Что носят статуи?
Понятия не имел, что такое еще возможно. Само собой, я, как любой писатель, убежден в своей значимости. Некоторые считают, что я себя переоцениваю, другие придерживается противоположного (т.е. моего) мнения. Мне кажется, что те, которые верят в мою значимость, находятся в большинстве, но это впечатление может быть обманчивым, так как с теми, кто невысокого мнения обо мне, я второй раз не заговариваю. Но как бы то ни было - того, что случилось, я и вообразить не мог.
26 октября прошлого года, аккурат после обеда, прозвенел звонок. Перед моей дверью стояли три господина. Они были не странствующими торговцами и не миссионерствующими мормонами, а комиссией, образованной советом общины моего родного городка Айхкатцельрид. Старший из них заведовал культурой и спортом там, где когда-то стояла моя колыбелька. С тех пор, как я ее покинул, я вспоминал об Айхкатцельриде не слишком часто, поэтому визит земляков стал для меня сюрпризом. Я пригласил их войти и предложил присесть за стол. Заведующий культурой и спортом (его звали доктор Кранабиттер) попросил угостить его кофе, двое других ограничились фруктовым шнапсом.
Насладившись первой чашечкой, доктор Кранабиттер поведал мне, что в долгое путешествие из Айхкатцельрида они пустились, лишь основательно поразмыслив. На родине наслышаны о моих успехах на литературном поприще, более того, в последние годы за моим творческим путем следят с неослабным интересом. Так как Айхкатцельрид не дал миру ни одного олимпийского чемпиона, игрока футбольной сборной, генерала или министра, я являюсь на сей день самым знаменитым из сынов города. К тому же в ходе реконструкции рыночной площади образовалось некрасивое пустое место напротив ратуши (между сберкассой и постоялым двором «Красный орел»). На нем решено воздвигнуть памятник мне.
Как сказано выше, я и мысли не допускал, что такое еще возможно. Члены комиссии восприняли мое удивленное молчание, как знак согласия, и доктор Кранабиттер продолжил рассказ: возведение памятника уже поручено заслуженному скульптору, выписанному из самого Мюнхена (скульптора тоже звали Кранабиттер, заведующему культурой и спортом он приходился кузеном.) Постамент с надписью уже готов. Перед изготовлением самой статуи, однако, вспомнили, что я - в отличие от многих других писателей - еще жив, и решили предоставить мне право выбора.
Доктор Кранабиттер предложил мне четыре эскиза скульптора Кранабиттера: конный Розендорфер, указующий правой рукой вперед; он же, сидящий на небольшой софе, голова в раздумьи опирается на руку; он же, шагающий вперед, держа перед собой рукописный свиток; он же без свитка, задумчиво глядящий вдаль.
- Я предпочитаю не ездить на лошади и не писать на свитках, - заметил я. - Так как софа мне категорически не нравится, остается лишь вариант номер четыре. Только, любезные господа, ответьте сами: я ношу такие брюки?
Доктор Кранабиттер, который уже спрятал три отвергнутых эскиза, озадаченно повернул к себе четвертый, переводя взгляд с рисунка на мои брюки и обратно. Два остальных члена комиссии тоже забеспокоились.
- Гм-гм, - сказал доктор Кранабиттер.
На эскизе я был обряжен в вызывающую помесь бриджей с обмотками.
- О чем только думал ваш заслуженный скульптор? - спросил я.
В голосах гостей зазвучала нотка недовольства:
- Откуда заслуженный скульптор Кранабиттер должен знать, что за брюки вы носите?
- Такие брюки не носит никто! - отрезал я. - Это вообще не брюки, это - с позволения сказать - ползунки. Или может быть сам заслуженный скульптор Кранабиттер украшает свои ноги на такой манер?
- Выходит, господин Розендорфер, вы не согласны быть запечатленным на памятнике? - вздохнул доктор Кранабиттер.
- На памятнике - согласен, но не в таких брюках!
- Какие же брюки вы желаете?
Я попросил дать мне время на размышление. Проблема выбора гардероба, объяснил я, до того момента не стояла передо мной так остро. Нетрудно догадаться, что я не способен принять решение за одну минуту.
- Хорошо, - сказал доктор Кранабиттер. - Тогда мы зайдем завтра. Мы рассчитывали уже сегодня отправиться обратно, но ничего не поделаешь. Переночуем здесь. Эти расходы фонд строительства памятника еще осилит.
Одобренный мной эскиз остался лежать на столе.
Я пришпилил его рядом с большим зеркалом моей жены и облачился в неброский фланелевый костюм, подобрав рубашку под цвет и повязав красный в клеточку галстук, после чего застыл в соответствующей позе. Зрелище меня не впечатлило. Затем я попробовал смокинг, потом - пиджак в сочетании с черной водолазкой, потом льняные летние брюки и шерстяную домашнюю кофту. Последний вариант меня удовлетворил.
Тут вернулась жена, которая обратила мое внимание на то, что, хотя шерстяная домашняя кофта крайне удобна, ее совсем необязательно выставлять на суд грядущих поколений. Заходивший недавно старьевщик, к слову, ей побрезговал.
От кофты пришлось отказаться.
- Рубашка в красную, белую и голубую полоску, во первых, тебе узка, а во-вторых, цвета всё одно не играют никакой роли. Я полагаю, памятник будет из камня или из бронзы, то есть не особенно пестрый.
Вне всяких сомнений, она была права, что несколько упростило задачу, но одновременно я осознал, что решение последней требует систематического подхода. Я поехал в город и осмотрел все памятники. При этом выяснилось, что статуи носят либо сапоги, либо сандалии. Я даже не знаю, что вызывает у меня большую антипатию: сапоги или сандалии. Сознание того, что я отлит из бронзы в сапогах или сандалиях, терзало бы меня даже после смерти. Также имелся широкий выбор головных уборов. Я сперва собирался дать увековечить себя с непокрытой головой, однако жена своевременно напомнила о голубях. В подобном украшении головы смешного мало. С другой стороны, корона или шлем для меня никак не годились.
- Ни в коем случае не клетчатую кепку, - воскликнула жена. - Попробуй шляпу.
Но шляпа мне не нравилась. Это вообще была не шляпа, а охотничий картуз, практически без полей.
- Тебе скорее пойдет широкополая фетровая, - решила жена.
Фетровые шляпы я ношу не чаще, чем сандалии.
- Тогда берет!
Ни разу в своей жизни мне не приходилось надевать берет. Берет, как головной убор, кажется мне смехотворным. В комплекте с ним, на мой взгляд, идеально смотрятся прорезиненный плащ и велосипедные брюки с зажимами для штанин.
- Пальто! - озарило мою жену. - Тогда остальная одежда не имеет значения.
Очень хорошо. Я потянулся за пальто.
- Нет, не макинтош. Он измят до неприличия - ты его совершенно изгваздал в своей машине. Возьми зимнее.
- Я ж не могу круглый год торчать там наверху в зимнем пальто. Знаешь, как жарко бывает в Айхкатцельриде. А я в зимнем пальто. Курам на смех!
- Я придумала, - сказала жена. - Но тебе не понравится.
- Что?
- Элементарно: без одежды. Вспомни Давида Микеланджело, к примеру.
- Мда, - хмыкнул я. - Как-то мне это не по душе. Стоять там нагишом. Жители Айхкатцельрида - убежденные католики.
- Да ты просто стесняешься!
- Ни капли не стесняюсь!
- Когда речь заходит о других, особенно о девушках...
- Коротко и ясно: нет. Изображать себя голым я не дам.
- Тогда в тоге.
В тоге? Преимущество в том, продолжала моя жена, что тогда лавровый венок на голове не будет казаться анахронизмом, а вот если его нацепить с костюмом...
- А кто говорил про лавровый венок? - спросил я.
- А что ты хочешь - шпагу? Как у фельдмаршала? На памятнике любого уважающего себя писателя красуется лавровый венок.
- Почему-то хочется обойтись без венка.
- К нему просто нужно привыкнуть.
- И привыкать не хочу!
- В некотором смысле заменой лавровому венку могла бы служить лира.
- Лира! - заорал я. - Да - лира, причем так. - Я принял позу метателя. - Розендорфер, швыряющий лиру в комиссию по установке памятника.
- Не стоит оскорблять людей, - утихомирила меня жена. - Ими движут благие побуждения.
Я снова успокоился. Мы еще раз вместе посмотрели на эскиз заслуженного скульптора Кранабиттера. Тут я вспомнил о памятнике Чайковскому, воздвигнутом в городе Ереване. На памятнике был изображен Сталин, слушающий музыку Чайковского. Не придумать ли и нам что-то в этом духе? К сожалению, Сталин не читал мои достойные бронзы произведения. Значит, Сталин отпадает. Кто остается? Мао? Франко? Кеннеди? Папа Иоанн?
- А обязательно политический деятель? - спросила моя жена.
- Ты права, - сказал я. - Никто не знает, слушал ли Сталин тогда Чайковского. Я предложу такой вариант: Гёте, читающий Розендорфера. Вот Гёте точно можно обрядить в тогу.
Когда на следующий день меня посетили члены комиссии, я представил на их рассмотрение кандидатуру Гёте. Гости были заметно ошарашены. Это несколько противоречит их концепции, вздохнул доктор Кранабиттер. Я почувствовал, что все отметенные было проблемы, в одно мгновение навалились на меня снова. Я рассказал о своих трудностях: о тоге, о лире и так далее. Доктор Кранабиттер рассмеялся:
- Можете не беспокоиться. Проблема давно решена: на памятнике вы одеты в национальный костюм альпийского стрелка.
Брюки до колен с лампасами, чулки, подтяжки, украшенные вышивкой, и бравая шляпа с кисточкой. Я не отважился сказать доктору Кранабиттеру в лицо, что я ни разу в жизни не надевал на себя оригинальный, но, по моим понятиям, совершенно непригодный к носке, национальный костюм альпийского стрелка. Да я в нем буду похож на клоуна.
- И ружье за плечом, - сказал доктор Кранабиттер, - это часть костюма.
Я не смог удержаться и добавил:
- А в руке флаг!
Я боялся, что доктор Кранабиттер отвесит мне затрещину, но он лишь пожал плечами:
- Если вы настаиваете... неплохая идея, по правде говоря. Кстати, вот эскиз головы будущей статуи. Работа заслуженного скульптора Кранабиттера. Мы забыли вчера вам показать. Но вы и сами знаете, как вы выглядите. Голова сработана по фотографии с обложки вашей последней книги. Скульптор добавил лишь бороду.
- А бороду зачем?
- По мнению скульптора, ваше лицо без бороды выглядит недостаточно художественно.
- Ага, - сказал я. На усы я бы еще согласился. Но с эскиза на меня смотрела какая-то мрачная рожа с всклокоченным мочалом, простирающемся до нижнего края рисунка.
- С бородой, ружьем и флагом, - сказал я, - в национальном костюме и широкополой шляпе... Вылитый Андреас Хофер1.
Вот этого мне не следовало говорить. Гости переглянулись. Следует добавить, что моя родина Айхкатцельрид лежит в Тироле. Гости переглянулись еще раз. Так в Айхкатцельриде появился памятник Андреасу Хоферу.
(1973)
1 Андреас Хофер (1767-1810) знаменитый борец за независимость Тироля.
26 октября прошлого года, аккурат после обеда, прозвенел звонок. Перед моей дверью стояли три господина. Они были не странствующими торговцами и не миссионерствующими мормонами, а комиссией, образованной советом общины моего родного городка Айхкатцельрид. Старший из них заведовал культурой и спортом там, где когда-то стояла моя колыбелька. С тех пор, как я ее покинул, я вспоминал об Айхкатцельриде не слишком часто, поэтому визит земляков стал для меня сюрпризом. Я пригласил их войти и предложил присесть за стол. Заведующий культурой и спортом (его звали доктор Кранабиттер) попросил угостить его кофе, двое других ограничились фруктовым шнапсом.
Насладившись первой чашечкой, доктор Кранабиттер поведал мне, что в долгое путешествие из Айхкатцельрида они пустились, лишь основательно поразмыслив. На родине наслышаны о моих успехах на литературном поприще, более того, в последние годы за моим творческим путем следят с неослабным интересом. Так как Айхкатцельрид не дал миру ни одного олимпийского чемпиона, игрока футбольной сборной, генерала или министра, я являюсь на сей день самым знаменитым из сынов города. К тому же в ходе реконструкции рыночной площади образовалось некрасивое пустое место напротив ратуши (между сберкассой и постоялым двором «Красный орел»). На нем решено воздвигнуть памятник мне.
Как сказано выше, я и мысли не допускал, что такое еще возможно. Члены комиссии восприняли мое удивленное молчание, как знак согласия, и доктор Кранабиттер продолжил рассказ: возведение памятника уже поручено заслуженному скульптору, выписанному из самого Мюнхена (скульптора тоже звали Кранабиттер, заведующему культурой и спортом он приходился кузеном.) Постамент с надписью уже готов. Перед изготовлением самой статуи, однако, вспомнили, что я - в отличие от многих других писателей - еще жив, и решили предоставить мне право выбора.
Доктор Кранабиттер предложил мне четыре эскиза скульптора Кранабиттера: конный Розендорфер, указующий правой рукой вперед; он же, сидящий на небольшой софе, голова в раздумьи опирается на руку; он же, шагающий вперед, держа перед собой рукописный свиток; он же без свитка, задумчиво глядящий вдаль.
- Я предпочитаю не ездить на лошади и не писать на свитках, - заметил я. - Так как софа мне категорически не нравится, остается лишь вариант номер четыре. Только, любезные господа, ответьте сами: я ношу такие брюки?
Доктор Кранабиттер, который уже спрятал три отвергнутых эскиза, озадаченно повернул к себе четвертый, переводя взгляд с рисунка на мои брюки и обратно. Два остальных члена комиссии тоже забеспокоились.
- Гм-гм, - сказал доктор Кранабиттер.
На эскизе я был обряжен в вызывающую помесь бриджей с обмотками.
- О чем только думал ваш заслуженный скульптор? - спросил я.
В голосах гостей зазвучала нотка недовольства:
- Откуда заслуженный скульптор Кранабиттер должен знать, что за брюки вы носите?
- Такие брюки не носит никто! - отрезал я. - Это вообще не брюки, это - с позволения сказать - ползунки. Или может быть сам заслуженный скульптор Кранабиттер украшает свои ноги на такой манер?
- Выходит, господин Розендорфер, вы не согласны быть запечатленным на памятнике? - вздохнул доктор Кранабиттер.
- На памятнике - согласен, но не в таких брюках!
- Какие же брюки вы желаете?
Я попросил дать мне время на размышление. Проблема выбора гардероба, объяснил я, до того момента не стояла передо мной так остро. Нетрудно догадаться, что я не способен принять решение за одну минуту.
- Хорошо, - сказал доктор Кранабиттер. - Тогда мы зайдем завтра. Мы рассчитывали уже сегодня отправиться обратно, но ничего не поделаешь. Переночуем здесь. Эти расходы фонд строительства памятника еще осилит.
Одобренный мной эскиз остался лежать на столе.
Я пришпилил его рядом с большим зеркалом моей жены и облачился в неброский фланелевый костюм, подобрав рубашку под цвет и повязав красный в клеточку галстук, после чего застыл в соответствующей позе. Зрелище меня не впечатлило. Затем я попробовал смокинг, потом - пиджак в сочетании с черной водолазкой, потом льняные летние брюки и шерстяную домашнюю кофту. Последний вариант меня удовлетворил.
Тут вернулась жена, которая обратила мое внимание на то, что, хотя шерстяная домашняя кофта крайне удобна, ее совсем необязательно выставлять на суд грядущих поколений. Заходивший недавно старьевщик, к слову, ей побрезговал.
От кофты пришлось отказаться.
- Рубашка в красную, белую и голубую полоску, во первых, тебе узка, а во-вторых, цвета всё одно не играют никакой роли. Я полагаю, памятник будет из камня или из бронзы, то есть не особенно пестрый.
Вне всяких сомнений, она была права, что несколько упростило задачу, но одновременно я осознал, что решение последней требует систематического подхода. Я поехал в город и осмотрел все памятники. При этом выяснилось, что статуи носят либо сапоги, либо сандалии. Я даже не знаю, что вызывает у меня большую антипатию: сапоги или сандалии. Сознание того, что я отлит из бронзы в сапогах или сандалиях, терзало бы меня даже после смерти. Также имелся широкий выбор головных уборов. Я сперва собирался дать увековечить себя с непокрытой головой, однако жена своевременно напомнила о голубях. В подобном украшении головы смешного мало. С другой стороны, корона или шлем для меня никак не годились.
- Ни в коем случае не клетчатую кепку, - воскликнула жена. - Попробуй шляпу.
Но шляпа мне не нравилась. Это вообще была не шляпа, а охотничий картуз, практически без полей.
- Тебе скорее пойдет широкополая фетровая, - решила жена.
Фетровые шляпы я ношу не чаще, чем сандалии.
- Тогда берет!
Ни разу в своей жизни мне не приходилось надевать берет. Берет, как головной убор, кажется мне смехотворным. В комплекте с ним, на мой взгляд, идеально смотрятся прорезиненный плащ и велосипедные брюки с зажимами для штанин.
- Пальто! - озарило мою жену. - Тогда остальная одежда не имеет значения.
Очень хорошо. Я потянулся за пальто.
- Нет, не макинтош. Он измят до неприличия - ты его совершенно изгваздал в своей машине. Возьми зимнее.
- Я ж не могу круглый год торчать там наверху в зимнем пальто. Знаешь, как жарко бывает в Айхкатцельриде. А я в зимнем пальто. Курам на смех!
- Я придумала, - сказала жена. - Но тебе не понравится.
- Что?
- Элементарно: без одежды. Вспомни Давида Микеланджело, к примеру.
- Мда, - хмыкнул я. - Как-то мне это не по душе. Стоять там нагишом. Жители Айхкатцельрида - убежденные католики.
- Да ты просто стесняешься!
- Ни капли не стесняюсь!
- Когда речь заходит о других, особенно о девушках...
- Коротко и ясно: нет. Изображать себя голым я не дам.
- Тогда в тоге.
В тоге? Преимущество в том, продолжала моя жена, что тогда лавровый венок на голове не будет казаться анахронизмом, а вот если его нацепить с костюмом...
- А кто говорил про лавровый венок? - спросил я.
- А что ты хочешь - шпагу? Как у фельдмаршала? На памятнике любого уважающего себя писателя красуется лавровый венок.
- Почему-то хочется обойтись без венка.
- К нему просто нужно привыкнуть.
- И привыкать не хочу!
- В некотором смысле заменой лавровому венку могла бы служить лира.
- Лира! - заорал я. - Да - лира, причем так. - Я принял позу метателя. - Розендорфер, швыряющий лиру в комиссию по установке памятника.
- Не стоит оскорблять людей, - утихомирила меня жена. - Ими движут благие побуждения.
Я снова успокоился. Мы еще раз вместе посмотрели на эскиз заслуженного скульптора Кранабиттера. Тут я вспомнил о памятнике Чайковскому, воздвигнутом в городе Ереване. На памятнике был изображен Сталин, слушающий музыку Чайковского. Не придумать ли и нам что-то в этом духе? К сожалению, Сталин не читал мои достойные бронзы произведения. Значит, Сталин отпадает. Кто остается? Мао? Франко? Кеннеди? Папа Иоанн?
- А обязательно политический деятель? - спросила моя жена.
- Ты права, - сказал я. - Никто не знает, слушал ли Сталин тогда Чайковского. Я предложу такой вариант: Гёте, читающий Розендорфера. Вот Гёте точно можно обрядить в тогу.
Когда на следующий день меня посетили члены комиссии, я представил на их рассмотрение кандидатуру Гёте. Гости были заметно ошарашены. Это несколько противоречит их концепции, вздохнул доктор Кранабиттер. Я почувствовал, что все отметенные было проблемы, в одно мгновение навалились на меня снова. Я рассказал о своих трудностях: о тоге, о лире и так далее. Доктор Кранабиттер рассмеялся:
- Можете не беспокоиться. Проблема давно решена: на памятнике вы одеты в национальный костюм альпийского стрелка.
Брюки до колен с лампасами, чулки, подтяжки, украшенные вышивкой, и бравая шляпа с кисточкой. Я не отважился сказать доктору Кранабиттеру в лицо, что я ни разу в жизни не надевал на себя оригинальный, но, по моим понятиям, совершенно непригодный к носке, национальный костюм альпийского стрелка. Да я в нем буду похож на клоуна.
- И ружье за плечом, - сказал доктор Кранабиттер, - это часть костюма.
Я не смог удержаться и добавил:
- А в руке флаг!
Я боялся, что доктор Кранабиттер отвесит мне затрещину, но он лишь пожал плечами:
- Если вы настаиваете... неплохая идея, по правде говоря. Кстати, вот эскиз головы будущей статуи. Работа заслуженного скульптора Кранабиттера. Мы забыли вчера вам показать. Но вы и сами знаете, как вы выглядите. Голова сработана по фотографии с обложки вашей последней книги. Скульптор добавил лишь бороду.
- А бороду зачем?
- По мнению скульптора, ваше лицо без бороды выглядит недостаточно художественно.
- Ага, - сказал я. На усы я бы еще согласился. Но с эскиза на меня смотрела какая-то мрачная рожа с всклокоченным мочалом, простирающемся до нижнего края рисунка.
- С бородой, ружьем и флагом, - сказал я, - в национальном костюме и широкополой шляпе... Вылитый Андреас Хофер1.
Вот этого мне не следовало говорить. Гости переглянулись. Следует добавить, что моя родина Айхкатцельрид лежит в Тироле. Гости переглянулись еще раз. Так в Айхкатцельриде появился памятник Андреасу Хоферу.
(1973)
1 Андреас Хофер (1767-1810) знаменитый борец за независимость Тироля.