14 июля 1789 года в воспоминаниях Матье Дюма
Матье Дюма (1753-1837), будущий депутат Национального собрания, будущий политэмигрант, будущий наполеоновский генерал, был в тот день в Париже. Однотомник его воспоминаний (в моем переводе) готовится к печати в издательстве «Нестор-История», а здесь будет небольшой отрывок.
Взятие Бастилии. Эстамп революционного времени, автор неизвестен. https://www.parismuseescollections.paris.fr/fr/musee-carnavalet/oeuvres/prise-de-la-bastille-5#infos-principales
***
13 июля я возвращался к себе домой в Париж с маркизом де Ламбером. Его дом был в Сен-Жерменском предместье, а я жил в доме моего тестя на улице Тевено; мы расстались на площади Людовика XV. Париж выглядел мрачным и печальным; события предыдущего дня, ненужная и неуклюжая попытка применить силу, кавалерийские атаки на безобидную толпу в саду Тюильри и на бульварах вызвали возмущение и скорбь у всех честных граждан. Многочисленные бродяги, не принадлежащие к населению Парижа и слетевшиеся туда при начале волнений, расхаживали по разным кварталам; к ним добавлялись рабочие, бросавшие свои мастерские. Там и сям они вооружались чем попало и выкрикивали призывы к бунту; мирные жители бежали при приближении этих групп, а там, где не встречались эти буйные орды, улицы везде выглядели пустынными и необитаемыми. Когда я добрался к себе домой в квартал Сен-Дени, один из самых густонаселенных в Париже, эти разбойники в большом числе наводили там страх, стреляя из ружей в воздух.
Известно, что те картины беспорядка, которые имели место в Пале-Руаяле, Сент-Антуанском предместье и пр., вызвали у жителей справедливый и спасительный ужас, побудили к действию и их самих, и магистратов, и собрание избирателей, и привели к спонтанному формированию городского ополчения, «буржуазной милиции». Я отправился к своей семье, которая укрылась на улице Вьей Одриет в квартале Маре у моего друга генерала Пари.
На следующий день, 14 июля, я около семи часов утра поехал верхом к маркизу де Ламберу на улицу Сен-Гийом в Сен-Жерменском предместье. На Новом мосту, перед статуей Генриха IV, к шпаге которого была прицеплена новая трехцветная национальная кокарда, меня остановили. Группа женщин, занявшая место у пьедестала, продавала эти кокарды и заставляла всех проходящих их себе прицеплять.
Добравшись до дома маркиза де Ламбера, я узнал, что он находится в особняке барона де Безенваля, который командовал войсками, стоявшими лагерем на Марсовом поле; я сразу же отправился туда и был свидетелем тревоги и нерешительности собравшихся там генералов и старших офицеров. Герцог дю Шатле, командир полка французской гвардии, находился там вместе с несколькими офицерами своего полка. Я полагаю, из Версаля был только что получен приказ снимать лагерь. Тут сообщили, что большое сборище идет к Дому Инвалидов. Штаб разошелся. У моего товарища Бертье, который исполнял обязанности начальника штаба, был с собой портфель, который очень его стеснял, и мы вместе с ним пошли и закопали его в кустах в глубине сада. Через мгновение тревожный крик привлек наше внимание к тому, что делалось снаружи. Мы расстались; я опять сел на коня и собирался ехать в особняк Ламетов на улице Нортр-Дам-де-Шан.
Выезжая на бульвар, я заметил за деревьями, высаженными в шахматном порядке у Дома Инвалидов, огромную толпу, которая двигалась со стороны набережных. Впереди, увлекая толпу за собой, ехали два верховых; один из них, в ярко-красном кафтане, размахивал большим желтым флагом. Я остановился насколько можно близко к воротам в ограде, чтобы только не быть затянутым в толпу. Канониры Дома Инвалидов стояли у своих орудий с фитилями в руках, готовые открыть огонь. Граф де Сомбрёй, управитель Дома Инвалидов, с красной орденской лентой поверх мундира, стоял на парапете справа от ворот и, казалось, был готов дать сигнал стрелять. В толпе, которая приближалась бегом, на мгновение возникло замешательство; некоторые из тех, кто был в первых рядах, бросились влево, двое или трое из них укрылись под грудью моего коня, между рвом и деревьями. Огромная толпа, которая напирала на первые ряды, заставила их спрыгнуть в ров. Я не сомневался, что последует по крайней мере первый залп; но во мгновение ока толпа взобралась на откос, орудия были брошены, а ворота высажены. В то же время бОльшая часть толпы, обогнув Дом Инвалидов, бросилась на бульвар, и я услышал, как один из верховых крикнул: "К двери в пекарню! Идем за оружием!" Действительно, в церкви Дома Инвалидов был склад оружия, и его полностью разграбили. С того места, где я находился во время этого передвижения, мне становилось трудно выбраться. Я медленно двинулся обратно на бульвар; но я уже заметил, что там останавливали экипажи и выпрягали лошадей, крича, что надо отвезти пушки к Бастилии. Скоро пришла моя очередь, и я подвергся действительной опасности. Меня стащили с коня и сбросили в одну из небольших канав, прорытых между деревьями. Я быстро поднялся, схватившись за поводья своего коня, и заговорил с окружавшими меня людьми таким языком, который мог их убедить, что и я на их стороне. Некоторые из тех, кто следовал за сбросившими меня с коня, приняли мою сторону и вновь усадили меня в седло. Я проехал с ними вместе несколько шагов и, пока толпа двигалась к двери пекарни, воспользовался случаем и ускакал самым быстрым аллюром моего коня. Позади кричали: «Это предатель! Остановите его!». Вслед мне раздалось несколько ружейных выстрелов, но они не могли уже меня достать, и я добрался в особняк Ламетов.
Я переговорил со своими друзьями о тех сценах, которым только что был свидетелем, и об ужасном кризисе, который они предвещали. Это должно было, разумеется, привести к триумфу патриотической партии и расстроить планы врагов свободы, но зрелище обезумевшего народа и то, как чаяния и усилия достойных людей смешиваются с исступленными бесчинствами, повергало в печаль все благородные сердца, разжигало ненависть и справедливое негодование против дурных советников, чья гордыня и безрассудное противостояние общественному мнению привели к беспорядкам. Таковы были в тех обстоятельствах чувства моих достойных друзей, которых позднее столь несправедливо обвиняли в том, что они плели сети заговора, чтобы разжечь этот великий мятеж. Умея отличать причину и следствия великого национального движения от множества крайностей, злоупотреблений и неизбежных несчастий, они заботились лишь о средствах восстановить порядок и доверие. Они вернулись на свой пост в Национальном собрании, который стал теперь таким опасным, а я поехал к своим родным в тот дом, где они укрылись. В моем присутствии семья чувствовала себя спокойнее, и я отлучался только для того, чтобы разузнать обо всем происходящем и иметь возможность судить об этом самому.
У меня больше не было никакой другой службы, никакой должности, кроме должности генерального директора депо военных карт и планов. На это место, вакантное после смерти господина Дево, я был назначен незадолго до роспуска военного совета; обязанности требовали от меня проживать в Версале. Я готовился вернуться туда, когда меня пригласил к себе генерал Лафайет, назначенный командующим городской гвардией, которая образовалась сначала стихийно, а потом была временно узаконена собранием выборщиков Парижа. Александр Ламет предложил комитету выборщиков план организации национальной милиции - недисциплинированность и своего рода разброд в рядах полка французской гвардии делали ее создание срочно необходимым; основные положения этого плана обсуждались на совещании у генерала Лафайета, на котором присутствовали Ламет, Барнав, Дюпор и некоторые другие из главных членов Нацонального собрания. Я был туда вызван, собрал разные мнения и составил следующую записку, которую Лафайет одобрил и тут же отправил в военный комитет, заседавший в ратуше.
«Памятная записка об устроении парижской милиции.»
***
«Парижская милиция» (то есть городское ополчение), которая была создана в те дни, стала Национальной гвардией («национальная» - это не про национальность, а про то, что гвардия защищает нацию, а не правителя).
Бертье, о котором упоминает Матье Дюма - это будущий военный министр и начальник штаба при Наполеоне. И с Бертье, и с Ламетом, и с Лафайетом Дюма был знаком еще со времен войны за американскую независимость.
Про Ламетов я уже рассказывала.
Про деятельность Матье Дюма в качестве разведчика и картографа еще при Старом порядке были посты:
« Триангуляция Матье Дюма. Воспоминания разведчика - 1»
« Триангуляция Матье Дюма. Воспоминания разведчика - 2»
« Триангуляция Матье Дюма. Воспоминания разведчика - 3»
(эти отрывки в однотомник не поместились)
« Триангуляция Матье Дюма. Примечания переводчика к воспоминаниям разведчика»
« Триангуляция. Задача с видом на остров Крит (задача Матье Дюма) и картография»