Отклики немецкой печати на берлинскую выставку, посвященную Шаламову
Германская печать освещает проходящую в Берлине выставку "Варлам Шаламов: жить или писать".
Ниже отрывки из статей в прессе.
Газета Ди Вельт («Die Welt»), статья Инги Пилипчук, с сайта ИноСМИ.ru
"Некоторые писатели точно попадают в нерв того времени, другие оказываются затеряны где-то в литературных архивах. Среди первых в мире наиболее известен, пожалуй, Александр Солженицын, лауреат Нобелевской премии по литературе за «Архипелаг ГУЛаг». Ко вторым можно отнести Варлама Шаламова, неутомимого летописца сталинских лагерей, великолепные произведения которого, однако, остаются относительно малоизвестными широкой публике. [...]
Хорхе Семпрун, испанский писатель, попавший в фашистский концлагерь Бухенвальд и выживший там, в своем произведении «Писать или жить» (1994) описал это состояние так: «Когда я пишу, я возвращаюсь к смерти, и это запрещает мне жить». Тем не менее, Семпруну пришлось вступить в эту борьбу. В борьбу против молчания, которая объединяет его с Шаламовым. Организаторы выставки Вильфрид Шелер и Кристина Линкс обращают на это внимание названием выставки, но изменили цитату из Семпруна и тем самым, похоже, раскрыли тайну Шаламова. Речь при этом идет не о выборе «писать или жить», а о выборе «жить или писать». Жизнь стоит на первом месте, потому что восстановление речевой способности через письмо означало для Шаламова возвращение к жизни.
Минималистски обставленные помещения, в которых проходит выставка, дают посетителям возможность получить два пространственных представления - простор и тесноту. Простор олицетворяют бескрайние заснеженные сибирские ландшафты на панорамных фотографиях Томаса Кизны. Глядя на них и слушая записанные на аудиогид «Колымские рассказы», слушатель сполна погружается в атмосферу того времени и места. Он как бы отправляется в этот далекий лагерный мир, слушая короткие предложения и жесткие, лишенные всяких сантиментов слова. В этом мире заключенные живут «здесь и сейчас» - у них нет ни прошлого, ни будущего, и все, что их интересует - это как выжить в этих ужасных условиях.
Во втором, малом, помещении представлена жизнь писателя Шаламова. На входе висит цитата, символизирующая его жизненное кредо - тесноту: «Мне всегда и везде было слишком тесно. Мне было тесно на сундуке, на котором я ребенком спал на протяжении многих лет; было тесно в школе и в моем родном городе. Слишком тесно было и в камере-одиночке в Бутырке». Чтобы передать этот лейтмотив, организаторы выставки дополнительно сузили помещение с помощью специальной деревянной конструкции, похожей на тюремные нары. Экспонаты расставлены по кругу, и посетители ходят как бы вокруг жизни Шаламова. На площади всего в несколько квадратных метров собраны биографические и исторические документы, в частности, детские фотографии писателя, выросшего в семье священника, его журналистские работы, переписка с друзьями-писателями, в том числе с Борисом Пастернаком, а также с литературными оппонентами, как, например, с Солженицыным.
Для Солженицына, который провел в лагерях восемь лет, это стало испытанием всей его жизни. Для Шаламова же ГУЛаг олицетворял собой поражение всей человеческой цивилизации, а также смерть гуманистической традиции в русской литературе. [...]
Среди экспонатов выставки [...] посуда, башмаки и рабочий инструмент. Чуть поодаль висят также описания ГУЛага Шаламовым - стилизованные под каменное захоронение, наполненное трупами. Одно совершенно ясно: тот, кто это однажды увидел, предпочел бы это забыть навсегда. [...]
Он показывает ГУЛаг как часть жестокой истории 20 века и проводит параллель с Освенцимом. Соответственно, для понимания этой истории требуется «двойная память», как ее называл Хорхе Семпрун. Выставка являет собой попытку создать такую «двойную память». Очередную важную попытку среди многих других, предпринимаемых в последнее время в Германии с целью разобраться с историей 20 века. К ним относится также нынешняя выставка в Немецком историческом музее на тему «ГУЛаг. Следы и свидетельства 1929-1956».
Эти старания немцев очень важны еще и потому, что в России теперь господствует совсем другая историческая политика. Там начальник лагеря и сегодня может с гордостью именовать себя «сталинистом». Об этом, например, написала участница группы Pussy Riot Надежда Толоконникова, описание быта которой в колонии напоминает рассказы Шаламова. Там многие все еще благодарны Сталину за победу в «Великой отечественной войне». Там по-прежнему поддерживается миф о «непобедимой нации», что подтверждает, например, вышедший недавно на экраны кинофильм «Сталинград». А таким писателям как Варлам Шаламов в таких обстоятельствах грозит забвение. И предотвратить это - одна из задач выставки, открывшейся в Берлине."
________
Газета Франкфуртер Альгемайте Цайтунг «Frankfurter Allgemeine Zeitung», статья Регины Мёнх, с сайта shalamov.ru
"Возвышенная эстетика почти безлюдной, бескрайней ледяной пустыни на панорамных фотографиях Томаша Кизны, экспонируемых в первом помещении выставки, обманчива. Они демонстрируют то, что в 1990-х годах еще оставалось от самого большого в Советском Союзе комплекса по уничтожению человека - Колымы с ее золотыми приисками, заводами и концентрационными лагерями. Тут вступает Ханс Цишлер, который великолепно, захватывающе, ошеломляюще читает «Колымские рассказы» - эту лаконически скупую прозу о мире по ту сторону всех самоочевидностей цивилизации. С Шаламовым в голове, власти языка которого невозможно избежать, попадаешь в большой зал берлинского Дома литературы и собственно на выставку: мемориальный проект, посвященный одному из самых необычных писателей мировой литературы, неподкупного, рационалистичного свидетеля времени, едва пережившего государственный лагерный террор и несправедливо долго остававшегося в тени Солженицына, превосходя его как художник.
Винфрид Ф. Шёллер и Кристина Линкс мастерски курировали этот многоуровневый проект, а Констанца Пуглизи и Флориан Венц его оформили. Зал превратился в клаустрофобно узкое пространство, где среди высоко вздымающихся балок, образующих лабиринт, можно познакомиться с жизнью писателя - впервые в Германии.
Шёллер, написавший также прекрасную сопроводительную книгу и в качестве дополнения включивший в нее статьи историков и литературоведов [2], так формулирует цель выставки: это демонстрационное пространство для текстов как с политическим - лагерный мир, так и с литературным измерением, которое помещает творчество Шаламова в традицию русского авангарда, что, как пишет Шёллер, давно назрело.
С этой выставкой выполняется завещание Хорхе Семпруна, который всегда считал, что сталинизм требует такого же интенсивного критического осмысления, как национал-социализм и фашизм, поскольку только эта «двойная память» может сплотить Европу. Семпрун рано признал эстетический потенциал лаконичной лагерной прозы Шаламова и силу ее воздействия, проливающую свет на темные пятна истории. Нет преступления единственного в своем роде, напоминает Шёллер, только обстоятельства в каждом случае различны. Результат - массовое убийство и превращение миллионов людей в рабов - остается одинаковым.
И название выставки - «Жить или писать» - отсылает к Семпруну, который этой теме посвятил целую книгу. Но вывод Шаламова другой: жить для него значит вновь обретать язык. [...]
Кураторам блестяще удалось свести все эти темы вместе; композиция требует напряжения всех душевных сил, заставляя звучать гулкое пространство жизни того времени, и позволяет нам понять, почему Шаламов с такой настойчивостью и безжалостностью писал о непостижимом. Внезапное низвержение из нормальной повседневности во времена террора, не поддающемуся никакой логике, документируют весьма различные части выставки. Например, фотографии класса в Вологде, этом «краю детства», где Шаламов рос как сын священника и для огромного, беспощадного человеческого эксперимента уже имел неправильное происхождение [...]. Или так называемая транспортная схема, шедевр педантичности служащих ведомства страха, предназначенная для охранников депортационных поездов на Колыму, чтобы они знали, кто где: 1825 заключенных, набитые битком - по сорок человек - в товарные вагоны, номер 386 - Шаламов. Мучительное путешествие из Москвы через Владивосток до Магадана длилось с июня до конца августа 1937 г.
То, что Шаламов пишет о прибытии в ледяную, каменную колымскую пустыню, поражает читателя в самое сердце: «...отводя глаза, я подумал - нас привезли сюда умирать». [...]
Одна короткая глава посвящена трагическому конфликту между Шаламовым и Александром Солженицыным, спору, оставшемуся без примирения, который последний, уверенный в собственной правоте, считал необходимым вести и после смерти Шаламова."