Митрополит Виталий: «Я ушёл на покой. Оставьте меня в покое!»
Священник Алексей Иванов (Северный Кипр) выложил видеозапись своей беседы с протоиереем Александром Ивашевичем (Буэнос-Айрес) по поводу трагических событий осени 2001 года. Качество видео и аудио довольно плохое, но я всё равно решил разместить у себя это видео.
Протоиерей Александр Ивашевич в частности сказал: «Владыка Виталий, окружён[ный] теми архиереями, и говорит после долгих не угроз, [а] уговариваний <...> владыка говорил с его таким характером типичным: «Я ушёл на покой. Оставьте меня в покое!». Что это значит? Это значит, что владыка действительно ушёл на покой. И он почему [сделал это]? На мой взгляд, потому, что он действительно понял, что уже не в силах бороться против этой волны, течения, которой вот толкало русло Зарубежной Церкви туда, куда он знал прекрасно, что не надо идти. И не хотел идти и не хотел вести корабль. Так что это смесь того, что произошло, добровольного решения владыки Виталия, со злобным употреблением, злоупотреблением позорным со стороны других, к сожалению, до сего дня для меня любимых архиереев, которые воспользовались этим, чтобы не ждать и дальше идти по уже принятому курсу, решению вот и изменить курс Зарубежной Церкви. Конечно, владыка в то время уже путался, забывался, повторял вещи... Ну, старость, понятно. Это понятно, конечно. Ну так или иначе, я где-то как-то не помню. В то же время, когда меня просили уже в Синоде писать об этом, я писал, как вы говорили, потому что я был очевидцем. Я эту предыдущую ночь я спал рядом с владыкой. Владыка спал на кровати, я спал на полу рядом с ним, чтобы его не покинуть. Меня просили, и он сам просил не уходить. А у него в квартире в Синоде на втором этаже я и спал там у него на полу. Я был с ним всё время. И я говорил, что вот поведение с нашей стороны, я, не исключая себя, было по отношению к владыке-митрополиту и его ухода на покой было позорным. Я его называю так: я им всем писал открыто, что был позор <...> в том, что воспользовались слабостью старца, непочётным подходом к нему. Хотели его как бы ну... Старались его обманами уговорить, чтобы он остался, на самом деле не потому, что они беспокоились о нём. Они беспокоились о том, что, не будучи между ними и в Синоде, митрополит Виталий... Тогда они понимали прекрасно, во-первых, что они теряют уже авторитет перед всеми. Потому что они потеряли первоиерарха: первоиерарх уже больше не с ними. А во-вторых, знали прекрасно, что другие будут воспользоваться личностью, тоже слабостью умственной по старости митрополита Виталия, и будут его заставлять тоже принимать решения, как бы от своего имени, совершенно тоже ненужные, чужие и полемические, если хочешь сказать, которые не помогут и не будут помогать именно вот восстановлению мира внутри Церкви нашей Зарубежной». (2:14 и далее)
«Владыка не понимал полностью, что происходит. Это, конечно, ясно и понятно. Я повторяю. Владыка уже в старости, у него уже, хотя он чуял, что что-то не то. Его окружали его всегдашние, его же архиереи, которым он уже не испытывал доверия. Это же люди, знают его лично, он их знал лично. Он всех знал. Это не чужие. Во-первых. Потом приехали за владыкой тоже свои люди, тоже люди, которых владыка знал хорошо и любил. Поэтому здесь, конечно, никто его за волосы не хватил, никто пистолет не поставил владыке. Но с этой и с этой стороны владыку стали уговаривать: «Оставайтесь», «Давайте, владыка, поехали», «Оставайтесь», «Давайте, владыка, поехали». Никто не волок владыку за руку, просто его окружали. Тогда владыку не хотели пустить на улицу для того, чтобы конечно там на улице его не уговорили сесть в машину и уехать. Тогда владыка чувствует, что его не пускают на улицу. Естественным образом, что он делает? «Почему я не могу выйти», и он вышел. На улице уже мужчина рядом, продолжает его уговаривать: «Владыка, садитесь, поехали». Здесь эти люди всё уже решили, всё совершенно. Это уже не наши, это не наш архиерей, это не наш Синод. Всё та-та-та-та и прочее-прочее-прочее. Точно все слова я уже не помню, как с ним говорили. Но и в конце концов владыка принял решение сесть в машину отца Владимира [Целищева] и уехал. Его увезли. Потом уже в Мансонвилл, в его же собственный и родной Преображенский скит в Мансонвилле. Владыка <неразборчиво> дома. Так что здесь смесь одного и другого: и давления со всех строн... И эти давления начались давно много лет тому назад в Церкви. Но раньше у владыки Виталия было совершенно и физических и умственных, я уже не говорю о духовных, сил чтобы бороться, стоять, удерживать. А здесь он уже течение сильней тебя». (7:32 и далее)
--------------
В РПЦЗ многие переругались между собой ещё в 1990-е годы по вопросу об отношении к Московскому патриархату. К концу 1990-х митрополит Виталий оставался последним иерархом в Архиерейском Синоде, жёстко настроенным против любого сближения с Москвой (напомню, Лазарь (Журбенко), Вениамин (Русаленко) и Агафангел (Пашковский) в Синод не входили). На него и ориентировались противники такого сближения, но и сторонники также признавали его своим законным первоиерархом. К этому времени митрополит Виталий был неспособен полноценно управлять Церковью, но был ещё способен подписывать документы, чем и пользовалась те, кто его окружали. Но так как его в разные моменты окружали разные люди, за его подписью выходили совершенно разные по смыслу документы. На протяжении 2000-2001 годов ситуация стремительно накалилась, и митрополит Виталий, по сути, оставался последней ниточкой, связывающей обе «партии». С отставкой митрополита Виталия эта ниточка порвалась. Раскол стал реальностью и прошёл даже через семьи.
А ещё мне вспомнились слова: «Истинно, истинно говорю тебе: когда ты был молод, то препоясывался сам и ходил, куда хотел; а когда состаришься, то прострешь руки твои, и другой препояшет тебя, и поведет, куда не хочешь». (Ин. 21:18). Сначала его увезли в Мансонвилль, откуда его пытался «спасти» его бывший викарий, епископ Михаил (Донсков). Затем совсем уже немощного митрополита не поделили партии Владимира (Целищева) и Антония (Орлова). Бедный, бедный митрополит Виталий! Он не мог даже ударить посохом по полу и повторить свои слова 2001 года: «Я ушёл на покой. Оставьте меня в покое!»...
Click to viewПротоиерей Александр Ивашевич в частности сказал: «Владыка Виталий, окружён[ный] теми архиереями, и говорит после долгих не угроз, [а] уговариваний <...> владыка говорил с его таким характером типичным: «Я ушёл на покой. Оставьте меня в покое!». Что это значит? Это значит, что владыка действительно ушёл на покой. И он почему [сделал это]? На мой взгляд, потому, что он действительно понял, что уже не в силах бороться против этой волны, течения, которой вот толкало русло Зарубежной Церкви туда, куда он знал прекрасно, что не надо идти. И не хотел идти и не хотел вести корабль. Так что это смесь того, что произошло, добровольного решения владыки Виталия, со злобным употреблением, злоупотреблением позорным со стороны других, к сожалению, до сего дня для меня любимых архиереев, которые воспользовались этим, чтобы не ждать и дальше идти по уже принятому курсу, решению вот и изменить курс Зарубежной Церкви. Конечно, владыка в то время уже путался, забывался, повторял вещи... Ну, старость, понятно. Это понятно, конечно. Ну так или иначе, я где-то как-то не помню. В то же время, когда меня просили уже в Синоде писать об этом, я писал, как вы говорили, потому что я был очевидцем. Я эту предыдущую ночь я спал рядом с владыкой. Владыка спал на кровати, я спал на полу рядом с ним, чтобы его не покинуть. Меня просили, и он сам просил не уходить. А у него в квартире в Синоде на втором этаже я и спал там у него на полу. Я был с ним всё время. И я говорил, что вот поведение с нашей стороны, я, не исключая себя, было по отношению к владыке-митрополиту и его ухода на покой было позорным. Я его называю так: я им всем писал открыто, что был позор <...> в том, что воспользовались слабостью старца, непочётным подходом к нему. Хотели его как бы ну... Старались его обманами уговорить, чтобы он остался, на самом деле не потому, что они беспокоились о нём. Они беспокоились о том, что, не будучи между ними и в Синоде, митрополит Виталий... Тогда они понимали прекрасно, во-первых, что они теряют уже авторитет перед всеми. Потому что они потеряли первоиерарха: первоиерарх уже больше не с ними. А во-вторых, знали прекрасно, что другие будут воспользоваться личностью, тоже слабостью умственной по старости митрополита Виталия, и будут его заставлять тоже принимать решения, как бы от своего имени, совершенно тоже ненужные, чужие и полемические, если хочешь сказать, которые не помогут и не будут помогать именно вот восстановлению мира внутри Церкви нашей Зарубежной». (2:14 и далее)
«Владыка не понимал полностью, что происходит. Это, конечно, ясно и понятно. Я повторяю. Владыка уже в старости, у него уже, хотя он чуял, что что-то не то. Его окружали его всегдашние, его же архиереи, которым он уже не испытывал доверия. Это же люди, знают его лично, он их знал лично. Он всех знал. Это не чужие. Во-первых. Потом приехали за владыкой тоже свои люди, тоже люди, которых владыка знал хорошо и любил. Поэтому здесь, конечно, никто его за волосы не хватил, никто пистолет не поставил владыке. Но с этой и с этой стороны владыку стали уговаривать: «Оставайтесь», «Давайте, владыка, поехали», «Оставайтесь», «Давайте, владыка, поехали». Никто не волок владыку за руку, просто его окружали. Тогда владыку не хотели пустить на улицу для того, чтобы конечно там на улице его не уговорили сесть в машину и уехать. Тогда владыка чувствует, что его не пускают на улицу. Естественным образом, что он делает? «Почему я не могу выйти», и он вышел. На улице уже мужчина рядом, продолжает его уговаривать: «Владыка, садитесь, поехали». Здесь эти люди всё уже решили, всё совершенно. Это уже не наши, это не наш архиерей, это не наш Синод. Всё та-та-та-та и прочее-прочее-прочее. Точно все слова я уже не помню, как с ним говорили. Но и в конце концов владыка принял решение сесть в машину отца Владимира [Целищева] и уехал. Его увезли. Потом уже в Мансонвилл, в его же собственный и родной Преображенский скит в Мансонвилле. Владыка <неразборчиво> дома. Так что здесь смесь одного и другого: и давления со всех строн... И эти давления начались давно много лет тому назад в Церкви. Но раньше у владыки Виталия было совершенно и физических и умственных, я уже не говорю о духовных, сил чтобы бороться, стоять, удерживать. А здесь он уже течение сильней тебя». (7:32 и далее)
--------------
В РПЦЗ многие переругались между собой ещё в 1990-е годы по вопросу об отношении к Московскому патриархату. К концу 1990-х митрополит Виталий оставался последним иерархом в Архиерейском Синоде, жёстко настроенным против любого сближения с Москвой (напомню, Лазарь (Журбенко), Вениамин (Русаленко) и Агафангел (Пашковский) в Синод не входили). На него и ориентировались противники такого сближения, но и сторонники также признавали его своим законным первоиерархом. К этому времени митрополит Виталий был неспособен полноценно управлять Церковью, но был ещё способен подписывать документы, чем и пользовалась те, кто его окружали. Но так как его в разные моменты окружали разные люди, за его подписью выходили совершенно разные по смыслу документы. На протяжении 2000-2001 годов ситуация стремительно накалилась, и митрополит Виталий, по сути, оставался последней ниточкой, связывающей обе «партии». С отставкой митрополита Виталия эта ниточка порвалась. Раскол стал реальностью и прошёл даже через семьи.
А ещё мне вспомнились слова: «Истинно, истинно говорю тебе: когда ты был молод, то препоясывался сам и ходил, куда хотел; а когда состаришься, то прострешь руки твои, и другой препояшет тебя, и поведет, куда не хочешь». (Ин. 21:18). Сначала его увезли в Мансонвилль, откуда его пытался «спасти» его бывший викарий, епископ Михаил (Донсков). Затем совсем уже немощного митрополита не поделили партии Владимира (Целищева) и Антония (Орлова). Бедный, бедный митрополит Виталий! Он не мог даже ударить посохом по полу и повторить свои слова 2001 года: «Я ушёл на покой. Оставьте меня в покое!»...