Полина Горбань. "Письмо старому другу" Варлама Шаламова
Из статьи "Советские диссиденты в журналистике периода «холодной войны»", 2016. Электронная версия - на сайте Научный Корреспондент.
__________
«Белая книга» Алика Гинзбурга стала первым в самиздате сборником материалов об одном событии, наполненном деталями в борьбе за свободу самовыражения и независимость. «“Белая книга” - это документальный сборник материалов, но к материалам относятся не только опубликованные материалы, что с советской точки зрения было логично, но также и неопубликованные материалы (материалы из самиздата), относительно того, что в Москве были арестованы, потом преданы суду и осуждены два писателя - Андрей Синявский и Юлий Даниэль»1.
В сборнике были представлены выступления отечественных и иностранных деятелей культуры, осуждающих обвиняемых, и некоторые материалы вокруг разразившегося скандала, что и стало поводом для обвинения Гинзбурга в распространении антисоветских материалов. «Белая книга» состоит из трех частей: до процесса, стенограмма процесса и реакция на процесс. Завершает сборник «Письмо старому другу» - анонимный материал, автором которого позднее был назван Варлам Шаламов. «Письмо» было также признано антисоветским и впервые в Советском Союзе опубликовано в 1989 году в журнале «Огонёк» (No 19).
Излюбленным стилистическим приемом диссидентов во все времена была ирония. «Вся огромнейшая область сатиры основана на смехе насмешливом. Этот же вид смеха чаще всего встречается в жизни»2. Ирония, если применяется умеренно, позволяет актуализировать установки и смыслы, которые существуют в сознании массового читателя в виде определённых кодов и стереотипов. Мы можем говорить о том, что важной задачей иронии является разрушение видимости (самообман, ложь, обман, иллюзия и т. д.).
Шаламов при создании «Письма старому другу» прибегает именно к иронии. Автор использует в своем обращении растиражированные советской властью и печатью штампы, особо саркастически выделяя их на протяжении всего повествования кавычками: «Пресловутых “признаний” в этом процессе нет. Это первый процесс без этой преступной “специфики”, которой дышало сталинской время...». Также: «Синявский и Даниэль нарушили омерзительную традицию “раскаяния” и “признаний”». Жизнь в СССР напоминает слаженный механизм, работу которого во всех сферах стабильно
нарушают диссиденты. Именно эту последовательную череду машинальных действий на протяжении всего повествования высмеивает Шаламов.
Ирония чаще всего читается между строк. Вместе с тем она может быть развернута на весь текст. Неизменно одно: комическое всегда прямо или косвенно связана с человеком. В нашем случае - с организмом под названием «советская власть». Посредством иронии оппоненты (в нашем случае - анонимный автор и «старый друг», которому и предназначено письмо) критикуют противоположную точку зрения, пытаются склонить зрителя-читателя принять свою точку зрения относительно конкретного вопроса - вопиющей незаконности судебного процесса и наказания Синявского и Даниэля.
В повседневном общении ирония выполняет конвенциональную роль, помогая собеседникам устанавливать понятные только им и вместе с тем доверительные отношения. Такой психологический контакт основывается на пережитом вместе опыте и сформировавшейся пресуппозиции - предварительном знании по определенному вопросу. «Ты удивляешься, что в зарубежных радиопередачах так мягок тон в отношении этого процесса [над Синявским и Даниэлем], хотя, разумеется, процесс всколыхнул весь мир гораздо глубже, шире, больнее, ответственнее, чем во время пресловутого дела Пастернака»3. Для понимания данного тезиса читателю (ведь именно он является «старым другом» автора) необходимо вспомнить о гонениях Пастернака, запрет романа «Доктор Живаго» и действия власти, которая заставила писателя отказаться от Нобелевской премии.
Нельзя забывать, что диссиденты действовали всегда красиво и продуманно. Кричать о своем недовольстве на улице - глупо: не факт, что тебя услышат хотя бы несколько человек; милиция услышит и заберет в КГБ точно. Заявлять о своем недовольстве со страниц неофициальных изданий - намного лучше: прежде, чем КГБ узнает о твоем существовании, диссидент успеет поделиться важной информацией с единомышленниками и неравнодушными. Даже если инакомыслящего арестуют, посадят в тюрьму, отправят в лагерь, за границу или замучают до смерти, его слово будет жить.
Несмотря на то, что объект иронии может быть назван прямо, чаще он называется косвенно, с указанием деталей, которые способствуют распознаванию именно этого персонажа или явления среди других похожих. Шаламов высмеивает продажность и верность режиму всех членов правительства, не зависимо от уровня их нахождения в советской иерархии. За каждого «вычеркнутого» несогласного судьи получают свою порцию похвалы и награды от власти.
Высшей степенью пренебрежения и наиболее злым сатирическим приемом является сарказм - прямое издевательство и высмеивание объекта, - которым также активно пользовались диссиденты. «Первоприсутствующий (так эта должность называлась в классической литературе) Л. Смирнов [председатель Верховного суда, вел процесс Синявского-Даниэля] мужественно пробирался через литературоведческие дебри. Ему довелось пополнить свое образование рядом специальных терминов, обогатить свой багаж понятием прямой речи, речи героя, законов гротеска, сатиры. Казалось, Л. Смирнов должен был понять, что литература - дело не простое, что даже литературоведение - дело не простое, и теория романтизма значительно отличается от теории судебных доказательств»4. Автор выражает нескрываемое сомнение в умственных способностях и эрудиции председателя Верховного суда, чье сознание заполнено политическими и идеологическими установками. Как может судить двух писателей человек, в голове которого не осталось места для произведений литературы? Почему для оценки правильности постройки будущего дома привлекают специалистов в этой области, а для анализа литературы литераторы не нужны?
«Расцвет жанра фантастики во всем мире особенно привлекает внимание к работам Синявского и Даниэля. Оказывается, и фантастика не годится. Что было бы если бы Рей Брэдбери жил в Советском Союзе, сколько бы он получил лет - 7? 5? Со ссылкой или без нее?»5. Важная роль в понимании иронии отведена контексту. В то время, как Советская власть давала слово только своим преданным служителям - членам Союза писателей СССР - и заставляла «писать в стол» действительно талантливых представителей, за границей набирали популярность не менее крамольные авторы. Шаламов как бы спрашивает, если бы западные писатели жили на территории Советского Союза, и у власти была бы возможность распоряжаться их жизнью и творчеством, сколько бы лет сумели они прожить на новой земле? Синявскому и Даниэлю была предъявлена только ст. 58, пункт 10 Уголовного кодекса - «хранение, изготовление и распространение», то есть «контрреволюционная агитация». При условии предрешенности этого процесса и преданности режиму самих обвинителей, ничто не сдерживало суд от тотального беззакония.
Письмо, написанное Варламом Шаламовым, заключает составленное только из фактов произведение ["Белую книгу"]. Можно считать «Письмо старому другу» ещё одним мнением, реакцией стороннего наблюдателя. Произведение было распространено в самиздате. Перепечатки и копии ходили по рукам. Андрей Гаврилов так высказался о распространении «Белой книги»: Гинзбург «сделал пусть микроскопический, но тираж, и книга, как говорится, пошла в народ, пошла в народ сразу. Другое дело, что мы с вами знаем по различной статистике и воспоминаниям, что “народ” здесь говорить, конечно, нельзя - это, очевидно, некоторое преувеличение, но она попадала к тем людям, к кому она должна была попасть, а вскоре она зазвучала на “вражеских радиостанциях”»6. Уже никогда не будут обнародованы официальные данные о количестве читателей каждой машинописной копии, но существуют свидетельства современников, где четко сказано о широком распространении и популярности у населения самиздата. Стотысячные тиражи партийных идеологических брошюр не прочитает никто, а каждую из перепечатанных на машинке копий произведения, например, Сахарова, Солженицына или Пастернака прочитает минимум сто человек.
1 Александр Гинзбург. Передача первая. - Радио свобода. - Опубл. 14.04.2014 г. - Режим доступа: http://www.svoboda.org/content/transcript/25332227.html
2 Пропп В.Я. Проблемы комизма и смеха. - СПб.: Алетейя, 1997. - С. 25
3 Цена метафоры, или Преступление и наказание Синявского и Даниэля. - М.: Книга, 1989. - С. 514-522
4 Цена метафоры, или Преступление и наказание Синявского и Даниэля. - М.: Книга, 1989. - С. 514-522.
5 Цена метафоры, или Преступление и наказание Синявского и Даниэля. - М.: Книга, 1989. - С. 514-522.
6 Александр Гинзбург. Передача первая. - Радио свобода. - Опубл. 14.04.2014 г. - Режим доступа: http://www.svoboda.org/content/transcript/25332227.html
Горбань Полина Викторовна, магистрант, Санкт-Петербургский государственный университет
__________
«Белая книга» Алика Гинзбурга стала первым в самиздате сборником материалов об одном событии, наполненном деталями в борьбе за свободу самовыражения и независимость. «“Белая книга” - это документальный сборник материалов, но к материалам относятся не только опубликованные материалы, что с советской точки зрения было логично, но также и неопубликованные материалы (материалы из самиздата), относительно того, что в Москве были арестованы, потом преданы суду и осуждены два писателя - Андрей Синявский и Юлий Даниэль»1.
В сборнике были представлены выступления отечественных и иностранных деятелей культуры, осуждающих обвиняемых, и некоторые материалы вокруг разразившегося скандала, что и стало поводом для обвинения Гинзбурга в распространении антисоветских материалов. «Белая книга» состоит из трех частей: до процесса, стенограмма процесса и реакция на процесс. Завершает сборник «Письмо старому другу» - анонимный материал, автором которого позднее был назван Варлам Шаламов. «Письмо» было также признано антисоветским и впервые в Советском Союзе опубликовано в 1989 году в журнале «Огонёк» (No 19).
Излюбленным стилистическим приемом диссидентов во все времена была ирония. «Вся огромнейшая область сатиры основана на смехе насмешливом. Этот же вид смеха чаще всего встречается в жизни»2. Ирония, если применяется умеренно, позволяет актуализировать установки и смыслы, которые существуют в сознании массового читателя в виде определённых кодов и стереотипов. Мы можем говорить о том, что важной задачей иронии является разрушение видимости (самообман, ложь, обман, иллюзия и т. д.).
Шаламов при создании «Письма старому другу» прибегает именно к иронии. Автор использует в своем обращении растиражированные советской властью и печатью штампы, особо саркастически выделяя их на протяжении всего повествования кавычками: «Пресловутых “признаний” в этом процессе нет. Это первый процесс без этой преступной “специфики”, которой дышало сталинской время...». Также: «Синявский и Даниэль нарушили омерзительную традицию “раскаяния” и “признаний”». Жизнь в СССР напоминает слаженный механизм, работу которого во всех сферах стабильно
нарушают диссиденты. Именно эту последовательную череду машинальных действий на протяжении всего повествования высмеивает Шаламов.
Ирония чаще всего читается между строк. Вместе с тем она может быть развернута на весь текст. Неизменно одно: комическое всегда прямо или косвенно связана с человеком. В нашем случае - с организмом под названием «советская власть». Посредством иронии оппоненты (в нашем случае - анонимный автор и «старый друг», которому и предназначено письмо) критикуют противоположную точку зрения, пытаются склонить зрителя-читателя принять свою точку зрения относительно конкретного вопроса - вопиющей незаконности судебного процесса и наказания Синявского и Даниэля.
В повседневном общении ирония выполняет конвенциональную роль, помогая собеседникам устанавливать понятные только им и вместе с тем доверительные отношения. Такой психологический контакт основывается на пережитом вместе опыте и сформировавшейся пресуппозиции - предварительном знании по определенному вопросу. «Ты удивляешься, что в зарубежных радиопередачах так мягок тон в отношении этого процесса [над Синявским и Даниэлем], хотя, разумеется, процесс всколыхнул весь мир гораздо глубже, шире, больнее, ответственнее, чем во время пресловутого дела Пастернака»3. Для понимания данного тезиса читателю (ведь именно он является «старым другом» автора) необходимо вспомнить о гонениях Пастернака, запрет романа «Доктор Живаго» и действия власти, которая заставила писателя отказаться от Нобелевской премии.
Нельзя забывать, что диссиденты действовали всегда красиво и продуманно. Кричать о своем недовольстве на улице - глупо: не факт, что тебя услышат хотя бы несколько человек; милиция услышит и заберет в КГБ точно. Заявлять о своем недовольстве со страниц неофициальных изданий - намного лучше: прежде, чем КГБ узнает о твоем существовании, диссидент успеет поделиться важной информацией с единомышленниками и неравнодушными. Даже если инакомыслящего арестуют, посадят в тюрьму, отправят в лагерь, за границу или замучают до смерти, его слово будет жить.
Несмотря на то, что объект иронии может быть назван прямо, чаще он называется косвенно, с указанием деталей, которые способствуют распознаванию именно этого персонажа или явления среди других похожих. Шаламов высмеивает продажность и верность режиму всех членов правительства, не зависимо от уровня их нахождения в советской иерархии. За каждого «вычеркнутого» несогласного судьи получают свою порцию похвалы и награды от власти.
Высшей степенью пренебрежения и наиболее злым сатирическим приемом является сарказм - прямое издевательство и высмеивание объекта, - которым также активно пользовались диссиденты. «Первоприсутствующий (так эта должность называлась в классической литературе) Л. Смирнов [председатель Верховного суда, вел процесс Синявского-Даниэля] мужественно пробирался через литературоведческие дебри. Ему довелось пополнить свое образование рядом специальных терминов, обогатить свой багаж понятием прямой речи, речи героя, законов гротеска, сатиры. Казалось, Л. Смирнов должен был понять, что литература - дело не простое, что даже литературоведение - дело не простое, и теория романтизма значительно отличается от теории судебных доказательств»4. Автор выражает нескрываемое сомнение в умственных способностях и эрудиции председателя Верховного суда, чье сознание заполнено политическими и идеологическими установками. Как может судить двух писателей человек, в голове которого не осталось места для произведений литературы? Почему для оценки правильности постройки будущего дома привлекают специалистов в этой области, а для анализа литературы литераторы не нужны?
«Расцвет жанра фантастики во всем мире особенно привлекает внимание к работам Синявского и Даниэля. Оказывается, и фантастика не годится. Что было бы если бы Рей Брэдбери жил в Советском Союзе, сколько бы он получил лет - 7? 5? Со ссылкой или без нее?»5. Важная роль в понимании иронии отведена контексту. В то время, как Советская власть давала слово только своим преданным служителям - членам Союза писателей СССР - и заставляла «писать в стол» действительно талантливых представителей, за границей набирали популярность не менее крамольные авторы. Шаламов как бы спрашивает, если бы западные писатели жили на территории Советского Союза, и у власти была бы возможность распоряжаться их жизнью и творчеством, сколько бы лет сумели они прожить на новой земле? Синявскому и Даниэлю была предъявлена только ст. 58, пункт 10 Уголовного кодекса - «хранение, изготовление и распространение», то есть «контрреволюционная агитация». При условии предрешенности этого процесса и преданности режиму самих обвинителей, ничто не сдерживало суд от тотального беззакония.
Письмо, написанное Варламом Шаламовым, заключает составленное только из фактов произведение ["Белую книгу"]. Можно считать «Письмо старому другу» ещё одним мнением, реакцией стороннего наблюдателя. Произведение было распространено в самиздате. Перепечатки и копии ходили по рукам. Андрей Гаврилов так высказался о распространении «Белой книги»: Гинзбург «сделал пусть микроскопический, но тираж, и книга, как говорится, пошла в народ, пошла в народ сразу. Другое дело, что мы с вами знаем по различной статистике и воспоминаниям, что “народ” здесь говорить, конечно, нельзя - это, очевидно, некоторое преувеличение, но она попадала к тем людям, к кому она должна была попасть, а вскоре она зазвучала на “вражеских радиостанциях”»6. Уже никогда не будут обнародованы официальные данные о количестве читателей каждой машинописной копии, но существуют свидетельства современников, где четко сказано о широком распространении и популярности у населения самиздата. Стотысячные тиражи партийных идеологических брошюр не прочитает никто, а каждую из перепечатанных на машинке копий произведения, например, Сахарова, Солженицына или Пастернака прочитает минимум сто человек.
1 Александр Гинзбург. Передача первая. - Радио свобода. - Опубл. 14.04.2014 г. - Режим доступа: http://www.svoboda.org/content/transcript/25332227.html
2 Пропп В.Я. Проблемы комизма и смеха. - СПб.: Алетейя, 1997. - С. 25
3 Цена метафоры, или Преступление и наказание Синявского и Даниэля. - М.: Книга, 1989. - С. 514-522
4 Цена метафоры, или Преступление и наказание Синявского и Даниэля. - М.: Книга, 1989. - С. 514-522.
5 Цена метафоры, или Преступление и наказание Синявского и Даниэля. - М.: Книга, 1989. - С. 514-522.
6 Александр Гинзбург. Передача первая. - Радио свобода. - Опубл. 14.04.2014 г. - Режим доступа: http://www.svoboda.org/content/transcript/25332227.html
Горбань Полина Викторовна, магистрант, Санкт-Петербургский государственный университет