О прочитанных книгах. Пчелов и Назин.
Пользуясь выдавшимся свободным временем, в перерыве между работой и работой, наконец-то прочел две книги, с которыми давно собирался познакомиться поближе. Первой была книга С.В. Назина со сложным названием "Происхождение славян: реконструкция этнонима, прародины и древнейших миграций" (М, 2017). Следом за ней - "Олег Вещий. Великий викинг Руси" Е.В. Пчелова (М., 2018). Несмотря на порядок, начну я с последней, тем более, что прочел буквально только что.
"Олег Вещий" оставляет двойственное ощущение. Во-первых, легкий укол зависти. Пчелов сделал то, что собирался делать я, когда начал писать свою вторую книгу (она поэтому и называется "Вещий Олег. Каган всея Руси" - планировалась именно биография, но получилась биография "Русского каганата" 9 века). Когда-нибудь, я все таки напишу биографию Вещего князя такой, какой ее вижу и книга Пчелова будет мне в этом существенным подспорьем. Во-вторых, книга немного разочаровывает. Пчелов, безусловно, умеет писать. Он, безусловно, знает предмет. Я понимаю, что серия ЖЗЛ, для которой он писал, рассчитана на массового читателя, мало разбирающегося в тонких материях исторической науки, но тем не менее, даже если сравнить с биографиями Владимира Крестителя и Ярослава Мудрого, написанных в той же серии А.Ю. Карповым или с "Игорем Святославичем" С.В. Алексеева, сравнение будет не в пользу Пчелова. Собственно, как и в случае с его же "Рюриком" получился скорее анализ литературного образа, нежели попытка биографии "великана русского исторического сумрака". Не все источники были использованы, не все версии происхождения Олега представлены, обзор важнейших исторических событий его времени не сделан практически, а ведь эти события непосредственно влияли на него, отражались на его решениях и его решения и деяния неизбежно сказывались на судьбах соседних народов. Вместо этого, перед нами просто пересказ летописного предания. Даже проблеме двух биографий, представленных в НПЛмл и ПВЛ уделено катастрофически мало внимания. При этом, как следует из корявого названия книги, в ней история создания Киевской Руси представлена исключительно в норманистском ключе, словно и нет многовековых дебатов его коллег-историков. Олег - скандинав. Рюрик - скандинав. Русь- скандинавы. И т.д., и т.п. В этом плане "Олег Вещий" уступает "Рюрику" - там хотя бы был представлен добротный историографический обзор. Пчелов рабски следует ПВЛ и даже не пытается анализировать природу сообщений этой летописи, как и альтернативного варианта в НПЛмл. В начале книги автор безоговорочно объявляет Олега и Орвар-Одда одним лицом. В конце книги, правда, он более взвешено подходит к этому вопросу, но тон задает именно начало. Мало того, что варяги и русь у него - скандинавы, так "варягами" объявляются Свенельд, Асмуд и Рогволод, несмотря на то, что ни один источник их так не называет. Аскольд и Дир трактуются исключительно по ПВЛ, хотя в НПЛмл их статус и происхождение отличаются, не говоря уже про сведения "Никоновской летописи". Предыстория, сведения о Русском каганате и прочее упоминаются мельком, но тут же забываются - автор снова возвращается к летописи. Важная роль в книге отводится "Пути из Варяг в Греки". В смысле - он много раз упоминается, но при этом никакого анализа сведений о нем не приводится. Имеют место откровенные курьезы: отправление русских флотилий из Киева доказывает существование "Пути из Варяг в Греки", в том числе поход 860 года, например. Встречаются и весьма вольные трактовки, вроде того, что Ростислав Владимирович голословно называется волынским князем. Не всегда понятна логика автора. Например, по мнению Пчелова, фраза летописца о «матери городов русских» и о том, что воинство Олега стало называться «русью» именно после захвата Киева, отражает распространение названия княжеской дружины на все население и ЭТОТ ФАКТ НАШЕЛ ОТРАЖЕНИЕ В «БАВАРСКОМ ГЕОГРАФЕ», который был создан задолго до прибытия Вещего Олега в Среднее Поднепровье! Он отмечает, что клятвы оружием известны на Кавказе, у степняков, у скандинавов, НО, по его логике это доказывает СКАНДИНАВСКОЕ происхождение руси. Я так и не понял его логику, когда он рассуждает о происхождении названия "Гардарики" в связи с хуторами и городами. Вызывает недоумение постоянное утверждение о том, что у Олега не было конфликтов с хазарами. Между тем, для него, кажется, остался неизвестным тот факт, что "Устюжский летописец" сохранил указание на то, что Вещий Олег воевал с хазарами тогда же, когда воевал с древлянами и северой. В классических списках ПВЛ эта информация скорее могла выпасть при переписывании, нежели авторы "Устюжского летописца" его придумали. Еще раз повторю, Пчелов сознательно игнорирует все поздние летописи.
Есть конечно плюсы и их не мало, но они не особенно бросаются в глаза, по сравнению с недочетами. К примеру, мне очень понравилось, как автор доказывает, что Игорь был именно сыном Рюрика. Вообще, следует отнести к плюсам книги то, что Пчелов понимает условность летописных датировок и не очень за них держится, хотя в целом следует в русле концепции ПВЛ. Он акцентировал внимание на том, что я упустил - в той песни, которая восстанавливается по тексту НПЛмл Олег уже назван воеводой Игоря, хотя это можно объяснить вставкой летописца, но задуматься есть над чем. Пчелов объясняет совпадение ряда сюжетов в русской и скандинавской традиции скорее русским влиянием на скандинавскую культуру, нежели скандинавским на русскую. Полностью солидарен с ним в этом вопросе. Порадовал стиль оформления: отсылки к классическим музыкальным произведениям вместо эпиграфов - шикарная идея. Пчелов, как и в "Рюрике" уделил внимание "жизни после смерти" - судьбе образа Вещего князя в русской культуре.
Вобщем, если не читали, но интересуетесь темой - рекомендую почитать, но книга в целом откровенно слабая как историческое исследование. В ней практически нет исследования предмета. Его заменяет тенденциозный пересказ летописных преданий с довольно обширным филологическим их комментарием, заимствованным из других работ.
Книга Назина - совсем другое дело. Это глубокая исследовательская работа. О гипотезе Назина я уже писал. Если кратко: изначально этноним "словене" принадлежал славяноязычной народности, которая сформировалась на базе паннонских племен, проживающих на территории римских провинций Норик и Паннония, а также переселившихся после Дакийских войн на территорию провинции Дакия. Окончательное их оформление происходит в 3 веке н.э. "Словене" оставили в Дакии культуру Карпатских курганов, из которой выросла Пражская культура родственных им племен венедов-антов, никогда не испытывавших прямого римского влияния. С этой линией рассуждений Назина я полностью согласен. Он приводит множество интересных фактов, хотя многое упустил. К примеру, уделея много внимания археологическому аспекту переселения паннонцев в Дакию, он совершенно упустил из внимания прямое указание источников о том, что в Дакию еще ранее перебрались паннонцы - тевриски и анарты. Более того, именно они, судя по всему, составляли ядро т.н. "Свободных даков", не признавших римскую власть после уничтожения Дакийского царства императором Траяном. Работа Назина не может не вызывать у меня симпатии уже в силу того, что сам я размышлял в том же направлении, хотя меня сбили со следа работы археологов, утверждавших, что прародина пражской культуры обнаружена в Полесье. Назин убедительно продемонстрировал невозможность расселения славян - пражцев в Полесье и вообще за пределами Прикарпатья.
В плане основной гипотезы исследования следует отметить, что автор все таки недостаточно знаком с новейшими работами историков-античноков, посвященных региону, хотя на выводах автора это никак не сказывается. Гораздо сложнее с тем, что касается рассуждений автора по другим вопросам. Назин считает, что группа славянских этнонимов на "-ичи" (дреговичи, кривичи, радимичи, вятичи, уличи, лютичи, ободриты/ободричи) маркирует места расселения потомков антов VI в. В этом вопросе он, некоторым образом, следует за Б. Рыбаковым. Помимо пеньковской и колочинской культуры, он отдает антам также пражскую культуру, потомков которой маркируют этнонимы на "-яне". К потомкам "словен" он относит исключительно носителей этого этнонима (словенцев, хорватов - славонцев, поморян - славонцев, словаков, ильменских словен), а также дудлебов и далеминцев-гломачей, название которых он считает эволюцией этнонима "дудлеб". В свою очередь дудлебы - это всего лишь аварское определение "словен", как венгерское "тот" или немецкое "венд". С такой категоричностью я не согласен. На мой взгляд, источники свидетельствуют о том, что под именем "славинов" в византийских источниках выступают именно носители пражской культуры. Их доминирование объясняет, почему имя "словене, славяне" стало самоназванием всех славяноязычных народов. Кроме того, источники особо отмечают, что и словене, и анты "теперь", то есть в VI в., называют себя сообразно местам проживания (-яне) и происхождения (-ичи). Археологический материал однозначно свидетельствует о поздней миграции создателей роменско-боршевской культуры (северы, радимичей, вятичей) в места их проживания с запада славянского мира и о поглощении ими местных антов. В связи с этим, трудно согласиться с гипотезой Назина о том, что вятичи ( имя которых он считает эволюцией от "венед" и "ант") - потомки волынцевцев и именьковцев. На самом деле, волынцевцы, кем бы они ни были, после бегства в страну Вятичей, представляли здесь зависимое население.
В специальных исследованиях, М. Жих продемонстрировал, что самоназванием населения, оставившего памятники именьковской культуры, было как раз "словене". В той части своего исследования, где Назин рассуждает о переселениях отдельных славянских народностей (например, полян, кривичей, ободритов, уличей) он выдвигает подчас смелые и оригинальные гипотезы, которые однако невозможно доказать. К числу таковых сомнительных предположений можно отнести гипотезу о том, что южнобалтийские лютичи - потомки уличей, бродники - потомки дакийских одобритов (само существование которых под вопросом). Сомнение у меня вызывает его локализация ядра "государства Само". В тоже время, автора привлекает малоизвестные у нас источники, например "Орозий" короля Альфреда Великого, о котором я планирую написать в ближайшем будущем. Он широко использует данные археологии, лингвистики, существенно расширив мои познания в истории отдельных славянских народов. Эту книгу нужно читать однозначно!
"Олег Вещий" оставляет двойственное ощущение. Во-первых, легкий укол зависти. Пчелов сделал то, что собирался делать я, когда начал писать свою вторую книгу (она поэтому и называется "Вещий Олег. Каган всея Руси" - планировалась именно биография, но получилась биография "Русского каганата" 9 века). Когда-нибудь, я все таки напишу биографию Вещего князя такой, какой ее вижу и книга Пчелова будет мне в этом существенным подспорьем. Во-вторых, книга немного разочаровывает. Пчелов, безусловно, умеет писать. Он, безусловно, знает предмет. Я понимаю, что серия ЖЗЛ, для которой он писал, рассчитана на массового читателя, мало разбирающегося в тонких материях исторической науки, но тем не менее, даже если сравнить с биографиями Владимира Крестителя и Ярослава Мудрого, написанных в той же серии А.Ю. Карповым или с "Игорем Святославичем" С.В. Алексеева, сравнение будет не в пользу Пчелова. Собственно, как и в случае с его же "Рюриком" получился скорее анализ литературного образа, нежели попытка биографии "великана русского исторического сумрака". Не все источники были использованы, не все версии происхождения Олега представлены, обзор важнейших исторических событий его времени не сделан практически, а ведь эти события непосредственно влияли на него, отражались на его решениях и его решения и деяния неизбежно сказывались на судьбах соседних народов. Вместо этого, перед нами просто пересказ летописного предания. Даже проблеме двух биографий, представленных в НПЛмл и ПВЛ уделено катастрофически мало внимания. При этом, как следует из корявого названия книги, в ней история создания Киевской Руси представлена исключительно в норманистском ключе, словно и нет многовековых дебатов его коллег-историков. Олег - скандинав. Рюрик - скандинав. Русь- скандинавы. И т.д., и т.п. В этом плане "Олег Вещий" уступает "Рюрику" - там хотя бы был представлен добротный историографический обзор. Пчелов рабски следует ПВЛ и даже не пытается анализировать природу сообщений этой летописи, как и альтернативного варианта в НПЛмл. В начале книги автор безоговорочно объявляет Олега и Орвар-Одда одним лицом. В конце книги, правда, он более взвешено подходит к этому вопросу, но тон задает именно начало. Мало того, что варяги и русь у него - скандинавы, так "варягами" объявляются Свенельд, Асмуд и Рогволод, несмотря на то, что ни один источник их так не называет. Аскольд и Дир трактуются исключительно по ПВЛ, хотя в НПЛмл их статус и происхождение отличаются, не говоря уже про сведения "Никоновской летописи". Предыстория, сведения о Русском каганате и прочее упоминаются мельком, но тут же забываются - автор снова возвращается к летописи. Важная роль в книге отводится "Пути из Варяг в Греки". В смысле - он много раз упоминается, но при этом никакого анализа сведений о нем не приводится. Имеют место откровенные курьезы: отправление русских флотилий из Киева доказывает существование "Пути из Варяг в Греки", в том числе поход 860 года, например. Встречаются и весьма вольные трактовки, вроде того, что Ростислав Владимирович голословно называется волынским князем. Не всегда понятна логика автора. Например, по мнению Пчелова, фраза летописца о «матери городов русских» и о том, что воинство Олега стало называться «русью» именно после захвата Киева, отражает распространение названия княжеской дружины на все население и ЭТОТ ФАКТ НАШЕЛ ОТРАЖЕНИЕ В «БАВАРСКОМ ГЕОГРАФЕ», который был создан задолго до прибытия Вещего Олега в Среднее Поднепровье! Он отмечает, что клятвы оружием известны на Кавказе, у степняков, у скандинавов, НО, по его логике это доказывает СКАНДИНАВСКОЕ происхождение руси. Я так и не понял его логику, когда он рассуждает о происхождении названия "Гардарики" в связи с хуторами и городами. Вызывает недоумение постоянное утверждение о том, что у Олега не было конфликтов с хазарами. Между тем, для него, кажется, остался неизвестным тот факт, что "Устюжский летописец" сохранил указание на то, что Вещий Олег воевал с хазарами тогда же, когда воевал с древлянами и северой. В классических списках ПВЛ эта информация скорее могла выпасть при переписывании, нежели авторы "Устюжского летописца" его придумали. Еще раз повторю, Пчелов сознательно игнорирует все поздние летописи.
Есть конечно плюсы и их не мало, но они не особенно бросаются в глаза, по сравнению с недочетами. К примеру, мне очень понравилось, как автор доказывает, что Игорь был именно сыном Рюрика. Вообще, следует отнести к плюсам книги то, что Пчелов понимает условность летописных датировок и не очень за них держится, хотя в целом следует в русле концепции ПВЛ. Он акцентировал внимание на том, что я упустил - в той песни, которая восстанавливается по тексту НПЛмл Олег уже назван воеводой Игоря, хотя это можно объяснить вставкой летописца, но задуматься есть над чем. Пчелов объясняет совпадение ряда сюжетов в русской и скандинавской традиции скорее русским влиянием на скандинавскую культуру, нежели скандинавским на русскую. Полностью солидарен с ним в этом вопросе. Порадовал стиль оформления: отсылки к классическим музыкальным произведениям вместо эпиграфов - шикарная идея. Пчелов, как и в "Рюрике" уделил внимание "жизни после смерти" - судьбе образа Вещего князя в русской культуре.
Вобщем, если не читали, но интересуетесь темой - рекомендую почитать, но книга в целом откровенно слабая как историческое исследование. В ней практически нет исследования предмета. Его заменяет тенденциозный пересказ летописных преданий с довольно обширным филологическим их комментарием, заимствованным из других работ.
Книга Назина - совсем другое дело. Это глубокая исследовательская работа. О гипотезе Назина я уже писал. Если кратко: изначально этноним "словене" принадлежал славяноязычной народности, которая сформировалась на базе паннонских племен, проживающих на территории римских провинций Норик и Паннония, а также переселившихся после Дакийских войн на территорию провинции Дакия. Окончательное их оформление происходит в 3 веке н.э. "Словене" оставили в Дакии культуру Карпатских курганов, из которой выросла Пражская культура родственных им племен венедов-антов, никогда не испытывавших прямого римского влияния. С этой линией рассуждений Назина я полностью согласен. Он приводит множество интересных фактов, хотя многое упустил. К примеру, уделея много внимания археологическому аспекту переселения паннонцев в Дакию, он совершенно упустил из внимания прямое указание источников о том, что в Дакию еще ранее перебрались паннонцы - тевриски и анарты. Более того, именно они, судя по всему, составляли ядро т.н. "Свободных даков", не признавших римскую власть после уничтожения Дакийского царства императором Траяном. Работа Назина не может не вызывать у меня симпатии уже в силу того, что сам я размышлял в том же направлении, хотя меня сбили со следа работы археологов, утверждавших, что прародина пражской культуры обнаружена в Полесье. Назин убедительно продемонстрировал невозможность расселения славян - пражцев в Полесье и вообще за пределами Прикарпатья.
В плане основной гипотезы исследования следует отметить, что автор все таки недостаточно знаком с новейшими работами историков-античноков, посвященных региону, хотя на выводах автора это никак не сказывается. Гораздо сложнее с тем, что касается рассуждений автора по другим вопросам. Назин считает, что группа славянских этнонимов на "-ичи" (дреговичи, кривичи, радимичи, вятичи, уличи, лютичи, ободриты/ободричи) маркирует места расселения потомков антов VI в. В этом вопросе он, некоторым образом, следует за Б. Рыбаковым. Помимо пеньковской и колочинской культуры, он отдает антам также пражскую культуру, потомков которой маркируют этнонимы на "-яне". К потомкам "словен" он относит исключительно носителей этого этнонима (словенцев, хорватов - славонцев, поморян - славонцев, словаков, ильменских словен), а также дудлебов и далеминцев-гломачей, название которых он считает эволюцией этнонима "дудлеб". В свою очередь дудлебы - это всего лишь аварское определение "словен", как венгерское "тот" или немецкое "венд". С такой категоричностью я не согласен. На мой взгляд, источники свидетельствуют о том, что под именем "славинов" в византийских источниках выступают именно носители пражской культуры. Их доминирование объясняет, почему имя "словене, славяне" стало самоназванием всех славяноязычных народов. Кроме того, источники особо отмечают, что и словене, и анты "теперь", то есть в VI в., называют себя сообразно местам проживания (-яне) и происхождения (-ичи). Археологический материал однозначно свидетельствует о поздней миграции создателей роменско-боршевской культуры (северы, радимичей, вятичей) в места их проживания с запада славянского мира и о поглощении ими местных антов. В связи с этим, трудно согласиться с гипотезой Назина о том, что вятичи ( имя которых он считает эволюцией от "венед" и "ант") - потомки волынцевцев и именьковцев. На самом деле, волынцевцы, кем бы они ни были, после бегства в страну Вятичей, представляли здесь зависимое население.
В специальных исследованиях, М. Жих продемонстрировал, что самоназванием населения, оставившего памятники именьковской культуры, было как раз "словене". В той части своего исследования, где Назин рассуждает о переселениях отдельных славянских народностей (например, полян, кривичей, ободритов, уличей) он выдвигает подчас смелые и оригинальные гипотезы, которые однако невозможно доказать. К числу таковых сомнительных предположений можно отнести гипотезу о том, что южнобалтийские лютичи - потомки уличей, бродники - потомки дакийских одобритов (само существование которых под вопросом). Сомнение у меня вызывает его локализация ядра "государства Само". В тоже время, автора привлекает малоизвестные у нас источники, например "Орозий" короля Альфреда Великого, о котором я планирую написать в ближайшем будущем. Он широко использует данные археологии, лингвистики, существенно расширив мои познания в истории отдельных славянских народов. Эту книгу нужно читать однозначно!