Хватило бы мужества быть слабым (глава вторая)
У порога дома покойного Егора Максимовича двое уже поджидали ныне здравствующего Бориса Фёдоровича.
- Хату ты купил? - спросил тот, что постарше.
- Да он, он! - всунул тот, что в кепке.
- Не лезь! - огрызнулся первый, - так ты хату купил? - повторил он свой вопрос.
- Я…
Борис Фёдорович не успел проговорить ничего более, как на его ухо обрушился увесистый деревенский кулак и сбил его с ног.
- Если завтра ещё будешь здесь, спалю тебя вместе с хатой!
Двое удалились. Борис Фёдорович оправился и поплёлся в дом, держась за ухо. «Воистину, как у Христа», - ухмыльнулся он сам себе и припомнил, как в московском метро ему досталось по правому уху от столичного хама. Теперь звенело в левом от хама провинциального. «Угадай, в каком ухе у меня звенит?», - подбадривая самого себя, обратился он к образу в красном уголке избы.
- В левом, - раздался мощный мужской голос, - Харитонов только с правой хорошо бьёт. Стало быть, звенит в левом.
- Кто вы? - приготовился к худшему Борис Фёдорович. Находясь в своём доме, он оставался гостем. Перед ним стоял русский богатырь, смекалки в его лице было немного. Судя по всему, мысленно заключил Борис Фёдорович, что доселе богатырь обходился и без неё вовсе и при том хорошо себя чувствовал.
- Я - Кубышкин,- прогремел великан, - а ты артист, да?
- Н-нет, я режиссёр.
- Чего?
- Ну, я тот, кто координирует… гм, прости… направляет артистов, говорит им, что делать.
- Как председатель?
- Скорее как бригадир, - снова позволил себе улыбнуться Борис Фёдорович. Богатырь расплылся в улыбке вслед за ним.
- Возьмите меня к себе.
- Куда? - осторожно поинтересовался новосёл.
- В телевизор, - невозмутимо ответил Кубышкин.
- Да нет там ничего хорошего, парень. В деревне лучше… если, конечно, ты деревенский. А то, вон, видел, как меня встречали?! У вас так всех городских потчуют, или это на роду моём написано, чтобы ушами кулаки притягивать?! А то у меня сплошной Новый Завет: вчера по правому уху, сегодня по левому.
- Как у Христа, - радостно поспешил продемонстрировать свои знания Кубышкин, - только там по щекам, а не по ушам.
- И ты заметил? Молодец! Ну, раз по щекам, стало быть, я не Иисус.
- Не надо Бога хулить, - обиделся великан и стал походить на огромную плюшевую игрушку, которую тут же хочется обнять, - Иисус сын Божий.
- Я вовсе и не думал его хулить, парень. Только все мы сыны Божьи, а сколько из нас действительно готовы вторую щеку подставить? Вот ты готов?
- Нет, - насупился исполин и его захотелось обнять ещё больше.
- Вот такая вот абсурдная ситуация, резюмировал Борис Фёдорович, - поэтому в Бога я верю, а в людей - нет!.. Не менее абсурдная философия, не правда ли?..
Тут Борис Фёдорович заметил, что, несмотря на его усилия говорить как можно проще, Кубышкин напряжённо хлопает глазами. Режиссёр осёкся и представился:
- Меня зовут Борис Фёдорович Лумазов, а как твоё имя? Не звать же мне тебя - Кубышкин.
- Игнат.
- Слушай, Игнат, а за что меня Харитонов ударил?
- Ревнует.
- К кому?
- Он два раза обручался, и два раза городские у него невест переманивали, - по-средневолжски выговаривая «о» посочувствовал Кубышкин. - Дачники за молоком да творогом к нам приезжают, вот девки на них и вешаются. А мы для наших барышень уж и не женихи будто - что пустое место.
- Причина, конечно, веская, однако, ты же меня не бьёшь, - то ли утвердил, а то ли и спросил Борис Фёдорович. А кто второй, что с ним был, - не дожидаясь ответа продолжил Лумазов, - ну тот, в кепке?
- Это Женька Огурцов, Алёны брат. Харитонов к ней теперь сватается. А она - ни в какую. Говорит, что Витьке лишь бы жениться, а на ком - не суть важно. Лишь бы, говорит, было что пощупать.
- Уж не Витька ли бригадир твой Харитонов?
- Он самый, а вы откуда знаете?
- Да получаса не прошло, как я у председателя выпрашивал, чтобы меня к нему в помощники направили. Теперь, как я погляжу, до свадьбы Харитонова сидеть мне в клубе. Хочешь в телевизор? - обратился он к Игнату.
- Само собой, - прогрохотал Кубышкин.
- Тогда собирай труппу.
- Чего? - побагровел Игнат.
Лумазов, наоборот, побледнел, когда на секунду представил, что могло послышаться богатырю Кубышкину, и тут же поспешил объяснить доходчивее, что же на самом деле он имел в виду. Далее, он пустился в рассказы о своих намерениях поставить спектакль на базе, как он позволил себе выразиться, односельчан, чтобы легче познакомиться и сойтись со всеми.
Поговорить, как всякая творческая личность, Борис Фёдорович любил, но, за неимением адекватного слушателя, пришлось быть лаконичным. Так что, в какие-нибудь пятнадцать минут монолога он успел вложить и причину своего у нас появления, и сложность творческого процесса, и даже общий стержень своей жизненной философии. Всё это дошло до нас, когда Кубышкин, собирая труппу, с восторгом рассказывал, что режиссёр обещал взять его в телевизор. Естественно, он передал, с присущим ему простодушием, все те вышеупомянутые факты его встречи с Борисом Фёдоровичем.
Оказалось, что Борис Фёдорович, являясь одним из ведущих специалистов своей области, не мог комфортно себя чувствовать среди своих же соратников - коллег и подчинённых, то есть режиссёров и актёров. Всё это по одной простой причине: он абсолютно не умел, не любил и не хотел пользоваться локтями для достижения каких-либо целей. И вообще, избитую фразу «цель оправдывает средства» не переносил на дух. Совершенно очевидно, что среди столичных хищников пушистому кролику конкурировать немыслимо, но мир не без добрых людей. Руководствуясь лозунгом «талантам нужно помогать, бездарности пробьются сами», Бориса Фёдоровича поддерживал один из теневых, но влиятельных лидеров московского Союза Театральных Деятелей. Однако же, ничто не вечно под Луной и покровитель Бориса Фёдоровича, как это не печально, покинул наш грешный мир. После этого Борис Фёдорович проработал ещё год, лавируя, как рыбка между акулами, но, в конце концов, произошло нечто, кое Лумазов всё же не излил Кубышкину. Но то самое «нечто» оказалось каплей, переполнившей чашу его терпения, и Борис Фёдорович решил бросить всё и податься в деревню, подальше от какой-либо конкуренции. Технические детали этого предприятия заняли ещё некоторое время, на протяжении которого усиливалось его единственное желание: быть хоть как-то полезным днём и хоть чуточку уважаемым за это вечером, в компании простых, но сердечных людей.
Та встреча с Витькой Харитоновым оказалась не просто ложкой, а целым черпаком дёгтя в бочке с мёдом. Но, всё же, режиссёр, как каждый взращённый Советским Союзом человек, имел склонность верить в светлое будущее. Он верил в то, что в скором времени всё между ним и бригадиром прояснится. Он верил, что достаточно будет всего одной постановки любительского театрального коллектива деревни Мешиха при сельском клубе «Досуг», чтобы его, Бориса Фёдоровича Лумазова перестали опасаться и удостоили чести работать с ним рука об руку в поле, не соревнуясь за первенство, а дополняя друг друга. Искренне в это веря, он принялся распаковывать чемоданы.
- Хату ты купил? - спросил тот, что постарше.
- Да он, он! - всунул тот, что в кепке.
- Не лезь! - огрызнулся первый, - так ты хату купил? - повторил он свой вопрос.
- Я…
Борис Фёдорович не успел проговорить ничего более, как на его ухо обрушился увесистый деревенский кулак и сбил его с ног.
- Если завтра ещё будешь здесь, спалю тебя вместе с хатой!
Двое удалились. Борис Фёдорович оправился и поплёлся в дом, держась за ухо. «Воистину, как у Христа», - ухмыльнулся он сам себе и припомнил, как в московском метро ему досталось по правому уху от столичного хама. Теперь звенело в левом от хама провинциального. «Угадай, в каком ухе у меня звенит?», - подбадривая самого себя, обратился он к образу в красном уголке избы.
- В левом, - раздался мощный мужской голос, - Харитонов только с правой хорошо бьёт. Стало быть, звенит в левом.
- Кто вы? - приготовился к худшему Борис Фёдорович. Находясь в своём доме, он оставался гостем. Перед ним стоял русский богатырь, смекалки в его лице было немного. Судя по всему, мысленно заключил Борис Фёдорович, что доселе богатырь обходился и без неё вовсе и при том хорошо себя чувствовал.
- Я - Кубышкин,- прогремел великан, - а ты артист, да?
- Н-нет, я режиссёр.
- Чего?
- Ну, я тот, кто координирует… гм, прости… направляет артистов, говорит им, что делать.
- Как председатель?
- Скорее как бригадир, - снова позволил себе улыбнуться Борис Фёдорович. Богатырь расплылся в улыбке вслед за ним.
- Возьмите меня к себе.
- Куда? - осторожно поинтересовался новосёл.
- В телевизор, - невозмутимо ответил Кубышкин.
- Да нет там ничего хорошего, парень. В деревне лучше… если, конечно, ты деревенский. А то, вон, видел, как меня встречали?! У вас так всех городских потчуют, или это на роду моём написано, чтобы ушами кулаки притягивать?! А то у меня сплошной Новый Завет: вчера по правому уху, сегодня по левому.
- Как у Христа, - радостно поспешил продемонстрировать свои знания Кубышкин, - только там по щекам, а не по ушам.
- И ты заметил? Молодец! Ну, раз по щекам, стало быть, я не Иисус.
- Не надо Бога хулить, - обиделся великан и стал походить на огромную плюшевую игрушку, которую тут же хочется обнять, - Иисус сын Божий.
- Я вовсе и не думал его хулить, парень. Только все мы сыны Божьи, а сколько из нас действительно готовы вторую щеку подставить? Вот ты готов?
- Нет, - насупился исполин и его захотелось обнять ещё больше.
- Вот такая вот абсурдная ситуация, резюмировал Борис Фёдорович, - поэтому в Бога я верю, а в людей - нет!.. Не менее абсурдная философия, не правда ли?..
Тут Борис Фёдорович заметил, что, несмотря на его усилия говорить как можно проще, Кубышкин напряжённо хлопает глазами. Режиссёр осёкся и представился:
- Меня зовут Борис Фёдорович Лумазов, а как твоё имя? Не звать же мне тебя - Кубышкин.
- Игнат.
- Слушай, Игнат, а за что меня Харитонов ударил?
- Ревнует.
- К кому?
- Он два раза обручался, и два раза городские у него невест переманивали, - по-средневолжски выговаривая «о» посочувствовал Кубышкин. - Дачники за молоком да творогом к нам приезжают, вот девки на них и вешаются. А мы для наших барышень уж и не женихи будто - что пустое место.
- Причина, конечно, веская, однако, ты же меня не бьёшь, - то ли утвердил, а то ли и спросил Борис Фёдорович. А кто второй, что с ним был, - не дожидаясь ответа продолжил Лумазов, - ну тот, в кепке?
- Это Женька Огурцов, Алёны брат. Харитонов к ней теперь сватается. А она - ни в какую. Говорит, что Витьке лишь бы жениться, а на ком - не суть важно. Лишь бы, говорит, было что пощупать.
- Уж не Витька ли бригадир твой Харитонов?
- Он самый, а вы откуда знаете?
- Да получаса не прошло, как я у председателя выпрашивал, чтобы меня к нему в помощники направили. Теперь, как я погляжу, до свадьбы Харитонова сидеть мне в клубе. Хочешь в телевизор? - обратился он к Игнату.
- Само собой, - прогрохотал Кубышкин.
- Тогда собирай труппу.
- Чего? - побагровел Игнат.
Лумазов, наоборот, побледнел, когда на секунду представил, что могло послышаться богатырю Кубышкину, и тут же поспешил объяснить доходчивее, что же на самом деле он имел в виду. Далее, он пустился в рассказы о своих намерениях поставить спектакль на базе, как он позволил себе выразиться, односельчан, чтобы легче познакомиться и сойтись со всеми.
Поговорить, как всякая творческая личность, Борис Фёдорович любил, но, за неимением адекватного слушателя, пришлось быть лаконичным. Так что, в какие-нибудь пятнадцать минут монолога он успел вложить и причину своего у нас появления, и сложность творческого процесса, и даже общий стержень своей жизненной философии. Всё это дошло до нас, когда Кубышкин, собирая труппу, с восторгом рассказывал, что режиссёр обещал взять его в телевизор. Естественно, он передал, с присущим ему простодушием, все те вышеупомянутые факты его встречи с Борисом Фёдоровичем.
Оказалось, что Борис Фёдорович, являясь одним из ведущих специалистов своей области, не мог комфортно себя чувствовать среди своих же соратников - коллег и подчинённых, то есть режиссёров и актёров. Всё это по одной простой причине: он абсолютно не умел, не любил и не хотел пользоваться локтями для достижения каких-либо целей. И вообще, избитую фразу «цель оправдывает средства» не переносил на дух. Совершенно очевидно, что среди столичных хищников пушистому кролику конкурировать немыслимо, но мир не без добрых людей. Руководствуясь лозунгом «талантам нужно помогать, бездарности пробьются сами», Бориса Фёдоровича поддерживал один из теневых, но влиятельных лидеров московского Союза Театральных Деятелей. Однако же, ничто не вечно под Луной и покровитель Бориса Фёдоровича, как это не печально, покинул наш грешный мир. После этого Борис Фёдорович проработал ещё год, лавируя, как рыбка между акулами, но, в конце концов, произошло нечто, кое Лумазов всё же не излил Кубышкину. Но то самое «нечто» оказалось каплей, переполнившей чашу его терпения, и Борис Фёдорович решил бросить всё и податься в деревню, подальше от какой-либо конкуренции. Технические детали этого предприятия заняли ещё некоторое время, на протяжении которого усиливалось его единственное желание: быть хоть как-то полезным днём и хоть чуточку уважаемым за это вечером, в компании простых, но сердечных людей.
Та встреча с Витькой Харитоновым оказалась не просто ложкой, а целым черпаком дёгтя в бочке с мёдом. Но, всё же, режиссёр, как каждый взращённый Советским Союзом человек, имел склонность верить в светлое будущее. Он верил в то, что в скором времени всё между ним и бригадиром прояснится. Он верил, что достаточно будет всего одной постановки любительского театрального коллектива деревни Мешиха при сельском клубе «Досуг», чтобы его, Бориса Фёдоровича Лумазова перестали опасаться и удостоили чести работать с ним рука об руку в поле, не соревнуясь за первенство, а дополняя друг друга. Искренне в это веря, он принялся распаковывать чемоданы.