Туркестан: Свет и тени русской колонизации (4/6)
В. П. Вощинин. Очерки нового Туркестана: Свет и тени русской колонизации. - СПб., 1914.
Другие главы: I, II, III, IV-V, VI-VII, VIII.
IV. На восток от Андижана
Лучше всего и поэтичнее всего был воспет Андижан - теперешний уездный город Ферганской области и конечный восточный пункт Среднеазиатской железной дороги - еще в XVI веке знаменитым султаном Бабуром, завоевателем Индии и основателем империи Великих Монголов, сделавшим этот город даже столицей для всей Ферганы.
В самом деле, подумайте: по словам султана Бабура, Андижан, помимо общих прекрасных условий, славился дивными фруктами, особенно грушами - «лучшими в мире», а также дынями и виноградом; дичи в окрестностях водилось огромное множество, особенно жирных фазанов; последние были так велики, что четыре человека не могли справиться с одною ногою фазана!..
Не без некоторого священного трепета подъезжал я к столь чудесному месту… Но да простит мне Бабур: Андижан - городишка прескверный, по крайней мере с точки зрения современного европейца-туриста.
Он, как и всякий здесь город, состоит из двух частей - туземной и русской, с населением в пропорции 40:1. В старом городе, к удивлению, ни одного памятника старины, в новом - абсолютно ничего замечательного, кроме отвратительных гостиниц со столичными ценами, еще удваиваемыми, по слухам, в сезон, т. е. осенью, когда съезжаются сюда представители фирм из Москвы и совершаются хлопковые сделки.
Пыль, жара страшная. Ищу хваленые фрукты - пожалуйте на туземный базар, где грязь до того возмутительна, что сначала отказываюсь от всякой покупки. Постепенно, однако, привыкаю и к этому, слегка утешаясь сознанием, что палящее солнце хоть немного дезинфекцирует, и в результате накупаю и груш, и винограду, и персиков. Любопытная подробность: купили вы фруктов и несите, как знаете; в лучшем случае вам дадут «листик» бумаги. За бумажный мешок плата особая…
Андижанские груши (в июле) - одни из худших на свете (быть может, осенью совершенно обратно); виноград - значительно «ниже среднего» качества, но что действительно вкусно и совершенно своеобразно - это местные персики, некрупные, с белой кожицей, до того нежные, что пятиминутное лежание на блюде уже дает отпечаток… Этот фрукт великолепен воистину.
Нечего и говорить, что о фазанах теперь нет и помину; по крайней мере в русских гостиницах. Словом, данные XVI века нужно вообще признать устаревшими.
Главное современное достоинство Андижана заключается, по-моему, в том, что, не считая, конечно, его значения в хлопковой промышленности, отсюда очень удобно продолжать путешествие: каковы бы ни были цели последнего, вы можете удовлетворить любую, следуя из этого города - центра дорог - в разные части Ферганы, в Семиречье, на Памир и в Кашгар, не считая ближайших экскурсий.
При всем том, уехать из Андижана весьма затруднительно, если, конечно, вы не хотите это сделать шаблонно, т. е. по железной дороге, на запад. Первый вопрос - в лошадях, и в обеспечении дальнейших запряжек. Дело в том, что здесь не существует никакой земской почты, никаких обязательств со стороны кого бы то ни было доставлять лошадей даже чиновникам. И вот вам грозит перспектива, доехав благополучно до какого-нибудь кишлака верст за 300, либо зазимовать в последнем, либо выложить едва ли не сотню рублей за доставку до ближайшего, хотя бы в 20 верстах, следующего. И примеры, подобные этому, хотя и не столь безнадежные, бывали здесь вовсе не редко, как назло, с людьми самыми бедными.
Иное дело - ехать «с содействием», когда о вашем проезде предупреждаются волостные старшины, на которых и возлагается забота по отысканию лошадей и повозок. Тогда благополучность путешествия более или менее обеспечивается, и вам остается только благодарить местную уездную администрацию за любезность, справедливо оказываемую, по-видимому, часто и многим. По крайней мере, подобным «содействием» и я успел заручиться.
Три часа дня. Солнце палит невыносимо, на улицах Андижана пустынно, и вот, пока на извозчике, уезжаю к востоку, по направленно к ферганским отрогам, белеющим где-то вдали своими снеговыми вершинами. Говорят, там есть русские люди, типичные туркестанские переселенцы, на излишках киргизских кочевьев, - будто там именно, вдалеке от железной дороги и городских поселений, интереснее всего наблюдать образование «нового» Туркестана…
Дорога, несмотря на жару и на пыль, чрезвычайно приятная и интересная. Вы едете сплошными аллеями тополей и карагачей (собственно «черного дерева» - вяза), все время как бы одним кишлаком; промежутки между жилищами почти незаметны, и лишь изредка какой-либо бугор резко делит два крупных селения. В этом случае с возвышения открывается вид буквально великолепный, так как бесконечную зелень кругом окаймляют огромные горы. Справа, на юге, параллельными грядами, вздымающимися подобно гигантским кулисам, возвышается Алайский хребет, отдельные снеговые вершины которого значительно выше Монблана. Прямо, на востоке, и слева - на севере - снеговые вершины ферганские, и кажется, будто все это близко - рукою подать.
Сами по себе кишлаки попадаются с прекрасными зданиями, конечно, в туземном стиле - все внутрь, а наружу лишь стены. Женщин не видно, или встречаются редко, подобные теням, с черными, конского волоса, сетками на головах, мужчины же все - в чайханах, т. е. в местных открытых трактирах, где подается исключительно чай, и где, сидя по-турецки на широких подмостках, сарты умудряются проводить целые дни в самую страдную пору. Таких чайхана в каждом кишлаке несколько; тут совершаются сделки, это клуб для туземного жителя, гостиница - все, что хотите.
Полное отсутствие естественной влаги, а наряду с этим - всюду вода и вода в широких и узких арыках, проведенных по всем направлениям, причем ее не жалеют туземцы - по крайней мере дорога неустанно поливается из обочных канав. В общем, ландшафт совершенно особый, яркий по краскам, стильный. Иные сюжеты и группы удивительно напоминают библейские, но вот из-за поворота вылетает в чалме и халате сарт на… велосипеде, и со звонком быстро катит куда-то. Все обаяние Востока пропало…
На исходе первого перегона, когда солнце уж начало сильно склоняться к западу, жара спала, а воздух сделался особенно прозрачным и чистым, далеко впереди нам навстречу показалось человек десять всадников. Приближаются полным карьером, совсем вдалеке еще спешиваются, и лишь один продолжает скакать сломя голову. Все ближе, ближе, и только перед самым моим экипажем также слезает с коня - толстый, как бочка, пожилой и почтеннейший сарт. Оказывается - это сам волостной управитель, получив бумагу об оказании «содействия», долгом счел встретить меня на границе своей волости и проводить до другой. Все остальные - джигиты, т. е. конвой, - исключительно для почета проезжему. И вот, после первых приветствий, мы уже едем с эскортом, один вид которого заставляет всех встречных издалека еще останавливаться, складывать по-восточному руки и низко склоняться в поклоне… Ни дать ни взять путешествие султана Бабура!
На восток от Андижана
В Курган-Тюбе́ - кишлаке, до которого нанят был андижанский извозчик, в ожидании лошадей делаю честь дастархану - угощению из фруктов, изюма, орехов, и любуюсь наступлением вечера. Первое удовольствие - на голодный желудок - весьма своеобразное; второе, зато, абсолютное. Вся западная половина неба, после заката солнца за фиолетово-серые горные кряжи, становится все желтей и блестящее, переходя постепенно к зениту в светло-сиреневый тон; другая половина небесной чаши - сиренево-розовая, - и горы с каждой минутой чернее. Но вот медленно всходит луна, и снега на вершинах начинают поблескивать: картина замечательная, в своем целом, так бы и не оторвался от ее созерцания.
Группа сартов в кишлаке Курган-Тепе Андижанского уезда
Однако же через какой-нибудь час я и думать забыл о красотах природы, настолько не считал обеспеченным свое возвращение на родину…
- Переправа через Карадарью! Еще задолго до этой речки, берущей свое начало на Ферганском хребте и образующей потом Сырдарью, нам был слышен будто шум водопада, и ощущалось особая свежесть. Шум постепенно усиливался, и вот моя повозка уже громыхает по камням, заменяющим здесь наши речные заливные луга. Страшно широкое место захватывает Карадарья - «черная речка» - в своем половодном движении; едва виден бывает тогда противоположный берег, а затем, мало-помалу, поток уменьшается и обнажает с боков громадные, занесенные Бог весть откуда булыжники. Ехать по ним - сущее наказание, идти еще хуже, но главное все - впереди.
Совсем стемнело, когда мы подъехали к самому берегу речки, и я почувствовал, именно скорее почувствовал, а не услышал или увидел, ее стремительность. Ощущение такое, что под вами все движется - очевидно, иллюзия, внушаемая слуховым воспринятием того, как действительно шуршат и трутся друг о друга влекомые камни, как бурлит между ними вода и обтачивает. Сейчас уже не половодье, но огонек на другом берегу еле видится - извольте-ка переправляться…
Как? - Отдавайтесь в полное распоряжение сартам, что-то между собою лопочущим, возящимся с какими-то лошадьми, что-то налаживающими. И эти сарты сделают следующее.
С. М. Прокудин-Горский. Арбакеш
Они заставят вас взлезть на арбу, т. е. на примитивнейшую двуколку с саженными колесами, ухватиться руками за толстый канат, ибо иначе вы сразу же свалитесь в воду, и совершенно голый туземец, верхом на коне, запряженном тою же самою вашей арбою, с воплем «Алла!» двинется с вами в пучину…
Лишь только колеса арбы спустились основательно в воду, вас начинает бросать несколько больше, чем вы бы хотели. Поток вас несет непосредственно вниз по течению, лошадь идет накосую, и платформа-арба, под которой все движется, трещит и трясется по всем направлениям. Вы смотрите в одну точку вперед, стараясь сидеть хладнокровно; вы чувствуете, однако, что еще немного, голова закружится, и вы не усидите, как ни вцепились в канат; лошадь уже не идет, а подпрыгивает, полузадушенная, повозку еще больше относит, - азиат кричит как ужаленный, вы сознаете кругом вас хаос и абсолютное отсутствие помощи…
Я лично был крайне доволен, когда кончилась эта «стильная» переправа, и меня сняли с арбы с перетертыми до крови руками…
А между тем не хотелось потом уходить от реки, до того великолепна она в лунном сиянии, бурная, переливающаяся мириадами искр, ворочащая страшные тяжести. И, вероятно, мое восхищение разделяло немало туземцев, расположившихся в чайхане тут же, на берегу под огромными ивами, и живописно дополнявшими общую картину.
Но нужно следовать дальше, а лошадей и повозки все нет. Оказывается, что лучшие лошади и, главное, все экипажи пошли только что «под губернатора», и «содействие» здесь уж бессильно, так как в отъезде и власти. С неимоверным трудом объясняемся по этому поводу с каким-то не то старостой, не то десятником, и в результате садимся в арбу, на этот раз уже крытую, и так обрекаем себя на 15-верстное, до ночевки, трепание.
Боже, до чего томителен и жесток этот туземный способ передвижения! Три с половиной часа мы протащились шагом, с негодованием отвергая всякую попытку возницы ускорить движение до рыси и тем нас разбить окончательно; но наконец мы в большом кишлаке - Джелалабаде, ярмарочном центре для всей округи, и месте, в частности, нашей ночевки.
Рисовые поля у Джелалабада
Джелалабад расположен в долине Кугарта - одного из притоков Карадарьи, в местности уже достаточно возвышенной, замечательно красивой и выигрывающей уже потому, что смотреть на нее можно и сверху.
А именно, у самого Джелалабада возвышается небольшая гора - около 4.000 футов над уровнем моря - на которую необходимо подняться, так как на вершине этой горы находятся известные в крае теплые и холодные серные и железные источники, привлекающие множество туземцев для пользования купанием и поклонения гробнице туземного пророка Иова (Хазрет-Аюба). По преданию, этот пророк исцелился от проказы именно здешними водами, а после того здесь же скончался.
Воздух и природа на вершине горы восхитительные, с обрыва же наверху, близ которого и находится могила Аюба, открывается дивный вид на долину - всю золотисто-зеленую, с бесчисленными группами пирамидальных тополей, с серебряной лентой посредине - Кугартом, - и на далекие Арысланбобские горы. Даже для одного этого стоило сюда подниматься, но есть еще здесь, как оказывается, и другие любопытные вещи. Например, священный камень для женщин, почему-либо детей не имеющих. Стоит этот камень ребром, продолговатый и плоский, на особом большом пьедестале, окруженный стенами, как гробница пророка; всякой больной разрешается, за известную мзду здешним муллам, сесть верхом на него и молиться… Масса паломниц стекается к этому камню, и, говорят, помогает…
У целебных источников устроен военный лазарет, и вообще, кроме туземцев, здесь немало русских больных, а потому и пользование купаньями обставлено некоторыми удобствами, хотя и далеко не достаточными. Ванное заведение, во всяком случае, есть, и содержится оно достаточно чисто. Говорят, что совсем в скором времени к Джелалабаду будет подведена железная дорога. Тогда, надо думать, на этот туземный курорт будет обращено должное внимание, и, быть может, он расцветет и прославится.
А вид, повторяю, на долину Кугарта такой, что за «днепровские дали» обидно.
Спустившись с горы, направляемся вверх по долине, но уже не сплошными селениями, а дорогой, обсаженной вязами. Сначала это прекрасная аллея, но чем дальше, тем деревья становятся реже, и виднеются короткие пни: кто-то рубит здесь эту местную ценность, старательно культивируемую сартами. Неужели киргизы, ибо мы въезжаем на их территорию?..
V. Русский центр в Фергане
История появления русских в Кугартской долине, обнаруживая характерный черты общей туркестанской колонизации недавнего прошлого, имеет, однако, свои особенности и заключается в следующем.
После подавления Андижанского восстания, туркестанская администрация сильно призадумалась над усилением русского элемента в крае, и элемента не городского только, но главным образом сельского. Это было в конце девяностых годов, когда «легче верблюду было пройти чрез игольное ушко», нежели легальному переселенцу водвориться на полях Туркестана, за полным официальным отсутствием свободных казенных земель. Но вопрос был поставлен достаточно остро, колонизация Андижанского уезда нашими крестьянами признавалась уже теперь «одною из мер, направленных к предотвращению в будущем проявления мятежных стремлений среди туземного населения», и вышло так, что вдруг сартовское Сузакское общество при поземельно-податных работах отказалось от тысячи с лишним десятин земли, расположенной вдоль берега реки Кугарта…
Таким исключительным случаем в практике поземельно-податных учреждений - нахождением свободной земли - немедленно, конечно, воспользовались, и в 1899 году здесь основан был первый русский поселок, а в 1900 - второй, частью из крестьян, проживавших раньше в соседней Сырдарьинской области, частью же из запасных солдат местных войск и только что пришлых переселенцев. Земля была прекрасная - наполовину поливная, наполовину богарная, т. е. орошаемая естественной влагой, дождями, - и слух о подобном событии быстро разнесся не только среди русского населения края, но и далеко за пределами Туркестана.
Прежде всего, конечно, этим были смущены переселенцы особого типа - срывающиеся с любого места по первому же, хотя бы и вздорному, слуху о необыкновенной привлекательности какого-нибудь «зеленого клина», «китайской щели», или неведомого острова на Аральском море «около самой низации» (колонизация!). Привыкнув к скитаниям из поселка в поселок, побывавшие едва ли не во всей Азиатской России и нигде не ужившиеся, эти своеобразные номады-искатели нового золотого руна одни из первых явились и в долину Кугартскую - к счастью, немногочисленные. За ними стали здесь оседать бывшие местные солдаты-запасные, и, наконец, тяжелым обозом потянулись «настоящие» переселенцы, ищущие земли для работы и хлеба, вызванные, быть может, даже и письмами водворенных.
Вся эта куча людей пришла в Фергану к тому времени, когда упомянутое исключение из общего правила, в виде «свободной» земли, было совершенно исчерпано, когда первое впечатление от восстания прошло, и когда мест для русских в долине официально уж не было: в начале девятисотых годов. Тем не менее даже сам губернатор говорил вновь прибывшим, что земли в натуре имеются, и, действительно, в той же долине им указывались богарные площади. Переселенцы, ничтоже сумняшеся, занимали «разрешенные» земли, понемногу их обсеменяли, строили хаты и службы, словом, начинали обживаться и на судьбу не роптали. До тех пор, однако, пока не оказалось, что осели они на киргизской (формально) земле, и что «хозяева» заявляют претензии.
Некоторые крестьяне стали платить небольшие суммы за пользование, другие, победнее, отказались, - третьи начали спорить. В результате многочисленных дрязг, губернатор в 1907 году стал просить высшие власти принять меры к прекращению дальнейшего наплыва в Ферганскую область крестьян из России [Данные по колонизации Кугартской долины взяты главным образом из служебного отчета Н. А. Гаврилова «Переселенческое дело в Туркестанском крае» (СПБ., 1911 г.)], но вместе с тем находил нужным и устроить самовольно обжившихся.
Последних оказалось в трех уже вновь возникших поселках 453 семьи - около 2200 душ обоего пола, из коих, правда, лишь 825 семей имели право [Замечательно то, что при всей едва ли не герметической закупорке Туркестана для переселения, в соответствующих случаях все же применялся закон, определявший права на переселение в означенный край. Для этого нужно быть, например, православным, крестьянином и т. д.] на водворение; что же касается до оформления их земельных отношений к киргизам, то было решено приобрести необходимую землю. Но так как купить таковую, считающуюся казенною собственностью и состоящею лишь в пользовании у киргизов-кочевников, для той же казны представлялось немыслимым, то придумано было иное. А именно, за уступку 6.300 десятин, уже занятых переселенцами, киргизам казною было заплочено 136.000 рублей, зачисленных за переселенцами в качестве беспроцентного долга - ссуды на домообзаводство. Таким образом, за право остаться на казенной земле крестьяне должны были уплатить по 20 рублей с десятины, не приобретя на эту землю никаких больших прав, нежели переселенцы повсеместно, т. е. получив ее лишь бессрочное пользование.
И все, конечно, на это пошли, так как слишком много здесь было уже затрачено энергии и даже денег, - слишком невыгодно было бы вновь сниматься с освоенных мест.
Так образовались селения Ивановское (бывшее Кок-Янгак), Михайловское (бывшее Джиригитал) и Дмитровское (бывшее Таран-Базар) - первое в 15 верстах от Джелалабада, соединенное с ним аллеей из немногих остающихся вязов…
Около этой дороги посевы уже не хлопчатника, а самой обыкновенной пшеницы, кубанки; нет уже бесконечных арыков, - Россия да и только, если бы не горы с обеих сторон, да не встречные азиаты на лошадях и на осликах.
Смесь лиц, наречий, костюмов
С большим удовольствием подъезжаю к Ивановскому - будто на родину возвращаюсь. Издалека - огромная группа деревьев, а ближе… - и уже летит наша пара (увы - не тройка) по широкой и тополями обсаженной улице русского села в Туркестане. Сразу вижу, благодаря воскресению, массу народа - смешанную толпу лиц, наречий, костюмов. Тут и малороссийская плахта рядом с «немецкою» кофточкой, и хохлацкие шаровары «шире Черного моря», и едва ли не рейтузы в обтяжку, рубахи, пиджаки, сарафаны, картузы, бараньи шапки. Действительно, кого только нет в здешних селениях: великороссы и мордва с Поволжья, малороссы из Воронежской, Харьковской и Полтавской губерний и Новороссии, сибиряки и всякий иной люд, сошедшиеся с разных концов России и только случайно здесь рядом осевшие.
Эта этнографическая пестрота населения, бросающаяся в глаза даже теперь, после десятка лет совместного жительства, на первых порах, как пришлось тут же выяснить, вызывает известные трения; но, основанные обычно на разных местных привычках к хозяйствованию, эти трения здесь даже небесполезны: под влиянием одинаково для всех новых условий разность навыков мало-помалу сглаживается, и благодаря именно разностороннему коллективному опыту скорее достигается усовершенствование местной культуры, а с тем вместе и благосостояние засельщиков.
Внешнее впечатление от первого селения - Ивановского - отличное. Расположено оно на поливной земле - отсюда и обилие растительности, усадьбы просторные, с очень большими дворами, с хорошими почти везде хозяйственными постройками, с нередко крытыми железом домами. Бросается невольно в глаза тот доныне еще мало известный в Центральной России крестьянский «простор», который вообще на окраинах составляет непременное правило для всех старожилов и для переселенцев даже среднего типа. Поэтому и Ивановское раскинулось на огромное пространство. Впрочем, такой протяженности причиной и то обстоятельство, что со времени наделения землею - в нем число семей увеличилось больше чем вдвое. За пять лет прирост едва ли естественный!
Это - необходимое наслоение в каждом мало-мальски удобном для жизни селении в колонизуемой местности, особенно если она «закрыта» временно для переселения. Крестьянин идет, ищет свободной земли, - нигде не находит. Куда преклонить ему голову, да еще на чужой стороне? А тут вдруг православный поселок. Примите, ради Христа! Изволь, но за хорошие деньги (100-300 р.)… А не может платить - и живет батраком либо арендует у кого-нибудь землю или, наконец, с отчаяния пашет очевидно чужую - авось сойдет как-нибудь. И бывает, что «сходит», вообще же многие села делают себе таким образом из допринятия новых прибывших значительный источник дохода, в ущерб, конечно, общей земельной обеспеченности. Так и в Ивановском: раньше в среднем по 18 десятин на семью, а теперь только по 8 и 9, при одной поливной десятине на двор.
Молотьба у зажиточного переселенца в Ивановском
Довольство переселенцев - примерное. В самом деле: первые годы целинная десятина давала под дождь свыше 100 пудов пшеницы; теперь урожайность уменьшилась, но все же «жить можно», как не без удовольствия заявляют ивановцы, почти поголовно уже разбившие пасеки, садики; многие заводят коров, ибо луга здесь совершенно альпийские, вообще же скотоводство здесь в моде, и крупного скота штук 8-9 уже теперь приходится на хозяйство. Некоторые, что побогаче, арендуют у киргиз десятин 20-30 покоса или даже земли для посева, причем делается это не вследствие малоземелья, а потому, главным образом, что свободной киргизской земли кругом еще очень много, что на нее арендные цены крайне дешевые, а прибыль очевидно большая, так как хлеба в Туркестане почти не сеют и продать его можно здесь дорого. Правда, такое положение вещей нельзя признать совершенно нормальным, так как следствием подобной аренды естественно может явиться привычка связывать увеличение доходности хозяйства с распространением его на поверхности, а не с улучшением качества, - но особой беды в этом, кажется, нет, так как аренда, например, сенокосной земли свидетельствует о промышленно-скотоводческой предприимчивости переселенцев, обладающих уже даже ныне хорошими по качеству овцами… При этом, понятно, никто не беспокоится, что подобные арендные сделки формально ничтожны, ибо в Туркестане киргизы сдавать в наем свои земли не могут. Аренда везде процветает, и свято везде блюдутся ее условия, но уже теперь чувствуется неудобство такого порядка, а также и того, между прочим, что купить землю у киргизов нельзя, а у сартов - далеко и слишком дорого.
Молитвенный дом в поселке Ивановском
Посещаю молитвенный дом (церковь еще не построена), захожу к отдельным хозяевам, смотрю их усадьбы, посевы. Слава Богу, домашнее обзаведение несравненно достаточнее, нежели было на родине, и сильно скучают лишь женщины… А между тем в короткой истории селения Ивановского уже были такие моменты, когда крепко задумывались над судьбою и старики, и самые смелые пионеры-хозяева. Это - в первые годы по образовании поселка, когда жизнь еще не вошла в колею, когда здесь сразу же оказалось немало беспокойного элемента - из тех, что ищут «зеленого клина», но к труду совсем равнодушны. И лишь время, да большинство односельцев, совсем противуположного склада, сделали в конце концов то, что почти уже все подобные типы либо ушли уже подобру-поздорову (90%), не найдя здесь сочувствия праздности, либо взялись «за ум» и теперь уже «люди как люди». Но беспокойства и последствий немало: и водка пошла продаваться, и те деревья, что мы видели срубленными, дело «озорства» таких лиц, и много всяких других вредных явлений…
Но не будем спешить с заключениями. Остановимся пока лишь на том, что теперь почти все здесь народ трудолюбивый, хороший и… звонко вдруг вечером раздается малороссийская песня, невольно переносящая мыслями в далекую, родную Украйну…
Во дворе переселенца в Михайловском
В 12 верстах вверх по долине знаменитое еще недавно пьянством селение Михайловское - тоже начинающее богатеть и остепеняться село. Оно расположено около самых «бугров», переходящих непосредственно в горы; крестьяне здесь еще с большими средствами, фруктовых садов уже много, железные крыши не редкость, скотоводство хорошо развивается. И если вы в состоянии не обращать внимания на пьяных «по случаю праздника» и на отдельные личности, то впечатление от этого села с прекрасной вновь строящейся церковью у вас останется самое радужное, так как, помимо всего прочего, богара́ здесь оказалась особо удачной, и урожаи под дождь превосходные.
Однако зато водный вопрос приобретает здесь известную остроту, так как за последний ряд лет крестьяне селения Михайловского стали ощущать недостаток в воде для полива усадебных мест и собственно поселочных надобностей. Между тем орошающие поселок родниковые воды признавались до сих пор совершенно достаточными, ибо свободно могли поливать 56 десятин огородов и пополняли ежедневно с избытком специально устроенные водоемы для питьевого довольствия. И вот теперь только выяснилось, что, непривычные к экономному обращению с водою, сами же крестьяне Михайловского едва себя не наказали серьезно… А именно, установив самовольно на отводе от одного родника три водоналивные мельницы, и вообще крайне неряшливо обращаясь с гидротехническими сооружениями, что и вызвало, сверх всего, загрязнение головных родников.
Урок этот михайловцы, кажется, поняли, и уже ими самими принимаются меры к предотвращению подобных «случайностей». Не обошлось, конечно, и здесь без участия уже известного нам элемента…
Поселок Дмитриевский
Еще восемь верст к северо-востоку, и в конце Кугартской долины, где горы стеснили ее с обеих сторон, оставив узкую пропасть для речки, расположен третий старожильческий поселок - Дмитриевский (бывший Таран-Базар), откуда, между прочим, идет прямой путь в Семиречье. Протянулся этот поселок в одну длиннейшую линию, живут крестьяне неплохо, есть очень хорошие пасеки, и вообще тот же тип, что и первые два поселения.
Непосредственно к усадебной оседлости Дмитриевского примыкают постройки самовольцев, недавно еще поселившихся на новом переселенческом участке Любино, причем обращенные фронтом к горам усадьбы тянутся одной непрерывною линией на протяжении до четырех верст. Этот поселок, заключающий в себе 114 крестьянских дворов, орошается и обеспечивается в питьевом отношении восемью родниками, а почва, климат и рельеф участка тождественны с таковыми же поселка Михайловского и вообще Кугартской долины.
Однако быть уверенным в столь же блестящем развитии этого новорожденного поселка, к сожалению, нельзя, - и вот почему.
По ходатайству киргиз ближайшего аульного общества, им отведен уже отруб в верховьях тех родников, которые питают Любино, и даже частью Дмитриевское, причем, несомненно, киргизы не преминут основаться зимовками именно у этих верховьев. В этом случае весьма значительная доля воды потребуется для одного только водопоя скота, и тем могут быть обездолены поселившиеся ниже крестьяне. Затем, естественно ждать, что, занимая верхнее положение, киргизы захотят завести и поливные посевы… Наконец, как уследить за скотом, чтобы последний не погубил насаждений, не забирался в родник, в канаву, и тем не портил бы воду, которую в конечном итоге должны будут пить ниже сидящие русские? И хорошо еще, если воды этой хватит…
Но о Любине и о киргизах достаточно, так как впереди будут поселки типичнее.
Здесь же, перед путешествием дальше, отметим для памяти то, что старожилые (однако двадцатого века!) поселки Кугартской долины - как нами посещенные три, так и пять остальные, - успев за короткий период не раз переменить свою внешность в смысле замены одних новоселов другими, только теперь вступают на путь действительно прочного обживания, рентабельного приспособления к местным условиям, - освоения туркестанской поверхности вглубь.
И еще учтем здесь то обстоятельство, что пятнадцать лет назад в этой долине и вообще в этой местности не было ни одного русского жителя, что при действительно блестящих возможностях, открываемых нам Туркестаном, где всякая пядь земли - золото, все пространства кругом пустовали, и лишь изредка по ним прогонялись стада…
Теперь каждая десятина в округе имеет своего обладателя. На юг от Кугартской долины, на восток от нее и на север - лесостепь, луга и субальпийская зона на горных плато и в предгорьях - уже заняты нашими переселенцами, отнюдь не стеснившими при этом киргизское пользование, но внесшими, напротив того, необходимую экономическую ясность в представления туземцев о земельном просторе. В какие-нибудь два-три года при содействии переселенческой организации ожил этот маленький центр Ферганы - хлебный и промышленно-хозяйственный, - необходимое дополнение к хлопку, и потому не менее ценный. И этот новый клочок Туркестана образовался столь быстро и крепко как потому, что в Кугартской долине были уже поставлены первые русские вехи, так и потому, между прочим, что здесь именно интенсивно производились работы по отграничению киргизских излишков, и таким образом сразу подготовлен был официально свободный переселенческий фонд.
Однако, к слову сказать, заготовка этого фонда за жизнью все же не поспевает, и массы русских засельщиков продолжают жить кругом самовольно…
ПРОДОЛЖЕНИЕ
Другие главы: I, II, III, IV-V, VI-VII, VIII.
IV. На восток от Андижана
Лучше всего и поэтичнее всего был воспет Андижан - теперешний уездный город Ферганской области и конечный восточный пункт Среднеазиатской железной дороги - еще в XVI веке знаменитым султаном Бабуром, завоевателем Индии и основателем империи Великих Монголов, сделавшим этот город даже столицей для всей Ферганы.
В самом деле, подумайте: по словам султана Бабура, Андижан, помимо общих прекрасных условий, славился дивными фруктами, особенно грушами - «лучшими в мире», а также дынями и виноградом; дичи в окрестностях водилось огромное множество, особенно жирных фазанов; последние были так велики, что четыре человека не могли справиться с одною ногою фазана!..
Не без некоторого священного трепета подъезжал я к столь чудесному месту… Но да простит мне Бабур: Андижан - городишка прескверный, по крайней мере с точки зрения современного европейца-туриста.
Он, как и всякий здесь город, состоит из двух частей - туземной и русской, с населением в пропорции 40:1. В старом городе, к удивлению, ни одного памятника старины, в новом - абсолютно ничего замечательного, кроме отвратительных гостиниц со столичными ценами, еще удваиваемыми, по слухам, в сезон, т. е. осенью, когда съезжаются сюда представители фирм из Москвы и совершаются хлопковые сделки.
Пыль, жара страшная. Ищу хваленые фрукты - пожалуйте на туземный базар, где грязь до того возмутительна, что сначала отказываюсь от всякой покупки. Постепенно, однако, привыкаю и к этому, слегка утешаясь сознанием, что палящее солнце хоть немного дезинфекцирует, и в результате накупаю и груш, и винограду, и персиков. Любопытная подробность: купили вы фруктов и несите, как знаете; в лучшем случае вам дадут «листик» бумаги. За бумажный мешок плата особая…
Андижанские груши (в июле) - одни из худших на свете (быть может, осенью совершенно обратно); виноград - значительно «ниже среднего» качества, но что действительно вкусно и совершенно своеобразно - это местные персики, некрупные, с белой кожицей, до того нежные, что пятиминутное лежание на блюде уже дает отпечаток… Этот фрукт великолепен воистину.
Нечего и говорить, что о фазанах теперь нет и помину; по крайней мере в русских гостиницах. Словом, данные XVI века нужно вообще признать устаревшими.
Главное современное достоинство Андижана заключается, по-моему, в том, что, не считая, конечно, его значения в хлопковой промышленности, отсюда очень удобно продолжать путешествие: каковы бы ни были цели последнего, вы можете удовлетворить любую, следуя из этого города - центра дорог - в разные части Ферганы, в Семиречье, на Памир и в Кашгар, не считая ближайших экскурсий.
При всем том, уехать из Андижана весьма затруднительно, если, конечно, вы не хотите это сделать шаблонно, т. е. по железной дороге, на запад. Первый вопрос - в лошадях, и в обеспечении дальнейших запряжек. Дело в том, что здесь не существует никакой земской почты, никаких обязательств со стороны кого бы то ни было доставлять лошадей даже чиновникам. И вот вам грозит перспектива, доехав благополучно до какого-нибудь кишлака верст за 300, либо зазимовать в последнем, либо выложить едва ли не сотню рублей за доставку до ближайшего, хотя бы в 20 верстах, следующего. И примеры, подобные этому, хотя и не столь безнадежные, бывали здесь вовсе не редко, как назло, с людьми самыми бедными.
Иное дело - ехать «с содействием», когда о вашем проезде предупреждаются волостные старшины, на которых и возлагается забота по отысканию лошадей и повозок. Тогда благополучность путешествия более или менее обеспечивается, и вам остается только благодарить местную уездную администрацию за любезность, справедливо оказываемую, по-видимому, часто и многим. По крайней мере, подобным «содействием» и я успел заручиться.
Три часа дня. Солнце палит невыносимо, на улицах Андижана пустынно, и вот, пока на извозчике, уезжаю к востоку, по направленно к ферганским отрогам, белеющим где-то вдали своими снеговыми вершинами. Говорят, там есть русские люди, типичные туркестанские переселенцы, на излишках киргизских кочевьев, - будто там именно, вдалеке от железной дороги и городских поселений, интереснее всего наблюдать образование «нового» Туркестана…
Дорога, несмотря на жару и на пыль, чрезвычайно приятная и интересная. Вы едете сплошными аллеями тополей и карагачей (собственно «черного дерева» - вяза), все время как бы одним кишлаком; промежутки между жилищами почти незаметны, и лишь изредка какой-либо бугор резко делит два крупных селения. В этом случае с возвышения открывается вид буквально великолепный, так как бесконечную зелень кругом окаймляют огромные горы. Справа, на юге, параллельными грядами, вздымающимися подобно гигантским кулисам, возвышается Алайский хребет, отдельные снеговые вершины которого значительно выше Монблана. Прямо, на востоке, и слева - на севере - снеговые вершины ферганские, и кажется, будто все это близко - рукою подать.
Сами по себе кишлаки попадаются с прекрасными зданиями, конечно, в туземном стиле - все внутрь, а наружу лишь стены. Женщин не видно, или встречаются редко, подобные теням, с черными, конского волоса, сетками на головах, мужчины же все - в чайханах, т. е. в местных открытых трактирах, где подается исключительно чай, и где, сидя по-турецки на широких подмостках, сарты умудряются проводить целые дни в самую страдную пору. Таких чайхана в каждом кишлаке несколько; тут совершаются сделки, это клуб для туземного жителя, гостиница - все, что хотите.
Полное отсутствие естественной влаги, а наряду с этим - всюду вода и вода в широких и узких арыках, проведенных по всем направлениям, причем ее не жалеют туземцы - по крайней мере дорога неустанно поливается из обочных канав. В общем, ландшафт совершенно особый, яркий по краскам, стильный. Иные сюжеты и группы удивительно напоминают библейские, но вот из-за поворота вылетает в чалме и халате сарт на… велосипеде, и со звонком быстро катит куда-то. Все обаяние Востока пропало…
На исходе первого перегона, когда солнце уж начало сильно склоняться к западу, жара спала, а воздух сделался особенно прозрачным и чистым, далеко впереди нам навстречу показалось человек десять всадников. Приближаются полным карьером, совсем вдалеке еще спешиваются, и лишь один продолжает скакать сломя голову. Все ближе, ближе, и только перед самым моим экипажем также слезает с коня - толстый, как бочка, пожилой и почтеннейший сарт. Оказывается - это сам волостной управитель, получив бумагу об оказании «содействия», долгом счел встретить меня на границе своей волости и проводить до другой. Все остальные - джигиты, т. е. конвой, - исключительно для почета проезжему. И вот, после первых приветствий, мы уже едем с эскортом, один вид которого заставляет всех встречных издалека еще останавливаться, складывать по-восточному руки и низко склоняться в поклоне… Ни дать ни взять путешествие султана Бабура!
На восток от Андижана
В Курган-Тюбе́ - кишлаке, до которого нанят был андижанский извозчик, в ожидании лошадей делаю честь дастархану - угощению из фруктов, изюма, орехов, и любуюсь наступлением вечера. Первое удовольствие - на голодный желудок - весьма своеобразное; второе, зато, абсолютное. Вся западная половина неба, после заката солнца за фиолетово-серые горные кряжи, становится все желтей и блестящее, переходя постепенно к зениту в светло-сиреневый тон; другая половина небесной чаши - сиренево-розовая, - и горы с каждой минутой чернее. Но вот медленно всходит луна, и снега на вершинах начинают поблескивать: картина замечательная, в своем целом, так бы и не оторвался от ее созерцания.
Группа сартов в кишлаке Курган-Тепе Андижанского уезда
Однако же через какой-нибудь час я и думать забыл о красотах природы, настолько не считал обеспеченным свое возвращение на родину…
- Переправа через Карадарью! Еще задолго до этой речки, берущей свое начало на Ферганском хребте и образующей потом Сырдарью, нам был слышен будто шум водопада, и ощущалось особая свежесть. Шум постепенно усиливался, и вот моя повозка уже громыхает по камням, заменяющим здесь наши речные заливные луга. Страшно широкое место захватывает Карадарья - «черная речка» - в своем половодном движении; едва виден бывает тогда противоположный берег, а затем, мало-помалу, поток уменьшается и обнажает с боков громадные, занесенные Бог весть откуда булыжники. Ехать по ним - сущее наказание, идти еще хуже, но главное все - впереди.
Совсем стемнело, когда мы подъехали к самому берегу речки, и я почувствовал, именно скорее почувствовал, а не услышал или увидел, ее стремительность. Ощущение такое, что под вами все движется - очевидно, иллюзия, внушаемая слуховым воспринятием того, как действительно шуршат и трутся друг о друга влекомые камни, как бурлит между ними вода и обтачивает. Сейчас уже не половодье, но огонек на другом берегу еле видится - извольте-ка переправляться…
Как? - Отдавайтесь в полное распоряжение сартам, что-то между собою лопочущим, возящимся с какими-то лошадьми, что-то налаживающими. И эти сарты сделают следующее.
С. М. Прокудин-Горский. Арбакеш
Они заставят вас взлезть на арбу, т. е. на примитивнейшую двуколку с саженными колесами, ухватиться руками за толстый канат, ибо иначе вы сразу же свалитесь в воду, и совершенно голый туземец, верхом на коне, запряженном тою же самою вашей арбою, с воплем «Алла!» двинется с вами в пучину…
Лишь только колеса арбы спустились основательно в воду, вас начинает бросать несколько больше, чем вы бы хотели. Поток вас несет непосредственно вниз по течению, лошадь идет накосую, и платформа-арба, под которой все движется, трещит и трясется по всем направлениям. Вы смотрите в одну точку вперед, стараясь сидеть хладнокровно; вы чувствуете, однако, что еще немного, голова закружится, и вы не усидите, как ни вцепились в канат; лошадь уже не идет, а подпрыгивает, полузадушенная, повозку еще больше относит, - азиат кричит как ужаленный, вы сознаете кругом вас хаос и абсолютное отсутствие помощи…
Я лично был крайне доволен, когда кончилась эта «стильная» переправа, и меня сняли с арбы с перетертыми до крови руками…
А между тем не хотелось потом уходить от реки, до того великолепна она в лунном сиянии, бурная, переливающаяся мириадами искр, ворочащая страшные тяжести. И, вероятно, мое восхищение разделяло немало туземцев, расположившихся в чайхане тут же, на берегу под огромными ивами, и живописно дополнявшими общую картину.
Но нужно следовать дальше, а лошадей и повозки все нет. Оказывается, что лучшие лошади и, главное, все экипажи пошли только что «под губернатора», и «содействие» здесь уж бессильно, так как в отъезде и власти. С неимоверным трудом объясняемся по этому поводу с каким-то не то старостой, не то десятником, и в результате садимся в арбу, на этот раз уже крытую, и так обрекаем себя на 15-верстное, до ночевки, трепание.
Боже, до чего томителен и жесток этот туземный способ передвижения! Три с половиной часа мы протащились шагом, с негодованием отвергая всякую попытку возницы ускорить движение до рыси и тем нас разбить окончательно; но наконец мы в большом кишлаке - Джелалабаде, ярмарочном центре для всей округи, и месте, в частности, нашей ночевки.
Рисовые поля у Джелалабада
Джелалабад расположен в долине Кугарта - одного из притоков Карадарьи, в местности уже достаточно возвышенной, замечательно красивой и выигрывающей уже потому, что смотреть на нее можно и сверху.
А именно, у самого Джелалабада возвышается небольшая гора - около 4.000 футов над уровнем моря - на которую необходимо подняться, так как на вершине этой горы находятся известные в крае теплые и холодные серные и железные источники, привлекающие множество туземцев для пользования купанием и поклонения гробнице туземного пророка Иова (Хазрет-Аюба). По преданию, этот пророк исцелился от проказы именно здешними водами, а после того здесь же скончался.
Воздух и природа на вершине горы восхитительные, с обрыва же наверху, близ которого и находится могила Аюба, открывается дивный вид на долину - всю золотисто-зеленую, с бесчисленными группами пирамидальных тополей, с серебряной лентой посредине - Кугартом, - и на далекие Арысланбобские горы. Даже для одного этого стоило сюда подниматься, но есть еще здесь, как оказывается, и другие любопытные вещи. Например, священный камень для женщин, почему-либо детей не имеющих. Стоит этот камень ребром, продолговатый и плоский, на особом большом пьедестале, окруженный стенами, как гробница пророка; всякой больной разрешается, за известную мзду здешним муллам, сесть верхом на него и молиться… Масса паломниц стекается к этому камню, и, говорят, помогает…
У целебных источников устроен военный лазарет, и вообще, кроме туземцев, здесь немало русских больных, а потому и пользование купаньями обставлено некоторыми удобствами, хотя и далеко не достаточными. Ванное заведение, во всяком случае, есть, и содержится оно достаточно чисто. Говорят, что совсем в скором времени к Джелалабаду будет подведена железная дорога. Тогда, надо думать, на этот туземный курорт будет обращено должное внимание, и, быть может, он расцветет и прославится.
А вид, повторяю, на долину Кугарта такой, что за «днепровские дали» обидно.
Спустившись с горы, направляемся вверх по долине, но уже не сплошными селениями, а дорогой, обсаженной вязами. Сначала это прекрасная аллея, но чем дальше, тем деревья становятся реже, и виднеются короткие пни: кто-то рубит здесь эту местную ценность, старательно культивируемую сартами. Неужели киргизы, ибо мы въезжаем на их территорию?..
V. Русский центр в Фергане
История появления русских в Кугартской долине, обнаруживая характерный черты общей туркестанской колонизации недавнего прошлого, имеет, однако, свои особенности и заключается в следующем.
После подавления Андижанского восстания, туркестанская администрация сильно призадумалась над усилением русского элемента в крае, и элемента не городского только, но главным образом сельского. Это было в конце девяностых годов, когда «легче верблюду было пройти чрез игольное ушко», нежели легальному переселенцу водвориться на полях Туркестана, за полным официальным отсутствием свободных казенных земель. Но вопрос был поставлен достаточно остро, колонизация Андижанского уезда нашими крестьянами признавалась уже теперь «одною из мер, направленных к предотвращению в будущем проявления мятежных стремлений среди туземного населения», и вышло так, что вдруг сартовское Сузакское общество при поземельно-податных работах отказалось от тысячи с лишним десятин земли, расположенной вдоль берега реки Кугарта…
Таким исключительным случаем в практике поземельно-податных учреждений - нахождением свободной земли - немедленно, конечно, воспользовались, и в 1899 году здесь основан был первый русский поселок, а в 1900 - второй, частью из крестьян, проживавших раньше в соседней Сырдарьинской области, частью же из запасных солдат местных войск и только что пришлых переселенцев. Земля была прекрасная - наполовину поливная, наполовину богарная, т. е. орошаемая естественной влагой, дождями, - и слух о подобном событии быстро разнесся не только среди русского населения края, но и далеко за пределами Туркестана.
Прежде всего, конечно, этим были смущены переселенцы особого типа - срывающиеся с любого места по первому же, хотя бы и вздорному, слуху о необыкновенной привлекательности какого-нибудь «зеленого клина», «китайской щели», или неведомого острова на Аральском море «около самой низации» (колонизация!). Привыкнув к скитаниям из поселка в поселок, побывавшие едва ли не во всей Азиатской России и нигде не ужившиеся, эти своеобразные номады-искатели нового золотого руна одни из первых явились и в долину Кугартскую - к счастью, немногочисленные. За ними стали здесь оседать бывшие местные солдаты-запасные, и, наконец, тяжелым обозом потянулись «настоящие» переселенцы, ищущие земли для работы и хлеба, вызванные, быть может, даже и письмами водворенных.
Вся эта куча людей пришла в Фергану к тому времени, когда упомянутое исключение из общего правила, в виде «свободной» земли, было совершенно исчерпано, когда первое впечатление от восстания прошло, и когда мест для русских в долине официально уж не было: в начале девятисотых годов. Тем не менее даже сам губернатор говорил вновь прибывшим, что земли в натуре имеются, и, действительно, в той же долине им указывались богарные площади. Переселенцы, ничтоже сумняшеся, занимали «разрешенные» земли, понемногу их обсеменяли, строили хаты и службы, словом, начинали обживаться и на судьбу не роптали. До тех пор, однако, пока не оказалось, что осели они на киргизской (формально) земле, и что «хозяева» заявляют претензии.
Некоторые крестьяне стали платить небольшие суммы за пользование, другие, победнее, отказались, - третьи начали спорить. В результате многочисленных дрязг, губернатор в 1907 году стал просить высшие власти принять меры к прекращению дальнейшего наплыва в Ферганскую область крестьян из России [Данные по колонизации Кугартской долины взяты главным образом из служебного отчета Н. А. Гаврилова «Переселенческое дело в Туркестанском крае» (СПБ., 1911 г.)], но вместе с тем находил нужным и устроить самовольно обжившихся.
Последних оказалось в трех уже вновь возникших поселках 453 семьи - около 2200 душ обоего пола, из коих, правда, лишь 825 семей имели право [Замечательно то, что при всей едва ли не герметической закупорке Туркестана для переселения, в соответствующих случаях все же применялся закон, определявший права на переселение в означенный край. Для этого нужно быть, например, православным, крестьянином и т. д.] на водворение; что же касается до оформления их земельных отношений к киргизам, то было решено приобрести необходимую землю. Но так как купить таковую, считающуюся казенною собственностью и состоящею лишь в пользовании у киргизов-кочевников, для той же казны представлялось немыслимым, то придумано было иное. А именно, за уступку 6.300 десятин, уже занятых переселенцами, киргизам казною было заплочено 136.000 рублей, зачисленных за переселенцами в качестве беспроцентного долга - ссуды на домообзаводство. Таким образом, за право остаться на казенной земле крестьяне должны были уплатить по 20 рублей с десятины, не приобретя на эту землю никаких больших прав, нежели переселенцы повсеместно, т. е. получив ее лишь бессрочное пользование.
И все, конечно, на это пошли, так как слишком много здесь было уже затрачено энергии и даже денег, - слишком невыгодно было бы вновь сниматься с освоенных мест.
Так образовались селения Ивановское (бывшее Кок-Янгак), Михайловское (бывшее Джиригитал) и Дмитровское (бывшее Таран-Базар) - первое в 15 верстах от Джелалабада, соединенное с ним аллеей из немногих остающихся вязов…
Около этой дороги посевы уже не хлопчатника, а самой обыкновенной пшеницы, кубанки; нет уже бесконечных арыков, - Россия да и только, если бы не горы с обеих сторон, да не встречные азиаты на лошадях и на осликах.
Смесь лиц, наречий, костюмов
С большим удовольствием подъезжаю к Ивановскому - будто на родину возвращаюсь. Издалека - огромная группа деревьев, а ближе… - и уже летит наша пара (увы - не тройка) по широкой и тополями обсаженной улице русского села в Туркестане. Сразу вижу, благодаря воскресению, массу народа - смешанную толпу лиц, наречий, костюмов. Тут и малороссийская плахта рядом с «немецкою» кофточкой, и хохлацкие шаровары «шире Черного моря», и едва ли не рейтузы в обтяжку, рубахи, пиджаки, сарафаны, картузы, бараньи шапки. Действительно, кого только нет в здешних селениях: великороссы и мордва с Поволжья, малороссы из Воронежской, Харьковской и Полтавской губерний и Новороссии, сибиряки и всякий иной люд, сошедшиеся с разных концов России и только случайно здесь рядом осевшие.
Эта этнографическая пестрота населения, бросающаяся в глаза даже теперь, после десятка лет совместного жительства, на первых порах, как пришлось тут же выяснить, вызывает известные трения; но, основанные обычно на разных местных привычках к хозяйствованию, эти трения здесь даже небесполезны: под влиянием одинаково для всех новых условий разность навыков мало-помалу сглаживается, и благодаря именно разностороннему коллективному опыту скорее достигается усовершенствование местной культуры, а с тем вместе и благосостояние засельщиков.
Внешнее впечатление от первого селения - Ивановского - отличное. Расположено оно на поливной земле - отсюда и обилие растительности, усадьбы просторные, с очень большими дворами, с хорошими почти везде хозяйственными постройками, с нередко крытыми железом домами. Бросается невольно в глаза тот доныне еще мало известный в Центральной России крестьянский «простор», который вообще на окраинах составляет непременное правило для всех старожилов и для переселенцев даже среднего типа. Поэтому и Ивановское раскинулось на огромное пространство. Впрочем, такой протяженности причиной и то обстоятельство, что со времени наделения землею - в нем число семей увеличилось больше чем вдвое. За пять лет прирост едва ли естественный!
Это - необходимое наслоение в каждом мало-мальски удобном для жизни селении в колонизуемой местности, особенно если она «закрыта» временно для переселения. Крестьянин идет, ищет свободной земли, - нигде не находит. Куда преклонить ему голову, да еще на чужой стороне? А тут вдруг православный поселок. Примите, ради Христа! Изволь, но за хорошие деньги (100-300 р.)… А не может платить - и живет батраком либо арендует у кого-нибудь землю или, наконец, с отчаяния пашет очевидно чужую - авось сойдет как-нибудь. И бывает, что «сходит», вообще же многие села делают себе таким образом из допринятия новых прибывших значительный источник дохода, в ущерб, конечно, общей земельной обеспеченности. Так и в Ивановском: раньше в среднем по 18 десятин на семью, а теперь только по 8 и 9, при одной поливной десятине на двор.
Молотьба у зажиточного переселенца в Ивановском
Довольство переселенцев - примерное. В самом деле: первые годы целинная десятина давала под дождь свыше 100 пудов пшеницы; теперь урожайность уменьшилась, но все же «жить можно», как не без удовольствия заявляют ивановцы, почти поголовно уже разбившие пасеки, садики; многие заводят коров, ибо луга здесь совершенно альпийские, вообще же скотоводство здесь в моде, и крупного скота штук 8-9 уже теперь приходится на хозяйство. Некоторые, что побогаче, арендуют у киргиз десятин 20-30 покоса или даже земли для посева, причем делается это не вследствие малоземелья, а потому, главным образом, что свободной киргизской земли кругом еще очень много, что на нее арендные цены крайне дешевые, а прибыль очевидно большая, так как хлеба в Туркестане почти не сеют и продать его можно здесь дорого. Правда, такое положение вещей нельзя признать совершенно нормальным, так как следствием подобной аренды естественно может явиться привычка связывать увеличение доходности хозяйства с распространением его на поверхности, а не с улучшением качества, - но особой беды в этом, кажется, нет, так как аренда, например, сенокосной земли свидетельствует о промышленно-скотоводческой предприимчивости переселенцев, обладающих уже даже ныне хорошими по качеству овцами… При этом, понятно, никто не беспокоится, что подобные арендные сделки формально ничтожны, ибо в Туркестане киргизы сдавать в наем свои земли не могут. Аренда везде процветает, и свято везде блюдутся ее условия, но уже теперь чувствуется неудобство такого порядка, а также и того, между прочим, что купить землю у киргизов нельзя, а у сартов - далеко и слишком дорого.
Молитвенный дом в поселке Ивановском
Посещаю молитвенный дом (церковь еще не построена), захожу к отдельным хозяевам, смотрю их усадьбы, посевы. Слава Богу, домашнее обзаведение несравненно достаточнее, нежели было на родине, и сильно скучают лишь женщины… А между тем в короткой истории селения Ивановского уже были такие моменты, когда крепко задумывались над судьбою и старики, и самые смелые пионеры-хозяева. Это - в первые годы по образовании поселка, когда жизнь еще не вошла в колею, когда здесь сразу же оказалось немало беспокойного элемента - из тех, что ищут «зеленого клина», но к труду совсем равнодушны. И лишь время, да большинство односельцев, совсем противуположного склада, сделали в конце концов то, что почти уже все подобные типы либо ушли уже подобру-поздорову (90%), не найдя здесь сочувствия праздности, либо взялись «за ум» и теперь уже «люди как люди». Но беспокойства и последствий немало: и водка пошла продаваться, и те деревья, что мы видели срубленными, дело «озорства» таких лиц, и много всяких других вредных явлений…
Но не будем спешить с заключениями. Остановимся пока лишь на том, что теперь почти все здесь народ трудолюбивый, хороший и… звонко вдруг вечером раздается малороссийская песня, невольно переносящая мыслями в далекую, родную Украйну…
Во дворе переселенца в Михайловском
В 12 верстах вверх по долине знаменитое еще недавно пьянством селение Михайловское - тоже начинающее богатеть и остепеняться село. Оно расположено около самых «бугров», переходящих непосредственно в горы; крестьяне здесь еще с большими средствами, фруктовых садов уже много, железные крыши не редкость, скотоводство хорошо развивается. И если вы в состоянии не обращать внимания на пьяных «по случаю праздника» и на отдельные личности, то впечатление от этого села с прекрасной вновь строящейся церковью у вас останется самое радужное, так как, помимо всего прочего, богара́ здесь оказалась особо удачной, и урожаи под дождь превосходные.
Однако зато водный вопрос приобретает здесь известную остроту, так как за последний ряд лет крестьяне селения Михайловского стали ощущать недостаток в воде для полива усадебных мест и собственно поселочных надобностей. Между тем орошающие поселок родниковые воды признавались до сих пор совершенно достаточными, ибо свободно могли поливать 56 десятин огородов и пополняли ежедневно с избытком специально устроенные водоемы для питьевого довольствия. И вот теперь только выяснилось, что, непривычные к экономному обращению с водою, сами же крестьяне Михайловского едва себя не наказали серьезно… А именно, установив самовольно на отводе от одного родника три водоналивные мельницы, и вообще крайне неряшливо обращаясь с гидротехническими сооружениями, что и вызвало, сверх всего, загрязнение головных родников.
Урок этот михайловцы, кажется, поняли, и уже ими самими принимаются меры к предотвращению подобных «случайностей». Не обошлось, конечно, и здесь без участия уже известного нам элемента…
Поселок Дмитриевский
Еще восемь верст к северо-востоку, и в конце Кугартской долины, где горы стеснили ее с обеих сторон, оставив узкую пропасть для речки, расположен третий старожильческий поселок - Дмитриевский (бывший Таран-Базар), откуда, между прочим, идет прямой путь в Семиречье. Протянулся этот поселок в одну длиннейшую линию, живут крестьяне неплохо, есть очень хорошие пасеки, и вообще тот же тип, что и первые два поселения.
Непосредственно к усадебной оседлости Дмитриевского примыкают постройки самовольцев, недавно еще поселившихся на новом переселенческом участке Любино, причем обращенные фронтом к горам усадьбы тянутся одной непрерывною линией на протяжении до четырех верст. Этот поселок, заключающий в себе 114 крестьянских дворов, орошается и обеспечивается в питьевом отношении восемью родниками, а почва, климат и рельеф участка тождественны с таковыми же поселка Михайловского и вообще Кугартской долины.
Однако быть уверенным в столь же блестящем развитии этого новорожденного поселка, к сожалению, нельзя, - и вот почему.
По ходатайству киргиз ближайшего аульного общества, им отведен уже отруб в верховьях тех родников, которые питают Любино, и даже частью Дмитриевское, причем, несомненно, киргизы не преминут основаться зимовками именно у этих верховьев. В этом случае весьма значительная доля воды потребуется для одного только водопоя скота, и тем могут быть обездолены поселившиеся ниже крестьяне. Затем, естественно ждать, что, занимая верхнее положение, киргизы захотят завести и поливные посевы… Наконец, как уследить за скотом, чтобы последний не погубил насаждений, не забирался в родник, в канаву, и тем не портил бы воду, которую в конечном итоге должны будут пить ниже сидящие русские? И хорошо еще, если воды этой хватит…
Но о Любине и о киргизах достаточно, так как впереди будут поселки типичнее.
Здесь же, перед путешествием дальше, отметим для памяти то, что старожилые (однако двадцатого века!) поселки Кугартской долины - как нами посещенные три, так и пять остальные, - успев за короткий период не раз переменить свою внешность в смысле замены одних новоселов другими, только теперь вступают на путь действительно прочного обживания, рентабельного приспособления к местным условиям, - освоения туркестанской поверхности вглубь.
И еще учтем здесь то обстоятельство, что пятнадцать лет назад в этой долине и вообще в этой местности не было ни одного русского жителя, что при действительно блестящих возможностях, открываемых нам Туркестаном, где всякая пядь земли - золото, все пространства кругом пустовали, и лишь изредка по ним прогонялись стада…
Теперь каждая десятина в округе имеет своего обладателя. На юг от Кугартской долины, на восток от нее и на север - лесостепь, луга и субальпийская зона на горных плато и в предгорьях - уже заняты нашими переселенцами, отнюдь не стеснившими при этом киргизское пользование, но внесшими, напротив того, необходимую экономическую ясность в представления туземцев о земельном просторе. В какие-нибудь два-три года при содействии переселенческой организации ожил этот маленький центр Ферганы - хлебный и промышленно-хозяйственный, - необходимое дополнение к хлопку, и потому не менее ценный. И этот новый клочок Туркестана образовался столь быстро и крепко как потому, что в Кугартской долине были уже поставлены первые русские вехи, так и потому, между прочим, что здесь именно интенсивно производились работы по отграничению киргизских излишков, и таким образом сразу подготовлен был официально свободный переселенческий фонд.
Однако, к слову сказать, заготовка этого фонда за жизнью все же не поспевает, и массы русских засельщиков продолжают жить кругом самовольно…
ПРОДОЛЖЕНИЕ