Дарья Кротова. Поэтика телесности в лирике Шаламова
Статья опубликована в сборнике материалов Международной научно-практической конференции в онлайн-формате «Русский язык и литература в славянском мире: история и современность», 25 мая 2020 г., изд. МГУ, Москва. Электронная версия - на сайте Общества русской словесности.
__________
Поэтика телесности в лирике В. Шаламова
В стихотворениях В. Шаламова категория телесности играет особенно значимую роль. Поэтика Шаламова наследует ряд акмеистических художественных закономерностей, и среди них внимание к физической грани бытия. Осмысление феномена тела, телесной жизни встречаем у О. Мандельштама («Дано мне тело - что мне делать с ним...») и Н. Гумилева («Душа и тело»), жестовыми, мимическими деталями наполнена лирика А. Ахматовой. В поэзии Шаламова телесное начало играет столь же значимую роль, что и духовно-душевные аспекты жизни личности, одно неотделимо от другого. Духовное зачастую реализуется и раскрывается именно сквозь призму телесного, как, например, в следующем стихотворении:
Хранитель языка -
Отнюдь не небожитель,
И каждая строка
Нуждается в защите.
Нуждается в тепле
И в меховой одежде,
В некрашеном столе
И пламенной надежде.
Притом добро тепла
Тепла добра важнее.
В борьбе добра и зла
Наш аргумент сильнее.
Характерны слова: «... добро тепла // Тепла добра важнее». Эти строки не следует трактовать буквально, вырывая из контекста, как утверждение, что категории физического мира (тепло) более значимы, чем духовные. Ведь идея стихотворения заключается именно в осмыслении благих начал духа - добра и творчества. Но само по себе приведенное шаламовское утверждение весьма репрезентативно.
С точки зрения соотношения «духовное - телесное», «абстрактное - физическое» весьма интересно стихотворение Шаламова «Рассказ о Данте», где спасение человеческой жизни и избавление тела от страданий оказывается несравнимо важнее, чем соблюдение формально понятого благочестия.
Равноправное, паритетное соединение душевного и телесного начал характеризует лирическое «я» Шаламова. Внутренне всегда находит выражение у Шаламова сквозь призму внешнего, физического. «Я» Шаламова - это тело в той же мере, что и душа. Названная особенность поэтического самоощущения Шаламова особенно ярко высвечивается при сравнении с поэтической традицией Серебряного века, наследником которой Шаламов себя справедливо считал. Так, у символистов духовной сфере заведомо отдается приоритет перед физической; мир вещественный воспринимается как отражение высших сущностей. Поэтому лирический герой К. Бальмонта, А. Блока, А. Белого, Вяч. Иванова предстает прежде всего в своей духовной, а не физической ипостаси. Акмеисты «реабилитируют» вещественный, материальный мир, для лирического героя Н. Гумилева или О. Мандельштама значимость телесной ипостаси значительно повышается. Шаламов же доводит эту тенденцию до предельно яркого выражения, поскольку для его поэтического «я» характерно теснейшее сплетение, неразрывное соединение душевного и телесного аспектов. Душевные переживания практически всегда воплощаются у Шаламова сквозь призму физического, образ страдающей души (а лирический герой Шаламова практически всегда несет в себе муку и боль) и страдающего тела в поэзии Шаламова неразрывно слиты. В качестве ярчайших примеров можно привести стихотворения «Я разорву кустов кольцо...», «Златые горы», «Реквием», «Я здесь живу.», «О тебе мы судим разно.» и др.
Если акмеистам свойственно воспринимать тело как совершенное Божье творение («Дано мне тело.» Мандельштама), то у Шаламова в интерпретации телесности появляются чаще всего иные акценты - это страдающее, а зачастую и изуродованное тело («Желание», «Перед небом» и др.).
Категория телесности у Шаламова настолько значима, что сквозь призму человеческого тела осмысливаются образы растений, ветра и даже камней («Кусты разогнутся с придушенным стоном.», «Гроза», «Стланик», «Близнецы»1). Иногда «телесностью» наделяются даже явления не физического мира: феномены умопостигаемые в его лирике порой «обретают тело», осмысливаются как обладающие телесными свойствами. Речь идет, например, о стихотворении «Скоро мне при свете свечки.», где сами слова из письма жены можно «греть у печки», и буквы «точат слезы».
Особая категория в лирике Шаламова - категория «памяти тела». К. Батюшков в своем известном стихотворении противопоставлял «память сердца» и «память рассудка». Шаламов же размышляет о телесной памяти, которая оказывается порой сильнее всех иных. Так, разлуку с любимой прежде всего «жгучей болью помнит кожа» (стихотворение «Затлеют щеки, вспыхнут руки.»). Разум не всегда может удержать все, что было, всю массу «добрых дел и злых имен». Память тела же намного более надежная и цепкая (размышлениям об этом посвящено стихотворение «Память»).
Одно из возможных объяснений столь весомой роли образов телесности у Шаламова биографическое. Почти двадцать лет лагерей, тяжелейшего труда, невыносимых условий, болезней как неизбежного следствия жизни на пределе человеческих возможностей - все это заставляло переживать каждый день как страдание, физическое и душевное. Следствием этого является и та онтология телесности, которая развернута в лирике Шаламова. Другое возможное объяснение столь высокой значимости образов тела, связано, как уже отмечалось, с акмеистической традицией, наследником которой Шаламов себя в полной мере ощущал.
1 Стихотворение не входит в наиболее полное на сегодняшний день собрание сочинений В. Шаламова (в 7 т.; М., 2013). Источник цитирования: РГАЛИ. Ф. 2596. Оп. 3. Ед. хр. 3.
Д.В. Кротова
МГУ имени М.В. Ломоносова
__________
Поэтика телесности в лирике В. Шаламова
В стихотворениях В. Шаламова категория телесности играет особенно значимую роль. Поэтика Шаламова наследует ряд акмеистических художественных закономерностей, и среди них внимание к физической грани бытия. Осмысление феномена тела, телесной жизни встречаем у О. Мандельштама («Дано мне тело - что мне делать с ним...») и Н. Гумилева («Душа и тело»), жестовыми, мимическими деталями наполнена лирика А. Ахматовой. В поэзии Шаламова телесное начало играет столь же значимую роль, что и духовно-душевные аспекты жизни личности, одно неотделимо от другого. Духовное зачастую реализуется и раскрывается именно сквозь призму телесного, как, например, в следующем стихотворении:
Хранитель языка -
Отнюдь не небожитель,
И каждая строка
Нуждается в защите.
Нуждается в тепле
И в меховой одежде,
В некрашеном столе
И пламенной надежде.
Притом добро тепла
Тепла добра важнее.
В борьбе добра и зла
Наш аргумент сильнее.
Характерны слова: «... добро тепла // Тепла добра важнее». Эти строки не следует трактовать буквально, вырывая из контекста, как утверждение, что категории физического мира (тепло) более значимы, чем духовные. Ведь идея стихотворения заключается именно в осмыслении благих начал духа - добра и творчества. Но само по себе приведенное шаламовское утверждение весьма репрезентативно.
С точки зрения соотношения «духовное - телесное», «абстрактное - физическое» весьма интересно стихотворение Шаламова «Рассказ о Данте», где спасение человеческой жизни и избавление тела от страданий оказывается несравнимо важнее, чем соблюдение формально понятого благочестия.
Равноправное, паритетное соединение душевного и телесного начал характеризует лирическое «я» Шаламова. Внутренне всегда находит выражение у Шаламова сквозь призму внешнего, физического. «Я» Шаламова - это тело в той же мере, что и душа. Названная особенность поэтического самоощущения Шаламова особенно ярко высвечивается при сравнении с поэтической традицией Серебряного века, наследником которой Шаламов себя справедливо считал. Так, у символистов духовной сфере заведомо отдается приоритет перед физической; мир вещественный воспринимается как отражение высших сущностей. Поэтому лирический герой К. Бальмонта, А. Блока, А. Белого, Вяч. Иванова предстает прежде всего в своей духовной, а не физической ипостаси. Акмеисты «реабилитируют» вещественный, материальный мир, для лирического героя Н. Гумилева или О. Мандельштама значимость телесной ипостаси значительно повышается. Шаламов же доводит эту тенденцию до предельно яркого выражения, поскольку для его поэтического «я» характерно теснейшее сплетение, неразрывное соединение душевного и телесного аспектов. Душевные переживания практически всегда воплощаются у Шаламова сквозь призму физического, образ страдающей души (а лирический герой Шаламова практически всегда несет в себе муку и боль) и страдающего тела в поэзии Шаламова неразрывно слиты. В качестве ярчайших примеров можно привести стихотворения «Я разорву кустов кольцо...», «Златые горы», «Реквием», «Я здесь живу.», «О тебе мы судим разно.» и др.
Если акмеистам свойственно воспринимать тело как совершенное Божье творение («Дано мне тело.» Мандельштама), то у Шаламова в интерпретации телесности появляются чаще всего иные акценты - это страдающее, а зачастую и изуродованное тело («Желание», «Перед небом» и др.).
Категория телесности у Шаламова настолько значима, что сквозь призму человеческого тела осмысливаются образы растений, ветра и даже камней («Кусты разогнутся с придушенным стоном.», «Гроза», «Стланик», «Близнецы»1). Иногда «телесностью» наделяются даже явления не физического мира: феномены умопостигаемые в его лирике порой «обретают тело», осмысливаются как обладающие телесными свойствами. Речь идет, например, о стихотворении «Скоро мне при свете свечки.», где сами слова из письма жены можно «греть у печки», и буквы «точат слезы».
Особая категория в лирике Шаламова - категория «памяти тела». К. Батюшков в своем известном стихотворении противопоставлял «память сердца» и «память рассудка». Шаламов же размышляет о телесной памяти, которая оказывается порой сильнее всех иных. Так, разлуку с любимой прежде всего «жгучей болью помнит кожа» (стихотворение «Затлеют щеки, вспыхнут руки.»). Разум не всегда может удержать все, что было, всю массу «добрых дел и злых имен». Память тела же намного более надежная и цепкая (размышлениям об этом посвящено стихотворение «Память»).
Одно из возможных объяснений столь весомой роли образов телесности у Шаламова биографическое. Почти двадцать лет лагерей, тяжелейшего труда, невыносимых условий, болезней как неизбежного следствия жизни на пределе человеческих возможностей - все это заставляло переживать каждый день как страдание, физическое и душевное. Следствием этого является и та онтология телесности, которая развернута в лирике Шаламова. Другое возможное объяснение столь высокой значимости образов тела, связано, как уже отмечалось, с акмеистической традицией, наследником которой Шаламов себя в полной мере ощущал.
1 Стихотворение не входит в наиболее полное на сегодняшний день собрание сочинений В. Шаламова (в 7 т.; М., 2013). Источник цитирования: РГАЛИ. Ф. 2596. Оп. 3. Ед. хр. 3.
Д.В. Кротова
МГУ имени М.В. Ломоносова