(начало
здесь)
Попробуем на примере произведений «Колымские рассказы» В. Шаламова [35], «Один день Ивана Денисовича» А. Солженицына [34] проследить воплощение категории «пространство смерти» и выделить и общие критерии для двух авторов, которые пытались актуализировать ее через изображение лагерной жизни.
Различные взгляды и позиции, направленные на изображение лагерной жизни в произведениях А. Солженицына и В. Шаламова, дают возможность говорить об общих критериях касательно пространственной организации «Один день Ивана Денисовича» А. Солженицына и «Колымских рассказов» В. Шаламова: изображенное пространство территории лагеря является пространством смерти.
Лагерь - это определенный мир, который принципиально отграничен от обыденного мира. В нем существуют совсем иные, свои законы, и каждый человек выживает в нем по-своему. Термин «лагерь» является пространственным, так как он имеет четкую замкнутость и обособленность.
В «Колымских рассказах» В. Шаламова территория лагеря расположена на островах, что подчеркивает его ограниченность от всего мира. Необходимо отметить, что в произведениях В. Шаламова ограниченность пространства смерти сразу проявляется в ограниченности самого пространства, где находятся заключенные: сперва это тюремная камера, арестантский вагон, а потом и тесный барак в лагере; вся лагерная зона является дискретной, так как внутри нее существуют иные зоны, каждая из которых четко отграничена оградой, сделанной из колючей проволоки, на которой множество замков.
При этом в произведении А. Солженицына лагерная замкнутость прослеживается на нескольких уровнях. На первый взгляд, границы между этими уровнями легко преодолеть (Цезарю Марковичу приходит посылка, самому Шухову - письма), однако это преодоление является очень условным. Кроме этого, и в произведении А. Солженицына и В. Шаламова остров, на который Она пытается добраться («Она бы ему сказала на острове» [имеется в виду
новелла писателя и журналистки
Франсуазы Ксенакис, жены одного из крупнейших композиторов двадцатого века Яниса Ксенакиса]), закрыт; такую «закрытость» острова можно считать тоже многоуровневой. При этом речь не идет о своеобразной редукции касательно пространства смерти, а, наоборот, определенное количество зон на территории самого лагеря фиксирует его принципиальную закрытость и ограниченность того места, в котором находится заключенный.
Лагерь как бы делает из человека зверя или определенное существо, а все его самые худшие инстинкты видны в полной мере, что приводит к тому, что человек разрушается. Так, например, А. Солженицын не считал, что человек становится вещью или предметом в лагере, как это четко обозначено в «Колымских рассказах» В. Шаламова, однако в повести «Один день Ивана Денисовича» существует множество противоречий, которые касаются «доброты» и «человечности» Шухова. Как все заключенные, Шухов «спациализуется» и подчиняется определенному пространству смерти (он про себя считает, сколько ему должен Цезарь, он сильно ненавидит Фетюкова и даже подчиняется недовольству, когда, из-за уснувшего молдаванина, заключенных вечером задерживают на проверке).
Человеческая жизнь в «Колымских рассказах» В. Шаламова не является ценностью, так как смерть представлена как принципиальное несобытие, а повествование при этом не останавливается и даже «не спотыкается» об смерть. Человек становится вещью или предметом, который является абсолютно пассивным и целостно подчиненным активной зоне пространства смерти. Кроме этого, в этом произведении бросается в глаза лишь первая смерть - смерть очень близкого человека (смерть, которую переживают). Так, смерть секретарши начальника прииска Анны Павловны описывается в произведении достаточно подробно, все последующие смерти просто констатируются, т.е. является обычной констатацией факта.
В рассказах В. Шаламова прослеживается четкое распределение на смерть-убийство и самоубийство. Если смерть-убийство - это что-то очень внезапное и / или неожиданное, то самоубийство - это, как правило, очень тщательно запланированное действие. Несмотря на то, что и то, и другое четко представлены в пространстве, ни то, и ни другое не говорит о полном исчезновении из пространства: умершие все вроде бы остаются в пространстве смерти, и их при этом пытаются как-то «использовать», своего рода продлить им «жизнь» (получить его вещи). У А. Солженицына о событии касательно смерти ничего не маркируется и ничего не говорится. При этом смерть даже очень «невинного работяги» не воспринимают как трагедию, факт об этом убийстве просто констатируется, как о простой новости, несмотря на то, что такие убийства являются «новыми» для конкретного лагеря.
Во всех двух произведениях лагерная смерть маркированно не фиксируется заключенными, остается какой-то абстракцией. Такой вид смерти не просто определяется пространством, а он оказывается этим пространством: смерть может наступить на территории лагеря в любой точке - весь лагерь становится смертью. Поэтому каждый, находившийся в лагере, является интенциональным потенциальным «центром», т.е. носителем смерти: любой заключенный может или сам убить себя, или спровоцировать смерть иного заключенного, при этом донести на соседа по бараку.
В произведении «Она сказала бы ему на острове» Солнце становится «свидетелем» всего происходящего на территории лагеря. При этом Солнце не пытается активизировать пространство, а оно связано с ним, так как представляет и смерть, и страдание: Солнце является средством очень жестоких наказаний для заключенных, а солнечное сияние освещает лишь тех, кто пытается уберечь себя от ударов плетки; Она приезжает на остров в «самый полдень», и, таким образом, приближает Его смерть. Свет Солнца, который попадает на стены, сравнивается с «пятнами грязи», он неяркий, он маркирован [как] принципиально несолнечный. А в «Колымских рассказах» Солнце не несет категорию смерти, но она является каким-то второстепенным инвентарем (за Л. Тимофеевым [28]), которое не имеет никакого отношения к жизненной действительности: оно как бы «прячется» сознательно, чтобы не предоставить людям ни тепла, ни света.
В «Одном дне Ивана Денисовича» А. Солженицына и «Колымских рассказах» В. Шаламова карнавальный мотив изобилия переносится в свою противоположность, которой является мотив голода. Непосредственную часть описания в лагерной жизни занимают повести о еде - описания, направлены на то, как выглядит баланда, что именно давали на обед, а каждый прием пищи при этом превращается в своего рода традицию, а минуты обеда и / или ужина - в «святые» ритуалы. Такой акцент внимания на еде, на процессе приема пищи демонстрирует указания на постоянное чувство голода, которое испытывают заключенные. Связанный с едой «личный праздник» в таком карнавализованном пространстве смерти разделяет всех людей, принципиально разъединяя их: они едят в одиночку, а иногда даже и ночью, делятся только в тех случаях, когда необходимо отдать кому-то долг.
Время в лагерной жизни оторвано от времени всего «большого» мира. Все дни и смена времен года являются условными, особое значение имеет только то, что присутствует здесь и сейчас. При этом переживание времени является предельно субъективным: у каждого заключенного свои временные ориентиры, однако, корректное представление о времени меняется абсолютно у всех. В пространстве смерти знание правильного времени является незначимым, так как важным является лишь то место, в котором ты находишься: именно от места, где будет работать заключенный, зависит длительность рабочего дня. Время полностью определяется только пространством.
В пространстве смерти время, которое показывает жизнь всего лагеря, стремится к пространственности, т.е. оно растягивается. Так, в произведении А. Солженицына время как будто застыло, оно стало пространством, т.е. лагерем: представленный день вовлекает в себя всю лагерную жизнь - временная длительность является максимально редуцированной до одного дня, и она, в свою очередь, описывается в «пространственном срезе», где нет места ни для прошлого, ни для будущего.
Подводя итог, можем констатировать, что особое внимание к изучению смерти принадлежит, с одной стороны, тенденции к «пространственности», а с другой, - к явлению «спациализации» смерти, однако смерть с позиции литературы является пространственной доминантой, а уже в концепциях и учениях литературоведов и философов смерть - темпоральная категория. Поэтому это послужило тому, что в литературе формируется иное взаимоотношение смерти и пространства, которое нашло свое отражение в индивидуальном виде пространства - «пространстве смерти», которое является своеобразным художественным языком XX ст., где закрепились состояния бытийственности, неустойчивости, кризисности, неопределенности столетия.
Кроме этого, в русской литературе XX ст. «пространство смерти» характеризуется такими категориями, как замкнутость, активность (заставляет всех героев действовать), карнавализованностью. Более того, такое пространство моделирует корректное восприятие смерти в художественном мире и пытается подчинить себе художественное время. Анализ произведений «Колымские рассказы» В. Шаламова, «Один день Ивана Денисовича» А. Солженицына дал возможность доказать гипотезу о том, что пространство смерти является дискретной категорией, так как в нем прослеживается разделение между двумя зонами: Светлой и Темной. Эти две зоны являются частью пространства смерти, однако каждая из них характеризуется собственными законами и правилами, которым все герои подчиняются. При этом отмечаем, что художественное пространство в анализируемых произведениях демонтирует об общих чертах: оно имеет несколько уровней, при этом базой ключевого уровня является смерть, т.е. «пространство смерти».
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Аббаньяно, Н. Введение в экзистенциализм / Н. Аббаньяно. - СПб. : Алетейя, 1998. - 309 с.
2. Барт, Р. Избранные работы: Семиотика: Поэтика / Р. Барт. - М. : Прогресс, 1989. - 616 с.
3. Батай, Ж. Внутренний опыт / Ж. Батай. - СПб. : Мифрил, 1987. - 336 с.
4. Батай, Ж. Проклятая доля / Ж. Батай. - М. : Гнозис, Логос, 2003. - 208 с.
5. Батай, Ж. Теория религии / Ж. Батай. - М. : Современный литератор, 2000 - 352 с.
6. Бланшо, М. Последний человек / М. Бланшо. - СПб. : Азбука, 1997. - 304 с.
7. Бланшо, М. Пространство литературы / М. Бланшо. - М. : Логос, 2002. - 288 с.
8. Больнов, Отто Ф. Философия экзистенциализма / Отто Ф. Больнов. - СПб. : Лань, 1999. - 222 с.
9. Великовский, С.И. «Проклятые вопросы» Камю / С.И. Великовский // Камю А. Избранное. - М. : Правда, 1990. - С. 5-32.
10. Великовский, С.И. В поисках утраченного смысла / С.И. Великовский. - М. : Художественная литература, 1979. - 295 с.
11. Великовский, С.И. Грани «несчастного сознания» / С.И. Великовский. - М. : Искусство, 1973. - 239 с.
12. Великовский, С.И. Умозрение и словесность. Очерки французской культуры / С.И. Великовский. - М.; СПб. : Университетская книга, 1999. - 711 с.
13. Демичев, А.В. Deathнейленд / А.В. Демичев // Альманах «Фигуры Танатоса», Искусство умирания : сб. ст. / под ред. А.В. Демичева, М.С. Уварова СПб. : Изд-во СПбГУ, 1998. - Вып. 4. - С. 51.
14. Женетт, Ж. Литература и пространство / Ж. Женетт // Работы по поэтике. Фигуры. В 2 т. - Т. 1. - М. : Изд-во им. Сабашниковых, 1998. - С. 278-283.
15. Женетт, Ж. Повествовательный дискурс / Ж. Женетт // Работы по поэтике. Фигуры. В 2 т. - Т. 2. - М. : Изд-во им. Сабашниковых, 1998. - С. 60-278.
16. Женетт, Ж. Пространство и язык / Ж. Женетт // Работы по поэтике. Фигуры. В 2 т. - Т. 1. - М. : Изд-во им. Сабашниковых, 1998. - С. 126-132.
17. Исупов, К.Г. Русская философская танатология / К.Г. Исупов // Вопросы философии. - 1994. - № 3. - С. 106¬114.
18. Исупов, К.Г. Смерть «другого» / К.Г. Исупов // Бахтинология: Исследования, переводы, публикации. - СПб. : Алетейя, 1995. - С. 103-116.
19. Кушкин, Е.П. Мальро и Ницше. Опыт нигилизма / Е.П. Кушкин // Реализм в зарубежных литературах XIX-XX вв. - Саратов, 1989. - С. 54-62.
20. Левинас, Э. Время и другой. Гуманизм другого человека / Э. Левинас. - СПб. : Негосударственное образовательное учреждение - Высшая религиозная философская школа, 1998. - 264 с.
21. Левинас, Э. Избранное: Тотальность и бесконечность / Э. Левинас. - М.; СПб. : Университетская книга, 2000. - 416 с.
22. Нет, В. Текст как пространство / В. Нет // Критика и семиотика. - Вып. 6. - М., 2003. - С. 38-50.
23. Рымарь, Н.Т. Кубистический принцип в литературе XX века / Н.Т. Рымарь // Научные чтения в Самарском филиале университета РАО. - Вып. 1. - М., 2001. - С. 97-100.
24. Рымарь, Н.Т. Поэтика романа / Н.Т. Рымарь. - Куйбышев : Изд-во Саратовского университета, Куйбышевский филиал, 1990. - 252 с.
25. Рымарь, Н.Т. Теория автора и проблема художественной деятельности / Н.Т. Рымарь, В.П. Скобелев. - Воронеж : Логос-Траст, 1994. - 263 с.
26. Рымарь, Н.Т. Хаос и космос в структуре романного мышления / Н.Т. Рымарь // Динамика культуры и художественного сознания (философия, музыковедение, литературоведение). - Самара : Департамент культуры Администрации Самарской области, 2001. - С. 64-77.
27. Сартр, Ж.-П. Бытие и Ничто / Ж.-П. Сартр. - М. : ТЕРРА-Книжный клуб, 2002. - 640 с.
28. Тимофеев, Л. Поэтика лагерной прозы / Л. Тимофеев // Первое прочтение «Колымских рассказов» В. Шаламова // Октябрь. 1991. - № 3. - С. 182-195.
29. Фрэнк, Д. Пространственная форма в современной литературе / Д. Фрэнк // Зарубежная эстетика и теория литературы XIX-XX вв.: Трактаты, статьи, эссе. - М. : Изд-во Московского университета, 1987. - С. 194-213.
30. Фуко, М. Воля к истине. По ту сторону знания, власти и сексуальности / М. Фуко. - М. : Магистериум: Касталь, 1996. - 446 с.
31. Шестов, Л. Киркегард и экзистенциальная философия / Л. Шестов. - М. : Прогресс: Гнозис, 1992. - 302 с.
32. Шестов, Л. На весах Иова / Л. Шестов // Соч. в 2 т. / Л. Шестов. - Т. 2. Р. : YMCA-Press, 1975. - 412 с.
33. Шпенглер. О. Закат Европы. Очерки морфологии мировой истории / О. Шпенглер // Гештальт и действительность. - М. : Мысль, 1993. - 663 с.
Список иллюстрированных источников
34. Солженицын, А. Один день Ивана Денисовича / А. Солженицын. - 1962.
35. Шаламов, В. Колымские рассказы // Шаламов В. Сочитения: В 2 т. Т. 1 Колымские рассказы. Екатеринбург: У- Фактория, 2004. - С. 29-226.
Салах Абдуль-Хуссейн Сальмн, магистрант, кафедра русского языка, факультет языков, Багдадский университет, Ирак
(College of Languages, Baghdad University, Iraq)