Может ли наука быть свободной от идеологии?
«Реальность такова, что наука, при всех своих потрясающих достижениях, так и остается рядом предположений о природе реальности... Наука от лженауки отличается природой утверждений и способами, которые привлекаются для их признания, т.е. методом, а не содержанием. И то, что признают на основании совершенно ошибочных доводов, может оказаться истинным, тогда как самые уважаемые теории в науке часто бывают вынуждены уступать место новым гипотезам». (Брайан Эпплйард).
Представляется очевидным, что вначале ученый, как и любой человек, должен сделать некий фундаментальный выбор собственной идеологии и принять некое философское мировоззрение, которое и будет в дальнейшем определять основную направленность его научных исследований. А утверждения о том, что возможны некие «нейтральные», «объективные» и «бесстрастные» научные исследования, особенно в истории, социологии и в прочих гуманитарных науках (в отличии, например от абстрактной математики, где это вполне возможно), представляются недостижимым идеалом, редко наблюдаемым в реальности. Например, Чарльз Дарвин собирал и записывал определенные факты, исходя из уже сформировавшейся у него картины мира (под влиянием идей Мальтуса и др.), о чем свидетельствуют его дневники во время исследования флоры и фауны Галапагосских островов. Понятно, что в голове верующего человека не могла бы родиться идея зарождения жизни и происхождения человека от обезьяны путем слепой случайности, благодаря некоей «борьбе за выживание». По известному выражению, вероятность возникновения бесконечно сложных и прекрасно продуманных до мелочей форм жизни на Земле равнозначна тому, что из груды вещей на помойке вдруг сам собой возникнет Боинг 747. А ведь человек гораздо сложнее и многообразнее!
Любой ученый приступает к своему научному исследованию уже имея свою картину мира и сформировавшееся мировоззрение, что будет оказывать большое влияние на всю его работу. Например, атеист будет иметь одну интерпретацию фактов, верующий ученый - другую. Материалист и дарвинист будет рассматривать, например, историю и социологию с одних, скорее всего неомальтузианских позиций, делая Человека мерилом всех вещей (Гуманизм, «Человекобожие»), в то время как идеалист и креационист будет склонен усматривать в ходе тех или иных событий некий глобальный замысел и цель, ставя Бога / некий Сверхразум / Природу в центр всего, отводя человеку активную и творческую, но подчиненную роль, т.к. в своей свободной деятельности он должен соотносить свои действия с Божественной волей/Заповедями/Законами. Так что беспристрастность и строгая объективность исследователя (о которой так много говорится как об отличии науки от религии) представляется недостижимой мечтой и теоретическим идеалом, в то время как реальность свидетельствует почти всегда о мощной идеологической «заряженности» любых «объективных научных» знаний.
Например, Дарвин в «Происхождении видов» переходит от наблюдений к разработке учитывающих эти наблюдения моделей, а от них - уже к общей теории. Можно проследить воздействие на него идей Мальтуса и Ламарка. Создается впечатление, что Дарвин занимался наблюдением за обитателями дикой природы Галапагосских островов, уже имея определенную теоретическую задачу. Он интерпретировал получаемую информацию с помощью признанных в то время теорий, пытаясь отыскать всему свое объяснение. В его подробных записях видно, что именно он считал важным для своих исследований. Прежде чем сформулировать теорию естественного отбора, Дарвин рассматривает, как человек занимается разведением животных и растений. Он заметил намеренное вмешательство в обычный ход воспроизводства ради улучшения или исключения определенных признаков. Эти наблюдения натолкнули ученого на мысль, что определенные внешние факторы в дикой природе могут привести к схожим прогрессивным изменениям. Таким фактором Дарвин посчитал борьбу за существование в условиях ограниченных ресурсов (как в работах Мальтуса), что и привело к теории естественного отбора [1]. Выдвигая свои аргументы, Дарвин исходит из наблюдений за селекционным разведением. Можно предположить, что он имел это в виду в процессе сбора данных для своей теории. Очевидно, что эти представления влияли на проведение наблюдений, сбор информации и формулировку доказательств. Все вышесказанное имеет основополагающее значение для науки. Наблюдения и факты не свободны от влияния теорий. Мы изучаем вещи, задавшись некой целью, а значит, имея некие представления о чем-то. Дарвинизм был быстро подхвачен либеральной атеистической общественностью 19-го века и возведен в 20-ом на пьедестал незыблемой научной истины. Эта теория была очень в «духе времени», т.к. утверждала происхождение человека не от Бога (как говорится в Библии), а от обезьяны (вспомним заученный с детства рисунок как сгорбленная горилла-шемпандзе постепенно выпрямляется, превращаясь в человека). А раз человек - это по сути цивилизованное животное, то и спросу с него меньше, мол грешите как желаете и вырывайте друг у друга «кусок пожирнее». Идеологическая составляющая здесь очевидна, а вот убедительные научные доказательства этой гипотезы отсутствуют. Переходные формы от обезьяны к человеку так и не удается найти. А очень большое желание защитить полюбившуюся дарвинистическую «религию» приводило к большому количеству доказанных случаев подлога, применявшихся в прошлом для обоснования дарвинизма, которые каждый раз тиражировались на весь мир как новый «неопровержимый научный факт».
До сих пор в школах и ВУЗах продолжает преподаваться не подтвержденный убедительными и неоспоримыми фактами дарвинизм. Похоже, многие члены научного сообщества до сих пор находятся в плену устоявшихся стереотипов и однажды принятой материалистической идеологии, называя альтернативные взгляды «ненаучными». Однако, известно множество выдающихся ученых, веривших в Бога, и это никак не умаляет «научности» их открытий. Главенство идеологии над строгой научностью и непредвзятостью наблюдается практически во всем мире и в преподавании истории и литературы в школах и ВУЗах. Советская интерпретация истории была заменена новыми сильно идеологизированными версиями истории в национальных республиках бывшего СССР (особенно на Украине, в Прибалтике, Туркменистане). Российское видение ВОВ сильно отличается от американского или западноевропейского и т.д.
В ХХ веке развернулись споры по поводу того, как определить ошибочность теории и когда ее следует считать неопровержимой. Любая теория может быть опровергнута новыми, несовместимыми с ней данными (согласно Попперу), стать несостоятельной под воздействием глобальных перемен в научных взглядах (согласно Куну), подвергнута корректировке в результате проведения непрерывных исследовательских опытов (согласно Лакатосу) [2]. Исходя из этого, мы не можем говорить, что для подлинной науки, в отличие от лженауки, характерна непременная истинность всех утверждений. В конце концов, то, что признают на основании совершенно ошибочных доводов, может оказаться истинным, тогда как самые уважаемые теории в науке иногда бывают вынуждены уступать место новым гипотезам. Наука от лженауки отличается природой утверждений и способами, которые привлекаются для их признания, т.е. методом, а не содержанием. Подлинной науке свойственно постоянное стремление устанавливать истинность того, что выступает против привычных фактов. Лженауке же свойственно привлечение аналогий для подтверждения причинных, каузальных, связей, но она не способна определить их или прямо засвидетельствовать.
Самым ярким примером лженауки является астрология. Напротив, астрономия считается наукой, поскольку основана на наблюдениях, и любые нынешние ее гипотезы, возможно, будут пересмотрены с появлением каких-то новых фактов. Астрология же базируется на мифологии и годовом обращении знаков Зодиака. С помощью астрологии невозможно увидеть, каким образом созвездие Близнецов властвует над рожденными в мае и какие символические сообщения нам посылают звезды. И ни один из фактов (даже оказавшийся верным) никогда не превратит ее в науку. Ведь для этого необходимо найти объективное свидетельство связи между датами рождения и общими поведенческими наклонностями, которое можно проверить и доказать какими-либо научными способами
Ответ на вопрос, что отличает науку от лженауки, отнюдь не так прост. Например, в основе построения марксистской теории лежат логика и наблюдение за устройством и изменением общества. В этом отношении, следуя индуктивному методу, марксизм можно было бы назвать наукой. Но марксисты используют свою теорию (диалектический материализм) для толкования любого события и его результата: что бы ни случилось, марксизм обязательно найдет этому разумное объяснение. То же самое можно отнести и к тем, кто прибегает к теориям Фрейда в психологии. Однако, отличительной чертой научной теории является наличие возможности, пусть и теоретической, ее опровержения. Ведь теории служат для предсказания событий, и если утверждается, что с их помощью можно предсказать все, значит, они необъективны, поскольку претендуют на абсолютную непогрешимость. На этом основывал свою критику марксизма и фрейдизма Карл Поппер, доказывая, что неопровержимая теория не может быть научной [3]. То же самое можно отнести и к биологическому и социальному дарвинизму, неомальтузианству, либерализму и «прогрессизму». А также к неомарксизму Франфуртской школы (соединившего марксизм с фрейдизмом в 1950-е и 1960-е годы), который во многом послужил отправной точкой, философским, идеологическим и «научным» основанием для современного феминизма, гендеризма, либертарианств, а также «сексуальной», «психоделической» (наркотической) революций, и основных молодежных течений второй полвины 20-го века.
Часто приходится слышать обвинения друг друга в «ненаучности» и «лженаучности» представителей различных парадигм в социологии: сторонников теории «кризиса семьи» и необходимости ее укрепления (консервативная парадигма) - с одной стороны, и прогрессистов, утверждающих, что распад семьи - это прогрессивное явление - с другой (либеральная парадигма). Исходя из определения «научности», обе позиции имеют право называться научными, если они используют научные методы, допускают пересмотр своих позиций и признание их ошибочности. В реальности, правда, это происходит очень редко. Например, вступление России, начиная с 1990-х годов, в полосу депопуляции подтвердило прогнозы Питирима Сорокина, Антонова, Борисова, Медкова и других ученых консервативной парадигмы, и опровергло прогнозы и основные доводы Вишневского и его единомышленников (либеральная парадигма). Однако, это не привело к признанию ими неправоты своих прогнозов и пересмотру всей парадигмы, предполагающей неизбежную «угрозу перенаселения».
Все наши ощущения содержат толкования определенного рода и что в любой череде экспериментов будут наблюдаться отклонения, а учитываются или нет подобные отклонения, зависит от допущений того, кто эти эксперименты осуществляет. Такой точки зрения придерживался Поппер, считавший, что прогресс в науке осуществляется посредством выявления способов опровержения существующих научных теорий, и что индуктивные доводы никогда не приведут к полной достоверности дедуктивной логики. Ни одна научная теория не может согласовываться со всеми логически возможными фактами. Таким образом, неопровержимая теория лишена научности. Поппер усматривал в разуме, а не в опыте творческое начало. Это означает, что научный прогресс, по сути, есть следствие творческого порыва человека, выдвигающего гипотезу, которая выходит за пределы познаваемого посредством опыта. Процесс развития науки - это не просто накопление информации для подтверждения уже известного, а рискованный путь в неведомое, испытание на прочность новых идей и их совершенствование. Фактически цель науки состоит в создании теорий, имеющих высокую степень информативности и малую вероятность истинности. С точки зрения Поппера, структура научного метода выглядит следующим образом:
1) осознание проблемы (например, провал прежней теории);
2) предложение нового решения (то есть новой теории);
3) вывод из этой теории проверяемых заключений;
4) выбор среди соперничающих теорий наиболее подходящей.
Согласно попперовской теории, никакой научный закон не может быть доказан, в лучшем случае он может обладать высокой степенью вероятности. Всегда должна оставаться возможность того, что однажды ряд фактов засвидетельствует его ошибочность. И Поппер, и Лакатос признают, что фальсифицирование и опровержение теории обычно происходят лишь при наличии другой теории, готовой занять ее место [4].
Это очень актуально для нынешней ситуации в социологии и демографии, где по-прежнему доминирует морально устаревшая либеральная неомальтузианская теория «угрозы перенаселения» и ставится цель сокращения народонаселения, якобы из-за того, что ограниченных ресурсов Земли не хватит на всех. Хотя ресурсов Земли может хватить на гораздо большее количество людей. Например, если все сегодняшнее население Земли разместить на территории США, то его плотность будет такой же, как в нынешних Нидерландах. А, как известно, это одна из самых развитых стран мира, где жизнь прекрасно организована, причем соблюдается отличный баланс между природой/ экологией и активной жизнедеятельностью человека. При этом существует альтернативная теория «кризиса семьи», утверждающая, что основная угроза исходит, напротив, от депопуляции, что подтверждается большим количеством научных фактов. Эта теория гораздо лучше способна объяснить происходящие демографические процессы и предсказывать будущую динамику. Однако, для того, чтобы эта теория была принята большинством научного сообщества, должна произойти смена общей идеологии и доминирующей неомальтузианской парадигмы.
Смена парадигм являлась предметом исследований Томаса Куна (1922-1996). Он утверждал, что базовая совокупность предположений, обслуживающих науку, некоторое время остается нормативной, то есть большинство исследователей как раз и занимаются проведением экспериментов в пределах принятых ими научных допущений. Установленные внутри научного сообщества определенные законы и теории являются основой для дальнейших изысканий. Эти законы и теории Кун и называет «парадигмой» в своей книге «Структура научных революций» [5]. Каждая парадигма обладает собственным языком, а привлекаемые различными парадигмами понятия несопоставимы. Вообще же феномен «парадигмы» присущ человеческому мышлению - мы наблюдаем социальные, религиозные и культурные парадигмы.
Кун разграничил нормальное состояние науки и кризисные моменты, когда целиком меняется научный подход и осуществляется научная революция. В периоды стабильности господствует стойкая парадигма, но она, безусловно, таит в себе некоторые проблемы. Последние постепенно нарастают, вызывая кризис существующей парадигмы, во время которого вполне может появиться альтернативная парадигма, способная справиться с вызвавшими кризис проблемами. После принятия новой парадигмы наука вновь обретает нормальное состояние.
В качестве примера можно вспомнить приход ньютоновой физики, отвергнувшей прежнюю геоцентрическую картину мира Аристотеля и Птолемея. Затем, с появлением эйнштейновских теорий относительности, уже ньютонова физика, прекрасно служившая прежде науке, уступила место совершенно иному взгляду на мир. Нечто подобное может произойти в самое ближайшее время в социологии и демографии: морально устаревшая неомальтузианская парадигма «угрозы перенаселения» (которая в последние десятилетия имеет также и другую - экологическую составляющую - нас теперь пугают разрушением озонового слоя, таянием ледников и пр.), основанная на идеологии, а не на строго научных данных, видимо должна уступить место новой парадигме «защиты семьи» и поддержки рождаемости, которая гораздо лучше объясняет и прогнозирует демографические и социологические процессы.
Выбор одной теории вместо другой осуществляется на основании всякого рода субъективных соображений. Это утверждал, например, Пауль Фейерабенд (1924-1994) в своей книге «Против метода: очерк анархистской теории познания» [6]. Он заявляет, что прогресс ложен и невозможен: мы в состоянии обрести лишь различные способы видения, а не истинное знание. Следовательно, каждый человек свободен в своем собственном мнении, и наука не может устанавливать абсолютные и жесткие критерии истинности. И действительно свидетельств этому мы видим великое множество, особенно в гуманитарных и социальных науках: достаточно вспомнить то, как преподносилась вся история, литература и социология в советский период через призму марксизма-ленинизма, диалектического материализма, непримиримой и усиливающейся классовой борьбы, неизбежного «загнивания» и крушения мировой системы капитализма и т.д. Нарастающее количество совершенно очевидных фактов, противоречащих этой ложной идеологии (которая претендовала на самую высокую степень научности), упорно на протяжении долгих десятилетий продолжало быть игнорируемым, и упорно и неубедительно вписываемым в морально устаревшую парадигму конца 19-го - начала 20-го века. Огромное расхождение между реальной жизнью и искусственными и противоестественными построениями коммунистических идеологов привело в результате к революционной смене старой парадигмы в конце 1980-х - начале 1990-х годов, и сегодня в мире остается всего два социалистических государства - Куба и Северная Корея. Эти страны испытывают серьезнейшие проблемы, и в них также можно ожидать неизбежное крушение старой идеологии. Таким образом, марксистская коммунистическая идеология и «наука» старого образца потерпели полное фиаско во всем мире. Однако, парадоксальным образом неомарксизм нового либерально-прогрессистского образца (соединенный с фрейдизмом) набирает силу во всем мире, превратившись в доминирующую идеологию в последние десятилетия. Эта идеология, опять-таки претендуя на высшую степень «научности», активно внедряется сейчас в умы и сердца людей при помощи международных институтов ООН, ЕС и прочих авторитетных инстанций, пытающихся навязывать свое новое «гендерное», радикально феминистическое, гомосексуальное и антисемейное мировоззрение правительствам всех стран. Ярким примером является социальная инженерия социалистического правительства Сапатеро, сумевшего навязать новые гендерные нормы испанскому и также многим латиноамериканским обществам [7].
Философско-идеологическими истоками этого нового транснационального мировоззрения является неомарксизм (соединенный с фрейдизмом) так называемой «Франкфуртской школы». Его основными вдохновителями были Юрген Хабермас, Макс Хоркхаймер, Теодор Адорно, Эрих Фромм, Лео Левенталь, Герберт Маркузе (учение о распущенности и вседозволенности которого осудил Папа Римский Павел VI). Они разработали философию, идеологию и «научное» основание «Сексуальной революции» 1960-х годов, движения хиппи и экспериментов с наркотиками, радикального феминизма, гомосексуализма, гендеризма, ювенальных прав, таким образом продолжив на новом уровне попытки тотального «раскрепощения» и «освобождения», теперь не мирового пролетариата, а всех женщин от «вековой эксплуатации» мужчинами, «класса» детей от власти родителей и сексуальных и прочих меньшинств от «прессинга репрессивного общества». Таким образом, эта революция носит гораздо более разрушительный характер и ставит своей целью разрушение самих основ человеческого общества - традиционной естественной Семьи, и создание «нового андрогинного человека» без пола и багажа «пережитков и предрассудков прошлого» (по аналогии с социальным экспериментом выведения нового типа «советского» или «арийского человека»). Эта идеология сейчас активно продвигается международными наднациональными организациями - ООН, ЕС и их единомышленниками-прогрессистами в национальных государствах. Вся эта деятельность обильно финансируется либерально мыслящими миллионерами и фондами (Сороса и пр.), и носит хорошо скоординированный характер. Много грантов предоставляется и для финансирования соответствующих «научных» исследований, которые должны подвести «научную» базу под идеологию «гендеризма», «гомосексуализма», «радикального феминизма» и «прогрессизма». Поэтому здесь сложно говорить о наличии каких-либо объективных и независимых исследователей.
Также изобретением идеологов Франкфуртской школы является активно используемый в последние десятилетия тонкий репрессивный механизм подавления инакомыслия под названием «политкорректность» и «толерантность». Политкорректность поощряет все либеральные нововведения «слева», при этом притесняя все консервативные взгляды «справа». Вешать распятия в общественных местах, называть Рождество Рождеством, осуждать гомосексуализм ссылками на Библию и т.д. - не «политкорректно», а открыто проводить гей-парады, усыновлять детей однополыми парами, разрешать убийство стариков (эвтаназия) и беззащитных нерожденных детей (аборты) и т.д. - «политкорректно», демократично, прогрессивно, и отражает «права человека». На Западе противники этого «светлого будущего человечества» объявляются «гомофобами», «ретроградами», «традиционалистами» и на них оказывается жесткое давление через СМИ и всеми иными способами.
Из приведенных выше примеров хорошо видно, что ожидания того, что наука сумеет дать окончательный ответ на какой-либо вопрос, далеко не соответствуют действительному положению дел. Общество обращается к ученым для получения окончательных ответов и практических советов. Но это не всегда возможно, поскольку есть опасность, что ученые могут уверовать в свою непогрешимость и, как следствие, будут давать ошибочные рекомендации. Скептически настроенная публика не способна понять или не хочет признать вероятностную природу любого научного расчета, и, осознавая это, даже наиболее здравомыслящие ученые не удерживаются от соблазна быть категоричными в своих прогнозах, хотя в душе они сами в них не верят. «Реальность такова, что наука, при всех своих потрясающих достижениях, так и остается рядом предположений о природе этой самой реальности» [8].
Вообще же современная наука зарождалась, во многом, противопоставляя себя религии, и в результате сегодня парадоксальным образом сама превратилась в некое подобие религии, «сциентизм», когда в общественном сознании ученые заняли место священников и гуру, от которых ожидаются окончательные заключения по любым вопросам (чего наука в принципе сделать не может). Представляется наиболее оправданным такое положение, когда наука занимается прикладными вопросами (где от нее несомненная и громадная польза) и не претендует на всецелое объяснение абсолютно всего многообразия бытия, включая возникновение и зарождение жизни, ее ценностное и нравственное осмысление, определение цели и смысла жизни человека и т.д. (клонирование, эвтаназия, генная инженерия и т.д. вторгаются в эти тонкие сферы биоэтики, что вызывает острые дискуссии в обществе).
Итак, подводя итог, можно сказать, что наука - это всего лишь один из способов восприятия и познания реальности. Например, для любви, религиозного переживания, нравственного поступка или творческого акта нам нужно то, что никак не сочетается с деятельностью рассудка. Созерцание, реакция, оценка - все это составляет не относящиеся к науке способы познания мира. При этом наука сама не может дать нравственно-этическую оценку своим достижениям. Это должны сделать те, кто занимается этико-правовой стороной данной проблемы (философы, священнослужители и т.д.). Ведь достижения науки могут быть употреблены как во благо, так и во зло.
ЛИТЕРАТУРА
1. Философия науки. Мел Томпсон. Пер. с англ. А. Гарькавого. М.: Фаир-Пресс, 2003
2. Кун «Структура научных революций», М.1975
3. Пауль Фейерабенд. «Против метода: очерк анархистской теории познания». 1975
4. Игнасио Арсуага. Проект Сапатеро. 2011
5. Журнал Citizen, Focus on the Family, Oct 2010, James M. Taylor, pages 21-24.
6. Брайан Эпплйард (Brian Appleyard), Sunday Times, 28 января 2001 года.
[1] Философия науки. Мел Томпсон. - Пер. с англ. А. Гарькавого. - М.: Фаир-Пресс, 2003. Стр. 89.
[2] Философия науки. Мел Томпсон. - Пер. с англ. А. Гарькавого. - М.: Фаир-Пресс, 2003. Стр. 98.
[3] Философия науки. Мел Томпсон. - Пер. с англ. А. Гарькавого. - М.: Фаир-Пресс, 2003. Стр. 104.
[4] Философия науки. Мел Томпсон. - Пер. с англ. А. Гарькавого. - М.: Фаир-Пресс, 2003. Стр. 118.
[5] Кун «Структура научных революций». М.1975
[6] Пауль Фейерабенд. «Против метода: очерк анархистской теории познания». 1975
[7] Игнасио Арсуага. Проект Сапатеро. 2011
[8] Брайан Эпплйард (Brian Appleyard), Sunday Times, 28 января 2001 года.