1990. Александр Брунько. "Поседевшая любовь" (раздел "Имя твое"). Ч.3
ИМЯ ТВОЕ
***
Что мне эта пошлая тюрьма -
Эта «решка» пышного литья,
Эта -
в ужасе торчащая стерня
Скошенного, бывшего людья?
Эта каменная суета,
Неподвижная возня минут?
...Вновь душа моя
музЫкой занята,
Вновь ланиты нежность пламенит.
Ты - моя!
Безумие творя,
Предавая. Ах, да что ни говори -
Что мне ложь, любимая, твоя?-
Тусклый грош пред золотом зари!
Из цепной тюремной кружки
Вечность пью,
И опять - люблю, люблю, люблю...
***
Над прогорклой землей настает снегопад...
Все решетки, углы, все больные детали
Лакирует, прощает - бесшумно, подряд -
Даже вОроны черные -
Белыми стали
И, как голуби мира, над миром летят...
Что же правда?-
Крикливые наши печали
Или этот небесный, немой снегопад?
***
В Гугнину
Ну что - скажи - для казака - УКа, ЗэКА?!-
Степь широка, ночь глубока - для казака!
В ночной сети - для казака - сазан-рассвет...
Ну что - скажи - для казака - тюремный бред?
Во все века - для казака - гривастый конь,
В твоем окне - для казака - дрожит огонь,
Он казака во все века сведет с ума...
Так на шута - для казака - сдалась тюрьма?!
...Летит дорога, что река, вишь - к небесам!
Но - если роковая страсть (плеть по глазам),
Но - если смерть (гроза во мгле заветных трав) -
Он жив иль мертв - казак в седле...
Да нет - не раб!
***
Разве это я - о себе?
Я - убитый - лечу в седле
Над былинной гривой коня...
Ну а здесь - нет меня,
нет меня
Здесь, в подвале глухой тюрьмы,
Где продымленный сумрак - слеп,
Сотня каторжных -
я, ты, мы -
Получает казенный хлеб.
Пайка хлеба - полкирпича...
Брезжит лампочка Ильича
В ватной мгле,
от натуги звеня...
Только здесь - нет меня,
Нет меня!
Я - убитый - во весь опор
Мимо черных лечу станиц,
Мимо дымных карпатских гор...
И решетки глухой узор -
Будто тень от твоих ресниц...
***
Я распечатаю имя твое -
с привкусом счастья и смерти
Имя твое!-
В благоговейном, духами дрязнящем конверте...
Я реставрирую имя твое,
как реставратор - мадонну Треченто
Имя твое!-
С неуловимым, сладчайшим славянским акцентом...
Я процитирую имя твое -
светопотока глоток,
что настроен смурными веками
Имя твое!-
Я подниму - я на то и поэт!- этот каменный камень!
Я прокричу имя твое
В час, когда горести горло мое
Хваткой последнею схватят.
Имя твое!
Слез никаких не хватит...
***
Вот и Венера глянула мне в очи -
В упор - из-за седой, ненастной мглы...
Что, милая богиня древней ночи?-
Что мы с тобой смогли?
Та женщина...
Сомкни, богиня, вежды,
Да не гляди ж - в бессмысленной тоске,-
Как чья-то девочка,-
звать, кажется, Надежда -
Играется в песке.
А женщина... Чтó звезды, чтó планеты?
Венера!
Что ей свет моей любви?
Да неужели мы -
мы, Боги и Поэты,
Бессильны пред людьми?!
Ну что мы можем? Разве - блеск никчемный,
И все.
И сгинуть - с горя и стыда,
И лишь вон та -
в песке -
наивная девчонка -
Бессмертна, как всегда?
***
АНТИЧНАЯ БАЛЛАДА
Анвару
...И была у поэта - была гитара,
гитара...
И была у поэта жена - всех прочих прекрасней,
А какой дворец - не какая-нибудь хибара,
А какой жеребец - сарматской наглючей масти!
Это было, мой друг, далеко до нашей эры,
И водил поэт по синему морю галеры,-
Пел поэт всю дорогу - до славных Афин
и к Коринфу,
И гребцы подчинялись
той песни
сердечному ритму,
И туманилось море, и в очи сверкала гроза,
И вздымалися в хоре веселых гребцов голоса...
Это было, мой друг,- ох, далёко до нашенской эры...
...И была у поэта жена -
полускИфянка, полубогиня -
Его смуглая страсть, его нежность,
восторг и гордость -
Как сейчас ее вижу!
Да только вот имя,
имя -
Потерялось имя, истерлось оно, истерлось!
Но зато -
кáк пылали, кáк пели в печи поленья!
Кик они друг пред другом
падали
на колени!
Как мы... То есть, они
задыхались - без чувств, без меры -
В исступленьи любви -
Будто в бурной пене - галеры!
О, как волны страшны, как крушит нас и кружит гроза!
И уже не слышны утонувших гребцов голоса...
Это было, мой друг, далёко до нашей эры...
...А какой дворец!-
Не то, что моя хибара
А какой жеребец - невиданной черной масти!
Я бы спел тебе, только где она - та гитара?!
Нот и голос сел: сырое, видишь, ненастье.
Да и наш тарантас трясучий - никак не галера...
Ах, как медленно
этот мерин ползет - холера!
Ты не слушай меня: всё - дым,
кружева-колечки,
Ты мне лучше скажи: далёко ль до Черной Речки?
Что со мною стряслось? Сам с собой бормочу во хмелю...
(Сто веков пронеслось... Как тебя я, мой ангел, люблю!
............................................................
Что-то долго, мой друг, везут нас до Черной Речки!
***
Анвару
Средь тверезых и твердых -
Шутовская нам участь дана:
Три цыганских аккорда
Да родная бутылка вина...
Средь елея и лая -
Знаменит ты иль не знаменит -
Мы давно понимаем,
Что нельзя ничего изменить,
Что лишь влага в стакане
Не способствует грусти-тоске...
И поют разбитные цыгане -
Эх, на русском поют языке!
...Мне бы в дальние страны,
Чтобы горю свому пособить,
Чтобы черные раны
Распроклятой любви позабыть,
Чтобы очи не гасли
И острог не грозился во сне,
И качался стакан, точно ясли,
С той - единственной - строчкой на дне.
Ох, судьба? Ох, баллада-эллада!
О струна - Ариаднина нить...
Мы расстались - и ладно,
И нельзя ничего изменить,
Мы расстались - и гордо
Я, как видишь, живу. Ни хрена!
...Три цыганских аккорда
Да родная бутылка вина...
***
Ты уговаривала: едем в Крым!
Там эдельвейсы гордые живут
В горах, под небом - дивно молодым,
Как боги - вне печалей, бед и смут.
Там в феврале - представь! - цветет миндаль,
О, бледно-фиолетовый февраль!
Там все забудем - слышишь - все простим...
Мы едем в Крым, любимый, едем в Крым!
...Как я любил тебя!
И в счастии по грудь -
Что в травах сказочных - в глухом твоем дому
Я позабыл, что Правды
крестный путь
Лежит через печаль, беду, тюрьму...
Да никогда ты это не поймешь!
И, значит, наше счастье - блажь и ложь.
...Что ж -
Над «Столыпиным» - метельный дым...
Смотри: я еду в Крым,
я еду в Крым!
Рычит конвойный. Карабина блещет сталь.
...О, бледно-фиолетовый февраль!
***
Ты помнишь, любимая, бывшую церковь?-
Средь голой степи - ни машин, ни телег -
Проехал по ней, раздавив, исковеркав,
И - дальше прополз
Громыхающий век...
Да что там церквушка!
Сей век переехал
Великие души, мечты, города.
...Здесь, молвят, когда-то молился Чехов...
Когда-то, когда-то, когда-то...
КОГДА?!
Грохочет «Столыпин»- по рельсам, по мыслям,
По гулким секундам,
рипя и хрипя,-
Мимо Недвиговки и Танаиса,
Мимо тебя...
Ты дремлешь? Тебе не мешает охранник?
Разгавкался, падла, видать - во хмелю...
Кáк я тебя целовал во храме,
Кáк я тебя...
Мимо тебя
Несется вагон - с визгом, дребезгом, воем -
По рекам, по венам -
сквозь дрожь или смех...
Ты спишь? Так тебе не мешает конвойный?
Спи - не просыпайся:
еще тот же век...
А я - спи, коль спится!- средь храпа и крови -
Все жду да все верую, к «решке» припав:
Вот -
призрак той церкви, той древней Любови,
Встав на пути,
остановит состав!
...Грохочет судьба, обгоняя свой дым,-
По нарам,
по барам,
постелям чужим...
Но даже и с ними - с чужими, с чужими -
В тюремном,
больничном,
постельном режиме -
Кривя, подчиняясь, безумье творя -
Я жду,
невпопад бормоча твое имя,-
Имя Твое... Воля Твоя...
***
А над Родиной -
Великий Пост:
Мерзлая, торжественная даль,
Фрески на небе -
златые лики звезд,
Ожиданье, вера и печаль,
И февраль - как некогд - велик
Русским словом
тайного огня.
Позови - я помню - повели,
Господи!
Не покидай меня...
***
Какой великий дождь стоит над Танаисом!-
Передрассветный,
медленный,
слепой...
Какое волшебство
вдруг прорвалось, нависло
Над грешною землей,
Над зряшною судьбой!
...И этот мой восторг - блаженный, неприличный,
И этот мокрый пес - в дожде, как во хмелю,
И полустанок,
и фонарь,
и грохот электрички,
И я люблю тебя -
Люблю, люблю, люблю...