Вторая маркиза (текст) - 6
Предыдущая часть закончилась на том, что удалось договориться с некой госпожой Ренар, чтобы она сходила со свидетелями в комитет по надзору. Там выдавали справку, в которой указывали приметы - рост, цвет глаз, цвет волос и т.д. - а потом уже в другом ведомстве из этой справки данные переносили в паспорт.
***
Наконец, Френель принесла мне паспорт с запиской от госпожи де Фонтене, которой она по моему поручению предлагала назвать мое имя: «Я не прошу вас, мадам, раскрыть ваш секрет; посылаю вам паспорт; теперь уже я полагаюсь на вашу сдержанность, потому что если вас арестуют на реке, я буду сильно скомпрометирована; но я надеюсь, что вы ни в коем случае не признаетесь никому, кто именно добыл вам этот паспорт.»
Старинная открытка с кадром из итальянского немого фильма «Мадам Тальен» (1916) по одноименной пьесе Викторьена Сарду. В роли Терезы Лидия Борелли (1887-1959). В этом эпизоде Тереза получает у Тальена паспорт для своего возлюбленного, монархиста Гери - персонажа полностью выдуманного, как весь сюжет пьесы Сарду. Но про паспорта - правда. https://www.flickr.com/photos/truusbobjantoo/23659591125
Френель добавила, что хозяйка поручила ей сказать мне, что она выбрала судно Бидермана, потому что на нем она отправляет в то же время одного человека, которого я, вероятно, должна знать, судя по тому, что дала ей понять Френель об обществе, в котором я жила в Париже; она ко мне его пошлет нынче же вечером, чтобы мне устроить отъезд и взять место на судне одновременно с ним. Тогда она мне сказала, что это господин де Жюмильяк. Я его мало знала, но встречала прежде повсюду; конечно, я бы его не узнала в его тогдашнем наряде, в котором не хватало лишь красного колпака - сабо, редингот и прочее тряпье, как у тех бандитов, которых мы встречали на улицах. Он перепугал всех в доме, и я думаю, что такое знакомство не составило мне большой чести; но еще более неудобно я себя чувствовала оттого, что в течение двадцати четырех часов я должна была притворяться перед господином де Жюмильяком насчет своего положения; и я вас уверяю, что я покраснела так, как если бы это было на самом деле, когда он мне сказал со всей возможной бережностью:
- Вы не боитесь отправляться в море в вашем положении? И полагаете ли вы, что вам еще хватит времени добраться до Америки?
Я так страдала от того, что так выгляжу, что насколько могла сократила его визит. Мы договорились только, что он поговорит с Бидерманом насчет места для меня и завтра мне доложит. Я умоляла госпожу Кутансо разрешить мне сказать ему правду: я не могла продолжать притворяться перед человеком, который меня знал под моим настоящим именем; и когда назавтра он снова пришел, я его встретила уже освобожденная от своего «матраса»; несмотря на наше печальное положение, я рассмеялась при виде его удивления. Он взял меня за руку и сказал:
- Я рад видеть, что мы сможем проделать путь в четыре тысячи лье без опасений за ваше здоровье.
Я объяснила ему, какая опасность грозит госпоже Кутансо, если он проговорится хоть словом. Он показался мне очарованным моим доверием; он добавил, что чувствовал себя со мной неудобно из-за этой тайной беременности.
Потом он мне сообщил, что Бидерман не хочет меня брать и надо ждать еще две недели до следующего судна, а Бидерман отплывает через два дня. Насчет него самого у него был с Бидерманом уговор уже некоторое время; тот ему сказал, что ни за что на свете не возьмет еще одного пассажира, что он потеряет весь свой груз, если его обманывают и это окажется кто-то подозрительный. Господин де Жюмильяк взял на себя пойти к госпоже де Фонтене и договориться, чтобы она добилась у Бидермана места для меня.
Госпожа де Фонтене была нездорова; однако она встала, послала немедленно за Тальеном в театр и сказала ему, что Бидерман не хочет брать на борт человека, у которого есть паспорт от него; что такое не следует терпеть; что это, очевидно, сторонник Изабо - поскольку, к счастью, эти двое представителей враждовали уже некоторое время.
Она заставила Тальена взять свой экипаж и ехать немедленно к Бидерману требовать, чтобы он взял эту самую госпожу Ренар, американку, которой он выдал паспорт. Бидерман, не испугавшись повелительного тона Тальена, сказал ему:
- Я не прошу ничего лучшего; но вы мне сейчас подпишете приказ, который мне послужит оправданием, если меня станут беспокоить.
Тальен не осмелился дать такой приказ, и господин де Жюмильяк пошел снова к моей матери сказать ей, что мне невозможно будет отплыть на этом судне.
Все спокойствие моей матери в последние три дня основывалось на радости, что я уеду с человеком очень разумным и находчивым, который более чем кто-либо другой может мне помочь выбраться из трудного положения; она пришла в такое горе, что растрогала его, и он обещал, что уедет только вместе со мной. Конечно, надо было оценить по достоинству такую жертву с его стороны: он уже давно был поставлен вне закона и прятался то в одном, то в другом городе; наконец, когда он приехал в Бордо и скрывался в одном доме в том костюме, о котором я вам говорила, он, к счастью, обнаружил, что госпожа де Фонтене дружна с одной женщиной, его давней близкой подругой.
Он вернулся ко мне и без похвальбы сказал о том, что он пообещал моей матери; он посоветовал мне пойти к госпоже Тальен под предлогом того, чтобы поблагодарить ее, сказать ей открыто, кто я такая, и вызвать у нее такое сочувствие, чтобы она полностью взяла на себя устроить проезд на судне; так мы могли бы избежать повторения отказа, с которым я только что столкнулась, что поставило бы нас в самое трудное положение.
Мы условились, что я пойду туда на следующий день, а он, со своей стороны, тоже там будет.
Дом, в котором в 1793-1794 жила Тереза (бывший Hôtel des Anglais, переименованный после революции в Hôtel Franklin в честь одного из отцов-основателей США). https://rue89bordeaux.com/2017/07/traces-de-revolution-francaise-a-bordeaux/#5
Госпожа Кутансо сходила к Френель, и мы договорились, что она придет меня встретить на улицу на некотором расстоянии от муниципалитета.
В первый раз за четыре с половиной месяца я спустилась по лестнице, по которой уже и не думала пойти иначе, как направляясь в трибунал. На мне было надето то, что двадцать лет назад называли казакином, из грубого ситца с крупным цветным узором, шерстяные чулки, сабо и круглый чепец из толстого муслина. Несмотря на это, меня узнала служанка моей матери, ходившая за покупками: это был март месяц, была ужасная грязь, а я еще не слишком хорошо умела ходить по улицам в том виде, в котором, как я полагала, меня не узнают.
Я рекомендовала Френель спросить у госпожи де Фонтене, в котором часу для меня не будет риска встретить у нее Тальена, потому что никакое на свете положение не могло побудить меня с ним встречаться. Она сочла это столь простым, что ответила, что сама уже об этом подумала, и назначила мне встречу в одиннадцать часов.
Она была в постели, и хотя она говорила, что больна, я была поражена ее красотой. Она меня приняла самым любезным образом. Я ей сразу сказала, кто я такая. Она вспомнила, что прежде видала меня, два или три года назад, во франкмасонской ложе. Я об этом уже не помнила.
Масонский символ - треугольник с отвесом - на здании в Париже (при Старом порядке там хранилась мебель для королевских дворцов, а с 1798 года размещалось министерство морского флота). https://www.science-et-vie.com/article-magazine/paris-ville-maconnique-les-10-lieux-qui-posent-question В 1789 Тереза (тогда еще де Фонтене) была принята в парижскую ложу Olympique de la Parfaite Estime, в которой состояло много представителей аристократии. Этьеннета де Лаж де Волюд, скорее всего, ни в какую ложу не вступала - в Olympique de la Parfaite Estime бывало много светских мероприятий, открытых для посетителей.
Сатирическая гравюра Алексиса Шатенье (1772-1817) «Французский народ, или режим Робеспьера» напечатана уже после термидорианского переворота 1794 года. Подпись в стихах гласит: «Напрасно я простираю руки во все стороны // Все ускользает от меня, когда мне кажется, что я уже коснулся // Это меня хотят поймать в этой игре // И полагаю, что мне тут долго придется быть ночным горшком.». В жмурки с молодым человеком играют Свобода, Равенство, Братство и Смерть (аллюзия на республиканский лозунг «Свобода, равенство, братство или смерть»). В руке у Свободы красный колпак, а у Братства - масонский треугольник с отвесом, как на картинке выше.
После множества извинений за то, что она не пришла ко мне сама и принимает меня в таком костюме, она повела себя так, будто я уже десять лет ее подруга, и с доверием, которое меня поразило, сказала мне:
- Вы видите, я больна; этот от потрясения, которое я вчера испытала.
И она весьма легкомысленным тоном добавила:
- Вы знаете, или не знаете, что я была очень близка с Сен-Фаржо, который делал всевозможные низости по отношению ко мне; однако ничто не могло меня оторвать от него. Я заказала здесь написать мой портрет для Тальена; когда он был закончен, я нашла его таким хорошим, что отправила его Сен-Фаржо. Вы знаете, как члены комитета по надзору меня ненавидят; они отлично сумели вскрыть мой пакет и завладеть ответом, с которым они пошли к Тальену. Они ему отдали это письмо, которое было - сказала она мне со смехом - достаточно ясным. Он явился сюда ко мне в полдень в таком бешенстве, что начал кашлять кровью; он стал мне угрожать, что в тот же день отправит меня на гильотину; вы себе представить не можете, в какой он был ярости. Я его выслушала совершенно спокойно; я дала ему достаточно времени, чтобы его бешенство утихло, а потом употребила весь свой ум, чтобы доказать ему, что его комитет по надзору ничего не смыслит и что это письмо ни о чем не говорит. Для начала я добилась, чтобы он мне его отдал, чтобы оно не было больше у него перед глазами.
Тогда она показала мне это письмо и стала вместе со мной насмехаться над тем, что убедила Тальена в своей полной невиновности в том, в чем ее обвиняли. Наконец, добавила она, все это произошло между полуднем и часом дня, а в шесть часов вечера комитет по надзору был арестован.
Она мне сказала, что он дорого и долго будет расплачиваться за свою злую выходку по отношению к ней.
Мы накануне узнали об этом аресте, не ведая его причины, и хотя представители внушали такой же ужас, как и комитет по надзору, однако же было приятно видеть, как одна часть злодеев преследует другую. Кроме того, поскольку многие члены этого комитета были жители Бордо, от их жестокости было еще труднее укрыться, чем от жестокости представителей, присланных из Парижа; тем более, что из двоих один любил деньги, и те, кто располагал большими деньгами, могли выкупить у него свою жизнь, а другой имел любовницу, через которую удавалось по крайней мере выманить у него кое-какие паспорта; но от комитета по надзору не было никакого спасения.
Госпожа де Фонтене велела принести письменный прибор и показала мне портрет господина де Сен-Фаржо, которого убил в день суда над королем телохранитель господин Пари.
Гравюра Анатоля Девожа с картины Жака-Луи Давида (1748-1825), изображавшей Мишеля Ле Пелетье де Сен-Фаржо (1760-1793) на смертном одре. Картину и все ее репродукции выкупила и уничтожила дочь Ле Пелетье, которая была монархисткой, в отличие от отца и дяди. Случайно уцелела единственная репродукция. https://commons.wikimedia.org/wiki/File:Lepeletier-David_1.JPG?uselang=ru Мишель Ле Пелетье де Сен-Фаржо был торжественно похоронен в Пантеоне и стал первым официальным мучеником революции (Марат был убит позже).
Зная, что герцог Орлеанский голосовал за смерть короля, господин Пари пришел поджидать его в кафе, чтобы отомстить за своего несчастного господина чудовищу, внушавшему ужас и отвращение всей вселенной. Он его ждал в этом кафе, где собиралась часть депутатов конвента. Ле Пелетье туда пришел и стал хвастаться, в оскорбительных для короля выражениях, что был одним из тех, кто голосовал за его смерть. Господин Пари не смог сдержаться и выстрелил в Ле Пелетье пулей, предназначенной герцогу Орлеанскому, со словами:
- Я, по крайней мере, отомщу одному из этих чудовищ за смерть моего несчастного господина.
Даниэль Врийдаг (1765-1822), гравер Жак-Франсуа-Жозеф Швибах. Убийство Ле Пелетье де Сен-Фаржо в ресторане Фервье (1802). https://utpictura18.univ-amu.fr/notice/14702-assassinat-pelletier-chez-restaurateur-fevrier-vrijdag-swebach На этой гравюре в руках у убийцы не пистолет, а кинжал; другие источники сообщают о шпаге. Маркиза де Лаж де Волюд пересказывает одну из версий этой истории - есть несколько других.
Человек действительно решительный производит такое впечатление, что из всех, кто был там в кафе, никто не посмел шевельнуться. Ему дали уйти; он прошел через Пале-Руаяль даже не очень торопясь, зашел к себе, чтобы взять приготовленного хорошего коня, уехал в Гавр и спрятался там. Его схватили через несколько дней, привезли в Париж и гильотинировали. Невозможно без сочувствия говорить о столь достойной восхищения энергии, вдохновленной столь благородным и трогательным чувством.
К несчастью, не нашлось сотни таких же решительных, как он, ни даже двоих. Больно это говорить, но, к стыду нашей нации, ни один из тех, кто должен был бы предвидеть ту участь, которая их потом постигла, не проявил такой отваги; эта отвага если бы и не спасла их самих, то по крайней мере отомстила бы за короля и избавила бы землю от большого числа чудовищ. По крайней мере, эти люди умерли бы с утешением, что посвятили себя своей стране; вместо этого почти все погибли, как бараны и глупцы. Мне кажется, что все они взошли на эшафот с покорностью судьбе, как наш несчастный король; но покорность судьбе - скверное расположение духа для мужчины! Потомки едва смогут поверить в это, видя в то же время черты героизма у тех же самых французов.
Я сильно отклонилась от визита к госпоже Тальен; возвращаюсь к нему. Она продолжила пересказывать мне всю свою жизнь.
- Я ведь, - сказала она мне, - чуть не стала роялисткой; если бы я полюбила человека из той партии, я бы ею стала.
И действительно, господин де Сен-Фаржо, человек, которого она более всего любила, был таким же злодеем, как и его брат.
Луи-Ролан Тренкес (1745-1799). Портрет Феликса Ле Пелетье де Сен-Фаржо (1769-1837). https://commons.wikimedia.org/wiki/File:F%C3%A9lix_le_Peltier_de_Saint_Fargeau_(1769-1837),_by_Louis-Roland_Trinquesse.jpg?uselang=fr Феликс занялся политикой после смерти своего единокровного брата Мишеля в 1793 году, а его роман с Терезой де Фонтене начался еще до революции.
,_by_Louis-Roland_Trinquesse.jpg?uselang=fr){kind=link}
Пришел господин де Жюмильяк. Госпожа де Фонтене мне сказала при нем, что она всегда хотела быть любовницей какого-нибудь короля; что ей нужны были деловые занятия и большое господство; что ее отправили из Испании потому, что Карл IV начал за ней ухаживать. Я потом узнала от вас и от всех, с кем была знакома в Мадриде, что она сильно заблуждалась или сочиняла, и что король Испании никогда не оказывал предпочтения никакой женщине - он слишком боялся своей жены.
Она нам рассказала, как она нашла средство получать известия от своего отца, который находился в тюрьме в Мадриде. Тальен хотел на ней жениться; она возразила, что ничто на свете не заставит ее пойти на этот брак без одобрения ее отца; помимо прочего, это было средство узнать, до какой степени патриоты проникли в придворные круги европейских дворов. Тальен ей сказал:
- Если дело только в этом, дайте мне ваше письмо запечатанным, и я вам даю слово, что через две или три недели вы получите ответ.
Она ему возразила, что ее отец в тюрьме, и до него невозможно будет добраться.
Франсиско Гойя (1746-1828). Портрет Франсуа (Франсиско) Кабаррюса (1752-1810), отца Терезы, написан в 1788, когда тот возглавлял созданный им банк Сан Карлос, выпускал первые в Испании бумажные деньги, затевал всевозможные проекты и вообще был в Испании главным финансистом при короле Карле III. В 1790 его обвинили в мошенничестве и посадили в тюрьму, но через два года выпустили, и он опять занимал высокие посты вплоть до 1808 года, когда Наполеон сместил короля Карла IV. https://commons.wikimedia.org/wiki/File:Francisco_Cabarr%C3%BAs.jpg Кабаррюс родился во Франции, в Байонне, но еще в молодости перебрался в Испанию и там женился.
Тальен с улыбкой ответил:
- Поверьте, для нас нет ничего невозможного.
Она продолжала:
- Я стала писать отцу; я ему говорила не только о Тальене и этом так называемом браке - я знала, что ему это не понравится. Некоторое время спустя Тальен принес мне ответ. Надо было видеть, в каком возбуждении и с каким нетерпением он ждал, когда я закончу читать, чтобы узнать свою участь; и когда я очень спокойно убрала письмо к себе в карман, он поспешно спросил, что пишет мой отец по этому поводу. Я ему ответила: «Он мне не говорит о том, что касается вас.». Я никогда ни у кого не видела такого глупого выражения лица, как у него.
Мы с господином Жюмильяком переглянулись и оба про себя подумали о том, сколько бесстыдства и необычности в том, чтобы вот так жить.
Госпожа де Фонтене мне обещала устроить проезд на другом судне, которое отплывало через десять или двенадцать дней, и полностью взять на себя все необходимые хлопоты, добавив при этом, что если она сама ко мне не приходит, то это лишь для того, чтобы не поставить меня под угрозу. Она была со мной чрезвычайно любезна, выказывая изящные манеры и хороший тон; в присутствии господина де Жюмильяка она с легкостью заговорила со мной про бандо и сказала:
- Ах, какое это было безумство с вашей стороны! Надеюсь, по крайней мере, что это вам ничего не стоило, что это были ваши бриллианты; оно действительно очень милое.
Каждую минуту приходили доложить ей о людях, которые хотели с ней поговорить; это ее выводило из терпения, и она мне говорила:
- Если бы вы знали, как мне здесь не нравится; я вынуждена видеться с обществом Тальена; у них у всех лица и манеры такие, что вы и представить себе не можете; меня забавляет насмехаться над ними; а те, кто приходит к этому часу - это несчастные, которые подвергаются преследованиям и которым я стараюсь оказать услугу; но это не весело.
Мы не знали, куда нам пойти; в комнате Френель и в прихожей было полно людей; нас спрятали в каком-то кабинете до тех пор, пока госпожа де Фонтене не выпроводила всех из проходной комнаты с одной стороны.
Я одна вернулась к госпоже Кутансо. Мы предавались надежде, которая казалась нам верной. Однако я была в тысячу раз больше беспокоилась и в тысячу раз больше пугалась малейшей опасности с тех пор, как для меня забрезжила возможность спастись; смирение со своей участью и беззаботность, с которыми я жила уже несколько месяцев, полностью меня покинули. Я смиряюсь, только когда опасность неотвратима. Мне кажется, если бы я была на месте короля, я не пренебрегла бы никаким средством выбраться из того положения, в котором он пребывал несколько лет.
Я не рассчитывала снова приходить к госпоже де Фонтене; мне не только были противны эти визиты, но признаюсь, что от всех этих ее историй и этой ее откровенности я испытывала тошноту; я не знала, как мне себя держать, когда я ее слушала. Не знаю, как получилось, что при первом моем визите она прониклась ко мне таким расположением, потому что мне кажется, что у меня все время была глупая улыбка на лице и удивленный вид, совершенно не любезный.
Через несколько дней господин де Жюмильяк пришел мне сказать, что Тальена вызвали в Париж дать отчет в Конвенте; что это дело с комитетом по надзору может дорого ему обойтись, и что госпожа де Фонтене в большом отчаянии, потому что чувствует, что это из-за нее он в такой опасности.
Я тут же вспомнила, что паспорт для госпожи Ренар до сих пор не подписан. Я чувствовала, что мне будет невозможно воспользоваться моим, если я заранее не обеспечу этой особе средство избежать тех опасностей, которым она подвергалась, позволив мне использовать ее имя. Я решила на следующий день пойти к госпоже де Фонтене. Я чувствовала весь эгоизм такого поступка в тот момент, когда она сама так огорчена и обеспокоена, но речь шла о моей жизни и жизни госпожи Ренар.
Придя, я ей наскоро объяснила свое положение; она хоть и была в слезах, написала записку Тальену, и тот подписал паспорт, уже садясь в экипаж. Она заставила меня остаться обедать; она уверила нас, что теперь, когда у нее больше не будет никакой власти, мы не рискуем ни с кем встретиться у нее дома. Это замечание с ее стороны, которое я посчитала очень обоснованным, побудило меня остаться; и действительно, оставляя в стороне все то, что ее тогдашняя связь и прошлое поведение имели в себе омерзительного, я не могла не находить ее любезной; это, кстати, было совершенно ново для меня. Меня связали с ней узы благодарности, которые не вызовут у меня желания поддерживать с ней отношения в обществе, но которые всю мою жизнь будут побуждать меня быть ей преданной всякий раз, как у нее возникнет нужда во мне.
Тальен, уезжая, послал ей сверток со своими волосами, и я не могу передать свой ужас при виде того, как она его разворачивала.
Я получила согласие от госпожи Кутансо, чтобы рассказать ей о притворстве, которое я употребила, чтобы попасть к ней в дом, и посреди своих слез и отчаяния она много смеялась, когда я, выйдя в комнату Френель, вернулась оттуда со своей обычной фигурой; я, однако, из предосторожности сказала, что госпожа Кутансо была обманута, как и все в доме.
Она продолжила рассказывать мне свои истории; как раз за обедом она мне сказала:
- Вы, женщины с чувствами и высокими принципами, вы обо мне очень плохого мнения; но я буду утверждать, и подтвержу, когда будет угодно, что я сделала гораздо больше добра, чем вы; потому что вот уже несколько месяцев я не ложилась спать, не спасши чью-нибудь жизнь; в то время как вы, с вашим роялизмом и вашими романтическими чувствами, скажите на милость, на что вы полезны?
Мы оставались у нее часть вечера.
***
Предыдущие части и комментарии можно посмотреть по ссылкам из списка
Про волосы в качестве сувенира см. « Забытые вещи - 10. Сувениры»
И еще немного про Терезу. Последний раз она вышла замуж в 1805 году за принца де Шимэ и в этом браке прожила три десятка лет, родив троих детей. Они с мужем любили оперу, устроили в имении театр, приглашали туда оперные труппы. Их потомки, судя по всему, унаследовали способности и любовь к музыке. Самая известная в этом отношении - внучка Терезы Мари-Клотильда-Элизабет Луиза де Рике, в замужестве графиня де Мерси-Аржанто. Луиза де Мерси-Аржанто (1837-1890) была выдающейся пианисткой и даже, как теперь сказали бы, композиторкой. В 1880-х она заинтересовалась русской музыкой, выучила русский язык, переводила с русского тексты вокальных произведений русских композиторов, устраивала в Бельгии их концерты. Композиторы «Могучей кучки» посвящали ей свои произведения.
Луиза де Мерси-Аржанто. «Старинная песня» для сопрано и фортепиано на слова Виктора Гюго. https://www.youtube.com/watch?v=_d2keVZuItk
Александр Бородин. Маленькая сюита для фортепиано (посвящение графине Луизе де Мерси-Аржанто). Исполняет Святослав Рихтер. https://www.youtube.com/watch?v=sVzIAX-MmWA
Илья Ефимович Репин. Портрет пианистки графини Луизы де Мерси-Аржанто (1890) https://commons.wikimedia.org/wiki/File:Comtesse_de_Mercy-Argenteau_by_Repin.jpg Портрет написан незадолго до ее смерти - она умерла в Петербурге.
