К АНАЛИЗУ КОНЦЕПТА «БОГ» В РЕЛИГИОЗНЫХ СОЧИНЕНИЯХ Л.Н. ТОЛСТОГО (Критика на Г. Ореханова)
Как справедливо заключал Толстой, разум человека не может не теряться при подступах к определению того, чтО есть Бог. Это и закономерно: с древности разум большинства людей настроен на субъективную перцепцию окружающей их социальной реальности, практически ВСЯКОГО сообщества людей, как выстроенного, в соответствии с атавизмами психики человека как социального животного: по принципу ИЕРАРХИИ господства / подчинения, неотделимой от преклонения перед силой и собственными суеверными фантазированиями индивида о том или ином общественном (светском или сакральном) лидере. Нечто подобное разум детей и простецов по-прежнему экстраполирует и на Небо: вымышленного Бога-личность с теми-то и такими-то положительными и полезными качествами. И непременно - ВНЕМЛЮЩЕГО, милосердного и т. д.… Торжество среди древних христиан такого полуязыческого понимания Бога было шагом вперёд в сравнении с «молчащими», не «диалоговыми» (без обмана посредничества жрецов) языческими божествами, но скоро же стало погибелью христианства как НОВОГО понимания жизни: понимания Бога человеком как того, что С НИМ, В НЁМ И ЧТО ОН САМ - пусть и в далёком будущем, в перспективе эволюции всего человечества, единения в Истине (знании) и в любви…
За несколько дней до смерти, 31 октября 1910 г., Толстой внёс в записную книжку такое многоёмкое определение Бога:
«Бог есть неограниченное всё, человек есть только ограниченное проявление Бога» (58, 234).
В записи Дневника на этот же день, продиктованной с одра смерти умирающим Львом, спасителем Христа для человечества XX, XXI и последующих веков, это христианское (хотя и не церковное, не ортодоксально-догматическое), определение расписано так:
«Бог есть то неограниченное Всё, чего человек сознаёт себя ограниченной частью. <Т.е. проявлением Бога как личности в материальном теле, в пространстве и времени. - Р. А.>
Истинно существует только Бог. Человек есть проявление Его в веществе, времени и пространстве. Чем больше проявление Бога в человеке (жизнь) соединяется в проявлениях (жизнями) других существ, тем больше он существует. Соединение этой своей жизни с жизнями других существ совершается любовью.
Бог не есть любовь, но чем больше любви, тем больше человек проявляет Бога, тем больше истинно существует» (Там же. С. 143).
И далее - последние записанные Толстым в «Дневнике для одного себя» слова, «конечный вывод мудрости земной», уничтожающий саму идею каких-либо богословий, катехизисов или церковных посредничеств “человека с Богом”:
«Бог, если мы хотим этим понятием уяснить явления жизни, то в таком понимании Бога и жизни не может быть ничего основательного и твёрдого. Это одни праздные, ни к чему не приводящие рассуждения. Бога мы познаём только через сознание Его проявления в нас. Все выводы из этого сознания и руководство жизни, основанное на нём, всегда вполне удовлетворяют человека и в познании самого Бога, и в руководстве своей жизни, основанной на этом сознании» (Там же. С. 143 - 144).
Истинное христианское понимание Бога, возвращённое миру Л.Н. Толстым, возвышается над пониманиями низшими: языческим, еврейским, церковно-христианским - своими ИМПЕРСОНАЛИСТИЧНОСТЬЮ (отсутствием «привязки» к человеческим характеристикам личности) и ПАНЕНТЕИСТИЧНОСТЬЮ, восходящими к прозрениям великих Фихте и Шеллинга. По учению панентеистов, Вселенная покоится В Боге, а всякий из Божиих миров суть эманация (способ внеакторного, постоянного проявления) и сигнификация (способ явить Себя) Бога в мире.
Элементы имперсонализма и панентеизма присутствуют и в церковном учении «православия» -- в учении об имманентности мирозданию Божественных Энергий, то есть непостижных пока для человечества эманаций высоко-материального мира.
К сожалению, вековечно эти и другие высокие прозрения церковных умов уживались… с культом «святых» (икон, осмыслявшихся рядовыми адептами вполне язычески…), мощей, и - с архаическим представлением Бога как личности земного, человеческого образа, подобия и поведения: «царь Небесный» по типу царей или патриархов еврейского народа.
Но и сам Толстой вряд ли замечал, что его прозрения к христианскому пониманию Бога бьют не только по церковным заблуждениям, но и по его собственным - спиритуалистическим. Среди неведомых пока человечеству форм бытия материй и энергий как эманаций «покоящего» в себе Вселенную единого Бога с высоким вероятием грядущее единое, космическое человечество обнаружит всё то, ради чего рвали глотки и опустошали на писанину чернильницы не один Толстой, но и тысячи возвышенных «спиритуалистических» умов.
Но такое единое в Боге, в Истине и Любви человечество - Многие В Едином - перспектива ещё СЛИШКОМ отдалённого от нас времени (хотя и о «времени», условии нашей планеты и нашего временного бытия, здесь говорить надо условно). В перспективах же последних двух тысяч лет после Христа и, вероятно, МНОГИХ после нас - нам указан не одним Христом, но всеми Божьими наставниками и пророками - путь ЛИЧНОГО единения с Внеличным (опять же - в нашем, земном понимании «личности»). Этот путь, на своём духовном опыте, описывал Лев Николаевич в записях своего Дневника.
О духовном единении с Богом:
«Стало совершенно ясно, что одно из главных, если не главное, сознание, из которого вытекают высшие нравственные состояния, это - сознание своей духовности, божественности, вследствие которой в той мере, в которой сознаешь её, нельзя ни хитрить, ни скрывать, ни бояться, ни - главное - нельзя не любить кого бы то ни было. Как практическое правило, я применяю его к себе так: как только чего-нибудь страшно, на что-нибудь досадуешь, чего-нибудь хочется, кого-нибудь не любишь, главное, чего-нибудь боишься, вспомни, кто ты, пойми, что ты - свободное всемогущее существо, и всё проходит. Становится ясно, что если чего боишься, желаешь и не можешь, то препятствие в тебе. И как только поймёшь это - сейчас свобода и всемогущество. Всякое неудовлетворение это - только сошествие с истинного пути: бьёшься о стены, прёшь туда, куда не надо. Опомнишься, станешь на путь, и опять со всеми, со Всем, с Богом. Хорошо» (31 октября 1908 г.).
О мире и о том БЛАГОМ, что в мире, как эманациях (эманации?) Бога:
1 «Встал больной. Походил. Северный, неприятный ветер. Ничего не записал, но ночью очень хорошо, ясно думал:
Бог дышит нашими жизнями и всей жизнью мира. Он и я одно и тоже. Как только понял это, так и стал Богом.
Бог дышит нами и блажен. Главное свойство Его есть благо. Он понимаем нами, как благо. Мы ищем блага - вся жизнь наша в этом искании, и
потому хотим ли мы этого или не хотим, вся жизнь наша - в искании Бога.
Если мы ищем блага себе, своему телесному "я", мы не находим его; вместо блага находим горе, зло, но наши ошибки своими последствиями самыми разнообразными ведут к благу других людей следующих поколений. Так что жизнь всех людей есть всегда искание блага и всегда достижение его, - но только при ложной жизни - блага для других людей, для всех кроме себя, при правильной жизни достигнете блага и для себя.
Если ищем Бога, находим благо. Если ищем истинного блага, находим Бога. Любовь есть только стремление к благу. Главная же основа всего - благо. И потому вернее сказать, что Бог есть благо, чем то, что Бог есть любовь» (2 октября 1910 г.).
2 « Мир не Бог, но мир есть проявление Бога. В себе я сознаю Бога, могу сознавать Его и в людях, и даже в животных; полусознаю, полуразумею Бога в растениях. В песке же, в микроскопических частицах материи и в звёздах не сознаю и не разумею Бога, но не могу не предполагать, что он проявляется и там более чутким и разумным существам, чем я» (7 сентября 1907 г.).
Тут же - в связи с проблемой смысла человеческого бытия:
«Если ты понял, что ты - Бог, проявившийся отдельно - в теле, то какая же может быть смерть для Бога? Если же ты понял это, то ты не можешь не стремиться к освобождению себя от отделённости и к соединению со Всем. Освобождение же себя от отделённости достигается только одним: любовью ко Всему и всем. Любовь же даёт лучшую радость в жизни.
«И мы знаем, что мы перешли от смерти в жизнь, если любим братьев» («Послание Иоанна»). Очень радостно, очень хорошо».
И ещё, здесь же:
«Хочется так сказать людям; сказать им:
Милые братья, зачем вы мучаете себя и других людей, зачем стараетесь переделать, улучшить жизнь людей, переделать, улучшить самих людей? Ведь ни вы, никто не можем это сделать. Стараясь переделать и улучшить жизнь людей, вы только мучаете и себя, и других людей, портите свою и чужую жизнь. Ни один человек в мире не призван к тому, чтобы исправлять других людей, и никто не может этого сделать. Всякий человек признан только к тому, чтобы исправлять, улучшать самого себя, и всякий человек и должен и может это делать. И мало того, что всякий человек может и должен это делать: истинное благо всякого человека только в этом, только в том, чтобы улучшать самого себя, возвышать в себе, как сказано в Евангелии, сына Божия. Только испытай это человек: положи все свои силы на то, чтобы жить не для своего тела, а для Бога, положи свои силы на то, чтобы увеличивать в себе любовь, и он почувствует, как радостна и легка станет жизнь его.
«Придите ко мне все труждающиеся..., возьмите иго моё на себя и научитеся от меня все, яко кроток и смирен сердцем, и найдёте покой душам вашим, ибо иго моё благо и бремя моё легко» (7 сентября 1907 г.).
«Возвышать в себе сына Божия» -- это не о догматической «ипостаси», а об истинно-человеческом в каждом человеке. И служить Богу - не то, что рабски угождать мирским людям, а - служить своему и человечества единению с Ним.
А вот - о СЛАБОСТИ человека как личности животной, грубо-материальной, и о значении МОЛИТВЫ в возвышении человеком в себе собственно-человеческого (сына Божия):
«Молитва обращается к личному Богу не потому, что Бог личен (я даже знаю наверное, что он не личен, потому что личность есть ограниченность, а Бог беспределен, а потому, что я - личное существо. У меня зелёное стёклышко на глазу, и я всё вижу зелёным, не могу не видеть мир зелёным, хотя и знаю, что он не таков» (Дневник, 30 июля 1896 г.).
О допустимости, но в то же время тщете и необходимости для человека избавления от суеверия ПРОСИТЕЛЬНЫХ молитв:
«Когда молишься Богу, хотя бы и в самой грубой, просительной форме, то совершаешь уже один первый шаг, необходимый для общения с Богом, признаёшь, что благо от Бога; ошибаешься только в том, что ожидаешь блага этого извне» (11 октября 1906 г.).
Наградой же сознательному сыну Бога - не мирское «счастье» («в мире будете иметь скорбь» -- Ин. 16: 33), а светлая радость, о которой в книге мудрых мыслей «На каждый день» Лев Николаевич пишет:
«Какая радость узнавать в себе Бога. Узнаёшь в себе свободное, разумное, любящее и потому блаженное существо» (2 августа - «Душа»).
Толстого тоже смущало маскулинное, «самцовое» местоимение ОН в отношении Бога. Он колебался в оценке Бога как ЛИЧНОСТИ, но вовсе не по заведомой, системной, непоправимой «ложности» своих о Боге рефлексий (на чём настаивает Ореханов), а - по необходимости включения в лексико-семантическое поле концепта ЛИЧНОСТИ лишь тех характеристических семем-дефинаторов данной лексемы, которые выражают исключительно ЗЕМНОЙ опыт человечества, ограничены ОПЫТОМ ОДНОЙ ПЛАНЕТЫ и нескольких тысяч лет условно-сознательной на ней жизни. Этого мало для постижения истинной ЛИЧНОСТИ БОГА.
Толстой оставался и человеком своей эпохи, и - просто человеком, заведомо ограниченным в земном бытии и не управляемых им социальных условиях:
«Самый обыкновенный упрёк людям, высказывающим свои убеждения, что они живут несогласно с ними и что поэтому убеждения их неискренни. А если подумать серьёзно, то поймёшь совершенно обратное. Разве умный человек, высказывающий убеждения, с которыми жизнь его не согласуется, может не видеть этого несогласия? Если же он всё-таки высказывает убеждения, несогласные с его жизнью, то это показывает только то, что он так искренен, что не может не высказать то, что обличает его слабость и не делает того, что делает большинство - не подгоняет свои убеждения под свою слабость» (6 октября 1910 г.).
Думается, что не одни слабости, но даже ошибки Толстого - по крайней мере, искренни и поучительны.
Кстати. Из всего сказанного нами совершенно не следует оправдания церковной выдумки о «боговоплощении» -- жизни 2 000 лет назад Бога в земном теле Иисуса Христа. Бог - это МЫ в лице далёких потомков, МНОГИЕ КАК ЕДИНО, бытийствующие в тех формах Материи и Личности, которые ещё неведомы обитателям земной планеты. Гипотеза «боговоплощения» при таком понимании излишня и даже глупа. В том смысле, в каком можно о нём говорить - воплощении Слова Божия (откровения Божьей Истины человечеству, того или иного религиозного понимания жизни) можно бы говорить и о «боговоплощении» множества великих пророков и учителей человечества - включая пророка ислама Мохаммеда и русского вероучителя Льва Толстого. Но лучше и ДОСТАТОЧНО - говорить о подвиге их веры (доверия Богу) и разума (чуткость к Истине, к восприятию Откровения), оставив в стороне мистические категории церковной догматики.
* * * * *
Выше мы привели некоторые мысли Льва Николаевича Толстого, обозначившие значительнейшие вехи на его пути Богопознания, а так же сделали вывод об ИМПЕРСОНАЛИСТИЧЕСКОМ и ПАНЕНТЕИСТИЧЕСКОМ в окказиональной (выводимой из текстов Л.Н. Толстого) семантике концепта БОГ. Теперь посмотрим, с КАКИХ позиций пытается «низринуть» это ВЫСОКОЕ понимание московский православный протоиерей, мессир Гоша Ореханов.
Сразу обратим внимание наших читателей на то, что концепт БОГ в его церковно-догматической семантике для Ореханова - один из главнейших (как и для Толстого - в семантике христианской). Оттого на соответствующих страницах книги 2016 г., как и ряде других, он - особенно, почти неприкрыто агрессивен и подл в отношении Льва Николаевича. Он пользуется мнимым “превосходством” в глазах его церковноверующих читателей проработанной и закрытой системы, каковой является православное учение о личном Боге, и относительной слабостью ОТКРЫТОЙ, самостоящейся системы высшего, имперсоналистского и панентеистического («πᾶν ἐν θεῷ» -- «всё в Боге») понимания Бога.
Фактически же слабость исповедаемой Толстым высокой истины сводится к тому, что исповедали и исповедывают её - УМНЕЙШИЕ из людей человечества, сумевшие, хоть и не в полной мере, вытрясть из своих голов балласт внушённой в детстве лжи о Боге и выйти, в соответствии с диалектикой мышления, сперва к ИМперсоналистскому Его пониманию, а затем - к ПАНЕНперсоналистскому (греч. πᾶν + ἐν + лат. реrsōnа), адекватному ПАНЕНтеизму христианской космологии. Это значит: ВСЕ И ВСЁ В ЛИЧНОСТИ, но не земной, как человек (царь, жрец, патриарх, первосвященник…). Даже святой человек - только более других ПРИБЛИЖЕН в земной жизни к состоянию такой НАД-Личности, чувствует в лучшие часы себя Ею (Богом!), но не делается Ею во всём.
Так вот: Ореханов, вдоволь покопавшись в ЛИЧНЫХ, временами совершенно интимных, не для публики, записях Дневника Льва Николаевича - кидает в толпу своих дилетантски-доверчивых читателей как откровенно неудачные суждения автора Дневника о Боге (которые сам Толстой, будто в помощь Ореханову, помечал в Дневнике нотицами: «Не то», «Не вышло» и под.), так и те, которые свидетельствуют, во-первых, о ПРЕОДОЛЕНИИ Толстым в начале XX столетия, в последние годы его земной жизни, персонализма как «ступени» отрицания церковной персоналистской догматики, а также и о ТЯЖЁЛОМ, ЕЩЁ НЕУВЕРЕННОМ ПРОРЫВЕ его около 1909-1910 гг. к пониманию ЛИЧНОСТИ Единого Во Многих как Непознанного и даже Неназываемого человеческими устами: потому что нет в языках земных людей общего слова для обозначения личностных свойств КАЧЕСТВЕННО и ГИПЕРСИСТЕМНО высших, чем известные людям по им же самим и опыту жизни на одной планете - «колыбели человечества». Языку устному и письменному - равно не хватает возможностей…
Вот почему «не выходило» в Дневнике у Льва Николаевича!
Но он - хотя бы ПЫТАЛСЯ… Для себя. И для нас.
* * * * *
Теперь - по тексту розового талмуда г-на Ореханова - иллюстрации его «методики» работы с источниками для утверждения лжи своей церкви.
Сперва мы немного заступим на «профессиональную территорию» столичного попа - в область БОГОСЛОВИЯ (в дальнейшем нам придётся «дерзить» подобным образом много чаще…).
Главная неправда Толстого в отношении концепта БОГ, по Ореханову - это как раз отрицание им церковного понимания Бога как личности - по типу личностей земных, и находящегося по отношению к человечеству - по типу племенных вожаков, патриархов или царей земных. Поп в толстоведении смело противопоставляет, как ложь истине, понимание Толстым ЗНАНИЯ БОГА как личностного (земного человека) «самопреодоления, самоотречения, преодоления себя как <низшей, животной> личности» (ради торжества в себе жизни духа и разумения, слияния своей воли с волей Бога), церковному пониманию ЗНАНИЯ БОЖЕСТВЕННОЙ ЛИЧНОСТИ (небесного Отца), выраженному в XVII-й главе Евангелия от Иоанна - самого позднейшего по написанию из канонических евангелий, и оттого самого грубо-суеверного. Из того, что это Евангелие, и весь Новый Завет, каким он дошёл до нас («не говоря уже о Ветхом Завете») «пропитаны духом богословского персонализма», которым заразилась издревле - и не желает лечиться - и его церковь, Ореханов выводит, что таковым, сугубо персоналистским, на уровне языческого и еврейского понимания, должно быть и христианское учение о Боге (Орех. - 2016. С. 196 - 199).
«Коронный» же аргумент Г. Ореханова, как это ни смешно - молитва Христа Иисуса в Гефсиманском саду, в которой он повторяет трижды: «Отче! О, если бы Ты благоволил пронести чашу сию мимо меня! Впрочем не моя воля, но Твоя да будет» (Лк. 22: 42).
В годы страданий от непонимания и злобы членов семьи и прочего своего социального окружения Толстой не просто много раз повторил эти слова, как молитву, в Дневнике (конечно же, лукавый Ореханов «не заметил» ЭТИХ цитат!), но и «процитировал» их жизнью, хотя и оборвав «на полуслове»: с 1884 г. он несколько раз пытался своей волей БЕЖАТЬ от ставших духовно чужими ему условий жизни и людей - из дома, от семьи («ПУСТЬ МИНЕТ МЕНЯ ЭТА ЧАША!»)… и снова смирялся под волю Бога… терпел. Очередное Моление о Чаше, прозвучавшее в 1910 г. много громче прежних - на весь мир! - оборвалась болезнью и смертью. Чаша, выпав, из дланей Божьего Льва, была подхвачена его любящими единомышленниками во Христе… и безжалостно растоптана только «советской» эпохой.
Это обычное состояние колебания духовных сил, трудности удержания на достигнутом высшем, всемирно-божеском, жизнепонимании, существа во плоти, продолжающего жить ещё и как низшее, страдающее, всегда отчасти и животное существо… а так же и как существо социальное, обременённое и пережитками того, что внушено в детстве, и иными ограничениями…
Теме «слияния своей воли с волей Бога» посвящено в «Круге чтения» Льва Николаевича три дня - 2 марта, 15 июля и 12 августа. Суждения самого Толстого и других мыслителей, включённые в записи этих дней, позволяют сделать вывод о ТОЧНОМ и ГЛУБОКОМ понимании Львом Николаевичем евангелий - во всяком случае, в отношении именно темы СЛИЯНИЯ с «волей Хозяина и Отца».
Например:
«Только тогда работник будет хорошо исполнять своё дело, когда он поймёт своё положение. Учение Христа завладевает человеком только тогда, когда человек ясно поймёт, что жизнь его - не его, а Того, кто дал её, и что цель жизни не в человеке, а в воле Того, кто дал её, и что поэтому надо узнать и делать её» (2 марта).
«Телесная жизнь моя подлежит страданиям и смерти, и никакие усилия мои не могут избавить меня ни от страданий, ни от смерти, Духовная же жизнь моя не подлежит ни страданиям, ни смерти. И потому спасение моё от страданий и смерти только в одном: в перенесении моего сознания в своё духовное “я”.
[…]
…не моя воля, но Твоя да будет. - Лк. 22, 42.
…но не чего я хочу, а чего Ты. - Мр. 14, 36.
…не как я хоту, но как Ты. - Мф. 26, 39» (15 июля).
«Не только избавление от бед, не только спокойствие даются слиянием своей воли с волей Бога, но этим только путём получается познание Бога и вера в бессмертие» (12 августа).
Ни о каком, навязываемом Орехановым, противопоставлении толстовского и евангельского пониманий Бога, как видим, на материале Молитвы о чаше не следует говорить. Иисус, как известно, запретил ученикам и говорить о его спасении, и защищать от пришедших с Иудой за ним посредством насилия. Ни человеческой, ни собственной НИЗШЕЙ, СЛАБОЙ, ЖИВОТНОЙ личности не подчинился Иисус, но - познанной им воле Бога. Так же и Лев.
Что же касается грубо-персоналистских «изысков» в Новом Завете, как и в Ветхом - надо помнить, что составлялись они долго, и составлялись людьми ЕВРЕЙСКОГО жизнепонимания, в центре которого - «завет» с Богом, подобный народному договору с земным правителем, царём еврейского царства (которого они и желали видеть в Божьем Христе). Надо ли через полторы с лишком тысячи лет насильно удерживать своё сознание в тисках давно отмерших схем?
Другой образчик орехановского лукавства - это использование одной из дневниковых записей младшей дочери Толстого, Александры Львовны, для иллюстрации влияния «заблуждений» отца на детей. Запись 1 января 1904 года о несогласии Саши с церковно-религиозными суевериями её тёти, Т.А. Кузминской:
«Как можно жить, совершенно не понимая Бога? У неё почти такое же понятие о Боге, как у некультурного, ничего не слыхавшего мужика или, скорее, даже бабы. Бог есть существо, которое сотворило мир, сотворило нас, к которому можно обращаться с просьбой. Она не понимает, что Бог есть любовь - понятие такое же, как зло, добро и т. п. Что Бог-любовь есть в нас, она не может понять» (Толстая А.Л. Дневники. 1903 - 1920. М., 2015. С. 28).
Ровно до этого места процитировал Александру Львовну хитрая бестия Ореханов. Конечно, не в его интересах было продолжить цитату и привести признание юной Саши в том, что И ОНА ТОЖЕ (благодаря настояниям более ортодоксальной матери) во внушаемом возрасте детства подверглась внушению обмана давно отжитого наивного авраамического персонализма, и только в более сознательном возрасте смогла НАЧАТЬ преодолевать его господство в сознании:
«Иногда и теперь, по привычке с детства, мне кажется, что Бог - это какое-то всемогущее существо, которое командует нами по каким-то своим соображениям, и что можно попросить у Него, и Он даст» (Там же. С. 29).
Толстой НЕ препятствовал такому религиозному «воспитанию» - не только по нежеланию конфликтов с Софьей Андреевной, но и по пониманию ИММАНЕНТНОСТИ такого понимания Бога умам детей и простецов, тех, в ком пока доминируют ЖИВОТНАЯ ЛИЧНОСТЬ и жизнь плоти, а не духа и разумения. Главное - что они не разочарованы, не отманены от веры ни церковниками, ни атеизмом, нигилизмом, вульгарным материализмом… Они - на истинном пути, который ТОЖЕ ЧАСТИЧНО прошёл и он сам, но прошёл дальше: от веры в персоналистские мифы о Боге - к отрицанию её в пользу постулирования умозрительно-спиритуалистских парадигм и абстрактных эманаций (Разум, Добро, Любовь), а от них - к пониманию Невыразимого, или ОЧЕНЬ ТЯЖЕЛО выразимого словами земных языков состояния Единой-Во-Многих (неведомых на Земле и высших человечества по развитию) Личности, к которой единосущно сопричастен высшей своей природой и всякий человек.
Понимал Толстой - потому что чувствовал за собой - и неизбежность регресса религиозного понимания даже зрелой личности всякого человека к тем низшим пониманиям, следы убеждённого, эмоционального исповедания которых ещё не стёрлись из того, что сейчас мы называем генетической памятью. Но эти слабости, проявляемые в древнем желании «живого Бога», Бога-«персоны», личности не отменяют истин, обретённых разумом мыслящего человека в лучшие часы его духовной и интеллектуальной жизни.
«Есть такое арабское сказание: Моисей будто бы, странствуя в пустыне, услыхал, как один пастух молился Богу. Пастух молился так: «О, Господи, как бы мне сойтись с Тобой и сделаться Твоим рабом. С какой бы радостью я обувал тебя, мыл бы твои ноги и целовал бы их, расчёсывал бы Тебе волосы, стирал бы Тебе одежду, убирал бы Твоё жилище и приносил бы Тебе молоко от моего стада. Желает Тебя моё сердце». Услыхав такие слова, Моисей рассердился на пастуха и сказал: «Ты богохульник. У Бога нет тела. Ему не нужно ни одежды, ни жилища, ни прислуги. Ты дурно говоришь». И пастух опечалился. Не мог он представить себе Бога без тела и без телесных нужд, и не мог он больше молиться и служить Богу и пришёл в отчаяние. Тогда Бог сказал Моисею: «Зачем ты отогнал от Меня верного раба Моего? У всякого человека свои мысли и свои речи. Что̀ для тебя нехорошо, то для другого хорошо; что̀ для тебя яд, то для другого мёд сладкий. Слова ничего не значат; я вижу сердце того, кто ко Мне обращается» («На каждый день» - 4 марта; 43, 124).
Ореханов со своей церковью - безмерно далёк и от веротерпимости истинного дитя Божия, и от высших пониманий Бога, с трудом выраженных на письме Толстым в Дневнике, и только в малой части - в книгах последнего года земной жизни, «На каждый день» и «Путь жизни». Именно потому его головкой «не считывается» и ответ Толстого на вопрос о «бессмертии человека как личности»:
«Толстой <в Дневнике> вынужден постоянно возвращаться к формулировкам персоналистического характера, снова их отвергая» (2016. С. 197).
Именно так. И не слабость тут христианского разумения жизни человека-Толстого, а - весьма немалая сила. Пусть и скованная ограниченностью как знаний, так и возможностей устной и письменной речи людей. Потому-то и доверил Лев Николаевич только личному Дневнику многие из своих прозрений о Боге, о смерти и бессмертии, что инсайтивно или же рефлексивно постигнутое им во время прогулок, при работах или даже во сне - НЕ УДАВАЛОСЬ АДЕКВАТНО ПЕРЕДАТЬ НА ПИСЬМЕ. Да, чаще всего, и НЕКОМУ было… и тоже очень тяжело было и передать устно. Негодник Ореханов, вдоволь «проехавшись» по Толстому из-за этой общечеловеческой слабости языка и мышления, не преминул «зацепить» и семейную драму Толстого (в причинах которой так любят обличать его религиозные убеждения - всегда в духе «сам виноват!»).
[...]
[ Сокращаю часть текста по технич. причинам. - Р. А.]
Замеченная Орехановым по Дневнику Толстого «мучительно-тревожная зависимость перед идеей вечной жизни, Бога как Личности», его «поиск смысла молитвы» (2016. С. 199) и т.д. - свидетельствуют не в пользу церковной персоналистской догматики, как желалось бы Ореханову, а, напротив, о ПРЕОДОЛЕНИИ диалектически необходимого ОТРИЦАНИЯ её Толстым, а равно и об оборванном его смертью выходе на высшую, нежели церковный лжехристианский персонализм или философский спиритуализм, ступень постижения Бога Над-Личности, мира и себя в Нём.
_________________________________