Шаламов и Солженицын
"Радио Свобода: - Вы подозреваете здесь какой-то злой умысел? [Речь идет о разрозненных и изуродованных редакторской правкой публикациях "Колымских рассказов" в нью-йоркском Новом журнале во второй половине шестидесятых]
Яков Клоц: - Может быть, и подозреваю, но доказать этого пока не могу. К сожалению, что точно уже становится понятно из архивных материалов, которые я привез, - Шаламов, к сожалению, оказался в тени Солженицына, и в Советском Союзе, и тем более в эмиграции.
- Вся лагерная литература оказалась в тени Солженицына.
- Это правда. Но здесь еще дело в самом стиле новой прозы Шаламова, который был не так понятен (по крайней мере, в эмиграции), как стиль Солженицына. Роман Гуль, главный редактор "Нового журнала", восторгался Солженицыным, но я думаю, что для него разница между этими писателями была не в тематике, даже не в этике, а именно в эстетике, в стиле."
Из интервью литературоведа Якова Клоца (США) на Радио Свобода, сентябрь 2013
* * *
"В отличие от Солженицына В. Шаламов был тем современным писателем, который намеренно - и это очень существенно для его стиля, который он сам больше считал символическим, чем реалистическим - поставил себе задачу описать дно лагерного ада как мир ужаса и такого мрака, где свет не светит и где человек в стремлении сохранить себя биологически переходит все границы цивилизации, культуры, морали и нравственности. Жорж Нива сделал интересное сравнение трех писателей и их методов: У Александра Зиновьева торжествует горизонтальная поэтика, у Шаламова поэтика падения (вертикально вниз), у первого, Солженицына - поэтика взлета (вертикальная вверх)."*
Пекка Форсстедт, "Мир героев романа Александра Солженицына "В круге первом", издание университета города Ювяскюля, Финляндия (University of Jyvaskyla)
* Данная схема нарисована Жоржем Нивой в книге "Возвращение в Европу. Статьи о русской литературе", 1993, русский перевод 1999, электронная версия на сайте автора.
Шаламову Нива посвящает отдельную главку книги, "Размывание человека"
* * *
"Олег Ковалов: Оба [Шаламов и Солженицын] настолько талантливые литераторы, что каждый делает убедительной свою картину мира. Шаламов внутри себя очень убедителен. Однако, перечитывая его сейчас, мы видим, что он не так уж далек от поэтики повести Солженицына, как это ни странно. Перечитывая "Колымские рассказы", вдруг видишь, что не так уж все и сломлены, а многие поднимаются на бунт. Картина лагеря многоцветна даже в том аду, который описал Шаламов. Важен даже не объект описания, а этическая позиция рассказчика. Жесткий Шаламов пишет о том, что лагерь - это целиком отрицательный опыт, который гнет человека в дугу, и человек нравственно деградирует. Главным обвинением лагерной системе является сам рассказчик у Шаламова, который вполне кажется сломленным. Человек, убитый лагерем заживо. Солженицын же рисует картину Ярошенко "Всюду жизнь". Парадоксально, что эту картину я вспомнил, потому что она изображена на обложке книги Лимонова "По тюрьмам". Лимонов, как известно, резко отрицательно относился ко всему тому, что написал Солженицын. Но, по сути, сейчас он написал нечто аналогичное картине Ярошенко и повести "Один день Ивана Денисовича"."
Из беседы на Радио Свобода о повести "Один день Ивана Денисовича", 18.7.2013, с сайта радиостанции
* * *
"Солженицын еще должен доказать, что он классик, способный войти в учебную программу. Но, боюсь, не докажет. Знаете, почему он никак на Вологодчину не едет, хотя мы его приглашаем? У нас выставлены в музее Шаламова его письма Солженицыну. Что ж ты, друг, пишет Шаламов, мои тетрадки, что я на волю передавал, издал под своим именем? Действительно, у Шаламова много вещей, которые у Солженицына повторяются. Вопросы, что называется, возникают... Помните, с чего начинался Солженицын? С «Одного дня Ивана Денисовича», но то была публицистика, а не литература. У нас многое, что тащат в школу, не литература, а публицистика."
Из интервью губернатора Вологодской области Вячеслава Позгалева "Учительской газете" 29 апреля 2003 года, электронная версия на сайте газеты.
Вот впервые слышу, что Шаламов передавал на волю "тетрадки", которые Солженицын присваивал и издавал под своим именем. Он, кажется, не в своем уме, этот Позгалев.
* * *
"Солженицын утверждал, что страдание делает человека лучше, из лагеря человек выходит как из чистилища, а Шаламов был уверен, что лагерный опыт развращает человека, лагерный опыт нужен только в лагере. Время показало, что Шаламов был прав. Человек, который остался после социализма, знал только, как жить в лагере".
Светлана Алексиевич, из выступления на вручении Премии мира Союза немецкой книготорговли, Франкфурт-на-Майне, 13 октября 2013; электронная версия на белорусском портале TUT.BY
* * *
"Самые крупные разногласия возникли у Солженицына с другим лагерным писателем, поначалу близким ему по духу, таким же «верным сыном Гулага», Варламом Шаламовым. Если Солженицын воспринимал гулаговский опыт как возможность личного и нравственного спасения, то Шаламов не видел в нем ничего, кроме дегуманизации и смерти. По мере того как слава и идейное влияние Солженицына росли, его бывший «брат» всё чаще отзывался о нём как о «лакировщике действительности» и даже, по некоторым сведениям, как о «лживом политическом манипуляторе»."
Американский историк Свивен Коэн , из книги "Жизнь после ГУЛАГа", изд. АИРО-ХХI, Москва, 2011, электронная версия на сайте издательства.
* * *
«Один день Ивана Денисовича» у Александра Исаевича хорош? Хорош. «Архипелаг ГУЛАГ» поколениям советских людей душу перевернул? Перевернул. Притом, что Варлам Шаламов с его «Колымскими рассказами», на вкус автора, литературно талантливей и много сильней, но ведь в массе народ открыл для себя тему именно из «Архипелага».
Евгений Сатановский, президент Института Ближнего Востока, "Моя жизнь среди евреев", с сайта Буквоед
* * *
"Конечно, триумфы Набокова отнюдь не были исключительно результатом окололитературного политиканства и недомыслия публики. Но и того и другого хватало. В итоге запас читательского либидо был израсходован на Набокова. Классиком выпало стать именно ему - а не, скажем, Гайто Газданову. Таких примеров в истории литературы сколько угодно: можно, к примеру, поломать голову над вопросом, почему главным писателем "правды о лагерях" стал Солженицын, а не Варлам Шаламов? Причина та же - активная и безошибочная паралитературная деятельность."
Михаил Новиков, "Дезактивация Набокова", газета "Комменсантъ", №55 (1940), 31.03.2000, электронная версия на сайте газеты
* * *
"В нем всегда видели младшего пророка великого Солженицына, и с текстами его обращались как с иллюстрациями к работам Мастера. Общее отношение к его темам, правила их интерпретации, выводы и сам тон их комментирования задавались не им самим, а общим пафосом солженицынского послания. Жуткие этнографические записки лагерной жизни использовались для разоблачения советской системы, и на этом их миссия считалась выполненной. Эта подчеркнутая несамостоятельность, служебность текстов Шаламова редко ставилась под сомнение, и тому был целый ряд причин. Их список может быть очень объемен в зависимости от претензий исследователя. Здесь и исторически обусловленные правила понимания текста, и неизбежное для советской интеллигенции сопоставление рассказов Шаламова с деятельностью Галича-Синявского-Сахарова и т.д."
Максим Горюнов, "Критика антропологии (не)насилия", 2011, на сайте Свободный мир