр. 481-482). Но если так, то, кажется, требования для русской торговли ясны? Ведь протекшие двадцать лет могли только разорить китайское население (мусульманская инсуррекция, тот же опиум, усиленные поборы и т. д.), но уже никак не поднять уровень его матерьяльного благосостояния?..] А Гань-су смежна с Хэньти и Джунгарией…
Пока это, разумеется, единичные и робкие попытки калганских торговцев ввозить в Джунгарию вместе с произведениями Внутреннего Китая и произведения англичан, но чем могут окончиться эти попытки - кто скажет? Не пора ли в самом деле обратить на это внимание и кстати припомнить и то, что лет восемнадцать назад писал Скачков о положении нашей торговли во внешних пределах Небесной империи [Русск. вестник, 1875]. Тогда, может быть, жалобам русских купцов на застой и не стали бы удивляться… [Кстати замечу: указом 1889 года торгоутам открыты рынки Джунгарии и Хэньти, и одновременно издано было распоряжение о недозволении русским откармливать свой скот на выгонах в окрестностях Урумчи. Эти два указа в корне подрывают монополизированную русскими купцами торговлю скотом.]
________
При посещении Урумчи мы не имели еще пекинского паспорта; вот почему все высшие власти [во время нашего пребывания в Урумчи (24-28 июля 1889) губернатор (сюн-фу) Лю-цзень-тань был в отсутствии]: председатель казенной палаты - «фантай» (сановник Вэй-гуань-дао), «дао-тай» (областной начальник), «чин-тай» (комендант крепости) и другие, прислав нам свои карточки, оказались больными… Если так, то не приходится и нам, в свою очередь, знакомить с ними читателя. Впрочем, тип этих «рук и ног государства» - настолько уже прочно установившийся, что огорчаться этому нечего: не здесь, так в другом месте, а мы все же не избегнем более или менее близкого с ними знакомства…
Еще о городе Урумчи:
• Архим. Палладий. Урумци. (Из записок одного ссыльного китайского чиновника);
• М. В. Певцов. Путешествие по Восточному Туркестану, Кун-Луню, северной окраине Тибетского нагорья и Чжунгарии.
Неизведанные страны Средней Азии. Турфан.
Неизведанные страны Средней Азии. Урумчи. Часть 1. Часть 2.
Урумчи. 1900-е
Задолго, однако, до того момента, когда окончательно замирает жизнь на Киндыке, оживает она на улице другого базара - «Думу».
Это приют кутежа и разврата.
И хотя и эта сторона жизни вполне чуждого нам народа не может не возбудить в нас живейшего интереса, однако я решительно уклоняюсь от неприятной обязанности писать на подобную тему.
Нравственные качества китайцев стоят вообще на такой низкой ступени, в своих оргиях они заходят часто так далеко, что даже в общих чертах невозможно печатно изложить хотя бы и половину того, что приходилось нам в этом отношении выслушать. Недаром же Иакинф Бичурин, этот убежденный защитник Китая [Вот в каких словах характеризует отца Иакинфа близко его знавший Скачков: «Сказав о неразвитости китайской головы, я полагаю кстати сказать еще, что такой же неразвитостью пропитана вся китайская атмосфера, и пропитана столь сильно, что ее влиянию подчиняются иногда даже иностранцы, очень продолжительно в ней дышавшие, зажившиеся между китайцами. Живой пример в этом отношении представляет наш доблестный синолог Иакинф Бичурин, который, перевоспитав себя на китайский лад, впитал в себя столь высокие идеи о превосходстве над всем миром мира китайского, что все китайское ставил выше всего некитайского и обыкновенно никогда не решался высказать что-либо непохвальное о китайце, хотя, разумеется, он знал китайцев весьма коротко. Например, известно, что в 1840-х годах, после англо-китайской войны, почтенный Иакинф Бичурин уверял во всеуслышание, что не англичане победили китайцев, а китайцы англичан, и что не китайцы англичанам, а англичане китайцам заплатили контрибуцию (!), о чем он начитался в „Пекинском монитере“, веря только ему, а не нашим газетам. К сожалению, такой же характер носят и все его многотомные труды о Китае!» (Известия Имп. Русск. геогр. общ., 1886, II, стр. 119).], называет китайца не иначе как сладострастником безумным и необузданным [«Даже при законном дозволении кроме жены иметь наложниц - удовлетворение сладострастью, противное природе (содомский грех) столь распространено в Китае», что считают уже совершенно бесполезным применять к провинившимся даже то легкое наказание, которое за него полагалось. (Иакинф. Китай etc. Стр. 383).]…
И что особенно мерзко в Китае: все то, что принято у европейцев скрывать, выставляется там, не шокируя никого, напоказ. Достаточно, например, полюбоваться хотя бы на выставленные на базарах лубочные порнографические картины, для того чтобы придти в ужас от цинизма китайцев. И подумаешь: на таких-то картинах, в которых ум человеческий изощрился до полного извращения половых отношений, воспитывается в Китае чуть не поголовно все растущее поколение!
В доказательство же того, что я не сгущаю преднамеренно красок, привожу из китайского законодательства нижеследующие постановления, коими имелось в виду поднять нравственной уровень китаянки:
1) Если вдова сохранит целомудрие с 30-го до 50-го года или умрет, не дожив до 50-ти лет, а во вдовстве проведет около 15-ти лет, то удостоивается табели с похвальною надписью.
2) Ежели жена не возвратившегося с войны мужа сохранит целомудрие в продолжение узаконенных лет, то удостоивается табели с похвальною надписью.
3) Ежели девица до выхода в замужество сохранит девство в продолжение узаконенных лет [Что это не Бог знает как трудно, следует из того, что китаянки выходят замуж 14 лет и редко засиживаются в старых девах уже потому, что их принято сговаривать еще девочками. «В Китае старый холостяк и старая дева считаются феноменами», - пишет и Чен-ки-тун (Ticheng-Ki-tong. Les chinois peints par eux mêmes. Paris, 1884.).], то удостоивается табели с похвальною надписью.
4) Ежели девица, оставшись в доме жениха, умершего до совершения брака, сохранит девство до истечения узаконенного времени, то удостоивается табели с похвальною надписью.
5) Ежели жених и невеста, разлученные обстоятельствами до совершения брака, пребывая друг другу верными, соединяются уже в старости, то удостоиваются сооружения в их честь триумфальных ворот.
6) Ежели женщина или девица, при нашествии неприятеля, погибнет за сохранение целомудрия, то табель с ее именем вывешивается в храме Славы, а над могилой ее за счет казны сооружаются торжественные врата.
7) Ежели женщина или девица примет смерть, защищаясь от насилования, или сама себя предаст смерти от стыда, то удостоивается сооружения триумфальных ворот.
8) Ежели муж будет принуждать жену к распутству и она, сопротивляясь ему, сама себя предаст смерти; или если девица, приневоливаемая женихом к нарушению целомудрия до брака, примет смерть, то таковые удостоиваются сооружения триумфальных ворот перед домами их родителей [Иакинф. Китай etc. Стр. 391.].
Как низко, однако, должна была пасть общественная нравственность в Китае, если такими высокими премиями понадобилось награждать целомудрие! И это, вдобавок, в стране, где свобода женщин столько же ограничена условиями гаремного быта, сколько и безобразным обычаем уродовать ноги!..
Но, по-видимому, даже и эти посулы не привели ни к чему, так как в 1850 г. был всенародно объявлен императорский указ, воспрещавший женщинам посещение пагод, в которых-де и происходят, в соблазн нравственности, сближения между полами) [Русск. вестн., 1875, I, стр. 38. (Статья Скачкова).].
Впрочем, в Урумчи необузданности китайцев положен строгий предел. Организация притонов разврата в том виде, как она была мною уже раньше изложена [Турфан. Русск. вестн., 1892, кн. 12).], не допускает никаких чрезвычайных излишеств. Да и местные проститутки (джалэп), вербуемые исключительно в Восточном Туркестане, сохраняют здесь человеческое достоинство долее, чем где бы то ни было…
Но даже и «Думу» к полуночи затихает. Ночь. «Ночь, - говорят китайцы, - создана для того, чтобы спать». И правило это в точности соблюдается во всей Поднебесной империи.
________
В начале XIX века, пишет Риттер, Урумчи славился своими богатейшими фабриками [Землеведение Азии, т. II, 1859, стр. 73].
Но это известие совокупно с другим, «Урумчи представляет из себя первоклассную крепость», - всецело следует отнести в вымыслам Риттера, который вообще довольно-таки бесцеремонно обращался с имевшимся в его распоряжении материалом.
Нет надобности доискиваться источников, из которых он мог почерпнуть подобные сведения. Всякий, кто хоть немного знаком с Востоком, знает прекрасно, что фабрик в европейском значении этого слова там вовсе не существует. Да и небуквально понимая слова Риттера, все же приходится отнестись с полным недоверием к известию о былом промышленном значении этого города.
В самом деле в Восточном Туркестане процветают теперь, процветали, разумеется, и раньше только две отрасли кустарной промышленности: шелковое производство и хлопчатобумажное дело.
Но нигде в настоящее время в окрестностях Урумчи тут не растет [Предположить, что насаждения тута были вырублены в период дунганского восстания, нет никаких оснований, потому что и китайцы, и дунгане вовсе не такие варвары, чтобы уничтожать древесные насаждения. Живой пример - Турфан и столь полно разоренный дунганами Хамийский оазис. Очень много писалось о том, что дунгане уничтожили все плодовые деревья в Хами. Писал об этом и Пржевальский: «Деревьев и садов в Хамийском оазисе теперь нет (?!); все они истреблены во время мусульманской инсуррекции (тут очевидное недоразумение; если бы Пржевальский отъехал на десять верст в сторону или посетил бы соседние китайские кумирни, то его не пришлось бы цитировать здесь); что уцелело от дунган, то докончили потом китайские солдаты». Самым решительным образом опровергаю это известие. Все, что тогда пропало в Хами, это небольшое число виноградных лоз в Астына, Хами и Ортаме, но и тут дунгане решительно ни при чем: население разбежалось, не успев на зиму укрыть как следует своих лоз, и они все повымерзли. Да и вообще следует заметить, что о климате Хами написано много вздора: не только в Хами апельсинов, лимонов, гранат и фиговых деревьев никогда не росло, но даже и высшие сорта персиков и груши («наш-пута») существуют там только в единичных экземплярах, да и то благодаря усиленному окутыванью на зиму. Хорошо идут в Хами только более сильные породы фруктовых деревьев: яблоня, урюк (т. е. абрикосовые деревья), да еще в Ортаме насажены целые рощи волошской орешины, которая дает, однако, довольно плохие плоды. Поэтому к словам Пржевальского «о былом цветущем состоянии садоводства в Хами», как не проверенным на месте, следует относиться с тою же осмотрительностью, как и ко всему тому, что о Хами мы читаем у Риттера.], да и в Турфане, как нам известно уже [Турфан. Русск. вестн., 1892, IX, XI и XII.], шелководства вовсе не существует; а потому не могло оно процветать и где-нибудь по соседству, хотя бы в Южной Джунгарии, например. Еще труднее допустить существование там полвека назад хлопчатобумажных промышленных заведений: в окрестностях Урумчи хлопок совсем не родится, а на привозном сырье из Курли или Турфана не было пользы работать. [В «Описании путешествия в Западный Китай» (1896) автор далее замечает: «Даже обыкновенных хлебов, не говоря уже о рисе и фруктах, частью вследствие топографических условий местности, главнейшим же образом из-за отсутствия пригодных земель, ближайшие окрестности Урумчи почти вовсе не производят: они доставляются сюда издалека; а именно - из Манаса, Фоукана, Лянь-сана и даже Токсуна; и все, чем может он похвалиться в настоящее время, это - огородные овощи, люцерна и яблоки». - rus_turk.]
Нет, значение Урумчи имел и всегда будет иметь вовсе не потому, что представляет какие-нибудь особенно счастливые данные для развития промышленности фабричной или иной [В настоящее время в Урумчи обставлено сносно только гончарное дело. Затем, можно упомянуть только о крошечном заводе, перерабатывающем с грехом пополам старый чугун, и другом, в котором гонится водка.], а вследствие счастливого своего положения на месте пересечения многих путей.
Пока в Джунгарии господствовали кочевники, подобную роль попеременно играли города Южной дороги (Нань-лу) [т. е. той дороги, которая проходит вдоль южных склонов Тянь-Шаня], но с падением Калмыкского царства и присоединением к Китаю обширной территории к северу от Тянь-Шаня манджурским императорам пришлось искать иной пункт для управления всеми землями, лежащими между Алтаем с одной стороны и Куень-Люнем с другой. Выбор их пал на Ди-хуа-чжоу, и не без оснований, потому что это единственный пункт в пределах Си-цзяньской провинции, из которого с одинаковым удобством можно управлять и югом, и севером.
Таково стратегическое значение Урумчи.
Несколько меньшую роль играет он в настоящее время в политическом отношении. С улучшением, однако, путей сообщения и с проведением сюда телеграфа из окраинных городов: Чугучака, Кульджи и Кашгара, где в настоящее время по необходимости приходится содержать лиц, облеченных обширными полномочиями, центральная власть должна будет возрасти, и с ней вместе вырастет, без сомнения, и значение этого города.
Для того же, чтобы вполне оценить его значение в коммерческом отношении, следует помнить, что в настоящее время почти вся внешняя торговля Си-цзяньской провинции находится в руках русских купцов.
Исходным пунктом всех русских товаров служит Ирбит, конечным и главным рынком - города Восточного Туркестана.
Сюда ведут следующие пути:
1) Ирбит - Семипалатинск - Сергиополь - Верное - Пишпек - Нарынское укрепление - Кашгар.
2) Ирбит - Семипалатинск - Сергиополь - Верное - Каракол - Аксу [Эта дорога в участке Каракол-Аксу имеет два разветвления].
3) Ирбит - Семипалатинск - Сергиополь - Кульджа - Музарт - Аксу.
4) Ирбит - Семипалатинск - Сергиополь - Бахты - Чугучак - Кур-караусу - Урумчи.
5) Ирбит - Бийск - Онгудай - Кош-агач - Кобдо - Баркуль - Хами.
Если мы оставим в стороне важный Фергано-Кашгарский торговый путь, по которому идут в города Восточного Туркестана главнейшим образом как русские, так и туркестанские мануфактуры, то из всех перечисленных выше маршрутов серьезное значение для России имеет, без сомнения, только четвертый [главные его преимущества: колесное сообщение, отсутствие перевалов, возможность с одной перегрузкой везти товары из Ирбита до Урумчи, наконец, возможность составления вьючного каравана исключительно из верблюдов].
Я вовсе не имею в виду подробно касаться урумчинской торговли, о положении которой всего легче узнать из отчетов чугучанского консула, но я думаю сообщить кое-что о тех условиях, среди которых приходится вести ее русскому подданному.
В общем, условия эти далеко не из тех, которые можно было бы назвать совершенно нормальными.
Прежде всего, вас должно поразить то обстоятельство, что среди так называемых русских купцов вы не встретите ни одного природного русского: все это или сергиопольские и семипалатинские татары, или уроженцы Русского Туркестана.
Когда я доискивался причины, то единственный русский, бывший в то время [Кстати: этот русский приказчик имел при себе маленькую библиотеку, какой вы, пожалуй, не встретите и у некоторых интеллигентных особ на наших окраинах: весь Густав Эмар, несколько томов Майн-Рида, Жюль-Верн, разрозненные томы журнала «Природа и охота», сборники различных романов, не помню, какое-то сочинение Тиндаля и с десяток других книг, которых назвать теперь не могу… Он жаловался на убогость своего образования и выражал сожаление, что более серьезные книги ему не по силам… Скажу откровенно: мы ему многим обязаны и никогда не забудем ни его, ни его милой жены.] уже на пути, обратном в Россию, мне с горькой усмешкой заметил:
- В трезвом Китае русским пьяницам торговать не приходится… Мы вот намотали себе это на ус да и стали помаленьку перебираться обратно на свою пьяную родину… Остался, как видите, я один - долги собираю…
- Да, но вот вы же не пьете?
- Как знать, а вдруг зашибу?..
И тут же следом узнал я и еще нечто странное… Был такой случай:
Ни за что ни про что засадил русского приказчика китайский чиновник в тюрьму. Грозил суд [В русско-китайских трактатах вот что сказано: «Неважные дела: споры и ссоры между подданными обеих сторон решают с должным вниманием русский консул и китайский чиновник; если же, паче чаяния, случится дело уголовное или другое важное, то в сем случае поступать по правилам, в настоящее время существующим на кяхтинской границе». Кульджинский трактат. Ст. 7. «Если же случится со стороны которой от немысленных и подлых людей, что явится кто с оружием, или сделается убийство, воровство, или подобное сему какое дело, то немедленно, следуя прежнему положению, в то самое время сдавать следы, сыскивать людей в положенный срок… и над Российского государства человеком делать осуждение по правам и узаконениям российским, Серединного же государства начальникам деятельства сего не смотреть». Акт 1792 г.]. Лжесвидетелей, разумеется, сколько угодно… Кто знает, что такое китайский суд и тюрьма, тот поймет и ужас заключенного, и отчаяние его сотоварищей. Все дела были тотчас же брошены, и каждый поскакал кто куда мог, ища помощи и защиты… И что же?! Кто спас несчастного? - Бельгийский уроженец Paul Splindaerd, не поленившийся ради этого случая проехать верхом по пустыне 900 с лишком верст… Как, в самом деле, не развести тут руками?.. [Мне кажется, что я не совершаю нескромности, отдавая в печать этот рассказ: случай этот наделал шуму и в свое время проник даже в заграничную прессу. Вот выдержка из отчета Кэри (A. D. Carey: A Journey round Chinese Turkestan and along the Nothern Frontier of Tibet): «Здесь нас радушно встретили два молодых русских купца, которые, казалось, не поладили с местными властями, так как один из них провел 5 последних месяцев в тюрьме, по-видимому, из-за пустого обвинения». (См. Сборник материалов по Азии;, XXX, 1888, стр. 109).]
Но этим дело вовсе не кончилось. Доверитель заключенного, благодаря полному расстройству торговли, потерпел крупный убыток. Доходило дело до высших властей, но… оно тянется вот уже которые годы [в 1889 году оно еще, как кажется, не было решено] и едва ли чем кончится, потому что, как говорили мне люди, знакомые с делом: «Оно уже надоело… да и слишком уже высоко купец К. оценил убытки свои, тысяч в 70, что ли?!..»
А помнится мне, что в том же Китае, в одном случае какой-то англичанин предъявил иск на сумму, в десять раз превышавшую действительную потерю его, и получил все сполна до последнего доллара.
Я не говорю, что этот англичанин поступил нравственно, не хочу защищать и купца К., но думаю, что англичане действуют солидарнее и, с таким народом, как китайцы, правильнее. Да наконец, право, я не верю компетенции тех экспертов, которые решаются на основании каких-то в высшей степени двусмысленных цифр судить о таком сложном деле, как торговля в кредит. А проценты за волокиту? А убеждение торговца, что с ним поведут торг, что, может быть, придется сбавлять, так было бы хоть с чего?..
Все сказанное относится, впрочем, до русской торговли в буквальном значении этого слова. Но она уже вытравлена, ее не существует более ни в одном из уголков Притяньшанья… Не из-за чего, стало быть, дальше и копья ломать! Тем более что я уже вижу над собой нечто в виде вопроса:
«А где доказательства?»
«Их нет… но мне говорили…»
«Охота вам слушать всяких мерзавцев…»
«Однако факт налицо: русской торговли нет больше в Джунгарии…»
«Охота же была присылать сюда одних только пьяниц…»
Пусть так! но обратимся же тогда к тем, кто не пьет…
И тут прежде всего наблюдается нечто странное…
В то время как крупные торговцы-оптовики продолжают еще себя величать русскими подданными, все более мелкие торгаши давно уже «временно», как они говорят, успели принять китайское подданство…
Лестно для русского имени, сказать нечего!
«Да, но ведь надо же знать ближе всего этих негодяев… Они не то что Россию, они свою родную мать продадут… А таких отщепенцев нам вовсе не жаль…»
Но я не могу согласиться с подобным мнением одного из официальных представителей русских интересов в Китае.
Дело, по-моему, вовсе не в том, какими нравственными качествами наделила среда и природа представителей русского торгового мира в Китае; а в том, что эти господа находят для себя невыгодным именоваться подданными русского Императора, и где же? в каких-нибудь двух-трехстах верстах от русской границы!
Жалобы русских купцов я постараюсь формулировать так:
Джунгария и округ Хэнти [положение торговли в Кульджинском районе и в Джиттышаре, или в Нань-лу-па-чене, как его называют китайцы, мне неизвестно] бедны наличными капиталами. Главные обороты совершаются все на кредит. Кредитуются не только мелкие торговцы, но и лица китайской администрации. Получение же долгов для русских подданных сопряжено в Китае с такими хлопотами, потерями и затруднениями, что подчас хоть все дело бросай! Мне называли фамилии, указывали и цифры: купцу Y, например, должны более 40 тысяч, а долг этот считается безнадежным, купцу X - 20 тысяч и т. д. Кто побогаче, тот еще держится, а кому угрожает потеря чуть не всего состояния, - переходит в китайское подданство, так как китаец на китайца все же скорее управу найдет…
Но почему же в таком случае не возбудить дело законным порядком через русских властей?
Ответом на это пусть служит нижеследующий рассказ, за достоверность которого поручусь.
Некто в качестве официального лица путешествовал по Китаю. В одном из постоялых дворов его обокрали. По китайским законам ответчиком за каждую пропавшую вещь является хозяин гостиницы (таня). В этом духе составляется протокол с соблюдением всех формальностей… что ж в результате?
Истец обращается к консулу, консул к китайским властям. Те на бумагу тотчас же бумагой: воровства, дескать, не было; все это, без сомнения, выдумки русских… а так как он человек опрометчивый и своевольный (sic!) да к тому же не доплатил за фураж, то, оставляя его претензию без удовлетворения, в свою очередь, «считаем долгом просить почтенного управляющего консульством снестись с помянутым (имярек) для возможно скорейшей уплаты хозяину постоялого двора 2 ланов 9 щенов 7½ финов [т. е. несколько более 6 рублей], каковые и доставить полностью в комиссию по русско-китайским делам. Сего ради послано. Даотай Ин».
Если уже русский чиновник ничего от китайцев добиться не мог, то на что же может рассчитывать русский купец?
Таковы Сцилла и Харибда, грозящие крушением русской торговле в Джунгарии.
Всем сказанным я, однако, вовсе не хочу набросить хотя бы малейшую тень на деятельность официальных представителей наших в Джунгарии. Боже меня упаси от чего бы то ни было подобного! Жить в медвежьем углу, вдали от цивилизованного мира и, главное, в постоянном общении с лицами китайской администрации, да это такой крест, на который немногие разве способны… К тому же консулы наши не боги, а люди: они действуют в пределах возможного… Но, значит, - уж это возможное чересчур ограничено!.. Кстати припомним, что и вся политика наша в Китае основана на уступках - историческая и, может быть, роковая ошибка! [Отсылаю интересующихся к труду Н. Н. Балкашина «Трактаты России с Китаем».]
Как это ни прискорбно для русской торговли, но все же на нашей обязанности лежит отметить факт в высшей степени странный: английские товары проникли до Урумчи и здесь выдерживают конкуренцию даже с русской мануфактурой.
Надо помнить, что английские фабрикаты безусловно преобладают в провинции Гань-су. Там вовсе нет русских товаров: попытка Морозова кончилась неудачей и, должно быть, отбила охоту у других крупных торговцев и фабрикантов заводить новые рынки… [Главную причину неуспеха морозовского каравана следует искать в полном несоответствии привезенных товаров с рынком их сбыта. Например, в Гань-су ввезен был в значительной партии сахар (рассчитывалось продавать его по два цена, т. е. около 50 коп. за фунт), на который спроса и предвидеть даже было нельзя… Он и не пошел, разумеется, как не пошли и некоторые другие товары; например, все сравнительно недешевые ткани и такая бумажная мануфактура, как ситец и кумачи. К тому же все дело поставлено было сразу и без предварительных разведок на широкую ногу… Это было тоже одной из крупных ошибок руководителей дела… Надо помнить, что Китай есть прежде всего страна пролетариев, которым не то что сахар, какие-нибудь шерстяные материи, плис или молескин вполне недоступны, но недоступны даже зачастую и такие материи, как редчайшая бязь… Ведь это же не новость, однако! Ведь об этом уже писалось не раз и не какими-нибудь туристами, а людьми, хорошо знающими Китай… Почему же словам их дается так мало цены? Разбирая вопрос о причинах упадка нашей торговли при параллельном росте английской, Скачков говорит: «Условия, создавшие подобное положение вещей - не сложны. Они кроются в развивающейся со дня на день бедности между китайцами. Между важнейшими стимулами такой общественной болезни очень значительное место занимают: курение опиума, истребляющее нравственные и физические силы народа, высасывающее его сбережения, и ввоз бумажных тканей, которые сперва конкурировали, а теперь уже почти подавили хлопчатобумажную производительность у китайцев, некогда питавшую почти все сельское население в Среднем Китае. Естественно, что по мере усиливающейся бедности китайские рынки должны были изменять свою физиономию. Со дня на день их рынки скудеют спросом на лучшие и на дорогие товары, более и более сосредоточивая спросы только на товары первейшей необходимости и на самые дешевые. Одеться, прикрыться по крайней мере в тряпки - теперь есть необходимость вопиющая для большинства китайцев. Они и находят такой товар на своих рынках в шертингах и в других хлопчатобумажных английских тканях. На то, что эти ткани редки, как решето, китайцы могут только жаловаться, но тем не менее облачаться в них велит нужда: они до невероятности дешевы. Оттого один только Ханькауский рынок в 1873 году продал 2.312.504 куска такого хлама. А сколько распродается его еще в Шанхае и в остальных открытых портах Китая! Где же после этого найти свободное место и сколько-нибудь изрядный спрос на тех же рынках для мануфактурных товаров лучшей доброты, а за то и более дорогих? Известно, что с русскими мануфактурными товарами китайцы ознакомились значительно ранее, чем с такими же товарами других западных наций. Известно тоже, что наши произведения издавна зарекомендовали себя в Китае столь почтенно, что повсеместно там, как и во всей Средней Азии, все лучшие иноземные продукты, какого бы происхождения они ни были, китайцами именуются продуктами русскими, подобно, например, тому, как в России лучший товар называется английским. По сию пору только единственно к нашим товарам, мануфактурным и пушным, китайцы питают почет. Оттого-то наши товары и требовались хорошо, когда в массе китайского народа изобиловало довольство. И оттого же при цене относительно дорогой от него теперь отворачивается большинство обнищавших китайцев…» (Русск. вестник, 1875, II, стр. 481-482). Но если так, то, кажется, требования для русской торговли ясны? Ведь протекшие двадцать лет могли только разорить китайское население (мусульманская инсуррекция, тот же опиум, усиленные поборы и т. д.), но уже никак не поднять уровень его матерьяльного благосостояния?..] А Гань-су смежна с Хэньти и Джунгарией…
Пока это, разумеется, единичные и робкие попытки калганских торговцев ввозить в Джунгарию вместе с произведениями Внутреннего Китая и произведения англичан, но чем могут окончиться эти попытки - кто скажет? Не пора ли в самом деле обратить на это внимание и кстати припомнить и то, что лет восемнадцать назад писал Скачков о положении нашей торговли во внешних пределах Небесной империи [Русск. вестник, 1875]. Тогда, может быть, жалобам русских купцов на застой и не стали бы удивляться… [Кстати замечу: указом 1889 года торгоутам открыты рынки Джунгарии и Хэньти, и одновременно издано было распоряжение о недозволении русским откармливать свой скот на выгонах в окрестностях Урумчи. Эти два указа в корне подрывают монополизированную русскими купцами торговлю скотом.]
________
При посещении Урумчи мы не имели еще пекинского паспорта; вот почему все высшие власти [во время нашего пребывания в Урумчи (24-28 июля 1889) губернатор (сюн-фу) Лю-цзень-тань был в отсутствии]: председатель казенной палаты - «фантай» (сановник Вэй-гуань-дао), «дао-тай» (областной начальник), «чин-тай» (комендант крепости) и другие, прислав нам свои карточки, оказались больными… Если так, то не приходится и нам, в свою очередь, знакомить с ними читателя. Впрочем, тип этих «рук и ног государства» - настолько уже прочно установившийся, что огорчаться этому нечего: не здесь, так в другом месте, а мы все же не избегнем более или менее близкого с ними знакомства…
Еще о городе Урумчи:
• Архим. Палладий. Урумци. (Из записок одного ссыльного китайского чиновника);
• М. В. Певцов. Путешествие по Восточному Туркестану, Кун-Луню, северной окраине Тибетского нагорья и Чжунгарии.