Правдивая история Тибо, короля барышников.
Пусть Тибо извинит меня за то, что я предам гласности его историю - историю, в которой нет ни слова выдумки. Я бы с удовольствием спросил у Тибо разрешения на публикацию, но не знаю, где его искать. Тем более, что выписан очередной ордер на его арест, так что прокуратура его тоже разыскивает. Это последняя новость, которую я слышал о нем.
Обвиняемому зачастую кажется, что судья настроен против него, хотя, на самом деле, судья должен быть беспристрастен. Мои коллеги действительно гораздо беспристрастнее большинства людей, из числа которых, увы, рекрутируется сословие обвиняемых и уж точно беспристрастнее, чем считают отдельные журналисты. Тем не менее судья олицетворяет власть, государственную машину и тому подобное, а эти таинственные анонимные институции представляются враждебными любому человеку. Предельным случаем такой враждебности является налоговая инспекция... впрочем, не будем отвлекаться.
Тибо знал, как мне кажется, что в моем лице он встретил судью, который его понимал, который понимал, что Тибо, в первую очередь, является жертвой обстоятельств. Коварная воля случая ни с кем не шутила так зло, как с ним. Я пытался помочь Тибо, но даже если бы я располагал другими, гораздо более действенными средствами, чем те, которые даны обычному судье, против мрачной и решительной воли случая я был бы бессилен.
У Тибо была (и есть, я надеюсь) французская фамилия, но мы ограничимся инициалом Ф. Звали его Теобальд, по-французски Thibault, что на Швантальской Горке - пролетарской окраине Мюнхена пятидесятых - быстро обтесалось до прозвища Тибо.
Тибо был коренным мюнхенцем несмотря на экзотические для тогдашних нравов Швантальской Горки обстоятельства своего появления на свет.
Во время войны в Мюнхен из Бельгии приехал некий месье Ф. Как известно, Бельгия была оккупирована Третьим Рейхом, и некоторые бельгийцы сотрудничали с захватчиками. Месье Ф. принадлежал, похоже, к их числу, по крайней мере, в Мюнхен он прибыл не как пленный или депортированный. Что он делал в Баварии, чем зарабатывал на жизнь, Тибо так никогда и не узнал. Ясно лишь, что месье Ф. познакомился с будущей матерью Тибо и женился на ней. Получить разрешение на бракосочетание с гражданином враждебной страны было тогда непросто. То, что бельгийское прошлое месье Ф. таит еще больше загадок, чем представлялось на первый взгляд, выяснилось уже гораздо позже.
Когда Тибо исполнилось два или три года - почти сразу после окончания войны - месье Ф. бесследно исчез. Ни Тибо, ни его мать никогда больше его не видели. Единственное наследство, которое от него осталось, имело тогда немалую ценность - подданство Бельгии - страны-победительницы - для госпожи Ф. и ее сына Тибо с Швантальской Горки. Блеск данайского дара, впрочем, оказался обманчив.
Пока Тибо ходил в школу, проблем не возникало. Но как только его мать начала подыскивать ему место ученика на какой-нибудь фабрике, зловредное иностранное гражданство немедленно напомнило о себе. Маленькие несуразицы, бюрократические препоны - вещи, которым на Швантальской Горке никогда не придавали значения - ложились кирпич к кирпичу в непреодолимую стену, перегородившую жизненный путь Тибо. Паспорт, разрешение на работу, водительские права - и для нормального-то человека выправить все эти бумаги непросто, а Тибо посылали за ними в далекую Бельгию, о местоположении которой он не имел ни малейшего понятия. Увы, изучение географии на Швантальской Горке добродетелью не считалось. С Бельгией Тибо познакомился уже позже, познакомился, но не полюбил.
Итак, Тибо не мог получить никакого приличного места. Его скудных документов хватило лишь на должность подсобного рабочего на стройке. Всё бы хорошо, но однажды в Тибо, молодом человеке, не страдающем от недостатка девичьего внимания, проснулось желание вскочить в седло мотоцикла. Он подделал права, а заодно и другие водительские документы. Обман раскрылся, и Тибо получил первую судимость. Фальшивые права, естественно, были аннулированы. Едва отсидев, Тибо ощутил жгучую потребность снова сесть за руль. Езда без прав, повторно - вторая судимость. Неприглядная сцена с нанесением побоев сотруднику полиции во время третьего ареста... Коготок, как говорится, увяз.
«Конечно», - объяснял мне потом Тибо, - «я и сам не без греха. Слишком быстро закипаю. Но какого лешего именно я должен быть бельгийцем?»
Тюремный воспитатель посоветовал Тибо озаботиться, наконец, получением немецкого гражданства. Выйдя на волю, Тибо взял быка за рога. Но ему с издевкой предъявили список его судимостей: и с такими заслугами вы хотите натурализоваться? То, что Тибо не предпринимал дальнейших попыток и погрузился в мутные воды преступного мира, было не покорностью судьбе, но и не местью, рассказывал он мне: он продолжал надеяться, да и ныне в минуты тягостных раздумий надеется, что когда-нибудь сможет вести мирную жизнь обывателя. А тогда ему надо было чем-то кормиться. На работу его не брали. Если даже какой-нибудь начальник и выказывал готовность закрыть глаза на судимости Тибо, то после описания таинственных бельгийских проблем и он опускал руки.
«Я должен поехать в Бельгию, говорили мне во всех учреждениях, господин советник», - рассказывал Тибо. - «Но подумайте сами, что мне делать в Бельгии, если я не знаю ни слова по-бельгийски.»
Он занялся барышничеством - скупкой краденого. И в этом ремесле фантазия и энергия пробивают себе дорогу. Тибо стал королем барышников. Когда я вел его судебное разбирательство, простые барышники, соратники и конкуренты, выстроились цепью вдоль коридора, ведущего в зал заседаний. Перед судом Тибо попросил свою невесту прислать ему парадно-выходной костюм (я знал об этом, так как его письма из камеры предварительного заключения проходили мою цензуру), «и бархотный жылет с вышытыми цвитами». Тибо в парадном костюме и бархатном жилете с вышитыми цветами, правая рука в наручниках, шагал в зал заседаний. «Тибо! Тибо!» - кричал строй барышников. Тибо помахал им левой рукой. Крики «Виват» не смолкали, но мне не пришлось вмешиваться - Тибо управился сам. «Заткнитесь», - прошипел он в публику, после чего воцарилась тишина.
На этом процессе Тибо обвинялся не в скупке краденого, а в правонарушении, о котором речь впереди. За скупку краденого он к тому времени уже пару раз отсидел. Даже короли порой попадаются.
«И каждый раз после окончания срока», - рассказывал Тибо, - «они высылали меня в Бельгию. А в Бельгии меня всегда сажали за вагабондаж, так там называется, когда у человека нет работы, паспорта и крыши над головой. До шести недель. Их я и получал. Знаете, господин советник, что в Бельгии до сих пор практикуются исправительные работы? В каменоломнях? Нет? А я знаю.» Потом, всегда нелегально, конечно, Тибо возвращался в Германию.
Как я уже упоминал, мне приходилось читать письма Тибо. Все письма из камеры предварительного заключения (за исключением переписки с адвокатами) проходят цензуру. Арестанты об этом прекрасно осведомлены и стараются избегать щекотливых тем. Хотя постоянно находится кто-то, считающий себя большим хитрецом. Он пытается, к примеру, сообщить между строк, что его друг на суде должен говорить то-то и то-то. Но судья это замечает, потому что судья хитрее арестанта. Те, кто хитрее судьи, не попадают в камеру предварительного заключения.
Тибо никогда не ловили на такой ерунде. Записки, с помощью которых он управлял из тюрьмы своими делами, передавались контрабандно, тюремной почтой. Барышник (как объяснил мне сам Тибо) должен постоянно держать руку на пульсе событий. Иначе конкуренты его моментально затопчут. Из «официальной» же почты Тибо - той, которая проходила цензуру - создавалось впечатление, что он - очень заботливый семьянин или, точнее, мог бы им быть.
«Знаете, господин советник юстиции», - говорил Тибо, - «мне везет, как утопленнику. Кто другой познакомится с девушкой - та приносит ребеночка. Моя же родила двойню.»
Близняшкам, двум девочкам, было тогда пять или шесть лет. Тибо давно женился бы на их матери, если бы получение необходимых для брака бумаг не наталкивалось на известные трудности. Подруга Тибо - ядреная девка, чьи широченные бедра не мешали ей неукоснительно следовать тогдашней моде, носила «хот пантс» - короткие и обтягивающие зад штанишки. «Не адевай больше тваи хотпонты, когда идеш на сведание», - просил ее как-то раз Тибо, - «я слишкам вазбуждаюс».
Годом ранее бельгийский король Бодуэн прибыл в ФРГ с официальным визитом. В его планы входило и посещение Мюнхена. Стоп! сказал себе Тибо. Стоп! Он надел свой лучший костюм и с самого раннего утра занял место напротив правительственной резиденции, в которой днем, как сообщали газеты, король Бодуэн должен внести свое имя в какую-то золотую книгу.
Когда король появился, Тибо заорал: «Ура! Ура!», благодаря своему медвежьему напору без труда смял охранный кордон, подбежал к машине и крикнул: «Величество! Величество! Я - Тибо!». На дальнейшее его не хватило. Группа полицейских на мотоциклах окружила Тибо, тот отчаянно махал руками, пытаясь пробиться поближе к королю. Последний, однако, по всей видимости, не узнал Тибо и был спешно препровожден в резиденцию. «Оставьте меня в покое», - бушевал Тибо, - «не суйтесь не в свое дело. Это - мой король! Да здравствует король!»
Согласно показаниям в полицейском протоколе (он находился в личном деле Тибо, которое я изучал перед процессом) Тибо лишь хотел попросить короля Бодуэна выдать, наконец, ему законный паспорт. Один из полицейских отделался подбитым глазом, второй - сломанным пальцем, а Тибо - полновесными шестью месяцами тюрьмы.
Вы поступили совершенно неправильно, сказал тогда прокурор, у короля всё равно нет при себе паспортов. Вам следовало бы обратиться в бельгийское консульство.
Не сразу после освобождения - и тут, наконец, мы приближаемся к проступку, за который он держал ответ передо мной - не сразу, но некоторое время спустя, когда невзгоды нелегального существования в очередной раз болезненно напомнили о себе, Тибо последовал совету прокурора. Адрес бельгийского консульства Тибо нашел в телефонном справочнике.
- Что вам угодно? - спросил привратник, глядя из своего окошечка.
- Не ваше дело, - гордо ответствовал бельгиец Тибо. - Мне нужно к консулу.
В ответ на такое, конечно, никакой привратник дверь не распахнет. Слово за слово, привратник заработал ушибы в области ребер и ссадины на шее - последние, когда Тибо пытался вытащить его из окошечка за галстук.
- Почему, - спросил я Тибо на дознании, - вы так грубо обошлись с ним? Он же лишь вежливо поинтересовался, чего вы желаете.
- А чё эта немчура зыркает и задает мне всякие вопросы, хотя бельгиец - я, а не он.
Выжав максимум из всех легальных возможностей, я приговорил Тибо к условному сроку, однако поставил непременным условием, что он урегулирует вопросы своего гражданства и будет ежемесячно докладывать мне обо всех предпринимаемых в этом отношении действиях.
Тем временем возникло подозрение - приставленный к Тибо адвокат вступил в переписку с бельгийскими властями - что до того, как оказаться в Мюнхене, отец Тибо уже состоял в браке. Это означало, что женитьба месье Ф. на матери Тибо была недействительной, следовательно, Тибо был вправе претендовать на гражданство матери, а так как брак не легитимен, у той никогда и не имелось другого гражданства кроме немецкого. Получается, Тибо вовсе не был бельгийцем.
Тибо старался прилежно выполнять поставленное мной условие, но через три-четыре месяца ему это наскучило. Безропотно сносить утомительную бюрократическую волокиту - на этом ломали зубы и люди потерпеливее, чем Тибо. К тому времени меня перевели в другой отдел, и Тибо вышел из-под моей опеки.
Впрочем, из виду я его не потерял. Но пусть то, откуда я узнал о дальнейших событиях, останется моей тайной.
Среди немногих нераскрытых похищений последнего времени выделяется дело банкира барона фон Шпеха. Оно не раскрыто еще и потому, что похищенный и отпущенный после уплаты выкупа на волю банкир принципиально уклонялся от любых контактов со следствием. Жадность барона фон Шпеха давно стала притчей во языцех не только в Мюнхене, но и далеко за его пределами. Он способен поехать в деревню в сорока километрах от города, потому что деревенский парикмахер берет на 30 пфеннигов дешевле, чем городской. Во время похорон своей жены барон фон Шпех нашел увязшую в мягкой кладбищенской земле левую галошу, и после окончания панихиды два часа вместе со своим шофером рыскал по кладбищу в надежде отыскать и правую, хотя найденная галоша была на четыре размера больше, чем нужно. Это ничего, пояснил он шоферу, её можно набить газетной бумагой - тогда она станет впору. Условием своего участия в расследовании барон фон Шпех поставил возмещение полицией уплаченной им суммы выкупа. Полиция на это, естественно, не пошла. Тогда банкир провел выкуп по статье «неудачные инвестиции», списал его с налогов и запретил беспокоить его по этому поводу.
Похитителем был Тибо.
После того, как бюрократические препоны на пути к получению гражданства показались ему непреодолимыми, он решил провернуть последнее, самое крупное, дело, заработать кучу денег и эмигрировать в Новую Зеландию («Хотя я не знаю новозеландского, но с бабками нигде не пропадешь.»)
Два молодых барышника помогали Тибо. Самым же пикантным в этой истории был способ, с помощью которого Тибо хотел вывезти деньги из ФРГ в Новую Зеландию. План был, без всякого преувеличения, гениальным, но в дело снова вмешалась коварная воля случая.
Из четырех миллионов выкупа, полученного Тибо, он отдал по паре тысяч помощникам и еще двадцать тысяч оставил себе. Остальное он похоронил, причем совершенно официально. Он купил пару поддельных документов - в том числе свидетельство о смерти, а также гроб. В фирме, предоставляющей ритуальные услуги, он заказал погребение третьего класса для Жана Ф., своего отца. Потом Тибо планировал с помощью фальшивого паспорта улететь в Новую Зеландию, а несколько месяцев спустя поручить какому-нибудь международному похоронному бюро переправить туда останки своего «отца».
Всё шло, как по маслу. Похороны были назначены на час дня. Тибо и его возлюбленная, оба в черном, приехали на кладбище. Для пущей маскировки Тибо захватил с собой погребальный венок. В час с небольшим началась панихида, но хоронили кого-то другого. В десять минут второго Тибо забеспокоился. Он бегал вдоль подготовленных к захоронению гробов взад и вперед. Гроб месье Ф. отсутствовал. Тибо отдал венок возлюбленной и направился к домику, в котором располагалось кладбищенское управление. Чиновник как раз приступил к скудной трапезе, состоявшей из крутого яйца и двух селедок.
- Извините, - сказал Тибо.
- Да. Пожалуйста, - встрепенулся чиновник.
- Будьте добры, погребение Жана Ф., то есть моего отца, - попросил Тибо.
- Жана Ф.? - переспросил чиновник, вытер два пальца об оставшийся сухим краешек селедочной упаковки и принялся листать кладбищенский журнал.
- Жан Ф.? В 13 часов.
- Но уже четверть второго, - заметил Тибо.
- И что?
- Его еще не похоронили, то есть, я хочу сказать, еще даже гроб не выставили.
- Не выставили гроб?
- Именно.
- Быть не может, - сказал чиновник. Он еще раз заглянул в журнал. - А! Вот оно что! Вы заказывали предание земле?
- Ну конечно, земле! - воскликнул Тибо.
- Печально, печально, - вздохнул чиновник и поднялся. - Ошибочка. Его внесли в список на кремацию. Для вас есть разница?
Чтобы попасть в крематорий, надо было пересечь все кладбище, выбежать из одних ворот, забежать в другие, преодолеть усеянный галькой подъем - на бегу Тибо вкратце обрисовал возлюбленной положение дел.
- Забери у меня хотя бы этот дурацкий венок, - задыхаясь, просипела возлюбленная. Дважды пришлось останавливаться из-за того, что спутница Тибо теряла туфли, еще раз Тибо сам забежал в тупик. Он ворвался в крематорий в тот самый момент, когда гроб под унылые звуки фисгармонии опускался в печь.
Сотрудник кладбища, стоящий рядом с неприметным пультом управления, протянул Тибо руку и сказал: «Мои соболезнования».
Тибо - великодушный человек, впрочем, возможно, он просто пребывал в шоке - он не придушил сотрудника. Свою возлюбленную, которая вбежала в зал минутой позже, он тоже не придушил. Хотя, как Тибо рассказывал позже моему доверенному лицу, у него было чувство, что, если он кого-нибудь придушит, то ему полегчает.
Тибо и его возлюбленная пошли вдоль кладбищенской стены к своему автомобилю. Когда Тибо начал искать в своем кармане ключ, он заметил, что все еще держит в руках венок. В ярости он зашвырнул его за стену кладбища в манере профессионального дискобола.
Нечасто бывает, чтобы родственники покойного не явились за урной с прахом. Такие урны отправляются тогда в полупустой подвал крематория. С недавнего времени там стоит урна с аккуратным печатным ярлычком: «Останки Жана Ф. из Бельгии».
(1976)
Обвиняемому зачастую кажется, что судья настроен против него, хотя, на самом деле, судья должен быть беспристрастен. Мои коллеги действительно гораздо беспристрастнее большинства людей, из числа которых, увы, рекрутируется сословие обвиняемых и уж точно беспристрастнее, чем считают отдельные журналисты. Тем не менее судья олицетворяет власть, государственную машину и тому подобное, а эти таинственные анонимные институции представляются враждебными любому человеку. Предельным случаем такой враждебности является налоговая инспекция... впрочем, не будем отвлекаться.
Тибо знал, как мне кажется, что в моем лице он встретил судью, который его понимал, который понимал, что Тибо, в первую очередь, является жертвой обстоятельств. Коварная воля случая ни с кем не шутила так зло, как с ним. Я пытался помочь Тибо, но даже если бы я располагал другими, гораздо более действенными средствами, чем те, которые даны обычному судье, против мрачной и решительной воли случая я был бы бессилен.
У Тибо была (и есть, я надеюсь) французская фамилия, но мы ограничимся инициалом Ф. Звали его Теобальд, по-французски Thibault, что на Швантальской Горке - пролетарской окраине Мюнхена пятидесятых - быстро обтесалось до прозвища Тибо.
Тибо был коренным мюнхенцем несмотря на экзотические для тогдашних нравов Швантальской Горки обстоятельства своего появления на свет.
Во время войны в Мюнхен из Бельгии приехал некий месье Ф. Как известно, Бельгия была оккупирована Третьим Рейхом, и некоторые бельгийцы сотрудничали с захватчиками. Месье Ф. принадлежал, похоже, к их числу, по крайней мере, в Мюнхен он прибыл не как пленный или депортированный. Что он делал в Баварии, чем зарабатывал на жизнь, Тибо так никогда и не узнал. Ясно лишь, что месье Ф. познакомился с будущей матерью Тибо и женился на ней. Получить разрешение на бракосочетание с гражданином враждебной страны было тогда непросто. То, что бельгийское прошлое месье Ф. таит еще больше загадок, чем представлялось на первый взгляд, выяснилось уже гораздо позже.
Когда Тибо исполнилось два или три года - почти сразу после окончания войны - месье Ф. бесследно исчез. Ни Тибо, ни его мать никогда больше его не видели. Единственное наследство, которое от него осталось, имело тогда немалую ценность - подданство Бельгии - страны-победительницы - для госпожи Ф. и ее сына Тибо с Швантальской Горки. Блеск данайского дара, впрочем, оказался обманчив.
Пока Тибо ходил в школу, проблем не возникало. Но как только его мать начала подыскивать ему место ученика на какой-нибудь фабрике, зловредное иностранное гражданство немедленно напомнило о себе. Маленькие несуразицы, бюрократические препоны - вещи, которым на Швантальской Горке никогда не придавали значения - ложились кирпич к кирпичу в непреодолимую стену, перегородившую жизненный путь Тибо. Паспорт, разрешение на работу, водительские права - и для нормального-то человека выправить все эти бумаги непросто, а Тибо посылали за ними в далекую Бельгию, о местоположении которой он не имел ни малейшего понятия. Увы, изучение географии на Швантальской Горке добродетелью не считалось. С Бельгией Тибо познакомился уже позже, познакомился, но не полюбил.
Итак, Тибо не мог получить никакого приличного места. Его скудных документов хватило лишь на должность подсобного рабочего на стройке. Всё бы хорошо, но однажды в Тибо, молодом человеке, не страдающем от недостатка девичьего внимания, проснулось желание вскочить в седло мотоцикла. Он подделал права, а заодно и другие водительские документы. Обман раскрылся, и Тибо получил первую судимость. Фальшивые права, естественно, были аннулированы. Едва отсидев, Тибо ощутил жгучую потребность снова сесть за руль. Езда без прав, повторно - вторая судимость. Неприглядная сцена с нанесением побоев сотруднику полиции во время третьего ареста... Коготок, как говорится, увяз.
«Конечно», - объяснял мне потом Тибо, - «я и сам не без греха. Слишком быстро закипаю. Но какого лешего именно я должен быть бельгийцем?»
Тюремный воспитатель посоветовал Тибо озаботиться, наконец, получением немецкого гражданства. Выйдя на волю, Тибо взял быка за рога. Но ему с издевкой предъявили список его судимостей: и с такими заслугами вы хотите натурализоваться? То, что Тибо не предпринимал дальнейших попыток и погрузился в мутные воды преступного мира, было не покорностью судьбе, но и не местью, рассказывал он мне: он продолжал надеяться, да и ныне в минуты тягостных раздумий надеется, что когда-нибудь сможет вести мирную жизнь обывателя. А тогда ему надо было чем-то кормиться. На работу его не брали. Если даже какой-нибудь начальник и выказывал готовность закрыть глаза на судимости Тибо, то после описания таинственных бельгийских проблем и он опускал руки.
«Я должен поехать в Бельгию, говорили мне во всех учреждениях, господин советник», - рассказывал Тибо. - «Но подумайте сами, что мне делать в Бельгии, если я не знаю ни слова по-бельгийски.»
Он занялся барышничеством - скупкой краденого. И в этом ремесле фантазия и энергия пробивают себе дорогу. Тибо стал королем барышников. Когда я вел его судебное разбирательство, простые барышники, соратники и конкуренты, выстроились цепью вдоль коридора, ведущего в зал заседаний. Перед судом Тибо попросил свою невесту прислать ему парадно-выходной костюм (я знал об этом, так как его письма из камеры предварительного заключения проходили мою цензуру), «и бархотный жылет с вышытыми цвитами». Тибо в парадном костюме и бархатном жилете с вышитыми цветами, правая рука в наручниках, шагал в зал заседаний. «Тибо! Тибо!» - кричал строй барышников. Тибо помахал им левой рукой. Крики «Виват» не смолкали, но мне не пришлось вмешиваться - Тибо управился сам. «Заткнитесь», - прошипел он в публику, после чего воцарилась тишина.
На этом процессе Тибо обвинялся не в скупке краденого, а в правонарушении, о котором речь впереди. За скупку краденого он к тому времени уже пару раз отсидел. Даже короли порой попадаются.
«И каждый раз после окончания срока», - рассказывал Тибо, - «они высылали меня в Бельгию. А в Бельгии меня всегда сажали за вагабондаж, так там называется, когда у человека нет работы, паспорта и крыши над головой. До шести недель. Их я и получал. Знаете, господин советник, что в Бельгии до сих пор практикуются исправительные работы? В каменоломнях? Нет? А я знаю.» Потом, всегда нелегально, конечно, Тибо возвращался в Германию.
Как я уже упоминал, мне приходилось читать письма Тибо. Все письма из камеры предварительного заключения (за исключением переписки с адвокатами) проходят цензуру. Арестанты об этом прекрасно осведомлены и стараются избегать щекотливых тем. Хотя постоянно находится кто-то, считающий себя большим хитрецом. Он пытается, к примеру, сообщить между строк, что его друг на суде должен говорить то-то и то-то. Но судья это замечает, потому что судья хитрее арестанта. Те, кто хитрее судьи, не попадают в камеру предварительного заключения.
Тибо никогда не ловили на такой ерунде. Записки, с помощью которых он управлял из тюрьмы своими делами, передавались контрабандно, тюремной почтой. Барышник (как объяснил мне сам Тибо) должен постоянно держать руку на пульсе событий. Иначе конкуренты его моментально затопчут. Из «официальной» же почты Тибо - той, которая проходила цензуру - создавалось впечатление, что он - очень заботливый семьянин или, точнее, мог бы им быть.
«Знаете, господин советник юстиции», - говорил Тибо, - «мне везет, как утопленнику. Кто другой познакомится с девушкой - та приносит ребеночка. Моя же родила двойню.»
Близняшкам, двум девочкам, было тогда пять или шесть лет. Тибо давно женился бы на их матери, если бы получение необходимых для брака бумаг не наталкивалось на известные трудности. Подруга Тибо - ядреная девка, чьи широченные бедра не мешали ей неукоснительно следовать тогдашней моде, носила «хот пантс» - короткие и обтягивающие зад штанишки. «Не адевай больше тваи хотпонты, когда идеш на сведание», - просил ее как-то раз Тибо, - «я слишкам вазбуждаюс».
Годом ранее бельгийский король Бодуэн прибыл в ФРГ с официальным визитом. В его планы входило и посещение Мюнхена. Стоп! сказал себе Тибо. Стоп! Он надел свой лучший костюм и с самого раннего утра занял место напротив правительственной резиденции, в которой днем, как сообщали газеты, король Бодуэн должен внести свое имя в какую-то золотую книгу.
Когда король появился, Тибо заорал: «Ура! Ура!», благодаря своему медвежьему напору без труда смял охранный кордон, подбежал к машине и крикнул: «Величество! Величество! Я - Тибо!». На дальнейшее его не хватило. Группа полицейских на мотоциклах окружила Тибо, тот отчаянно махал руками, пытаясь пробиться поближе к королю. Последний, однако, по всей видимости, не узнал Тибо и был спешно препровожден в резиденцию. «Оставьте меня в покое», - бушевал Тибо, - «не суйтесь не в свое дело. Это - мой король! Да здравствует король!»
Согласно показаниям в полицейском протоколе (он находился в личном деле Тибо, которое я изучал перед процессом) Тибо лишь хотел попросить короля Бодуэна выдать, наконец, ему законный паспорт. Один из полицейских отделался подбитым глазом, второй - сломанным пальцем, а Тибо - полновесными шестью месяцами тюрьмы.
Вы поступили совершенно неправильно, сказал тогда прокурор, у короля всё равно нет при себе паспортов. Вам следовало бы обратиться в бельгийское консульство.
Не сразу после освобождения - и тут, наконец, мы приближаемся к проступку, за который он держал ответ передо мной - не сразу, но некоторое время спустя, когда невзгоды нелегального существования в очередной раз болезненно напомнили о себе, Тибо последовал совету прокурора. Адрес бельгийского консульства Тибо нашел в телефонном справочнике.
- Что вам угодно? - спросил привратник, глядя из своего окошечка.
- Не ваше дело, - гордо ответствовал бельгиец Тибо. - Мне нужно к консулу.
В ответ на такое, конечно, никакой привратник дверь не распахнет. Слово за слово, привратник заработал ушибы в области ребер и ссадины на шее - последние, когда Тибо пытался вытащить его из окошечка за галстук.
- Почему, - спросил я Тибо на дознании, - вы так грубо обошлись с ним? Он же лишь вежливо поинтересовался, чего вы желаете.
- А чё эта немчура зыркает и задает мне всякие вопросы, хотя бельгиец - я, а не он.
Выжав максимум из всех легальных возможностей, я приговорил Тибо к условному сроку, однако поставил непременным условием, что он урегулирует вопросы своего гражданства и будет ежемесячно докладывать мне обо всех предпринимаемых в этом отношении действиях.
Тем временем возникло подозрение - приставленный к Тибо адвокат вступил в переписку с бельгийскими властями - что до того, как оказаться в Мюнхене, отец Тибо уже состоял в браке. Это означало, что женитьба месье Ф. на матери Тибо была недействительной, следовательно, Тибо был вправе претендовать на гражданство матери, а так как брак не легитимен, у той никогда и не имелось другого гражданства кроме немецкого. Получается, Тибо вовсе не был бельгийцем.
Тибо старался прилежно выполнять поставленное мной условие, но через три-четыре месяца ему это наскучило. Безропотно сносить утомительную бюрократическую волокиту - на этом ломали зубы и люди потерпеливее, чем Тибо. К тому времени меня перевели в другой отдел, и Тибо вышел из-под моей опеки.
Впрочем, из виду я его не потерял. Но пусть то, откуда я узнал о дальнейших событиях, останется моей тайной.
Среди немногих нераскрытых похищений последнего времени выделяется дело банкира барона фон Шпеха. Оно не раскрыто еще и потому, что похищенный и отпущенный после уплаты выкупа на волю банкир принципиально уклонялся от любых контактов со следствием. Жадность барона фон Шпеха давно стала притчей во языцех не только в Мюнхене, но и далеко за его пределами. Он способен поехать в деревню в сорока километрах от города, потому что деревенский парикмахер берет на 30 пфеннигов дешевле, чем городской. Во время похорон своей жены барон фон Шпех нашел увязшую в мягкой кладбищенской земле левую галошу, и после окончания панихиды два часа вместе со своим шофером рыскал по кладбищу в надежде отыскать и правую, хотя найденная галоша была на четыре размера больше, чем нужно. Это ничего, пояснил он шоферу, её можно набить газетной бумагой - тогда она станет впору. Условием своего участия в расследовании барон фон Шпех поставил возмещение полицией уплаченной им суммы выкупа. Полиция на это, естественно, не пошла. Тогда банкир провел выкуп по статье «неудачные инвестиции», списал его с налогов и запретил беспокоить его по этому поводу.
Похитителем был Тибо.
После того, как бюрократические препоны на пути к получению гражданства показались ему непреодолимыми, он решил провернуть последнее, самое крупное, дело, заработать кучу денег и эмигрировать в Новую Зеландию («Хотя я не знаю новозеландского, но с бабками нигде не пропадешь.»)
Два молодых барышника помогали Тибо. Самым же пикантным в этой истории был способ, с помощью которого Тибо хотел вывезти деньги из ФРГ в Новую Зеландию. План был, без всякого преувеличения, гениальным, но в дело снова вмешалась коварная воля случая.
Из четырех миллионов выкупа, полученного Тибо, он отдал по паре тысяч помощникам и еще двадцать тысяч оставил себе. Остальное он похоронил, причем совершенно официально. Он купил пару поддельных документов - в том числе свидетельство о смерти, а также гроб. В фирме, предоставляющей ритуальные услуги, он заказал погребение третьего класса для Жана Ф., своего отца. Потом Тибо планировал с помощью фальшивого паспорта улететь в Новую Зеландию, а несколько месяцев спустя поручить какому-нибудь международному похоронному бюро переправить туда останки своего «отца».
Всё шло, как по маслу. Похороны были назначены на час дня. Тибо и его возлюбленная, оба в черном, приехали на кладбище. Для пущей маскировки Тибо захватил с собой погребальный венок. В час с небольшим началась панихида, но хоронили кого-то другого. В десять минут второго Тибо забеспокоился. Он бегал вдоль подготовленных к захоронению гробов взад и вперед. Гроб месье Ф. отсутствовал. Тибо отдал венок возлюбленной и направился к домику, в котором располагалось кладбищенское управление. Чиновник как раз приступил к скудной трапезе, состоявшей из крутого яйца и двух селедок.
- Извините, - сказал Тибо.
- Да. Пожалуйста, - встрепенулся чиновник.
- Будьте добры, погребение Жана Ф., то есть моего отца, - попросил Тибо.
- Жана Ф.? - переспросил чиновник, вытер два пальца об оставшийся сухим краешек селедочной упаковки и принялся листать кладбищенский журнал.
- Жан Ф.? В 13 часов.
- Но уже четверть второго, - заметил Тибо.
- И что?
- Его еще не похоронили, то есть, я хочу сказать, еще даже гроб не выставили.
- Не выставили гроб?
- Именно.
- Быть не может, - сказал чиновник. Он еще раз заглянул в журнал. - А! Вот оно что! Вы заказывали предание земле?
- Ну конечно, земле! - воскликнул Тибо.
- Печально, печально, - вздохнул чиновник и поднялся. - Ошибочка. Его внесли в список на кремацию. Для вас есть разница?
Чтобы попасть в крематорий, надо было пересечь все кладбище, выбежать из одних ворот, забежать в другие, преодолеть усеянный галькой подъем - на бегу Тибо вкратце обрисовал возлюбленной положение дел.
- Забери у меня хотя бы этот дурацкий венок, - задыхаясь, просипела возлюбленная. Дважды пришлось останавливаться из-за того, что спутница Тибо теряла туфли, еще раз Тибо сам забежал в тупик. Он ворвался в крематорий в тот самый момент, когда гроб под унылые звуки фисгармонии опускался в печь.
Сотрудник кладбища, стоящий рядом с неприметным пультом управления, протянул Тибо руку и сказал: «Мои соболезнования».
Тибо - великодушный человек, впрочем, возможно, он просто пребывал в шоке - он не придушил сотрудника. Свою возлюбленную, которая вбежала в зал минутой позже, он тоже не придушил. Хотя, как Тибо рассказывал позже моему доверенному лицу, у него было чувство, что, если он кого-нибудь придушит, то ему полегчает.
Тибо и его возлюбленная пошли вдоль кладбищенской стены к своему автомобилю. Когда Тибо начал искать в своем кармане ключ, он заметил, что все еще держит в руках венок. В ярости он зашвырнул его за стену кладбища в манере профессионального дискобола.
Нечасто бывает, чтобы родственники покойного не явились за урной с прахом. Такие урны отправляются тогда в полупустой подвал крематория. С недавнего времени там стоит урна с аккуратным печатным ярлычком: «Останки Жана Ф. из Бельгии».
(1976)