Даррелл в России. Таймыр: Бесконечный день. Часть 2. Птицы, олени и леминги
Это бивень мамонта, который мы не смогли взять домой в качестве сувенира.
По словам нашего прорицателя, Григория, птица гнездились на острове, где река Бикада впадает в озеро Таймыр, одно из самых больших озер в мире. Вот куда он предложил нас отвезти, так как помимо краснозобых казарок, этот остров как место гнездования использовало множество различных птиц. На нашей армаде лодок мы отправились в путь довольно рано. Я мог определить, что было рано, только посмотрев на часы, потому что солнце ярко светило всю ночь как обычно. Мы обнаружили, что в четыре часа утра было также легко снимать, как и в полдень, так как свет был идеальным. Но мы уже знали, что это постоянный свет производил сбивающий с толку эффект.
Остров лежал приблизительно в четырех-пяти милях [59] от главного управления заповедника, в том месте, где река разливалась и терялась в просторе озера. Когда мы приблизились к острову, он оказался в милю длинной и полмили шириной [60]. Он был окружен пляжами и дюнами серого песка. Выше располагалось губчатое покрытие из мха и карликовых ив, разбитое сотнями маленьких водоемов, что делало остров идеальным местом гнездования для птиц. Он был защищен от песцов быстрой рекой с сочными водяными растениями и насекомыми, спокойными мелкими заводями, где хрупкие малыши могли учиться плавать и охотиться за пищей. То, что остров был огромными яслями, стало ясно, когда мы поравнялись с маленькими серыми утесами и увидели, как воздух взорвался метельно-белыми крыльями встревоженных птиц.
Большие полярные чайки, или бургомистры, и серебристые чайки кружили над нами, словно какие-то странные мобили, попавшие в ураган, и каждая птица кричала, ругая нас. Черноголовые вилохвостые чайки были еще более воинственными и как только мы отважились сойти на берег, безжалостно пикировали на нас. Одна из них бросилась на меня и приблизилась так близко, что ветер от крыльев фактически сделал пробор в моих волосах. Стаи уток - гаг темно-шоколадного цвета пролетели мимо нас и их быстродвигающие крылья шумели так, как будто кто-то разрезал кусок шелка. Гаги - селезни должно быть считали шумные детские ясли неподходящим местом для такой элегантной птицы, потому что мы видели только одного селезня, степенно проплывавшего мимо. Он представлял собой замечательное зрелище со своей белой грудкой, зеленой головой и черной маской. Он очень напоминал аристократа с надменным выражением лица. Он, очевидно, чувствовал, что, спарившись, он оправдал свое существование и больше ничего не хотел делать с пронзительно кричащими птенцами. Нас впечатлило количество видов, увиденное нами: песочники, лапландские подорожник, поморники, чернозобые и краснозобые гагары.
Таймыр был замечательным местом для птиц, которые во время нашего пребывания гнездились повсюду. Вокруг маленького дома, в котором мы жили, мохноногие канюки парили в поисках леммингов. Утки гаги были заняты высиживанием яиц или шумно суетились вокруг недавно выведшихся пушистых птенцов.
Одним из преимуществ этого места было отсутствие деревьев, поэтому можно было хорошо рассмотреть птиц, а не подвергаться танталовым мукам, надеясь увидеть их лишь мельком. Американский бекасовидный веретенник (странно названный в английском языке «чарующий») гнездился на карликовых ивах и березах, так же как и золотистая ржанка. Выведением потомства были заняты также и красивые пуночки, и тундряные куропатки, и прелестные маленькие лапландские, или шпорцевые, подорожники. Хрустан, или глупая ржанка, на скалистых берегах настолько идеально сливался с окружающей местностью, что оставался невидимым, пока не начинал двигаться.
Нет надобности говорить, что птицы возражали против нашего присутствия, как будто мы были двуногие песцы и камнем бросались на нас, как только мы подходили к их гнездам. Самыми храбрыми и агрессивными были поморники с длинными заостренными хвостами и мужественные вилохвостые чайки с черными головами.
Но мы обо всех них позабыли, потому что вдруг стая диких краснозобых казарок пронеслась по небу черным силуэтом. Затем, когда они повернулись, то продемонстрировали свою удивительную окраску - белый проблеск на клювах, глянцевочерный и белый на тельцах, и восхитительный розоватый оттенок красного кирпича на щеках и грудках.
Краснозобая казарка, возможно, самая красивая в мире водоплавающая птица, поворачивается под солнцем, чтобы показать нам свою удивительную терракотовую окраску.
Мы подождали, пока они усядутся и успокоятся, а затем осторожно приблизились к их гнездам. У некоторых из них были птенцы, а некоторые высиживали яйца. Они были чрезвычайно доверчивы и позволили нам приблизиться к себе на десять футов [61]. В это время они либо умело обращались со своими птенцами, отправляя их в лужи на уроки плавания, либо же уютно устраивались в своих гнездах, поплотнее прижимаясь к своим яйцам. Что за великолепные птицы это были! Когда они кружились в небе, их красные грудки светились на солнце. При этом они хором издавали жалобные крики, словно группа чудесных фаготов.
Этот остров был, безусловно, идеальным местом для гнездовья краснозобых казарок. Их было много: некоторые сидели на яйцах, а некоторые учили своих пушистых малышей плавать в небольших заводях, которые усеивали остров. Эти гуси гнездятся только в Советском Союзе и относятся к видам, которые находятся под угрозой исчезновения.
Мы провели удивительный день на острове, снимая и наблюдая за птицами. Это было просто замечательно, потому что на следующий день вся тундра, на сколько хватало глаз, была укрыта пеленой туч таких же черных и густых, как и деготь.
Пошел холодный дождь. Еще холоднее было от резкого ветра, который словно молотил цепями. Фактически мы находились на гигантском ледяном кубе, прикрытом тонким слоем растительности. Чтобы согреться, нам два дня ничего не оставалось делать, кроме того, как наспех кутаться во всю свою одежду, которая у нас была, и играть в салочки - шумную игру, которую благоразумно предложил Байрон. На третий день появился слабый проблеск солнца. Родни, никогда не поощрявший бездействие, решил, что должен снимать леммингов. Тот факт, что у нас не было ни одного из этих крошечных грызунов, ни капельки его не отпугивал. Он привлек на помощь себе Дика и еще одну собаку. Джон и Байрон вышли в пропитанную водой тундру и, к нашему удивлению, вернулись приблизительно через час с двумя взрослыми и тремя детенышами леммингов, которых мы поселили в три кулера, маленькие пластиковые холодильники, в которые упаковывается пленка. Они обосновались вполне безмятежно и оказались очаровательными зверьками. Взрослые лемминги были длинной в пять дюймов [62], низенькими, едва возвышавшимися над землей, с изящными маленькими лапками, блестящими коричневыми глазами и круглыми ушами, которые почти прятались в густом мехе.
Занятные, красивые и воинственные лемминги ползают по тундре и в этом суровом окружении представляют собой важный источник питания для хищников. Без леммингов, снующих по своим магистралям во мху, не было бы ястребов, сов и арктических лисиц - песцов.
Спинки зверьков были насыщенно-рыжими, покрытые черными крапинками и с коричневато-черной полосой, которая проходила от макушки головы до нелепого короткого толстого хвостика. Все трое малышей, которые с удобством поместились бы в чайную чашку, были очаровательны, круглолицы, с яркими глазами и маленькими ножками с хорошо сделанным маникюром. Их спины были бледнее красновато-коричневого оттенка взрослых и без черных крапинок, но черная полоса от головы до короткого толстого хвоста была выражена ярче. Они сохраняли полное самообладание и, хотя взрослые и пытались кусаться при попытке поднять их, молодежь просто издавала женственные попискивания, как старые девы, которых неожиданно ущипнул викарий. На самом деле они оказались наиболее склонными к сотрудничеству существами и делали все то, что мы от них хотели. Наконец, когда мы освободили их для того, чтобы Родни мог снять несколько кадров с ними - словно бы они шли по своему проспекту - они сыграли по-настоящему плохо. Усевшись, они начали мыть свои мордочки, нюхать цветы, останавливались, чтобы перекусить ивой, пока, в конце концов, не пошли прогулочным шагом в тундру.
Лемминг намного более привлекательный, чем любой хомяк. Любопытно, что его не превратили в домашнего любимца.
На следующий день погода прояснилась и прилетел вертолет, чтобы переправить нас на следующий и последний этап нашего путешествия - в лагерь на реке Логата, расположенном в огромном заповеднике на западном берегу озера Таймыр. Там нашей намеченной жертвой были огромные стада северного оленя, которые в это время осуществляли свою сезонную миграцию к морю. Это был удивительный полет вдоль широкого озера с одной остановкой, чтобы мы могли снять эффектный пейзаж. Некоторые части озера были все еще покрыты большими пластинами грязно-серого тающего льда, как мыльной пеной на темной воде.
Пейзаж сильно отличался от Бикады: больше не было мягкопологих холмов, зато были довольно высокие откосы с кое-где каменистыми осыпями, серовато-черные скалы похожие на сланец. Десятки маленьких рек сбегали, чтобы питать озеро, извиваясь по тундре как щупальца серебристого осьминога.
Реки, как корни странного зеленого дерева, извиваясь, стремятся к озеру Таймыр. Они словно обнимают участки земли и образуют острова. Эти острова, защищенные от мародерствующих песцов своими быстротечными речными «рвами», формируют идеальные убежища, в которых несметное число птиц без тревог высиживает птенцов.
Кругом раскинулись странные песчаные холмы, бледного желтовато-коричневого цвета и самой странной формы. В одном месте три из них, расположившиеся вдоль друг друга, выглядели изумительно похожими на верхние половинки и, испещренными жилками, хвосты трех огромных вуалехвостых золотых рыбок. Берега Таймыра были изрезаны тысячами заводями и маленькими озерцами, с которыми происходило волшебное изменение цвета. Когда мы пролетали над ними, в одно мгновение они были чисто-голубыми, в другое - они превращались в блестящие серебряные монеты, если на них падало солнце, а затем, когда мы опускались ниже, становились коричневыми. Если низко лететь над этими водами цвета хереса, можно было увидеть кости и бивни мамонтов, которые лежали в беспорядке, словно застывшие в янтаре.
Лететь над озером Таймыр было изумительно, потому что ландшафт менялся очень быстро. В одно мгновение мы видели тундру, изрезанную серебристыми реками, питающими озеро, а в следующее - она превращалась в мозаику из тающего льда, которая потом превратиться в странные «рисовые поля», созданные зимними морозами.
Наконец мы прибыли в лагерь и обнаружили, что каким бы отдаленным он не был, здесь использовались все возможности, чтобы нам было комфортно. Мне и Ли достался крошечный деревянный дом (с Джоном Хартли в качестве нахлебника, спящего на полу в кухне). Команда жила в палатках. Кроме того, у нас была огромная палатка, которая служила нам как кухней, так и столовой. На этой стадии нашего путешествия к нам присоединилась большая белокурая неожиданность, которую звали Наташа, с голубыми, как барвинок, глазами и ослепительной улыбкой. Как нас заверили, она была знатоком северных оленей. Наташа далеко не свободно владела английским языком и, если не понимала сказанную ей фразу, то останавливала на вас свой ярко-голубой взгляд и произносила взрывное: «ЧЕГО?» Это было так устрашающе, что казалось, если бы она проводила допрос, вам бы пришлось во всем сознаться. Она была вполне прелестна и в самом деле оказалась кладезем информации о северных оленях. Наташа поведала нам, что поведению оленей характерны миграции на север к Арктическому океану весной и летом, и возвращение с началом зимы, когда они пересекают тундру и укрываются за ее границами в лесах. В данный момент огромные стада передвигались на север. Наташа захотела, чтобы именно это перемещение мы увидели и сняли.
На следующий день мы сели в вертолет и примерно через час полета нам по пути попалось первое стадо: пятьсот или шестьсот северных оленей мчались галопом по долинам. Большинство самок сбросили свои рога, а у молодых самцов были только маленькие. Но двадцать или тридцать взрослых оленей-самцов были с массивными и красивыми рогами, похожими на огромные ветвистые зимние деревья, лишенные листьев, венчавшие их головы и раскачивающиеся туда-сюда, когда самцы проносились галопом мимо нас. Первое, что поразило меня, была разница в окраске в самих стадах. Мне всегда представлялось, что северные олени просто коричневые. Но вскоре я убедился в своей ошибке. Здесь были взрослые особи настолько темно-коричневые, что казались почти черными. Другие были бледно-желто-коричневые, третьи рыжеватые, а некоторые какого-то странного серебристого цвета, из-за которого олени, казались почти белыми. Это огромное стадо оленей, испуганное нашей близостью, галопом спустилось с холма, и умчалось на сравнительно ровное пространство, где было еще одно большое стадо, с которым оно и смешалось.
Поэтому под нами было несколько тысяч животных - движущийся ковер из цветов, а кое-где лес из оленьих рогов. Это было одно из самых впечатляющих зрелищ. Здесь было достаточно оленей на ходу, чтобы занять делом Санта Клауса на многие столетия.
Стада северных оленей, когда мы заметили их с вертолета, казались бледно-желтовато-коричневого цвета, и только когда мы приземлились и оказались среди них, мы увидели множество различных оттенков и смогли насладиться лесом из рогов.
Тем временем вертолет опустил нас в узкую и яркую от цветов долину, в которой обнажились на поверхности большие скалы, среди которых мы могли спрятаться. Пилот вертолета собирался осторожно подогнать стада к нам, чтобы мы смогли снять их. Долина была красивым местом: вдоль всей ее длины журчал и мерцал ручей, а на поросшем травой холме в каких-то четырехстах ярдах [63] от нас застыла полярная сова - белая, как надгробная мраморная плита, - и пристально смотрела на нас своими изумленными оранжевыми глазами. Мы скрылись среди скал, и вскоре по ту сторону холма открылось разноцветное море северных оленей. Наш пилот проделал отличную работу, направляя оленей в долину не напугав их. Спокойно они сочились мимо нас, время от времени останавливаясь, чтобы пощипать травы. Иногда олень-самец внимательно и с подозрением смотрел в нашу сторону, гордо и властно неся свои массивные рога на голове, подергивая ушами из стороны в сторону, чтобы уловить любой звук. Постепенно огромное стадо проходило мимо. И только последний величественный олень-самец остановился на фоне неба, оглянулся на нас и фыркнул, как будто насмехаясь над нами перед тем, как последовать за стадом.
С затекшими от долгого скрывания за скалами телами, мы поднялись, потянулись и ждали, пока прилетит вертолет и заберет нас - очень довольных этим последним нашим днем съемок в поле.
Полярная сова - свирепый хищник, чье оперение идеально скрывает ее от своей жертвы зимой.
В тот вечер мы праздновали. Вместо нескончаемого мяса северных оленей, которым нас кормили все это время, появился гусь и - чудо из чудес в тундре - салат. Последние бутылки водки и виски были открыты и выпиты за множество тостов. После этого, к нашему удивлению и удовольствию, Наташа и все остальные сотрудники заповедника представили невероятный подарок для меня и Ли. Когда я прибыл на Таймыр, я случайно обмолвился, что хотел бы получить в качестве сувенира бивень мамонта. Это было больше шуткой, чем правдой, так как я думал, что его будет невозможно достать. Сейчас они подарили нам не просто бивень, а бивень детеныша примерно в два фута [64] длиной на одной из сторон которого с любовью было выгравировано послание, для нас двоих. Это был замечательный подарок, и мы были переполнены чувствами.
«Наташа, - сказал я, поднимая свой стакан, - это самый лучший подарок, который нам подарили в Советском Союзе, а вы самая лучшая блондинка в Советском Союзе».
«ЧЕГО-О-О?» - спросила Наташа.
Примечания[53] - около 1200 километров.
[54] - менее 1600 километров.
[55]. Бикада - один из секторов Таймырского заповедника.
[56] - около 560 километров.
[57] - около 10 - 13 сантиметров.
[58] - около 60 - 90 метров.
[59] - около 6 - 8 километров.
[60] - около 1,6 километров в длину и 0,8 километра в ширину.
[61] - около 3 метров.
[62] - около 12 сантиметров.
[63] - около 365 метров.
[64] - около 60 сантиметров.