Денис Скопин. Управление умершими: дисциплина и биополитика (окончание)
(начало здесь)
Однако в данном контексте следует рассматривать также и лагерную практику обращения с мертвыми телами, в данном случае - практику кремации. В процессе погребения и кремации тело отдается во власть одной из двух стихий - соответственно, земли или огня27. Это взаимоисключающие решения, и кремация может рассматриваться как некая форма «лишения земли». В этом контексте нельзя оставлять без внимания проблематику «земли» у двух мыслителей, каждый из которых находился в более или менее тесной связи с идеологией нацизма, - Мартина Хайдеггера и Карла Шмитта. Подробно рассмотреть этот вопрос в рамках данной статьи не получится, однако можно попытаться реконструировать интересующую нас проблематику в общих чертах.
Роль земли для Хайдеггера и Шмитта является ключевой, поскольку и тот и другой, хотя и по-разному, определяют «человека» через его связь с землей.
Рассуждая о земле, Хайдеггер выходит за рамки собственно философских понятий в область мифологии и поэзии. Земля - архаическое, мифопоэтическое понятие. По Хайдеггеру, одной из важнейших характеристик земли, находящейся в отношениях «спора» (Streit) с «миром», является ее замкнутость, затворенность, закрытость к внешним вторжениям:
Земля такова, что всякое стремление внедриться в нее разбивается о нее же самое. Земля такова, что всякую настойчивость исчисления она обращает в разрушение. Как бы ни кичилась разрушительная настойчивость видимостью своей власти, видимостью развития и прогресса в облике научно-технического опредмечивания природы, эти власть и господство навеки останутся бессилием желаний28.
Пользование землей не должно быть ее потреблением, эксплуатацией, однако призвано раскрывать ее подлинную сущность. В отличие от агрохолдинга, крестьянин не эксплуатирует землю, а раскрывает ее кормящую суть, давая земле быть собой. Тематика человека, живущего на земле, присутствует в «Истоке художественного творения» повсеместно, в частности в знаменитом рассуждении о башмаках крестьянки. На земле живет народ, нация; на ней же стоит храм, который словно вырастает из земли и является концентрацией, кристаллизацией ее сущности. В храме обитает «гений места». Храм, как и любое произведение искусства, раскрывает не абстрактную истину, а истину своего народа, своей земли. В философии Хайдеггера фигурам крестьянина и ремесленника регулярно противопоставляется фигура передвигающегося, оторванного от земли горожанина-космополита (капиталиста, туриста, еврея и т. д.).
Важную роль в рассуждении Хайдеггера о земле также играет проблема техники как выражения «поставляющего» характера новоевропейского мышления. Если традиционный мост встраивается в реку, то электростанция, то есть технически совершенный объект, заключающий водный поток в свои объятия, превращает реку в предмет потребления. Если крестьянин живет на земле, поддерживая с ней архаические отношения, то агрохолдинг эксплуатирует, потребляет землю посредством техники.
Однако техника может вторгаться даже в обращение с мертвым телом, денатурируя этот процесс, отделяя мертвое тело от завершающей фазы его бытия - возвращения к земле. Безусловно, с хайдеггеровской точки зрения, кремация представляется индустриальным процессом, перенесенным в практику обращения с мертвым телом. Не следует думать, что она является возвратом тела «земле» и «в землю»; кремированное тело не знает земли и, более того, не занимает места в самом пространстве, в мире (nicht weltet, пользуясь словарем Хайдеггера). Кремированное тело не является Dasein, и, в отличие от Dasein, оно всегда находится «не здесь». Само сохранение пепла умершего в урне в качестве «останков» является пережитком, вызванным влиянием практик погребения на практику кремации. В отличие от останков, пепел безличен: он не обладает спецификой, отличительными особенностями, свойственными умершему, и не является «им». У пепла нет характеристик, которые позволили бы идентифицировать его в качестве чьего-либо пепла, то есть распространить на него требования идентификации, применяемые к живым или мертвым телам29.
Онтологической особенностью пепла является его «резистентность» к любым характеристикам, любым попыткам описать его, приписать к существующим категориям сущего. Субстанциальная и цветовая неопределенность пепла сопротивляется понятиям. «Срок жизни» пепла краток, и его «судьба» - развеивание, рассеяние, диссеминация30. Однако это не означает, что стихией кремированного тела является воздух. Хотя пепел способен вступать во взаимодействие с воздухом, водой или землей, образуя смеси, как таковой он не принадлежит ни одной из этих стихий. Деррида указывает на «дифференциальную» природу пепла, определяя его как различие между тем, что остается, и тем, что есть (la différence entre ce qui reste et ce qui est). Пепел не материален, не нематериален, обладая схожим онтологическим статусом со следом и призраком. Было бы неправильным утверждать, что пепла нет, однако равным счетом нельзя сказать о пепле, что он есть, что он наличествует таким же образом, как и все остальные виды бытия: Il y a la cendre, mais une cendre n’est pas («Пепел имеется, однако он не есть»)31. Пепел характеризуется также временной неопределенностью, «не удерживаясь в настоящем»32.
Кремированное тело обращается в прах, пепел, то есть в пустоту или чистое ничто. Аннигиляция тела может рассматриваться Хайдеггером как частный случай нигилизма, который, по его мнению, является сущностью новоевропейского мышления. Таким образом, кремация может выступать как удел нигилиста - добровольный, в случае сознательного выбора «материалиста», или, как в случае лагерей, недобровольный: аннигиляция предстает здесь как репрессивная мера, как намеренное осуществление «нигилистической программы» в отношении того, кто является носителем нигилизма, как лишение привилегии земли, связи с которой у космополита никогда и не было. Кремация мыслится как окончательный конец, осуществление тождества судьбы человека и судьбы пепла. Кремация воспринимается как необратимый процесс и не предполагает воскресения, то есть движения вспять, прохождения в обратном порядке стадий на пути к возрождению, которые должно проходить погребенное тело33. Как известно, сам Хайдеггер, как и Деррида, предпочитает погребение кремации.
В размышлениях Карла Шмитта проблематика земли предстает в ином развороте. Шмитт ведет речь не о мифологическом или географическом, а о юридическом понятии земли. «Политика земли» у Шмитта предстает как более абстрактная, чем у Хайдеггера, и отношение между телом и землей здесь опосредовано законом. Однако, ссылаясь на Иоганна Бахофена, Шмитт признает, что правовая проблематика изначально связана с мифологическим и «крестьянским» мышлением.
По Шмитту, исторически вся система традиционного права так или иначе связана с землей, ее захватом и размежеванием. Шмитт противопоставляет землю морю, подвижной стихии, на поверхности которой не видны никакие разграничения и которая не может стать основой для учреждения стабильного закона. Любое право - право того, кто живет на земле, а сама земля дает оседлому субъекту его право. У кочевника, то есть человека, находящегося в движении, подобно хайдеггеровскому космополиту и туристу, не может быть верной идея права. Представитель меньшинства или космополит в силу отсутствия собственной земли не может, по Шмитту, понять территориальную сущность законаЗ4. До XVI века господствует исключительно «сухопутное» мышление, а деградация земельной системы права начинается лишь в Новое время: переход от сухопутного образа жизни к морскому и индустриальная революция в Англии Нового времени ведут к подрыву территориального мышления и господству конституционного либерализма. Появление новой стихии - воздуха, а вернее, возможности захвата воздуха - изменит сложившуюся систему суверенитета, систему глобального права, европейского права.
Как известно, Шмитт критикует либеральные представления о праве, отказываясь связывать идею права с человеческим статусом его субъекта; иными словами, согласно Шмитту, человек наделяется правами не в силу своей человечности, а в силу обладания землей. Развивая эту логику, можно предположить, что тот, кто не захватывает землю и не обладает ею, не может претендовать на те же права, что и житель земли, носитель «культуры почвы». Лишенность земли, атерриториальность должна автоматически повлечь за собой поражение в правах, кульминацией которого является «состояние голой жизни» (лишенный земли субъект оказывается привилегированным объектом осуществления власти).
Как внутри этой юридической логики мыслить погребение? Вероятно, само погребение следует рассматривать как последнее право и последнюю привилегию. Как напоминает Шмитт, идея возвращения в землю является классической для священных текстов:
Священные книги повествуют нам о том, что человек взят от земли и должен вновь соделаться прахом земным. Земля - это его материнское лоно, он сам, таким образом, сын земли35.
Возможность захоронения в земле того, кто не является ее обладателем, входит в противоречие с его не-теллурическим статусом. В свою очередь, кремация является методом «детерриториализации» тела, не требует для тела земли, а значит, в целом соответствует вне-юридическому, вне-законному статусу того, кто кремирован. Кремированное тело как бы находится в пустоте, и, более того, оно и есть ничто, есть сама пустота - для Шмитта, как и Хайдеггера, это понятие является синонимом нигилизма.
В связи с этим следует (не вдаваясь в полемику, которая ведется по этому поводу) еще раз поднять вопрос о слове, которое используется для обозначения самой экстерминации. Как известно, использование понятия «холокост» является неуместным с этической точки зрения. Вердикт Агамбена, который долго комментирует это понятие, состоит в следующем. Существует два основных мотива, делающих весьма нежелательным использование термина «холокост» применительно к геноциду евреев:
Первый заключается в том, что этот термин неосмотрительно используется Отцами Церкви в качестве полемического оружия против евреев, чтобы осудить тщетность кровавых жертвоприношений. Второй факт заключается в том, что этот термин метафорически распространяется на христианских мучеников, чтобы приравнять их страдания к жертвоприношениюЗ6.
Иными словами, использование данного термина у христианских авторов всегда имело антисемитскую направленность, более или менее ярко выраженную. Оно предполагает использование языка палачей и, таким образом, представление события в оптике палачей, а не жертв.
Однако странно, что Агамбен не устанавливает никакой связи между двумя вещами - огнем холокоста и огнем крематориев Освенцима. Понятие Нового Завета holocautoma переводится на русский язык как «всесожжение» жертвы. Такой перевод оставляет место двойственности, поскольку всесожжение может пониматься и понимается в первую очередь как сожжение «всего существующего», «всего вокруг». Однако значение греческого слова другое: речь идет о сожжении жертвы полностью, дотла, до состояния пепла. Именно на такое сожжение обрекает жертву огонь крематория. Безостаточное сожжение останков противоречит самому статусу останков (реликвий, мощей) и является отказом в этом статусе.
По своему действию к кремации приближается более простая в техническом отношении практика заливания останков жертвы негашеной известью. Подобная практика применялась и после окончания репрессий для уничтожения уже захороненных останков. Использование извести также приводит к почти полному уничтожению тел, которые превращаются в однородную неорганическую субстанцию, однако, в отличие от кремации, для перевода органического в неорганическое здесь используется химическая реакция. Кроме того, однородная неорганическая масса, полученная в результате подобной операции, все же не может окончательно приравниваться к пеплу, обладая субстанциальностью и местомЗ7.
В заключение следует заметить, что техника обращения с телом «врага» зависит также от степени «чрезвычайного состояния», которым оказывается окружен «враг»: практика радикального, полного, безостаточного уничтожения тела жертвы, как правило, соответствует высочайшему уровню «чрезвычайности» и немедленному, не отсроченному преданию смерти (в частности, в Советском Союзе подобные практики распространяются на репрессированных «по первой категории»).
Безусловно, приведенные выше размышления носят предварительный и весьма общий характер. Углубленное изучение вопроса потребовало бы привлечения значительной массы фактов, то есть работы с большим количеством исторических и литературных источников. Однако уже на данном этапе ясно, что в XX веке мертвое тело лишается сакральности и процедура обращения с ним уже не определяется ритуалом. Мертвое тело, как и тело живое, пребывает в политическом поле, и обращение с ним определяется прежде всего политической логикой; ритуальная, иррациональная сторона отношения к смерти и мертвому телу полностью исчезает. В данной статье мы попытались рассмотреть наиболее радикальные, предельные практики обращения с мертвыми телами «врагов», которые в концентрированном виде заключают в себе тенденции, определяющие отношение к мертвым телам и на периферии политических процессов.
Вслед за Фуко мы попытались показать, что логика обращения с мертвым телом определяется господствующим типом власти. Прежде всего, мертвое тело, как и живое, оказывается на перекрестке как минимум двух техник власти - дисциплинарных практик и биополитики. Можно утверждать, что мертвое тело врага становится объектом двух взаимоисключающих требований. С одной стороны, оно продолжает оставаться в поле действия дисциплины, подвергаясь контролю, учету, регистрации и т. д. С другой стороны, оно рассматривается как часть массы тел, вливается в общий органический поток, то есть на него направляются меры биополитического характера (например, погребение может быть индивидуализирующим или, напротив, носить массовый характер).
В статье также рассмотрена альтернатива кремации и погребения. В современных условиях данная альтернатива имеет не ритуальный, а политический смысл. Если погребение, пусть даже массовое, предусматривает для погребенного некую форму продолжения существования, то кремация, превращающая тело в пепел (иначе говоря, в ничто), является самой радикальной мерой, в наибольшей степени соответствующей биополитическому требованию искоренения «вражеской» породы. Идея обращения огня на вражеский «род», всесожжения («холокоста») обнаруживается у некоторых христианских авторов Средневековья и часто носит антисемитский характер. Наконец, в теллурической философии Хайдеггера и Шмитта кремация также может рассматриваться как «лишение земли»: перевод тела в неорганическое ничто предстает как удел новоевропейского нигилизма и нигилиста, как лишение «возвращения к земле», которое предписывается традицией.
Библиография
Агамбен Дж. Homo Sacer. Что остается после Освенцима: архив и свидетель. М.: Европа, 2012.
Арендт Х. Истоки тоталитаризма. М.: Центрком, 1996.
Башляр Г. Земля и грезы о покое. М.: Издательство гуманитарной литературы, 2001.
Бодрийяр Ж. Символический обмен и смерть. М.: Добросвет, 2000.
Демидов Г. Без бирки // Чудная планета. М.: Возвращение, 2008.
Демидов Г. Дубарь // Доднесь тяготеет. М.: Возвращение, 2004. Т. 2: Колыма.
Деррида Ж. Шибболет. СПб.: Machina, 2012.
Макшеев В. Время, дороги, книги... // Знамя. 2010. № 8. С. 156-172.
Петерс Б. Деррида. М.: Дело, 2018.
Росси Ж. Справочник по ГУЛАГу. М.: Просвет, 1991.
Солженицын А. Архипелаг ГУЛАГ, V-VII. М.: Книга, 1990.
Трумаркин Н. Ленин жив! Культ Ленина в Советской России. СПб.: Академический проект, 1997.
Фуко М. Надзирать и наказывать. М.: Ad Marginem, 1999.
Хайдеггер М. Исток художественного творения. М.: Академический проект, 2008.
Шаламов В. Графит // Малое собр. соч. СПб.: Азбука, 2016.
Шаламов В. Тетя Поля // Малое собр. соч. СПб.: Азбука, 2016.
Шмитт К. Номос земли. СПб.: Владимир Даль, 2008.
Anstett E. An Anthropological Approach to Human Remains from the Gulags // Human Remains and Mass Violence: Methodological Approaches / E. Anstett, J.-M. Dreyfus (eds). Manchester: Manchester University Press, 2014. P 181-198.
Derrida J. Feu la cendre. P.: Éditions des femmes, 1987.
Derrida J. Séminaire. Vol. 2: La bête et le souverain (2002-2003). P.: Galilée, 2010.
Didi-Huberman G. Images malgré tout. P: Minuit, 2003.
Foucault M. Des espaces autres // Dits et écrits / D. Defert, F. Ewald (dir.). P.: Gallimard, 1990. T. IV: 1980-1988.
Mailänder E. A Specialist: The Daily Work of Erich Muhsfeldt, Chief of the Crematorium at Majdanek Concentration and Extermination Camp, 1942¬1944 // Destruction and Human Remains: Disposal and Concealment in Genocide and Mass Violence / E. Anstett, J.-M. Dreyfus (eds). Manchester: Manchester University Press, 2014. P. 46-68.
Статья написана на основании доклада, прочитанного на конференции «Актуальность Фуко. Идеи Мишеля Фуко и современное общество», которая была организована Центром изучения гражданского общества и прав человека и прошла при финансовой поддержке Фонда им. Эндрю Гагарина на факультете свободных искусств и наук (СПбГУ) 14-15 декабря 2017 года.
1. В цикле лекций «Рождение биополитики» Фуко анализирует английский либерализм как пример биополитики.
2. Агамбен Дж. Homo Sacer. Что остается после Освенцима: архив и свидетель. М.: Европа, 2012. С. 92.
3. Фуко М. Надзирать и наказывать / Пер. с фр. Вл. Наумова, под ред. И. Борисовой. М.: Ad Marginem, 1999. С. 9.
4. Foucault M. Des espaces autres // Dits et écrits / D. Defert, F. Ewald (dir.). P.: Gallimard, 1990. T. IV: 1980-1988.
5. Вслед за Фуко этот тезис развивает Бодрийяр. См.: БодрийярЖ. Символический обмен и смерть. М.: Добросвет, 2000.
6. «Пальцы мертвеца должны быть окрашены типографской краской, и запас этой краски, расход ее очень велик, хранится у каждого работника ״учета“. Потому отрубают руки у убитых беглецов, чтобы для опознания не возить тела - две человеческие ладони в военной сумке гораздо удобней возить, чем тела, трупы» (Шаламов В. Графит // Малое собр. соч. СПб.: Азбука, 2016. С. 494).
7. «Это оформление согласно специальной инструкции Гулага производилось в чисто рационалистических целях, чтобы в принципе исключить возможность всякой путаницы при лагерных захоронениях и оставить возможность в любой момент найти и проверить это захоронение. А вдруг под видом двадцатилетника Ивана будет погребен пятилетник Петр, а Иван впоследствии выйдет на свободу на пятнадцать лет раньше положенного срока? Такая возможность была почти только теоретической, но ради ее предотвращения у мертвых людей снимали отпечатки пальцев, а к большому пальцу левой ноги покойника прикрепляли бирку с его установочными данными» (Демидов Г. Без бирки // Чудная планета. М.: Возвращение, 2008. С. 119).
8. Шаламов В. Тетя Поля // Малое собр. соч.
9. Демидов Г. Без бирки. С. 130.
10. Там же. С. 132.
11. Там же. С. 134.
12. «Эта однообразная, пронумерованная сухочлененная организация, психологически уже изъятая из тела матери-Родины, имеющая вход, но не выход, поглощающая только врагов, выдающая только производственные ценности и трупы» (Солженицын А. Архипелаг ГУЛАГ, V-VII. М.: Книга, 1990. C. 490).
13. Демидов Г. Дубарь // Доднесь тяготеет. М.: Возвращение, 2004. Т. 2: Колыма.
14. Росси Ж. Справочник по ГУЛАГу. М.: Просвет, 1991.
15. «Работник учета, сотрудник ״архива № 3“, должен составить акт о смерти заключенного в пяти экземплярах с оттиском всех пальцев и с указанием, выломаны ли золотые зубы. На золотые зубы составляется особый акт. Так было всегда в лагерях испокон века, и сообщения по поводу выломанных зубов в Германии никого на Колыме не удивляли. Государства не хотят терять золото мертвецов. Акты о выбитых золотых зубах составлялись испокон века в учреждениях тюремных, лагерных. Тридцать седьмой год принес следствию и лагерям много людей с золотыми зубами. У тех, что умерли в забоях Колымы - недолго они там прожили, - их золотые зубы, выломанные после смерти, были единственным золотом, которое они дали государству в золотых забоях Колымы. По весу в протезах золота было больше, чем эти люди нарыли, нагребли, накайлили в забоях колымских за недолгую свою жизнь» (Шаламов В. Графит. С. 494).
16. «В тоталитарных странах все места содержания арестованных, находящихся в ведомстве полиции, представляют собой настоящие рвы забвения, куда люди попадают случайно и не оставляют за собой таких обычных следов былого существования, как тело и могила. По сравнению с этим новейшим изобретением, позволяющим избавляться от людей раз и навсегда, старомодный метод убийства, политического или криминального, действительно неэффективен. Убийца оставляет труп, и хотя он и пытается уничтожить собственные следы, но он не в силах вычеркнуть личность своей жертвы из памяти живого мира. Напротив, тайная полиция заботится о том, чтобы казалось, будто жертва каким-то чудодейственным образом вообще никогда не существовала» (Арендт Х. Истоки тоталитаризма. М.: Центрком, 1996. С. 564-565).
17. В данном случае работает также экономическая логика: «...это были бы миллионные непроизводительные траты лесоматериалов и труда. Когда на Интре после войны одного заслуженного мастера деревообделочного комбината похоронили в гробу, то через КВЧ дано было указание провести агитацию: работайте хорошо - и вас также похоронят в деревянном гробу!» (Солженицын А. Указ соч. C. 203).
18. «Тогда начальник Степлага полковник товарищ Чечев велел бульдозерами свалить и столбики, сровнять и холмики, раз ценить не умеют» (Там же. С. 203).
19. О дискуссиях, сопровождавших мумификацию тела Ленина, см.: Трумаркин Н. Ленин жив! Культ Ленина в Советской России. СПб.: Академический проект, 1997. С. 90-92.
20. Derrida J. Séminaire. Vol. 2: La bête et le souverain (2002-2003). P: Galilée,
21. Ibid. P. 238.
22. Ibid. P 326.
23. Ibid. P 210.
24. Петерс Б. Деррида / Пер. с фр. Д. Кралечкина; под науч. ред. И. Кушнаревой при участии В. Анашвили, М. Маяцкого. М.: Дело, 2018.
25. Didi-Huberman G. Images malgré tout. P.: Minuit, 2003. Практика кремации трупов репрессированных существовала и в Советском Союзе. В 1927 году на территории Донского монастыря в Москве был открыт крематорий, где с 1935 года начали сжигать трупы репрессированных во время сталинских «чисток»: «тогда как ״всего лишь“ 107 тел было тайно кремировано в 1937 году, в 1940 году тела всех казненных в Москве были кремированы в этом месте» (Anstett E. An Anthropological Approach to Human Remains from the Gulags // Human Remains and Mass Violence: Methodological Approaches / E. Anstett, J.-M. Dreyfus (eds). Manchester: Manchester University Press, 2014. P. 193). Оборудование для крематория было поставлено немецкой фирмой Topf & Söhne, которая в начале 1940-х годов разработала печи для крематориев в Освенциме-Биркенау (Ibidem).
26. «В лагерях (как, впрочем, и повсюду в эпоху безусловного господства техники) бытие смерти подвергается остракизму и люди не умирают, а превращаются в продукт производства - трупы» (Агамбен Дж. Указ. соч. С. 80).
27. Можно также говорить о земле и огне в перспективе Гастона Башляра, хотя перспектива Башляра не является политической.
28. Хайдеггер М. Исток художественного творения. М.: Академический проект, 2008. С. 149.
29. Массовая кремация тел в нацистских лагерях осуществлялась в обход действующего в Германии закона о гражданской кремации, предписывающего кремацию лишь одного тела с помощью горячего воздуха (и воспрещающего непосредственный контакт тела с пламенем). В случае затребования останков родственниками, являвшимися гражданами Рейха, власти просто выдавали родственникам часть пепла из общей кучи (Mailänder E. A Specialist: The Daily Work of Erich Muhsfeldt, Chief of the Crematorium at Majdanek Concentration and Extermination Camp, 1942-1944 // Destruction and Human Remains: Disposal and Concealment in Genocide and Mass Violence / E. Anstett, J.-M. Dreyfus (eds). Manchester: Manchester University Press, 2014. P 52).
30. Пепел не занимает места: «Пепел - это не труп. Он не занимает места, потому что он не имеет места, он развеивается» (Derrida J. La bête et le souverain. P. 242).
31. Idem. Feu la cendre. P: Éditions des femmes, 1987. P 23.
32. Деррида Ж. Шибболет / Пер. с фр. и коммент. В. Е. Лапицкого. СПб.: Machina, 2012. C. 104.
33. См. анализ превращения куколки в бабочку как процесса воскрешения у Розанова и Башляра (Башляр Г. Земля и грезы о покое / Пер. с фр. Б. М. Скуратова. М.: Издательство гуманитарной литературы, 2001. С. 157).
34. Шмитт К. Номос земли. СПб.: Владимир Даль, 2008. С. 566.
35. Там же. С. 573.
36. Агамбен Дж. Указ. соч. С. 30.
37. «Специальное подразделение КГБ по уничтожению массовых захоронений в шестидесятых годах, таясь от чужих глаз, бурило скважины, в которые засыпали негашеную известь и закачали воду, дабы уничтожить следы того, что здесь в свое время происходило» (Макшеев В. Время, дороги, книги... // Знамя. 2010. № 8. С. 165). Подобный метод использовался и для уничтожения останков жертв нацизма. В этой связи огромное значение имеет свидетельство Мордехая Подхлебника об операции по извлечению уже захороненных трупов Вильнюсского гетто с целью их уничтожения: таким образом, захоронение рассматривается как неудовлетворительное решение «вопроса» о теле жертвы (см. «Шоа»).
Денис Скопин, доцент факультета свободных наук и искусств, Санкт-Петербургский государственный университет (СПбГУ), denis.skopin@mail.ru
Однако в данном контексте следует рассматривать также и лагерную практику обращения с мертвыми телами, в данном случае - практику кремации. В процессе погребения и кремации тело отдается во власть одной из двух стихий - соответственно, земли или огня27. Это взаимоисключающие решения, и кремация может рассматриваться как некая форма «лишения земли». В этом контексте нельзя оставлять без внимания проблематику «земли» у двух мыслителей, каждый из которых находился в более или менее тесной связи с идеологией нацизма, - Мартина Хайдеггера и Карла Шмитта. Подробно рассмотреть этот вопрос в рамках данной статьи не получится, однако можно попытаться реконструировать интересующую нас проблематику в общих чертах.
Роль земли для Хайдеггера и Шмитта является ключевой, поскольку и тот и другой, хотя и по-разному, определяют «человека» через его связь с землей.
Рассуждая о земле, Хайдеггер выходит за рамки собственно философских понятий в область мифологии и поэзии. Земля - архаическое, мифопоэтическое понятие. По Хайдеггеру, одной из важнейших характеристик земли, находящейся в отношениях «спора» (Streit) с «миром», является ее замкнутость, затворенность, закрытость к внешним вторжениям:
Земля такова, что всякое стремление внедриться в нее разбивается о нее же самое. Земля такова, что всякую настойчивость исчисления она обращает в разрушение. Как бы ни кичилась разрушительная настойчивость видимостью своей власти, видимостью развития и прогресса в облике научно-технического опредмечивания природы, эти власть и господство навеки останутся бессилием желаний28.
Пользование землей не должно быть ее потреблением, эксплуатацией, однако призвано раскрывать ее подлинную сущность. В отличие от агрохолдинга, крестьянин не эксплуатирует землю, а раскрывает ее кормящую суть, давая земле быть собой. Тематика человека, живущего на земле, присутствует в «Истоке художественного творения» повсеместно, в частности в знаменитом рассуждении о башмаках крестьянки. На земле живет народ, нация; на ней же стоит храм, который словно вырастает из земли и является концентрацией, кристаллизацией ее сущности. В храме обитает «гений места». Храм, как и любое произведение искусства, раскрывает не абстрактную истину, а истину своего народа, своей земли. В философии Хайдеггера фигурам крестьянина и ремесленника регулярно противопоставляется фигура передвигающегося, оторванного от земли горожанина-космополита (капиталиста, туриста, еврея и т. д.).
Важную роль в рассуждении Хайдеггера о земле также играет проблема техники как выражения «поставляющего» характера новоевропейского мышления. Если традиционный мост встраивается в реку, то электростанция, то есть технически совершенный объект, заключающий водный поток в свои объятия, превращает реку в предмет потребления. Если крестьянин живет на земле, поддерживая с ней архаические отношения, то агрохолдинг эксплуатирует, потребляет землю посредством техники.
Однако техника может вторгаться даже в обращение с мертвым телом, денатурируя этот процесс, отделяя мертвое тело от завершающей фазы его бытия - возвращения к земле. Безусловно, с хайдеггеровской точки зрения, кремация представляется индустриальным процессом, перенесенным в практику обращения с мертвым телом. Не следует думать, что она является возвратом тела «земле» и «в землю»; кремированное тело не знает земли и, более того, не занимает места в самом пространстве, в мире (nicht weltet, пользуясь словарем Хайдеггера). Кремированное тело не является Dasein, и, в отличие от Dasein, оно всегда находится «не здесь». Само сохранение пепла умершего в урне в качестве «останков» является пережитком, вызванным влиянием практик погребения на практику кремации. В отличие от останков, пепел безличен: он не обладает спецификой, отличительными особенностями, свойственными умершему, и не является «им». У пепла нет характеристик, которые позволили бы идентифицировать его в качестве чьего-либо пепла, то есть распространить на него требования идентификации, применяемые к живым или мертвым телам29.
Онтологической особенностью пепла является его «резистентность» к любым характеристикам, любым попыткам описать его, приписать к существующим категориям сущего. Субстанциальная и цветовая неопределенность пепла сопротивляется понятиям. «Срок жизни» пепла краток, и его «судьба» - развеивание, рассеяние, диссеминация30. Однако это не означает, что стихией кремированного тела является воздух. Хотя пепел способен вступать во взаимодействие с воздухом, водой или землей, образуя смеси, как таковой он не принадлежит ни одной из этих стихий. Деррида указывает на «дифференциальную» природу пепла, определяя его как различие между тем, что остается, и тем, что есть (la différence entre ce qui reste et ce qui est). Пепел не материален, не нематериален, обладая схожим онтологическим статусом со следом и призраком. Было бы неправильным утверждать, что пепла нет, однако равным счетом нельзя сказать о пепле, что он есть, что он наличествует таким же образом, как и все остальные виды бытия: Il y a la cendre, mais une cendre n’est pas («Пепел имеется, однако он не есть»)31. Пепел характеризуется также временной неопределенностью, «не удерживаясь в настоящем»32.
Кремированное тело обращается в прах, пепел, то есть в пустоту или чистое ничто. Аннигиляция тела может рассматриваться Хайдеггером как частный случай нигилизма, который, по его мнению, является сущностью новоевропейского мышления. Таким образом, кремация может выступать как удел нигилиста - добровольный, в случае сознательного выбора «материалиста», или, как в случае лагерей, недобровольный: аннигиляция предстает здесь как репрессивная мера, как намеренное осуществление «нигилистической программы» в отношении того, кто является носителем нигилизма, как лишение привилегии земли, связи с которой у космополита никогда и не было. Кремация мыслится как окончательный конец, осуществление тождества судьбы человека и судьбы пепла. Кремация воспринимается как необратимый процесс и не предполагает воскресения, то есть движения вспять, прохождения в обратном порядке стадий на пути к возрождению, которые должно проходить погребенное тело33. Как известно, сам Хайдеггер, как и Деррида, предпочитает погребение кремации.
В размышлениях Карла Шмитта проблематика земли предстает в ином развороте. Шмитт ведет речь не о мифологическом или географическом, а о юридическом понятии земли. «Политика земли» у Шмитта предстает как более абстрактная, чем у Хайдеггера, и отношение между телом и землей здесь опосредовано законом. Однако, ссылаясь на Иоганна Бахофена, Шмитт признает, что правовая проблематика изначально связана с мифологическим и «крестьянским» мышлением.
По Шмитту, исторически вся система традиционного права так или иначе связана с землей, ее захватом и размежеванием. Шмитт противопоставляет землю морю, подвижной стихии, на поверхности которой не видны никакие разграничения и которая не может стать основой для учреждения стабильного закона. Любое право - право того, кто живет на земле, а сама земля дает оседлому субъекту его право. У кочевника, то есть человека, находящегося в движении, подобно хайдеггеровскому космополиту и туристу, не может быть верной идея права. Представитель меньшинства или космополит в силу отсутствия собственной земли не может, по Шмитту, понять территориальную сущность законаЗ4. До XVI века господствует исключительно «сухопутное» мышление, а деградация земельной системы права начинается лишь в Новое время: переход от сухопутного образа жизни к морскому и индустриальная революция в Англии Нового времени ведут к подрыву территориального мышления и господству конституционного либерализма. Появление новой стихии - воздуха, а вернее, возможности захвата воздуха - изменит сложившуюся систему суверенитета, систему глобального права, европейского права.
Как известно, Шмитт критикует либеральные представления о праве, отказываясь связывать идею права с человеческим статусом его субъекта; иными словами, согласно Шмитту, человек наделяется правами не в силу своей человечности, а в силу обладания землей. Развивая эту логику, можно предположить, что тот, кто не захватывает землю и не обладает ею, не может претендовать на те же права, что и житель земли, носитель «культуры почвы». Лишенность земли, атерриториальность должна автоматически повлечь за собой поражение в правах, кульминацией которого является «состояние голой жизни» (лишенный земли субъект оказывается привилегированным объектом осуществления власти).
Как внутри этой юридической логики мыслить погребение? Вероятно, само погребение следует рассматривать как последнее право и последнюю привилегию. Как напоминает Шмитт, идея возвращения в землю является классической для священных текстов:
Священные книги повествуют нам о том, что человек взят от земли и должен вновь соделаться прахом земным. Земля - это его материнское лоно, он сам, таким образом, сын земли35.
Возможность захоронения в земле того, кто не является ее обладателем, входит в противоречие с его не-теллурическим статусом. В свою очередь, кремация является методом «детерриториализации» тела, не требует для тела земли, а значит, в целом соответствует вне-юридическому, вне-законному статусу того, кто кремирован. Кремированное тело как бы находится в пустоте, и, более того, оно и есть ничто, есть сама пустота - для Шмитта, как и Хайдеггера, это понятие является синонимом нигилизма.
В связи с этим следует (не вдаваясь в полемику, которая ведется по этому поводу) еще раз поднять вопрос о слове, которое используется для обозначения самой экстерминации. Как известно, использование понятия «холокост» является неуместным с этической точки зрения. Вердикт Агамбена, который долго комментирует это понятие, состоит в следующем. Существует два основных мотива, делающих весьма нежелательным использование термина «холокост» применительно к геноциду евреев:
Первый заключается в том, что этот термин неосмотрительно используется Отцами Церкви в качестве полемического оружия против евреев, чтобы осудить тщетность кровавых жертвоприношений. Второй факт заключается в том, что этот термин метафорически распространяется на христианских мучеников, чтобы приравнять их страдания к жертвоприношениюЗ6.
Иными словами, использование данного термина у христианских авторов всегда имело антисемитскую направленность, более или менее ярко выраженную. Оно предполагает использование языка палачей и, таким образом, представление события в оптике палачей, а не жертв.
Однако странно, что Агамбен не устанавливает никакой связи между двумя вещами - огнем холокоста и огнем крематориев Освенцима. Понятие Нового Завета holocautoma переводится на русский язык как «всесожжение» жертвы. Такой перевод оставляет место двойственности, поскольку всесожжение может пониматься и понимается в первую очередь как сожжение «всего существующего», «всего вокруг». Однако значение греческого слова другое: речь идет о сожжении жертвы полностью, дотла, до состояния пепла. Именно на такое сожжение обрекает жертву огонь крематория. Безостаточное сожжение останков противоречит самому статусу останков (реликвий, мощей) и является отказом в этом статусе.
По своему действию к кремации приближается более простая в техническом отношении практика заливания останков жертвы негашеной известью. Подобная практика применялась и после окончания репрессий для уничтожения уже захороненных останков. Использование извести также приводит к почти полному уничтожению тел, которые превращаются в однородную неорганическую субстанцию, однако, в отличие от кремации, для перевода органического в неорганическое здесь используется химическая реакция. Кроме того, однородная неорганическая масса, полученная в результате подобной операции, все же не может окончательно приравниваться к пеплу, обладая субстанциальностью и местомЗ7.
В заключение следует заметить, что техника обращения с телом «врага» зависит также от степени «чрезвычайного состояния», которым оказывается окружен «враг»: практика радикального, полного, безостаточного уничтожения тела жертвы, как правило, соответствует высочайшему уровню «чрезвычайности» и немедленному, не отсроченному преданию смерти (в частности, в Советском Союзе подобные практики распространяются на репрессированных «по первой категории»).
Безусловно, приведенные выше размышления носят предварительный и весьма общий характер. Углубленное изучение вопроса потребовало бы привлечения значительной массы фактов, то есть работы с большим количеством исторических и литературных источников. Однако уже на данном этапе ясно, что в XX веке мертвое тело лишается сакральности и процедура обращения с ним уже не определяется ритуалом. Мертвое тело, как и тело живое, пребывает в политическом поле, и обращение с ним определяется прежде всего политической логикой; ритуальная, иррациональная сторона отношения к смерти и мертвому телу полностью исчезает. В данной статье мы попытались рассмотреть наиболее радикальные, предельные практики обращения с мертвыми телами «врагов», которые в концентрированном виде заключают в себе тенденции, определяющие отношение к мертвым телам и на периферии политических процессов.
Вслед за Фуко мы попытались показать, что логика обращения с мертвым телом определяется господствующим типом власти. Прежде всего, мертвое тело, как и живое, оказывается на перекрестке как минимум двух техник власти - дисциплинарных практик и биополитики. Можно утверждать, что мертвое тело врага становится объектом двух взаимоисключающих требований. С одной стороны, оно продолжает оставаться в поле действия дисциплины, подвергаясь контролю, учету, регистрации и т. д. С другой стороны, оно рассматривается как часть массы тел, вливается в общий органический поток, то есть на него направляются меры биополитического характера (например, погребение может быть индивидуализирующим или, напротив, носить массовый характер).
В статье также рассмотрена альтернатива кремации и погребения. В современных условиях данная альтернатива имеет не ритуальный, а политический смысл. Если погребение, пусть даже массовое, предусматривает для погребенного некую форму продолжения существования, то кремация, превращающая тело в пепел (иначе говоря, в ничто), является самой радикальной мерой, в наибольшей степени соответствующей биополитическому требованию искоренения «вражеской» породы. Идея обращения огня на вражеский «род», всесожжения («холокоста») обнаруживается у некоторых христианских авторов Средневековья и часто носит антисемитский характер. Наконец, в теллурической философии Хайдеггера и Шмитта кремация также может рассматриваться как «лишение земли»: перевод тела в неорганическое ничто предстает как удел новоевропейского нигилизма и нигилиста, как лишение «возвращения к земле», которое предписывается традицией.
Библиография
Агамбен Дж. Homo Sacer. Что остается после Освенцима: архив и свидетель. М.: Европа, 2012.
Арендт Х. Истоки тоталитаризма. М.: Центрком, 1996.
Башляр Г. Земля и грезы о покое. М.: Издательство гуманитарной литературы, 2001.
Бодрийяр Ж. Символический обмен и смерть. М.: Добросвет, 2000.
Демидов Г. Без бирки // Чудная планета. М.: Возвращение, 2008.
Демидов Г. Дубарь // Доднесь тяготеет. М.: Возвращение, 2004. Т. 2: Колыма.
Деррида Ж. Шибболет. СПб.: Machina, 2012.
Макшеев В. Время, дороги, книги... // Знамя. 2010. № 8. С. 156-172.
Петерс Б. Деррида. М.: Дело, 2018.
Росси Ж. Справочник по ГУЛАГу. М.: Просвет, 1991.
Солженицын А. Архипелаг ГУЛАГ, V-VII. М.: Книга, 1990.
Трумаркин Н. Ленин жив! Культ Ленина в Советской России. СПб.: Академический проект, 1997.
Фуко М. Надзирать и наказывать. М.: Ad Marginem, 1999.
Хайдеггер М. Исток художественного творения. М.: Академический проект, 2008.
Шаламов В. Графит // Малое собр. соч. СПб.: Азбука, 2016.
Шаламов В. Тетя Поля // Малое собр. соч. СПб.: Азбука, 2016.
Шмитт К. Номос земли. СПб.: Владимир Даль, 2008.
Anstett E. An Anthropological Approach to Human Remains from the Gulags // Human Remains and Mass Violence: Methodological Approaches / E. Anstett, J.-M. Dreyfus (eds). Manchester: Manchester University Press, 2014. P 181-198.
Derrida J. Feu la cendre. P.: Éditions des femmes, 1987.
Derrida J. Séminaire. Vol. 2: La bête et le souverain (2002-2003). P.: Galilée, 2010.
Didi-Huberman G. Images malgré tout. P: Minuit, 2003.
Foucault M. Des espaces autres // Dits et écrits / D. Defert, F. Ewald (dir.). P.: Gallimard, 1990. T. IV: 1980-1988.
Mailänder E. A Specialist: The Daily Work of Erich Muhsfeldt, Chief of the Crematorium at Majdanek Concentration and Extermination Camp, 1942¬1944 // Destruction and Human Remains: Disposal and Concealment in Genocide and Mass Violence / E. Anstett, J.-M. Dreyfus (eds). Manchester: Manchester University Press, 2014. P. 46-68.
Статья написана на основании доклада, прочитанного на конференции «Актуальность Фуко. Идеи Мишеля Фуко и современное общество», которая была организована Центром изучения гражданского общества и прав человека и прошла при финансовой поддержке Фонда им. Эндрю Гагарина на факультете свободных искусств и наук (СПбГУ) 14-15 декабря 2017 года.
1. В цикле лекций «Рождение биополитики» Фуко анализирует английский либерализм как пример биополитики.
2. Агамбен Дж. Homo Sacer. Что остается после Освенцима: архив и свидетель. М.: Европа, 2012. С. 92.
3. Фуко М. Надзирать и наказывать / Пер. с фр. Вл. Наумова, под ред. И. Борисовой. М.: Ad Marginem, 1999. С. 9.
4. Foucault M. Des espaces autres // Dits et écrits / D. Defert, F. Ewald (dir.). P.: Gallimard, 1990. T. IV: 1980-1988.
5. Вслед за Фуко этот тезис развивает Бодрийяр. См.: БодрийярЖ. Символический обмен и смерть. М.: Добросвет, 2000.
6. «Пальцы мертвеца должны быть окрашены типографской краской, и запас этой краски, расход ее очень велик, хранится у каждого работника ״учета“. Потому отрубают руки у убитых беглецов, чтобы для опознания не возить тела - две человеческие ладони в военной сумке гораздо удобней возить, чем тела, трупы» (Шаламов В. Графит // Малое собр. соч. СПб.: Азбука, 2016. С. 494).
7. «Это оформление согласно специальной инструкции Гулага производилось в чисто рационалистических целях, чтобы в принципе исключить возможность всякой путаницы при лагерных захоронениях и оставить возможность в любой момент найти и проверить это захоронение. А вдруг под видом двадцатилетника Ивана будет погребен пятилетник Петр, а Иван впоследствии выйдет на свободу на пятнадцать лет раньше положенного срока? Такая возможность была почти только теоретической, но ради ее предотвращения у мертвых людей снимали отпечатки пальцев, а к большому пальцу левой ноги покойника прикрепляли бирку с его установочными данными» (Демидов Г. Без бирки // Чудная планета. М.: Возвращение, 2008. С. 119).
8. Шаламов В. Тетя Поля // Малое собр. соч.
9. Демидов Г. Без бирки. С. 130.
10. Там же. С. 132.
11. Там же. С. 134.
12. «Эта однообразная, пронумерованная сухочлененная организация, психологически уже изъятая из тела матери-Родины, имеющая вход, но не выход, поглощающая только врагов, выдающая только производственные ценности и трупы» (Солженицын А. Архипелаг ГУЛАГ, V-VII. М.: Книга, 1990. C. 490).
13. Демидов Г. Дубарь // Доднесь тяготеет. М.: Возвращение, 2004. Т. 2: Колыма.
14. Росси Ж. Справочник по ГУЛАГу. М.: Просвет, 1991.
15. «Работник учета, сотрудник ״архива № 3“, должен составить акт о смерти заключенного в пяти экземплярах с оттиском всех пальцев и с указанием, выломаны ли золотые зубы. На золотые зубы составляется особый акт. Так было всегда в лагерях испокон века, и сообщения по поводу выломанных зубов в Германии никого на Колыме не удивляли. Государства не хотят терять золото мертвецов. Акты о выбитых золотых зубах составлялись испокон века в учреждениях тюремных, лагерных. Тридцать седьмой год принес следствию и лагерям много людей с золотыми зубами. У тех, что умерли в забоях Колымы - недолго они там прожили, - их золотые зубы, выломанные после смерти, были единственным золотом, которое они дали государству в золотых забоях Колымы. По весу в протезах золота было больше, чем эти люди нарыли, нагребли, накайлили в забоях колымских за недолгую свою жизнь» (Шаламов В. Графит. С. 494).
16. «В тоталитарных странах все места содержания арестованных, находящихся в ведомстве полиции, представляют собой настоящие рвы забвения, куда люди попадают случайно и не оставляют за собой таких обычных следов былого существования, как тело и могила. По сравнению с этим новейшим изобретением, позволяющим избавляться от людей раз и навсегда, старомодный метод убийства, политического или криминального, действительно неэффективен. Убийца оставляет труп, и хотя он и пытается уничтожить собственные следы, но он не в силах вычеркнуть личность своей жертвы из памяти живого мира. Напротив, тайная полиция заботится о том, чтобы казалось, будто жертва каким-то чудодейственным образом вообще никогда не существовала» (Арендт Х. Истоки тоталитаризма. М.: Центрком, 1996. С. 564-565).
17. В данном случае работает также экономическая логика: «...это были бы миллионные непроизводительные траты лесоматериалов и труда. Когда на Интре после войны одного заслуженного мастера деревообделочного комбината похоронили в гробу, то через КВЧ дано было указание провести агитацию: работайте хорошо - и вас также похоронят в деревянном гробу!» (Солженицын А. Указ соч. C. 203).
18. «Тогда начальник Степлага полковник товарищ Чечев велел бульдозерами свалить и столбики, сровнять и холмики, раз ценить не умеют» (Там же. С. 203).
19. О дискуссиях, сопровождавших мумификацию тела Ленина, см.: Трумаркин Н. Ленин жив! Культ Ленина в Советской России. СПб.: Академический проект, 1997. С. 90-92.
20. Derrida J. Séminaire. Vol. 2: La bête et le souverain (2002-2003). P: Galilée,
21. Ibid. P. 238.
22. Ibid. P 326.
23. Ibid. P 210.
24. Петерс Б. Деррида / Пер. с фр. Д. Кралечкина; под науч. ред. И. Кушнаревой при участии В. Анашвили, М. Маяцкого. М.: Дело, 2018.
25. Didi-Huberman G. Images malgré tout. P.: Minuit, 2003. Практика кремации трупов репрессированных существовала и в Советском Союзе. В 1927 году на территории Донского монастыря в Москве был открыт крематорий, где с 1935 года начали сжигать трупы репрессированных во время сталинских «чисток»: «тогда как ״всего лишь“ 107 тел было тайно кремировано в 1937 году, в 1940 году тела всех казненных в Москве были кремированы в этом месте» (Anstett E. An Anthropological Approach to Human Remains from the Gulags // Human Remains and Mass Violence: Methodological Approaches / E. Anstett, J.-M. Dreyfus (eds). Manchester: Manchester University Press, 2014. P. 193). Оборудование для крематория было поставлено немецкой фирмой Topf & Söhne, которая в начале 1940-х годов разработала печи для крематориев в Освенциме-Биркенау (Ibidem).
26. «В лагерях (как, впрочем, и повсюду в эпоху безусловного господства техники) бытие смерти подвергается остракизму и люди не умирают, а превращаются в продукт производства - трупы» (Агамбен Дж. Указ. соч. С. 80).
27. Можно также говорить о земле и огне в перспективе Гастона Башляра, хотя перспектива Башляра не является политической.
28. Хайдеггер М. Исток художественного творения. М.: Академический проект, 2008. С. 149.
29. Массовая кремация тел в нацистских лагерях осуществлялась в обход действующего в Германии закона о гражданской кремации, предписывающего кремацию лишь одного тела с помощью горячего воздуха (и воспрещающего непосредственный контакт тела с пламенем). В случае затребования останков родственниками, являвшимися гражданами Рейха, власти просто выдавали родственникам часть пепла из общей кучи (Mailänder E. A Specialist: The Daily Work of Erich Muhsfeldt, Chief of the Crematorium at Majdanek Concentration and Extermination Camp, 1942-1944 // Destruction and Human Remains: Disposal and Concealment in Genocide and Mass Violence / E. Anstett, J.-M. Dreyfus (eds). Manchester: Manchester University Press, 2014. P 52).
30. Пепел не занимает места: «Пепел - это не труп. Он не занимает места, потому что он не имеет места, он развеивается» (Derrida J. La bête et le souverain. P. 242).
31. Idem. Feu la cendre. P: Éditions des femmes, 1987. P 23.
32. Деррида Ж. Шибболет / Пер. с фр. и коммент. В. Е. Лапицкого. СПб.: Machina, 2012. C. 104.
33. См. анализ превращения куколки в бабочку как процесса воскрешения у Розанова и Башляра (Башляр Г. Земля и грезы о покое / Пер. с фр. Б. М. Скуратова. М.: Издательство гуманитарной литературы, 2001. С. 157).
34. Шмитт К. Номос земли. СПб.: Владимир Даль, 2008. С. 566.
35. Там же. С. 573.
36. Агамбен Дж. Указ. соч. С. 30.
37. «Специальное подразделение КГБ по уничтожению массовых захоронений в шестидесятых годах, таясь от чужих глаз, бурило скважины, в которые засыпали негашеную известь и закачали воду, дабы уничтожить следы того, что здесь в свое время происходило» (Макшеев В. Время, дороги, книги... // Знамя. 2010. № 8. С. 165). Подобный метод использовался и для уничтожения останков жертв нацизма. В этой связи огромное значение имеет свидетельство Мордехая Подхлебника об операции по извлечению уже захороненных трупов Вильнюсского гетто с целью их уничтожения: таким образом, захоронение рассматривается как неудовлетворительное решение «вопроса» о теле жертвы (см. «Шоа»).
Денис Скопин, доцент факультета свободных наук и искусств, Санкт-Петербургский государственный университет (СПбГУ), denis.skopin@mail.ru