Розалинда Винник. Поэтика "Колымских рассказов" Шаламова
Статья опубликована в журнале "Вестник Западно-Казахстанскго государственного университета", выпуск 3 (3), июль-август-сентябрь 2004, Уральск, Казахстан. Электронная версия - на сайте журнала.
_________
Поэтика «Колымских рассказов» В.Т. Шаламова
«Колымские рассказы» Варлама Шаламова стоят в одном ряду с такими произведениями «возвращенной литературы», как «Архипелаг ГУЛАГ» А.И. Солженицына, «Погружение во тьму» О. Волкова, «Кру той маршрут» Е. Гинзбург. Трагическая эпоха сталинских репрессий оставила незаживающую душевную рану в судьбе каждого из этих писателей.
Судьба В.Т. Шаламова была особенно драматичной. В первый раз он был арестован в 1929 году за участие в подпольном издании «Завещания В.И. Ленина». Это привело его в качестве заключенного на строительство Березниковского химкомбината на Западном Урале. В 1932 году он временно вернулся в Москву, но 12 января 1937 года его вторично арестовывают по тому же делу. К десяти годам Колымы по старому приговору добавляется новый срок по доносу о том, что он назвал И.А. Бунина «великим русским писателем». Шаламов оставался на Колыме до 1953 года, и лишь с 1956 года получает возможность жить в Москве.
В пятидесятые годы Варлам Шаламов начинает работать над рассказами о лагерной жизни. Он выдвигает новую концепцию современной прозы: «Писатель должен уступить место документу и сам быть документальным. Это - веление века. Проза будущего - это проза бывалых людей, а тратить время на выдуманные сложности, на сочиненные судьбы для иллюстрации толстовских идей - просто грешно».
Отмечая своеобразие своих рассказов, В. Шаламов писал: «Рассказы мои насквозь документальны, но, мне кажется, в них вмещается столько событий самого драматического и трагического рода, что не выдержит ни один документ».
Главная тема рассказов Шаламова - изображение жестокости, бесчеловечности тоталитарного государства, создавшего чудовищную систему произвола и насилия, приведшего общество к разрушению нравственных ценностей, погрузившего его в пучину бездуховности.
Шаламов полагал, что пишет не мемуары, а «современную новую прозу». ЕЙ присущи, по мнению писателя, простота и ясность, отсутствие деклараций. Он писал: «Важно воскресить чувство». Для этого необходимы «необычные новые подробности, описания по- новому», которые должны заставить «поверить в рассказ, во все остальное не как в информацию, а как в открытую сердечную рану».
«Колымские рассказы», - утверждал Шаламов, - это судьба мучеников, не бывших, не умевших и не ставших героями».
Фабула рассказов писателя либо драматична, либо трагична. Каждое произведение включает какой-то один эпизод из лагерной жизни, но все вместе они, как элементы мозаики, создают грандиозную фреску лагерного мира, построенного по законам античеловечности.
Рассказы отличаются удивительной лапидарностью. Композиция их своеобразна.
Экспозиция и завязка действия занимают в рассказе меньшую часть сюжета. Часто писатель погружает читателя сразу в событие, переживаемое персонажами. Например, рассказ «Ночью» начинается так: «Ужин кончился. Глебов неторопливо вылизал миску, тщательно сгреб со стола хлебные крошки в левую ладонь и, поднеся ее ко рту, бережно слизал крошки с ладони».
Или вот как начинается рассказ «Человек с парохода»: « - Пишите, Крист, пишите, - говорил пожилой, усталый врач. Был третий час утра, гора окурков росла на столе в процедурной».
Писатель следовал своему кредо, изложенному им в Манифесте о «новой прозе»: «Новая проза - само событие, бой, а не его описание». Большую часть сюжета рассказа составляют ситуации, подвергающие персонажей жестоким нравственным испытаниям, как бы проверяющим человека на прочность. Кульминация действия приходится обычно на самый конец рассказа.
Например, в рассказе «Ночью» читатель сначала не догадывается, зачем двое истощенных людей ночью пробираются на холм и раскапывают землю. Лишь в конце рассказа обнаруживается цель этого предприятия - найти труп, снять с него белье и променять на пайку хлебу. В рассказе «Одиночный замер» страшный смысл выполнения индивидуальной работы заключенного Дугаева, сумевшего выполнить работу лишь на 25% от положенной нормы, раскрывается только в финале: ничего не подозревавшего до последнего момента Дугаева приговаривают к расстрелу за невыполнение нормы. В рассказе «Сгущенное молоко» лишь в финале раскрывается нравственная сущность провокатора Шестакова, предлагавшего заключенным мнимый побег.
Финал рассказов В Шалимова почти всегда трагичен. Кончает жизнь самоубийством заключенный Иван Иваныч, бывший на прииске «передовым работягой», а затем, когда он ослабел, ставший никому ненужным, унижаемым на каждом шагу человеком (рассказ «Сухим пайком»); расстрелян за невыполнение нормы Дугаев, бывший студент университета, убит выстрелом охранника заключенный Рыбаков, потянувшийся за ягодой голубицы, кустарник которой рос за колючей проволокой (рассказ «Ягоды»).
Героев «Колымских рассказов» можно разделить на две антагонистические группы персонажей. С одной стороны, это охранники лагеря, бригадиры, начальники, выполняющие волю администрации, с другой, - это заключенные, мученики, утратившие возможность распоряжаться собственной жизнью. Но писатель в каждом из заключенных старается увидеть человека, страдающего, униженного, голодного и оборванного, но стремящегося сохранить в себе чувство собственного достоинства, хотя, порою, это кажется невозможным.
Полная безнаказанность за смерть заключенных нравственно развращала конвоиров, давая им право изощренно издеваться над ослабевшими людьми.
Таким показом конвоир Фадеев в рассказе «Ягоды»:
«Фадеев всегда говорил с заключенными на «вы»:
- Слушайте, старик, - сказал он, - быть не может, чтобы такой лоб, как вы, не мог нести такого полена, палочки, можно сказать. Вы явный симулянт. Вы фашист. В час, когда наша родина сражается с врагом, вы суете ей палки в колеса.
- Я не фашист, - сказал я, - я больной и голодный человек. Это ты фашист. Ты читаешь в газетах, как фашисты убивают стариков. Подумай о том, как ты будешь рассказывать своей невесте, что ты делал на Колыме».
За попытку сохранить чувство собственного достоинства заключенный едва не поплатился собственной жизнью.
Герои рассказов Шаламова, оказавшись в лагере, теряют воспоминания о прежней профессии, о прежней жизни. Они попадают в капкан чудовищной машины, выбрасывающей человеческие жизни, как отработанный шлак. Но даже в этом аду многие люди стараются облегчить участь другого человека, сохранив в своей душе милосердие и сострадание. Так, в рассказе «Апостол Павел» Шаламов создает замечательный образ немецкого пастора Адама Фризоргера, человека высоких моральных качеств. «Он никого не оскорблял, говорил мало.
Каждое утро и вечер он неслышно молился, отвернувшись от всех в сторону и глядя в пол, а если принимал участие в общих разговорах, то только на религиозные темы, то есть очень редко, ибо арестанты не любят религиозных тем». Единственной отрадой Фризоргера было воспоминание о любимой дочери. Но вдруг дочь присылает заявление, в котором «писала, что, убедившись в том, что отец является врагом народа, она отказывается от него и просит считать родство не бывшим». Автор рассказа справедливо предполагает, что такое письмо убило бы Фризергера, и в порыве глубокого сострадания к пастору п тайне от него сжигает пресловутое заявление.
Шаламов показывает, что особенно трудно было выжить в лагерях интеллигентам. Но иногда начитанность и эрудиция заключенного могли спасти ему жизнь. Так, в рассказе «Заклинатель змей», писатель рисует образ Андрея Федоровича Платонова, киносценариста, умершего во время работы. Незадолго до смерти Платонов рассказал, как он сохранил жизнь, находясь на одном из страшных рудников Джанхары, где находились, главным образом, воры. «Я был единственным грамотным человеком там. Я им рассказывал, «тискал романы», как говорят на блатном жаргоне, рассказывал по вечерам Дюма, Конан Дойля, Уоллеса. За это меня кормили, одевали, и я работал мало».
Попав на новый прииск, Платонов вновь подвергается унизительным оскорблениям вора Феди, но умение «тискать романы» временно спасает ему жизнь и здесь. Сознавая унизительность своего положения, Платонов пытается оправдать свой поступок благородными побуждениями:
«Он познакомит их с настоящей литературой. Он будет просветителем. Он разбудит в них интерес к художественному слову, он и здесь, на дне жизни, будет выполнять свое дело, свой долг». Однако в глубине своего сознания, Платонов отдавал себе отчет в том, что «просто он будет накормлен, будет получать лишний супчик не за вынос параши, а за другую, более благородную работу. Благородную ли? Это все-таки ближе к чесанию грязных пяток вора, чем к просветительству. Но голод, холод, побои...»
Для Шаламова страшнее физического истребления людей было методическое издевательство всей системы лагерей над общечеловеческими нравственными ценностями, когда убивались сами понятия о доброте, милосердии, сострадании, неповторимой ценности каждой человеческой жизни.
Даже самая гуманная профессия врача нередко превращалась в зоне в профессию палача. В рассказе «Шоковая терапия» врач Петр Иванович с гордостью осознает себя смелым разоблачителем попавших больницу зэков, обессилевших от голода, холода, непосильной работы людей, любыми способами старающихся попасть п больницу:
«Он понимал задачу разоблачения обманщиков вовсе не с какой-нибудь высокой, общегосударственной точки зрения и не с пошлой морали. Он видел в ней, в этой задаче, достойное применение своих знаний, своего психологического умения расставлять западни, в которые должны были, к вящей славе науки, попадаться голодные, полусумасшедшие, несчастные люди. В этом сражении врача и симулянта на стороне врача было все - и тысячи хитрых лекарств, и сотни учебников, и богатая аппаратура, и помощь конвоя, и огромный опыт специалиста, - а на стороне больного был только ужас перед тем ми ром, откуда он пришел в больницу и куда он боялся вернуться».
Шаламов почти никогда не дает развернутый социально-психологический портрет героев своих рассказов. Заключенные - это безликая масса, рабочая сила, необходимая лагерному начальству для выполнения спущенного сверху плана. Деталь портрета обычно появляется тогда, когда автору нужно выделить персонажа из общей массы заключенных. Она оказывается своеобразной межой, определяю щей социальное положение заключенного в зоне. Например, в рассказе «Сгущенное молоко» дважды повторяется деталь внешнего облика провокатора Шестакова: «Шестаков весело болтал своими новенькими казенными ботинками, от которых слегка пахло рыбьим жиром. Брюки завернулись и открыли шахматные носки. Я обозревал шестаковские ноги с истинным восхищением и даже некоторой гордостью - хоть один человек из нашей камеры не носит портянок». В финале рассказа опять появляется та же портретная деталь - «шахматные носки», ставшие индикатором прочности положения Шестакова, не утратившего благорасположения лагерного начальства ценою жизни других людей: «Он работал в геологоразведке, был брит и сыт, и шахматные носки его все еще были целы. Со мной он не здоровался, и зря: две банки сгущенного молока не такое уж большое дело в конце концов...»
В рассказе «Плотники» Шаламов не изображает портретов главных героев-интеллигентов Поташникова и Григорьева, выдавших себя за плотников, чтобы получить день передышки от тяжелых работ на морозе. Зато подробно описан внешний облик начальника, назначавшего заключенных на работу:
«Бригада была выстроена перед началом работы, и вдоль рядов ходил какой-то толстый краснорожий человек в оленьей шапке и якутских торбазах и в белом полушубке. Он вглядывался в изможденные, грязные, равнодушные лица рабочих». Роскошный полушубок начальника, резко контрастирующий с оборванными телогрейками заключенных, выразительно подчеркивает социальную иерархию в обществе, на словах декларирующем всеобщее равенство его членов.
Главным средством психологического анализа персонажей в рассказах Шаламова является несобственно-прямая речь. Голос автора сливается с размышлениями героев рассказа, передавая страдания людей, работающих в лагере в нечеловеческих условиях. Например, мысли Поташникова о своем положении в лагере в рассказе «Плотники» ־ это раздумья, типичные для многих безымянных мучеников, желавших хотя бы умереть по-человечески.
«Надо было на что-то решаться, что-то выдумывать своим ослабевшим мозгом. Или умереть. Смерти Поташников не боялся. Но было тайное страстное желание, какое-то последнее упрямство желание умереть где-нибудь в больнице, на койке, на постели, при внимании других людей, пусть казенном внимании, но не на улице, на морозе, не в бараке, под сапогами, среди брани, грязи и при полном равнодушии всех. Он не винил людей за равнодушие. Он понял давно, откуда эта душевная тупость, душевный холод. Мороз, тот самый, который обращал в лед смолу на лету, добрался и до человеческой души. Если могли промерзнуть кости, мог промерзнуть и отупеть мозг, могла промерзнуть и душа».
В некоторых эпизодах рассказов Шаламов избегает подробного описания психологии героев, предлагая читателю через жест, портретную деталь догадаться о сложнейших переживаниях. В финале рассказа «Почерк» главный герой Крист лишь видит, что со следователем происходит что-то неладное, однако не догадывается, что решается его собственная судьба. Внутренняя борьба в душе следователя и его решимость спасти заключенного переданы через изменение внешнего облика персонажа и его жест: «Все еще держа в руках папку и не произнося фамилии, следователь побледнел. Он бледнел, пока не стал белее снега. Быстрыми пальцами следователь перебрал тоненькие бумажки, подшитые в папку, - их было не больше и не меньше, чем в любой другой папке из груды папок, лежащих на полу. Потом следователь решительно распахнул дверку печки, и в комнате сразу стало светло, как будто озарилась душа до дна и в ней нашлось на самом дне что-то очень важное, человеческое. Следователь разорвал папку на куски и затолкал их в печку».
Большую роль в рассказах Шаламова играет образ автора. Автор либо сам является одним из главных героев рассказов, повествующих о каких-либо событиях в лагере, либо комментирует действия персонажей и размышляет о взаимоотношениях государства и личности, о нравственных критериях, позволяющих человеку сохранить чувство собственного достоинства. «Чистота нравственного чувства», свойственная таланту Л.Н. Толстого, думается, вполне присуща и таланту В.Т. Шаламова.
С удивительным мастерством разоблачает писатель ложь государства, провозглашающего лицемерный лозунг: «Труд есть дело чести, дело славы, дело доблести и геройства».
Цинизм этого лозунга раскрывается автором во многих произведениях, но в рассказе «Сухим пайком» автор прямо разъясняет читателю: «Лагерь был местом, где учили ненавидеть физический труд, ненавидеть труд вообще. Самой привилегированной группой лагерного населения были блатари - не для них ли труд был геройством и доблестью?»
Автор вскрывает важную закономерность существования тоталитарного государства: ему не нужны личности, оно берет на службу только послушных исполнителей государственной воли, какой бы нелепой она не была:
«Мы поняли также удивительную вещь: в глазах государства и его представителей человек физически сильный лучше, именно лучше, нравственнее, ценнее человека слабого, того, что не может выбросить из траншеи двадцать кубометров грунта за смену. Первый моральнее второго. Он выполняет «процент, т.е. исполняет свой главный долг перед государством и обществом, а потому всеми уважается».
Гнев и презрение автора к своим палачам нередко проявляются в публицистических отступлениях, открытых и яростных инвективах:
«Власть - это растление. Спущенный с цепи зверь, скрытый в душе человека, ищет жадного удовлетворения своей извечной человеческой сути - в побоях, в убийствах.
Власть - это растление.
Опьянение властью над людьми, безнаказанность, издевательство, унижения, поощрение - нравственная мера служебной карьеры начальника».
В рассказе «Термометр Гришки Логуна» автор повествует о том, как не смог написать трогательное ходатайство о помиловании для горного смотрителя, десятника Зуева, ибо бесчеловечный режим заключения методично убивал в заключенных память о жалости к ближнему:
«Я не мог, не мог выжать из своего иссушенного лагерем мозга ни одного лишнего слова. Не мог засушить ненависть. Я не справился с работой не потому, что слишком был велик разрыв между волей и Колымой, не потому, что мозг мой устал, изнемог, а потому, что там, где хранятся прилагательные восторженные, там не было ничего, кроме ненависти Подумайте, как бедный Достоевский все десять лет своей солдатчины после Мертвого дома писал скорбные, слезные, унизительные, но трогающие душу начальства письма. Достоевский даже писал стихи императрице. В Мертвом доме не было Колымы. Достоевского постигла бы немота, та самая немота, которая не дала мне писать заявление Зуеву».
Однако, несмотря на жестокость лагерного начальства, издевательства блатных, ежечасную борьбу за существование, автор сумел сохранить чувство собственного достоинства, сострадание и милосердие к ближним, верность высоким нравственным идеалам.
О своих нравственных принципах, которые помогли ему выжить в лагере, автор пишет:
«... Я не буду доносить на такого же заключенного, как я сам, чем бы он ни занимался. Я не буду добиваться должности бригадира, дающей возможность остаться в живых, ибо худшее в лагере - это навязывание своей (или чьей-то чужой) воли другому человеку - арестанту, как я. Я не буду искать «полезных» знакомств, давать взятки. И что толку в том, что я знаю, что Иванов - подлец, а Петров - шпион, а Заславский - лжесвидетель?»
Итак, на наш взгляд, можно выделить следующие особенности «Новой прозы» Шаламова: сдержанный лаконизм повествования, в основе которого лежат драматические или трагические события, документальная основа сюжета, компоновка событий сюжета таким об разом, что кульминация приходится на финал рассказа, контрастность в изображении персонажей, использование несобственно-прямой речи как главного средства психологической характеристики героев, особая роль автора, не только повествующего о событиях, но и использующего публицистические отступления, необходимые ему для непосредственной нравственной оценки трагических событий своего повествования.
Литература
1. Латынина А. Поднявшийся из ада. - «Литературная газета», 13.VII.1988.
2. Огрызко В. Душа стремится к ладу. Обзор современной прозы. - В кн.: Русская литература XX века, ч.2, М., 1991.
3. Сидоров Е. О Варламе Шаламове и его прозе. - В кн.: Варлам Шаламов Воскрешение лиственницы М 1989
Розалинда Эйзеровна Винник, старший преподаватель кафедры русской филологии ЗКГУ
_________
Поэтика «Колымских рассказов» В.Т. Шаламова
«Колымские рассказы» Варлама Шаламова стоят в одном ряду с такими произведениями «возвращенной литературы», как «Архипелаг ГУЛАГ» А.И. Солженицына, «Погружение во тьму» О. Волкова, «Кру той маршрут» Е. Гинзбург. Трагическая эпоха сталинских репрессий оставила незаживающую душевную рану в судьбе каждого из этих писателей.
Судьба В.Т. Шаламова была особенно драматичной. В первый раз он был арестован в 1929 году за участие в подпольном издании «Завещания В.И. Ленина». Это привело его в качестве заключенного на строительство Березниковского химкомбината на Западном Урале. В 1932 году он временно вернулся в Москву, но 12 января 1937 года его вторично арестовывают по тому же делу. К десяти годам Колымы по старому приговору добавляется новый срок по доносу о том, что он назвал И.А. Бунина «великим русским писателем». Шаламов оставался на Колыме до 1953 года, и лишь с 1956 года получает возможность жить в Москве.
В пятидесятые годы Варлам Шаламов начинает работать над рассказами о лагерной жизни. Он выдвигает новую концепцию современной прозы: «Писатель должен уступить место документу и сам быть документальным. Это - веление века. Проза будущего - это проза бывалых людей, а тратить время на выдуманные сложности, на сочиненные судьбы для иллюстрации толстовских идей - просто грешно».
Отмечая своеобразие своих рассказов, В. Шаламов писал: «Рассказы мои насквозь документальны, но, мне кажется, в них вмещается столько событий самого драматического и трагического рода, что не выдержит ни один документ».
Главная тема рассказов Шаламова - изображение жестокости, бесчеловечности тоталитарного государства, создавшего чудовищную систему произвола и насилия, приведшего общество к разрушению нравственных ценностей, погрузившего его в пучину бездуховности.
Шаламов полагал, что пишет не мемуары, а «современную новую прозу». ЕЙ присущи, по мнению писателя, простота и ясность, отсутствие деклараций. Он писал: «Важно воскресить чувство». Для этого необходимы «необычные новые подробности, описания по- новому», которые должны заставить «поверить в рассказ, во все остальное не как в информацию, а как в открытую сердечную рану».
«Колымские рассказы», - утверждал Шаламов, - это судьба мучеников, не бывших, не умевших и не ставших героями».
Фабула рассказов писателя либо драматична, либо трагична. Каждое произведение включает какой-то один эпизод из лагерной жизни, но все вместе они, как элементы мозаики, создают грандиозную фреску лагерного мира, построенного по законам античеловечности.
Рассказы отличаются удивительной лапидарностью. Композиция их своеобразна.
Экспозиция и завязка действия занимают в рассказе меньшую часть сюжета. Часто писатель погружает читателя сразу в событие, переживаемое персонажами. Например, рассказ «Ночью» начинается так: «Ужин кончился. Глебов неторопливо вылизал миску, тщательно сгреб со стола хлебные крошки в левую ладонь и, поднеся ее ко рту, бережно слизал крошки с ладони».
Или вот как начинается рассказ «Человек с парохода»: « - Пишите, Крист, пишите, - говорил пожилой, усталый врач. Был третий час утра, гора окурков росла на столе в процедурной».
Писатель следовал своему кредо, изложенному им в Манифесте о «новой прозе»: «Новая проза - само событие, бой, а не его описание». Большую часть сюжета рассказа составляют ситуации, подвергающие персонажей жестоким нравственным испытаниям, как бы проверяющим человека на прочность. Кульминация действия приходится обычно на самый конец рассказа.
Например, в рассказе «Ночью» читатель сначала не догадывается, зачем двое истощенных людей ночью пробираются на холм и раскапывают землю. Лишь в конце рассказа обнаруживается цель этого предприятия - найти труп, снять с него белье и променять на пайку хлебу. В рассказе «Одиночный замер» страшный смысл выполнения индивидуальной работы заключенного Дугаева, сумевшего выполнить работу лишь на 25% от положенной нормы, раскрывается только в финале: ничего не подозревавшего до последнего момента Дугаева приговаривают к расстрелу за невыполнение нормы. В рассказе «Сгущенное молоко» лишь в финале раскрывается нравственная сущность провокатора Шестакова, предлагавшего заключенным мнимый побег.
Финал рассказов В Шалимова почти всегда трагичен. Кончает жизнь самоубийством заключенный Иван Иваныч, бывший на прииске «передовым работягой», а затем, когда он ослабел, ставший никому ненужным, унижаемым на каждом шагу человеком (рассказ «Сухим пайком»); расстрелян за невыполнение нормы Дугаев, бывший студент университета, убит выстрелом охранника заключенный Рыбаков, потянувшийся за ягодой голубицы, кустарник которой рос за колючей проволокой (рассказ «Ягоды»).
Героев «Колымских рассказов» можно разделить на две антагонистические группы персонажей. С одной стороны, это охранники лагеря, бригадиры, начальники, выполняющие волю администрации, с другой, - это заключенные, мученики, утратившие возможность распоряжаться собственной жизнью. Но писатель в каждом из заключенных старается увидеть человека, страдающего, униженного, голодного и оборванного, но стремящегося сохранить в себе чувство собственного достоинства, хотя, порою, это кажется невозможным.
Полная безнаказанность за смерть заключенных нравственно развращала конвоиров, давая им право изощренно издеваться над ослабевшими людьми.
Таким показом конвоир Фадеев в рассказе «Ягоды»:
«Фадеев всегда говорил с заключенными на «вы»:
- Слушайте, старик, - сказал он, - быть не может, чтобы такой лоб, как вы, не мог нести такого полена, палочки, можно сказать. Вы явный симулянт. Вы фашист. В час, когда наша родина сражается с врагом, вы суете ей палки в колеса.
- Я не фашист, - сказал я, - я больной и голодный человек. Это ты фашист. Ты читаешь в газетах, как фашисты убивают стариков. Подумай о том, как ты будешь рассказывать своей невесте, что ты делал на Колыме».
За попытку сохранить чувство собственного достоинства заключенный едва не поплатился собственной жизнью.
Герои рассказов Шаламова, оказавшись в лагере, теряют воспоминания о прежней профессии, о прежней жизни. Они попадают в капкан чудовищной машины, выбрасывающей человеческие жизни, как отработанный шлак. Но даже в этом аду многие люди стараются облегчить участь другого человека, сохранив в своей душе милосердие и сострадание. Так, в рассказе «Апостол Павел» Шаламов создает замечательный образ немецкого пастора Адама Фризоргера, человека высоких моральных качеств. «Он никого не оскорблял, говорил мало.
Каждое утро и вечер он неслышно молился, отвернувшись от всех в сторону и глядя в пол, а если принимал участие в общих разговорах, то только на религиозные темы, то есть очень редко, ибо арестанты не любят религиозных тем». Единственной отрадой Фризоргера было воспоминание о любимой дочери. Но вдруг дочь присылает заявление, в котором «писала, что, убедившись в том, что отец является врагом народа, она отказывается от него и просит считать родство не бывшим». Автор рассказа справедливо предполагает, что такое письмо убило бы Фризергера, и в порыве глубокого сострадания к пастору п тайне от него сжигает пресловутое заявление.
Шаламов показывает, что особенно трудно было выжить в лагерях интеллигентам. Но иногда начитанность и эрудиция заключенного могли спасти ему жизнь. Так, в рассказе «Заклинатель змей», писатель рисует образ Андрея Федоровича Платонова, киносценариста, умершего во время работы. Незадолго до смерти Платонов рассказал, как он сохранил жизнь, находясь на одном из страшных рудников Джанхары, где находились, главным образом, воры. «Я был единственным грамотным человеком там. Я им рассказывал, «тискал романы», как говорят на блатном жаргоне, рассказывал по вечерам Дюма, Конан Дойля, Уоллеса. За это меня кормили, одевали, и я работал мало».
Попав на новый прииск, Платонов вновь подвергается унизительным оскорблениям вора Феди, но умение «тискать романы» временно спасает ему жизнь и здесь. Сознавая унизительность своего положения, Платонов пытается оправдать свой поступок благородными побуждениями:
«Он познакомит их с настоящей литературой. Он будет просветителем. Он разбудит в них интерес к художественному слову, он и здесь, на дне жизни, будет выполнять свое дело, свой долг». Однако в глубине своего сознания, Платонов отдавал себе отчет в том, что «просто он будет накормлен, будет получать лишний супчик не за вынос параши, а за другую, более благородную работу. Благородную ли? Это все-таки ближе к чесанию грязных пяток вора, чем к просветительству. Но голод, холод, побои...»
Для Шаламова страшнее физического истребления людей было методическое издевательство всей системы лагерей над общечеловеческими нравственными ценностями, когда убивались сами понятия о доброте, милосердии, сострадании, неповторимой ценности каждой человеческой жизни.
Даже самая гуманная профессия врача нередко превращалась в зоне в профессию палача. В рассказе «Шоковая терапия» врач Петр Иванович с гордостью осознает себя смелым разоблачителем попавших больницу зэков, обессилевших от голода, холода, непосильной работы людей, любыми способами старающихся попасть п больницу:
«Он понимал задачу разоблачения обманщиков вовсе не с какой-нибудь высокой, общегосударственной точки зрения и не с пошлой морали. Он видел в ней, в этой задаче, достойное применение своих знаний, своего психологического умения расставлять западни, в которые должны были, к вящей славе науки, попадаться голодные, полусумасшедшие, несчастные люди. В этом сражении врача и симулянта на стороне врача было все - и тысячи хитрых лекарств, и сотни учебников, и богатая аппаратура, и помощь конвоя, и огромный опыт специалиста, - а на стороне больного был только ужас перед тем ми ром, откуда он пришел в больницу и куда он боялся вернуться».
Шаламов почти никогда не дает развернутый социально-психологический портрет героев своих рассказов. Заключенные - это безликая масса, рабочая сила, необходимая лагерному начальству для выполнения спущенного сверху плана. Деталь портрета обычно появляется тогда, когда автору нужно выделить персонажа из общей массы заключенных. Она оказывается своеобразной межой, определяю щей социальное положение заключенного в зоне. Например, в рассказе «Сгущенное молоко» дважды повторяется деталь внешнего облика провокатора Шестакова: «Шестаков весело болтал своими новенькими казенными ботинками, от которых слегка пахло рыбьим жиром. Брюки завернулись и открыли шахматные носки. Я обозревал шестаковские ноги с истинным восхищением и даже некоторой гордостью - хоть один человек из нашей камеры не носит портянок». В финале рассказа опять появляется та же портретная деталь - «шахматные носки», ставшие индикатором прочности положения Шестакова, не утратившего благорасположения лагерного начальства ценою жизни других людей: «Он работал в геологоразведке, был брит и сыт, и шахматные носки его все еще были целы. Со мной он не здоровался, и зря: две банки сгущенного молока не такое уж большое дело в конце концов...»
В рассказе «Плотники» Шаламов не изображает портретов главных героев-интеллигентов Поташникова и Григорьева, выдавших себя за плотников, чтобы получить день передышки от тяжелых работ на морозе. Зато подробно описан внешний облик начальника, назначавшего заключенных на работу:
«Бригада была выстроена перед началом работы, и вдоль рядов ходил какой-то толстый краснорожий человек в оленьей шапке и якутских торбазах и в белом полушубке. Он вглядывался в изможденные, грязные, равнодушные лица рабочих». Роскошный полушубок начальника, резко контрастирующий с оборванными телогрейками заключенных, выразительно подчеркивает социальную иерархию в обществе, на словах декларирующем всеобщее равенство его членов.
Главным средством психологического анализа персонажей в рассказах Шаламова является несобственно-прямая речь. Голос автора сливается с размышлениями героев рассказа, передавая страдания людей, работающих в лагере в нечеловеческих условиях. Например, мысли Поташникова о своем положении в лагере в рассказе «Плотники» ־ это раздумья, типичные для многих безымянных мучеников, желавших хотя бы умереть по-человечески.
«Надо было на что-то решаться, что-то выдумывать своим ослабевшим мозгом. Или умереть. Смерти Поташников не боялся. Но было тайное страстное желание, какое-то последнее упрямство желание умереть где-нибудь в больнице, на койке, на постели, при внимании других людей, пусть казенном внимании, но не на улице, на морозе, не в бараке, под сапогами, среди брани, грязи и при полном равнодушии всех. Он не винил людей за равнодушие. Он понял давно, откуда эта душевная тупость, душевный холод. Мороз, тот самый, который обращал в лед смолу на лету, добрался и до человеческой души. Если могли промерзнуть кости, мог промерзнуть и отупеть мозг, могла промерзнуть и душа».
В некоторых эпизодах рассказов Шаламов избегает подробного описания психологии героев, предлагая читателю через жест, портретную деталь догадаться о сложнейших переживаниях. В финале рассказа «Почерк» главный герой Крист лишь видит, что со следователем происходит что-то неладное, однако не догадывается, что решается его собственная судьба. Внутренняя борьба в душе следователя и его решимость спасти заключенного переданы через изменение внешнего облика персонажа и его жест: «Все еще держа в руках папку и не произнося фамилии, следователь побледнел. Он бледнел, пока не стал белее снега. Быстрыми пальцами следователь перебрал тоненькие бумажки, подшитые в папку, - их было не больше и не меньше, чем в любой другой папке из груды папок, лежащих на полу. Потом следователь решительно распахнул дверку печки, и в комнате сразу стало светло, как будто озарилась душа до дна и в ней нашлось на самом дне что-то очень важное, человеческое. Следователь разорвал папку на куски и затолкал их в печку».
Большую роль в рассказах Шаламова играет образ автора. Автор либо сам является одним из главных героев рассказов, повествующих о каких-либо событиях в лагере, либо комментирует действия персонажей и размышляет о взаимоотношениях государства и личности, о нравственных критериях, позволяющих человеку сохранить чувство собственного достоинства. «Чистота нравственного чувства», свойственная таланту Л.Н. Толстого, думается, вполне присуща и таланту В.Т. Шаламова.
С удивительным мастерством разоблачает писатель ложь государства, провозглашающего лицемерный лозунг: «Труд есть дело чести, дело славы, дело доблести и геройства».
Цинизм этого лозунга раскрывается автором во многих произведениях, но в рассказе «Сухим пайком» автор прямо разъясняет читателю: «Лагерь был местом, где учили ненавидеть физический труд, ненавидеть труд вообще. Самой привилегированной группой лагерного населения были блатари - не для них ли труд был геройством и доблестью?»
Автор вскрывает важную закономерность существования тоталитарного государства: ему не нужны личности, оно берет на службу только послушных исполнителей государственной воли, какой бы нелепой она не была:
«Мы поняли также удивительную вещь: в глазах государства и его представителей человек физически сильный лучше, именно лучше, нравственнее, ценнее человека слабого, того, что не может выбросить из траншеи двадцать кубометров грунта за смену. Первый моральнее второго. Он выполняет «процент, т.е. исполняет свой главный долг перед государством и обществом, а потому всеми уважается».
Гнев и презрение автора к своим палачам нередко проявляются в публицистических отступлениях, открытых и яростных инвективах:
«Власть - это растление. Спущенный с цепи зверь, скрытый в душе человека, ищет жадного удовлетворения своей извечной человеческой сути - в побоях, в убийствах.
Власть - это растление.
Опьянение властью над людьми, безнаказанность, издевательство, унижения, поощрение - нравственная мера служебной карьеры начальника».
В рассказе «Термометр Гришки Логуна» автор повествует о том, как не смог написать трогательное ходатайство о помиловании для горного смотрителя, десятника Зуева, ибо бесчеловечный режим заключения методично убивал в заключенных память о жалости к ближнему:
«Я не мог, не мог выжать из своего иссушенного лагерем мозга ни одного лишнего слова. Не мог засушить ненависть. Я не справился с работой не потому, что слишком был велик разрыв между волей и Колымой, не потому, что мозг мой устал, изнемог, а потому, что там, где хранятся прилагательные восторженные, там не было ничего, кроме ненависти Подумайте, как бедный Достоевский все десять лет своей солдатчины после Мертвого дома писал скорбные, слезные, унизительные, но трогающие душу начальства письма. Достоевский даже писал стихи императрице. В Мертвом доме не было Колымы. Достоевского постигла бы немота, та самая немота, которая не дала мне писать заявление Зуеву».
Однако, несмотря на жестокость лагерного начальства, издевательства блатных, ежечасную борьбу за существование, автор сумел сохранить чувство собственного достоинства, сострадание и милосердие к ближним, верность высоким нравственным идеалам.
О своих нравственных принципах, которые помогли ему выжить в лагере, автор пишет:
«... Я не буду доносить на такого же заключенного, как я сам, чем бы он ни занимался. Я не буду добиваться должности бригадира, дающей возможность остаться в живых, ибо худшее в лагере - это навязывание своей (или чьей-то чужой) воли другому человеку - арестанту, как я. Я не буду искать «полезных» знакомств, давать взятки. И что толку в том, что я знаю, что Иванов - подлец, а Петров - шпион, а Заславский - лжесвидетель?»
Итак, на наш взгляд, можно выделить следующие особенности «Новой прозы» Шаламова: сдержанный лаконизм повествования, в основе которого лежат драматические или трагические события, документальная основа сюжета, компоновка событий сюжета таким об разом, что кульминация приходится на финал рассказа, контрастность в изображении персонажей, использование несобственно-прямой речи как главного средства психологической характеристики героев, особая роль автора, не только повествующего о событиях, но и использующего публицистические отступления, необходимые ему для непосредственной нравственной оценки трагических событий своего повествования.
Литература
1. Латынина А. Поднявшийся из ада. - «Литературная газета», 13.VII.1988.
2. Огрызко В. Душа стремится к ладу. Обзор современной прозы. - В кн.: Русская литература XX века, ч.2, М., 1991.
3. Сидоров Е. О Варламе Шаламове и его прозе. - В кн.: Варлам Шаламов Воскрешение лиственницы М 1989
Розалинда Эйзеровна Винник, старший преподаватель кафедры русской филологии ЗКГУ