Иэн Бэнкс. Переход. Перевод. 9 (2)
(продолжение)
Транзиционарный
В Асферхе, Калбефракс, проводился семилетний Фестиваль смерти, и Центральный Совет Транзиционарного Офиса организовал особо экстравагантную вечеринку и бал, дабы отметить как официальное культурное событие, так и очередное расширение и перестройство Совета.
Гости прибывали по специально построенной узкоколейной железной дороге, которая петляла вокруг перекрытого центра города, собирая приглашенных, добиравшихся на своем транспорте до временных станций - укомплектованных слугами, переодетыми гулями, - разбросанных по периферии оцепленной территории. Пути освещались длинными, чадящими дымом факелами и полыхающими жаровнями, подвешенными на виселицах и выполненными в виде стародавних придорожных мученических клетей, сквозь дым и языки пламени внутри которых проступали скелеты заморенных еретиков.
От Конечного Вокзала, станции, - казалось, та была полностью сделана из костей динозавров, - куда прибывали гости, через парк перед входом в Большой зал университета был проложен широкий ров. Под водой была протянута система труб, доставлявших болотные газы и горючие масла на поверхность, где те зажигались или разрывались плавучими комками горючих тряпок, внутри которых были сокрыты часовые механизмы, заставлявшие их подергиваться и двигаться, и придававшие им тем самым на краткое время сходство с людьми.
Гости следовали по мосту, огибавшему эту пустыню спорадических пожаров, и, минуя возведенный по случаю торжества тускло освещенный тоннель, стены которого были сложены из почерневшего от сажи камня, входили в Большой зал. Огромные железные двери со скрипом отворились, впуская гостей в обширную высокую котловину с круто изогнутыми стенами, у подножия которой лежал очередной, практически кольцеобразный, ров, заполненный водой, источавшей отвратительные миазмы. За мостом впереди высилась стена, возведенная из чего-то, напоминавшего сланец, по ее гладкой поверхности, шедшей слегка под углом, быстрыми бурлящими каскадами неслась вода. Там, где можно было ожидать увидеть проход дальше, виднелась только стена этой воды и больше ничего.
Впуская очередную группу из примерно двух дюжин гостей, огромные железные двери захлопывались, заставляя их нервно озираться в поисках выхода. Тут же, в двадцати метрах над ними, по всей верхушке огромной котловины, в ловушке которой они очутились, загорались всполохи пламени, а маленький мостик, которым они прибыли сюда из тоннеля, быстро оттягивался назад, с лязгающим эхом врезаясь в изъеденную ржавчиной поверхность дверей.
Пылающие масла стремительно распространялись по навесной стене котловины, и начинали растекаться по поверхности воды у подножия, медленно подползая к маленькому сухому каменистому островку в ее центре, на котором собралась перепуганная кучка приглашенных, уже задававшихся вопросами, не случилось ли чего с одним из всевозможных механизмов, - на несколько месяцев, пока те устанавливались, большая часть университета была закрыта, и ходили слухи о перерасходах денежных средств, технических проблемах, проектных задержках и панике в последнюю минуту, - или все это было одним чудовищно сложным и запутанным заговором, адресованным в их сторону лично, и их ждало наказание за некое реальное, преувеличенное, а то и полностью вымышленное преступление.
Лишь когда гости, ощущавшие пугающее дыхание огненного жара, начинали искренне опасаться не только за костюмы, но и за собственную жизнь, в покрытой льющейся водой высокой сланцевой стене впереди возникала вертикальная трещина, которая оказывалась парой огромных дверей. С сокрушающей неповоротливостью те принимались отворяться, в то время как в неослабевающем бремени воды, сбегавшей по стене, вниз опускался широкий каменный язык, образовывавший мост через стягивавшуюся вокруг приглашенных петлю огня.
Одетые призраками и ожившими мертвецами слуги - у некоторых из них на всякий случай уже были заготовлены огнетушители - звали уже успокоившихся и развеселившихся приглашенных по мосту вглубь еще одного темного тоннеля, который вел мимо почти разочаровывающих своей обыденностью гардеробов и уборных в основную часть Большого зала, где под обширным черным шатром крыши, усыпанной собравшимися в созвездия в вышине далекими огоньками, ожидался бал.
В нескольких минутах ходьбы по коридору, выложенному собранными в катакомбах по всему континенту черепами, в другом, чуть меньшем зале, стояли круглые бары с напитками, едой, наркотиками и принадлежностями для курения, среди которых перемещались люди, двигаясь, точно магнитные частицы, рикошетящие в какой-то колоссальной игре. Далее путь вел вверх по широким ступеням, превращенным в крутой слаломный склон скученными волнами античных погребальных урн, и приводил к большому пространству под Куполом Туманов.
Оно было водонепроницаемым и заполненным небольшим искусственным водоемом в метр глубиной; круглым озером свыше ста метров в поперечнике, которое было покрыто плавучими ароматными растениями и усыпано крошечными островками с множеством еды и звенящими винными фонтанами. Дети в причудливых униформах бороздили на всевозможных лодках и баржах безмятежную воду, в то время как наверху выступали акробаты и канатоходцы, окруженные падающими звездами огромных фейерверков, которые осыпались искрами и бежали по проводам, натянутым над мрачно поблескивавшими водами озера. На самом большом острове, располагавшемся в центре, звучал оркестр, а безумно разукрашенные суда неспешно плавали, освещенные фонариками, вокруг него.
Фарфоровый коракл , ведомый нелепо вырядившимся гномом, мягко толкнулся в тростниковую ограду, протянувшуюся вдоль деревянного причала у входа в зал. Миниатюрный человечек затянулся из трубки, торчавшей из оборки одного из его переливающихся концентрических воротничков.
- Мистер Ох? - осведомился он высоким гелиевым голоском.
- Добрый вечер.
- Мадам д’Ортолан ожидает, сэр. - Он кивнул на ботинки мужчины. - Лодка немного хрупка. Вам придется их снять.
Ох развязал шнурки на ботинках. Он оделся традиционно, в старую форму Экспедиционного факультета, не имея никакого желания принимать участие в балу, и даже - к собственному своему удивлению - не собираясь переодеваться в маскарадный костюм.
- Вы можете оставить их у начальника причала, мастер, сэр, - сказал гном, когда Ох понес ботинки с собой. - На барже они вам не понадобятся.
Ох передал свою обувь переодетому в мертвеца мужчине, который отвечал за маленький пирс. Он осторожно ступил на борт обитого изнутри мехом странно хрупкого суденышка. Керамический корпус был настолько тонок, что там, где меха не покрывали его, можно было разглядеть тень воды, плескавшейся у ватерлинии снаружи. Гном затянулся из другой трубки и сказал невероятно низким голосом:
- Отчаливаем, сэр. Пожалуйста, сидите спокойно и не прикасайтесь к бортам.
Ох терпеливо сидел на месте, скрестив ноги и руки, и позволяя гному медленно править лодкой по лениво плескавшейся воде к наиболее экстравагантно выглядевшему судну. Сделанное изо льда, оно неспешно скользило по волнам в окружавшей его пелене клубящихся туманов. Корабль имел вид старинной королевской баржи; напоминавшая карету надстройка ее была покрыта сусальным золотом, а в центре возвышался огромный квадратный парус, на который транслировались сцены популярного чувственного и эротического балета.
Когда элегантный коракл подошел вплотную к ледяной барже, в воздухе заметно похолодало; гному пришлось воспользоваться веслом, дабы не ударить свою хрупкую лодочку о борт более крупного судна. Слуги в обличье скелетов помогли Оху взобраться на борт баржи, и гном безмятежно поплыл прочь. Обшивка палубы выглядела так, словно была сделана из темной кожи, и казалась такой же теплой на ощупь.
Мадам д’Ортолан возлежала в главной каюте корабля вместе с несколькими другими членами Центрального Совета среди блестящих кроваво-красных подушек и в окружении золоченых шестов, которые поддерживали собранные занавески из шитого золотом пурпура. Навесной потолок над ними казался нематериальным и был соткан из тысяч маленьких черных и белых жемчужин, нанизанных на серебряные нити.
Из приподнятой над палубой просторной каюты открывался вид на озеро, его крохотные, похожие на драгоценные камни островки и флотилию медленно кружащихся по нему судов. Ох узнал всех присутствовавших членов Совета и поприветствовал каждого лично: мистер Рептон Бик, мадам Гамбара-Киллеон, лорд Хармайл, профессор Приска Доттлмин, инспектор Лапсалин-Хрегге, капитан Йолли Суен и, конечно же, мадам д’Ортолан собственной персоной - последняя, с учетом последних изменений в Совете, теперь являлась его признанной, хоть и неофициальной главой.
Одета она была в какой-то старинный, дико навороченный костюм, весь состоявший из оборок, кружев и паривших лент из тонкого материала, казавшегося едва ли тяжелее или менее прозрачнее, нежели воздух. На кружевных краях ее многочисленных юбок, на пальцах, ушах, шее, лбу и в носу у нее сверкали драгоценности. Недавно ей была предоставлена привилегия покинуть свое прежнее состарившееся тело - уже второе с того дня, как ее пригласили присоединиться к Совету, - поэтому теперь она была соблазнительно прекрасным белокожим созданием с волосами цвета воронова крыла, холодными голубыми глазами и фантастическими грудями почти идеально сферической формы, которые она решила выставить напоказ во всем их впечатляющем великолепии. Оригинальный ее костюм заканчивался на удивительно тонкой талии и продолжался лишь на плечах, выражаясь в небольшой кружевной вещице, походившей на ночную рубашку из фантазий сластолюбца.
В пупке у нее уместился рубин, а по грудям протянулись нитки крошечных бриллиантов. Ее длинную тонкую шею обвивало бриллиантовое колье.
- Юный мистер Ох, - произнесла она, хлопнув ладонью по груде пухлых подушек рядом с собой. - Подойдите и сядьте.
Двое других членов Совета - одетые, подобно остальным, в невероятные наряды, хотя, безусловно, не столь роскошные и откровенные, как у мадам д’Ортолан - подвинулись, чтобы освободить для него место. Ох поцеловал руку, которую она ему протянула.
- Мадам, - сказал он ей, - кажется, я недостаточно одет.
- Напротив, - ответила она. - Недостаточно одета я, а вот вы самым положительным образом запеленаты в свою школьную форму. А. Вижу, ваши ноги обнажены. Теперь понятно. - Между ними возник поднос, протянутый одним из слуг в костюмах скелетов. Мадам д’Ортолан взмахнула в его сторону рукой, и Ох поднял шаровидный бокал с двойной кожей и несколькими крохотными рыбками, сновавшими в водянистом пространстве, окружавшем напиток, который оказался теплым и очень пряным. - Я - что-то вроде рабыни но версии костюмера оперного театра, - сказало она, окидывая себя взором и разведя руками. - Что вы думаете о моем наряде?
- Он производит глубокое впечатление.
Она обхватила свои усыпанные бриллиантами груди, точно пробуя их на вес.
- Особенно я довольна ими.
- Полагаю, как и все остальные, мэм.
Недовольно улыбнувшись, она посмотрела на него.
- Мистер Ох - Тэмуджин, если позволите, - вы говорите, как старик. Только послушайте себя! - он кивком указала на шаровидный бокал. - Выпейте. Вам определенно это необходимо.
Он выпил.
Ох поразился невероятно молодому и живому новому телу мадам д’Ортолан. Обычно считалось, что у человека есть определенное телосложение, с которым он вырос и к которому привык, и желание чересчур далеко отклониться от этого шаблона при переходе - или, тем более, при повторном воплощении, подобно мадам д’Ортолан, - было довольно трудно осуществить и нежелательно поддерживать, особенно на протяжении длительного времени.
По своим собственным переходам он знал, что если не прилагает определенных усилий, то, как правило, оказывается в довольно обыденных, довольно средних телах, в то время как его собственное настоящее тело, это тело, которое оставалось на Калбефраксе, в доме на гребне горы с видом на Флесс, было выше, было более пропорционально и в целом лучше, чем те, к которым он естественным образом тяготел в ходе выполнения своих миссий для Концерна.
Конечно, воплощение себя в довольно простых, не примечательных формах, было положительным преимуществом в его работе, облегчая возможность посещать миры, не привлекая излишнего внимания, однако он всегда задавался вопросом, почему его транзиционарные «Я» извечно оказывались столь ограниченными и банальными, даже если он не намеревался сделать их такими. Возможно, то была некая предпочтительная физиология на глубинном уровне, хотя он не мог понять, отчего она была именно такой.
Говорили, что для тех, чей пол не соответствовал гендерной идентичности, переход в тела, полностью отличавшиеся от тех, в которых они выросли, был сам по себе положительным благом, практически лечением и решением их проблемы.
Мадам д’Ортолан всегда была немного коренастой, но все же изящно сложенной дамой, если верить домыслам и фотографическим записям Концерна; выбор тела, которое она столь безудержно выставляла ему на обозрение сейчас, значил, что она готова серьезно жертвовать своим будущим комфортом, - разделяя то самое чувство неудовлетворенности собой, которое многих делало несчастными, - судя по всему, только ради того, чтобы выглядеть так, как должна, по ее мнению, выглядеть. Это указывало на целеустремленность и решительность, что многие сочли бы достойным восхищения, но также и на своего рода безжалостность по отношению к себе, которая не говорила о ней, как о совершенно здоровой и уравновешенной личности.
Она обвела все окружающее широким жестом.
- Что вы думаете о вечеринке?
Он для виду огляделся.
- Никогда не видел ничего подобного, - честно признался он. Не могу даже представить себе, во что это обошлось. Или сколько времени ушло на то, чтобы все устроить.
- В целое состояние, - ответила она ему с широкой улыбкой. - И вечность! - Она извлекла отделанный тесьмой мундштук, соединявшийся с огромным кальяном в нескольких метрах от них, за которым внимательно следил слуга в обличье скелета, сделала небольшой глоток дыма и передала мундштук ему. - Будьте, будьте осторожны, - лукаво сказала она ему, положив руку в тяжелых кольцах ему на колено и оставив там. - Он ужасно крепок.
Ох приложил губы к мундштуку. Она оставила его немного влажным. Он втянул серо-розовый дым, запах и вкус которого напоминали коктейль из различных наркотиков. Он позволил парам коснуться лишь верхушки легких, после чего, не задерживая, чинно выдохнул их обратно, чтобы чересчур не опьянеть. У него сложилось впечатление, что мадам д'Ор’олан курила уже довольно долго. Она все еще улыбалась, пристально глядя на него. Одной рукой она играла с обвивавшей грудь ниткой бриллиантов.
- Я очень надеюсь, что ты здесь с твердым намерением повеселиться, Тэм, - сказала она ему. - В противном случае, это было бы ужасающей тратой времени и ресурсов.
- Мадам, я чувствую себя полностью обязанным.
- Прошу, зови меня Теодорой.
- Спасибо, Теодора. Да, я намерен развлекаться. - Он поднял наполовину осушенный бокал с теплым ликером и передал ей кальянный мундштук, изо всех сил постаравшись одарить ее такой сердечной улыбкой, на которую только был способен. - Правда, я уже занимаюсь этим.
Она похлопала его по колену.
- Итак, - сказала она, на мгновение став более деловитой. - Как к тебе отнеслись в Следственном Офисе после той встречи с миссис М.?
Ох рассказал Концерну о своей внезапной встрече с миссис Малверхилл в казино Флесса, об их дальнейшем флите и кое о чем из их разговора.
- Вполне человечно, Теодора.
Они задавали ему много вопросов и - забавно, подумал он, - пытались подвергнуть его гипнозу; кроме того, он был уверен, что были люди, которые в это время слушали и наблюдали за его реакцией, отыскивая в ней любые признаки фальши или увиливаний. Но ему не угрожали неприятностями, и он был перед ними настолько открыт, насколько мог себе это позволить.
- А сама миссис М., - промурлыкала мадам д’Ортолан, - она вела себя с тобой по-человечески?
- Она определенно вела себя со мной, как человек.
Мадам д’Ортолан постучала по его колену пальцем с кольцом.
- Я слышала, - сказала она, обращаясь не то к колену, не то к пальцу, - что она перенесла тебя с собой в другой мир, пока ты был в ней. - Она пристально посмотрела на него. - Это так?
- Да, Теодора.
- Ах, - произнесла она с ноткой сожаления в голосе. - Транспорт наслаждения.
- В действительности, только впоследствии.
- Я надеюсь, оно того стоило.
- Об этом невозможно судить, - сказал он, сознавая, что выразился довольно туманно. Тем не менее, такой ответ, казалось, удовлетворил ее.
Она погладила его по колену.
- Расскажи-ка, Тэм, что она говорила обо мне?
- Ну, Теодора, я не могу точно вспомнить.
- В самом деле?
- В самом деле.
- Ты уверен, что просто не пытаешься сейчас быть со мной любезен?
- Совершенно точно.
- А я думаю, что да. Ты пытаешься быть любезен. - Она доверительно наклонилась к нему, так близко, что один из ее сосков мягко вжался в его куртку на уровне его сердца. - Ты пытаешься быть со мной любезен!
- Ну, просто после всех этих бесконечных бесед с людьми из Следственного, воспоминания уже кажутся мне истрепавшимися. Раздетыми, если угодно. Как будто у меня осталась память о памяти, но не сама память.
Она ошеломленно посмотрела на него, точно громом пораженная.
- Я надеюсь, ты не пытаешься быть со мной слишком любезным, Тэм, - твердо сказала она. - Тебе не следует ничего от меня утаивать.
Он был уверен в том, что мадам д’Ортолан либо читала стенограмму того, что он рассказал Следственному Офису, либо видела запись его интервью. По крайней мере, у нее должен был иметься полный доступ к любым записям, поэтому она могла узнать из них все, что ей было нужно.
- Миссис Малверхилл, - начал он, и мгновенно ощутил, как трое ближайших к нему лиц тут же обратились во внимание. Он пригнулся к уху мадам д’Ортолан и понизил голос. - Миссис Малверхилл сказала, что вы приведете Концерн к катастрофе и разорению. - сказал он. - И что у вас - или какой-то части, или фракции Центрального Совета - может иметься секретная программа. Хотя она не знала, что это могло быть такое.
Мгновение мадам д’Ортолан молчала. Позади нее двое членов Совета, которые не слышали сказанного им ранее, делились кальяном и шутили. Двое мужчин внезапно с шумом рассмеялись в брызнувшем облаке серо-розового дыма.
- Ты знаешь, - тихо сказала мадам д’Ортолан, и голос ее зазвенел стальными нотками, отчего он засомневался в том, что она была пьяна или под кайфом, - мы пытались защитить тебя, Тэм. - Она пристально посмотрела на него. Он предпочел отмолчаться. - Мы наблюдали за тобой очень, очень внимательно, и окружили тебя невероятным количеством агентов, которым было поручено следить за тем, чтобы эта женщина не причинила тебе вреда, и поручили нашим лучшим людям следить за всеми твоими флитами, за каждым миром, в который ты попадаешь, за всем, что делаешь. Насколько мы были впечатлены твоей работой, настолько разочарованы тем, что не можем остановить эту женщину в ее попытках отыскать тебя, или помешать отвести тебя туда, куда она пожелает, или вернуться с тобой назад. Я нахожу почти невероятным, что она может проделывать все это сама. Не кажется ли тебе это невероятным? - Она поиграла с прядью своих вьющихся черных волос, накручивая их на палец, и снова пристально на него посмотрела.
- Нет, Теодора, не кажется - ответил он. - Я ведь видел это. Я никак не был замешан в этом, но, тем не менее, это было. Так что, на мой взгляд, все было совершенно правдоподобным. И вы бы тоже так решили. - Он отпил из бокала с рыбками.
Он взяла кальянный мундштук и провела им по его ноге, легко пройдясь от бедра до середины икры.
- Конечно, я верю тебе, Тэм, - рассеянно, точно не обращая внимания на то, что делала, сказала она. - Однако есть те, кто считает, что мы, возможно, чересчур терпимы к происходящему. Просто кажется весьма странным, что она может делать то, что может, и настолько легко, без малейшей поддержки или сотрудничества с твоей стороны. Вероятно, нам стоит проверить, насколько… насколько легко флитировать с тобой вот так.
- Вы имеете в виду, с такой теснотой и такой вовлеченностью?
- В общем-то, да. - Она все еще с задумчивостью смотрела на свою руку, державшую мундштук.
Он дождался, пока она передаст ему кальян, и затянулся.
- Если вы говорите о том, о чем я подумал, Теодора, то это будет для меня и удовольствием, и честью.
Она посмотрела на него невидящим взглядом:
- Прошу прощения, но что, по-твоему, я подумала?
- Быть может, я неправильно истолковал вас, мэм, - сказал Ох на вдохе, взмахнув мундштуком в серо-розовом облаке. - Возможно, вам следует пояснить то, что вы имели в виду, дабы не смущать нас обоих.
Она понимающе посмотрела на него, забрала мундштук и с наслаждением затянулась.
- Думаю, ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю, Тэм.
Он поклонился ей, насколько мог, учитывая, что все это время полулежал.
- Мэм, я в вашем полном распоряжении.
Она улыбнулась.
- Ты будешь послушен, Тэмуджин? Ты согласен? - Она потянулась и взяла его за руку. - Видишь ли, я испрашиваю твоего разрешения, а не просто беру тебя. Я думаю, что это было бы просто грубостью. Фактически, насилием.
- Я весь ваш, Теодора.
Она издала тихий звенящий смешок.
- Все еще так формален! - Она стиснула его руку. - Давай. Сделаем же это.
Без каких-либо церемоний они внезапно оказались в каком-то другом месте. Она была одета так же, как до этого. Он - нет. Теперь на нем был маскарадный костюм; какое-то воздушное одеяние в сине-серебряную полоску, туфли с загнутыми носками и гигантская шляпа в форме луковицы. Остальное как будто не изменилось. То же фрагре, те же языки. Казалось, они оба по-прежнему возлежали на той же груде подушек, но расположены те были на маленьком круглом островке, окруженном широким водным бассейном, который подсвечивался снизу медленно сменявшимися зелеными и голубыми огнями. Стены и потолок над ними не то были темными, не то отсутствовали. Теплый воздух был пропитан сильными, пьянящими голову ароматами. В пределах видимости, кроме них, не было никого.
Мадам д’Ортолан придвинулась к нему ближе.
- Вот. Мы находимся прямо под полом Купола Туманов. А наши освобожденные «Я» парят где-то над нашими головами. Тебе это нравится? - Голос ее звучал как будто усиленно, отчего он предположил, что оба они находились точно в центре некоего идеально круглого пространства, по периметру которого эхом отражались ее слова.
Ох ощупал свою гигантскую щляпу.
- Я не уверен насчет нее, - сказал он и снял ее. Его голос тоже сопровождался странным, выразительным эхом, отстававшим от его слов ровно настолько, чтобы столкнуться с ними. - Но в остальном да, вполне.
Она улыбнулась и провела рукой по его волосам.
- Давай сделаем так, чтобы нам понравилось еще больше, - прошептала она и скользнула ближе, слившись с ним губами.
Он задавался вопросом, окажется ли это для него неудобным или трудным, но ничего подобного не случилось. Он вспомнил о том, как миссис Малверхилл спрашивала, трахал ли он уже мадам д’Ортолан (или она выразилась скорее так: трахала ли она его? - он не мог вспомнить), и в тот момент решил, что его чувство гордости не позволит этому случиться. Так же, как и некая его преданность, некая верность миссис Малверхилл, как сексуальная, так и - какая? идеологическая? - несмотря на то, что в то же время он понимал, какой нелепой, почти извращенной она была. По крайней мере, думал он незадолго до того, он будет холоден, либо его будет трудно убедить или возбудить, либо он будет небрежен и даст понять, что презирает ее.
Однако, перед лицом такого угодливого внимания свыше, при встрече со столь сильным расположением той, которая приложила так много усилий, чтобы выглядеть столь грозно, хоть и вызывающе привлекательно, в нем не осталось ни единой части, которая не откликалась бы на нее с энтузиазмом. Возможно, предположил он, дело было в наркотическом опьянении или в поданном напитке, хотя вероятно, признался он себе, нет.
Мадам д’Ортолан была очень искусной любовницей; умелая, мягкая, она постоянно перемещала руки, губы и свое внимание от одного участка его тела к другому с каким-то беспокойным, почти нетерпеливым прикосновением, словно вопреки тому, что была полностью довольна тем, что находила, она все равно продолжала искать нечто лучшее.
Костюмы обоих, казалось, были созданы для того, чтобы обеспечивать беспрепятственный сексуальный доступ без необходимости полностью лишаться каких-либо деталей одежды. Когда он вошел в нее, она издала глубокий удовлетворенный вздох и крепко прижала его к себе всеми руками и ногами, запрокинув голову и обнажив свою длинную белую шею, и издала нечто вроде рычащего смеха.
- Да, сейчас, - сказал она, обращаясь наполовину к себе. - Вот так, вот так.
Минутами позже они оба с виртуозным мастерством одновременно достигли оргазма. Это действо было само по себе таким клишированным, и в то же время настолько необычным, что Ох обнаружил себя бесстыдно впечатленным им. Когда чувство начало постепенно отступать - отзвуки его и ее криков вокруг стали угасать, - она взяла его и транзиционировала в другую пару совокупляющихся тел. Затем, мгновениями позже, в третью, и еще, и еще. У него не было времени, чтобы оценить каждое проходящее тело и каждый мир, он едва осознавал их, как что-то большее, нежели последовательность быстро сменявшихся фрагре, проблесков участков света - вне зависимости от того, закрытыми были его глаза или нет, - и чувства того, как менялись размеры пространства вокруг них. Более прохладный или более теплый воздух, всевозможные запахи духов и телесных ароматов, даже их физическое состояние, проявлявшееся в различных сексуальных позах; все мелькало перед ним в стробоскопе затянувшегося экстаза.
На протяжении пульсаций этого концентрированного, растянутого наслаждения он вспомнил, что были люди, существовавшие в состоянии вечного сексуального возбуждения, которые испытывали оргазм постоянно, благодаря самым тривиальным, обыденным и периодически повторяющимся физическим триггерам и переживаниям. Это казалось полнейшим блаженством, штукой, над которой можно было покатываться с друзьями завистливым смехом под конец пьяной вечеринки, но невеселая правда заключалась в том, что в наиболее острой форме такое состояние становилось тяжелым и изнурительным заболеванием. Окончательным тому доказательством служили самоубийства многих из тех, кого оно коснулось. Блаженство - чистый физический восторг - могло оказаться абсолютно невыносимым.
Миссис М. была права; всему нужна закваска.
Но вот все закончилось, заключительные переходы в очередные вздымающиеся, покрытые потом, содрогающиеся тела раз за разом длились все дольше и дольше, и синхронизировались так, что в каждом случае они попадали на последние остатки кульминации, затем, в полной мере испытав их, переживали долгие, продолжительные ее отголоски, в сумме походившие на некий абсурдно преувеличенный идеал совершенной физической и духовной любви.
Когда все прошло окончательно и Ох смог открыть глаза, собраться с мыслями и оценить обстановку, он все еще находился внутри нее, и вместе они сидели лицом друг к другу в каком-то высоком V-образном любовном ложе, чьи бархатистые компоненты и вырезы были расположены таким образом, чтобы предоставлять совокупляющимся любовникам все необходимое.
Они находились в бескрайней плоской пустыне с бледно-золотистым песком, под простым черным навесом, который хлопал на несмолкающем ветру, их полностью обнаженные тела овевал теплый воздух. Вокруг не было видно никого. Его ноги едва касались покрытой абстрактными узорами поверхности толстого ковра. На маленьком столике рядом стояли несколько украшенных керамических горшков и высокий, изящно сработанный кувшин. На широкой скамейке для ног была свалена их одежда. Неподалеку на песке спала пара неизвестных ему больших животных с коричневой шкурой. Слабое фрагре. Языки те же. Новое тело было более стройным и мускулистым, чем его собственное. Если подумать, то у них обоих были такие тела. Посмотрев вниз, он обнаружил, что выбрит, так же, как и она.
Мадам д’Ортолан зевнула и потянулась. Она улыбнулась ему. Она выглядела такой же, как и прежде, только была лишена всей своей одежды и украшений. Она провела рукой по его волосам и скользнула взглядом по лицу.
- Итак, Тэм, - лениво протянула она и слегка дернулась, сжав его внутри себя.
- Я так понимаю, ваше расследование завершено, - сказал Ох. Это прозвучало несколько холоднее, чем он ожидал.
Она бесстрастно посмотрела на него.
- Полагаю, что так, Тэм. - Ее интонацию трудно было разобрать. Она погладила его по лицу. - Но ведь оно было приятным, не так ли? - Ее улыбка излучала обаятельную неуверенность.
Он взял ее руку и нежно поцеловал ее пересохшими губами.
- Так, - ответил он, но запнулся и даже не смог посмотреть ей в глаза. Сбитый с толку, он ощущал необходимость сказать больше, отнестись к этому более легкомысленно, или, быть может, откровенно и чересчур романтично, благодарственно, даже ободрить ее, отвесить комплимент или польстить, выразить свои восхищение и признательность, но в то же время желал отвернуться от нее, отторгнуть, причинить боль, просто бросить ее.
Он ощутил себя захваченным врасплох этими двумя противоречивыми побуждениями, балансируя на их лезвии, как и на этом проклятом нелепом ложе.
- Надеюсь, теперь чары вашей дамы дрогнули, а? - спросила она, приблизив губы к его уху и поглаживая щеку тыльной стороной пальцев. - Я уверена, что она обладает своей долей наивного обаяния, однако каждый новый опыт обогащает нас несравненно больше, не правда ли? Он дает нам некоторую дополнительную перспективу. Мы сравниваем, противопоставляем, оцениваем и выносим вердикт. Первоначальные впечатления, какими бы привлекательными они нам ни казались, оцениваются вновь в свете чего-то более совершенного. То, что раньше могло казаться несравненным, становится… переоцененным? - Она слегка отстранилась и улыбнулась, ее рука все еще продолжала гладить его по щеке. - Молодое вино служит цели и кажется достаточно хорошим, если не знаешь лучшего, но только отличное вино, доведенное до совершенной выдержки, с которой оно раскрывается во всей сложности и утонченности, способно удовлетворить все возможные чувства, верно?
Он остановил ласкавшую его руку, взяв в свою.
- Ну, - сказал он, заставляя себя не отрывать взгляда от ее глаз, - действительно. Это несопоставимо.
Он ощутил, как ее взгляд пронзил его, и немедленно понял, что эта находчивая обманная фраза, которая должна была значить одно для нее и совсем другое для него, не ввела ее в заблуждение.
Он почувствовал, что в ней что-то изменилось. Поджав губы, она произнесла:
- Сейчас мы вернемся.
И они вернулись, вернулись к ледяной яхте и корпускулярному ландшафту подушек, которые делили с остальными. Она без церемоний отпустила его руку и со скучающим выражением лица отвела взгляд, подняла кальянный мундштук и глубоко затянулась, а потом вновь поглядела на него. Лицо ее было закрытым, невозмутимым.
- Прелестно, мистер Ох, - сказала она и пренебрежительно взмахнула рукой. - Вы можете вернуться на вечеринку. Доброй ночи.
Он чувствовал, что, как под влиянием ее слов, так и под влиянием собственных противоречивых эмоций не в силах вымолвить ни слова. Поколебавшись, он решил, что не готов ни сказать, ни сделать ничего такого, что не ухудшило бы ситуацию. Он кивнул, встал и вышел.
Подвыпивший гном в сахарной шлюпке с песнями доставил его к берегу, отломав и предложив ему кусок планшира, когда они приблизились.
- У него вкус рома, сэр! Давайте! Попробуйте его! Попробуйте! Попробуйте!
(c) Перевод Реоту (Rheo-TU), 2021
(продолжение далее)
Транзиционарный
В Асферхе, Калбефракс, проводился семилетний Фестиваль смерти, и Центральный Совет Транзиционарного Офиса организовал особо экстравагантную вечеринку и бал, дабы отметить как официальное культурное событие, так и очередное расширение и перестройство Совета.
Гости прибывали по специально построенной узкоколейной железной дороге, которая петляла вокруг перекрытого центра города, собирая приглашенных, добиравшихся на своем транспорте до временных станций - укомплектованных слугами, переодетыми гулями, - разбросанных по периферии оцепленной территории. Пути освещались длинными, чадящими дымом факелами и полыхающими жаровнями, подвешенными на виселицах и выполненными в виде стародавних придорожных мученических клетей, сквозь дым и языки пламени внутри которых проступали скелеты заморенных еретиков.
От Конечного Вокзала, станции, - казалось, та была полностью сделана из костей динозавров, - куда прибывали гости, через парк перед входом в Большой зал университета был проложен широкий ров. Под водой была протянута система труб, доставлявших болотные газы и горючие масла на поверхность, где те зажигались или разрывались плавучими комками горючих тряпок, внутри которых были сокрыты часовые механизмы, заставлявшие их подергиваться и двигаться, и придававшие им тем самым на краткое время сходство с людьми.
Гости следовали по мосту, огибавшему эту пустыню спорадических пожаров, и, минуя возведенный по случаю торжества тускло освещенный тоннель, стены которого были сложены из почерневшего от сажи камня, входили в Большой зал. Огромные железные двери со скрипом отворились, впуская гостей в обширную высокую котловину с круто изогнутыми стенами, у подножия которой лежал очередной, практически кольцеобразный, ров, заполненный водой, источавшей отвратительные миазмы. За мостом впереди высилась стена, возведенная из чего-то, напоминавшего сланец, по ее гладкой поверхности, шедшей слегка под углом, быстрыми бурлящими каскадами неслась вода. Там, где можно было ожидать увидеть проход дальше, виднелась только стена этой воды и больше ничего.
Впуская очередную группу из примерно двух дюжин гостей, огромные железные двери захлопывались, заставляя их нервно озираться в поисках выхода. Тут же, в двадцати метрах над ними, по всей верхушке огромной котловины, в ловушке которой они очутились, загорались всполохи пламени, а маленький мостик, которым они прибыли сюда из тоннеля, быстро оттягивался назад, с лязгающим эхом врезаясь в изъеденную ржавчиной поверхность дверей.
Пылающие масла стремительно распространялись по навесной стене котловины, и начинали растекаться по поверхности воды у подножия, медленно подползая к маленькому сухому каменистому островку в ее центре, на котором собралась перепуганная кучка приглашенных, уже задававшихся вопросами, не случилось ли чего с одним из всевозможных механизмов, - на несколько месяцев, пока те устанавливались, большая часть университета была закрыта, и ходили слухи о перерасходах денежных средств, технических проблемах, проектных задержках и панике в последнюю минуту, - или все это было одним чудовищно сложным и запутанным заговором, адресованным в их сторону лично, и их ждало наказание за некое реальное, преувеличенное, а то и полностью вымышленное преступление.
Лишь когда гости, ощущавшие пугающее дыхание огненного жара, начинали искренне опасаться не только за костюмы, но и за собственную жизнь, в покрытой льющейся водой высокой сланцевой стене впереди возникала вертикальная трещина, которая оказывалась парой огромных дверей. С сокрушающей неповоротливостью те принимались отворяться, в то время как в неослабевающем бремени воды, сбегавшей по стене, вниз опускался широкий каменный язык, образовывавший мост через стягивавшуюся вокруг приглашенных петлю огня.
Одетые призраками и ожившими мертвецами слуги - у некоторых из них на всякий случай уже были заготовлены огнетушители - звали уже успокоившихся и развеселившихся приглашенных по мосту вглубь еще одного темного тоннеля, который вел мимо почти разочаровывающих своей обыденностью гардеробов и уборных в основную часть Большого зала, где под обширным черным шатром крыши, усыпанной собравшимися в созвездия в вышине далекими огоньками, ожидался бал.
В нескольких минутах ходьбы по коридору, выложенному собранными в катакомбах по всему континенту черепами, в другом, чуть меньшем зале, стояли круглые бары с напитками, едой, наркотиками и принадлежностями для курения, среди которых перемещались люди, двигаясь, точно магнитные частицы, рикошетящие в какой-то колоссальной игре. Далее путь вел вверх по широким ступеням, превращенным в крутой слаломный склон скученными волнами античных погребальных урн, и приводил к большому пространству под Куполом Туманов.
Оно было водонепроницаемым и заполненным небольшим искусственным водоемом в метр глубиной; круглым озером свыше ста метров в поперечнике, которое было покрыто плавучими ароматными растениями и усыпано крошечными островками с множеством еды и звенящими винными фонтанами. Дети в причудливых униформах бороздили на всевозможных лодках и баржах безмятежную воду, в то время как наверху выступали акробаты и канатоходцы, окруженные падающими звездами огромных фейерверков, которые осыпались искрами и бежали по проводам, натянутым над мрачно поблескивавшими водами озера. На самом большом острове, располагавшемся в центре, звучал оркестр, а безумно разукрашенные суда неспешно плавали, освещенные фонариками, вокруг него.
Фарфоровый коракл , ведомый нелепо вырядившимся гномом, мягко толкнулся в тростниковую ограду, протянувшуюся вдоль деревянного причала у входа в зал. Миниатюрный человечек затянулся из трубки, торчавшей из оборки одного из его переливающихся концентрических воротничков.
- Мистер Ох? - осведомился он высоким гелиевым голоском.
- Добрый вечер.
- Мадам д’Ортолан ожидает, сэр. - Он кивнул на ботинки мужчины. - Лодка немного хрупка. Вам придется их снять.
Ох развязал шнурки на ботинках. Он оделся традиционно, в старую форму Экспедиционного факультета, не имея никакого желания принимать участие в балу, и даже - к собственному своему удивлению - не собираясь переодеваться в маскарадный костюм.
- Вы можете оставить их у начальника причала, мастер, сэр, - сказал гном, когда Ох понес ботинки с собой. - На барже они вам не понадобятся.
Ох передал свою обувь переодетому в мертвеца мужчине, который отвечал за маленький пирс. Он осторожно ступил на борт обитого изнутри мехом странно хрупкого суденышка. Керамический корпус был настолько тонок, что там, где меха не покрывали его, можно было разглядеть тень воды, плескавшейся у ватерлинии снаружи. Гном затянулся из другой трубки и сказал невероятно низким голосом:
- Отчаливаем, сэр. Пожалуйста, сидите спокойно и не прикасайтесь к бортам.
Ох терпеливо сидел на месте, скрестив ноги и руки, и позволяя гному медленно править лодкой по лениво плескавшейся воде к наиболее экстравагантно выглядевшему судну. Сделанное изо льда, оно неспешно скользило по волнам в окружавшей его пелене клубящихся туманов. Корабль имел вид старинной королевской баржи; напоминавшая карету надстройка ее была покрыта сусальным золотом, а в центре возвышался огромный квадратный парус, на который транслировались сцены популярного чувственного и эротического балета.
Когда элегантный коракл подошел вплотную к ледяной барже, в воздухе заметно похолодало; гному пришлось воспользоваться веслом, дабы не ударить свою хрупкую лодочку о борт более крупного судна. Слуги в обличье скелетов помогли Оху взобраться на борт баржи, и гном безмятежно поплыл прочь. Обшивка палубы выглядела так, словно была сделана из темной кожи, и казалась такой же теплой на ощупь.
Мадам д’Ортолан возлежала в главной каюте корабля вместе с несколькими другими членами Центрального Совета среди блестящих кроваво-красных подушек и в окружении золоченых шестов, которые поддерживали собранные занавески из шитого золотом пурпура. Навесной потолок над ними казался нематериальным и был соткан из тысяч маленьких черных и белых жемчужин, нанизанных на серебряные нити.
Из приподнятой над палубой просторной каюты открывался вид на озеро, его крохотные, похожие на драгоценные камни островки и флотилию медленно кружащихся по нему судов. Ох узнал всех присутствовавших членов Совета и поприветствовал каждого лично: мистер Рептон Бик, мадам Гамбара-Киллеон, лорд Хармайл, профессор Приска Доттлмин, инспектор Лапсалин-Хрегге, капитан Йолли Суен и, конечно же, мадам д’Ортолан собственной персоной - последняя, с учетом последних изменений в Совете, теперь являлась его признанной, хоть и неофициальной главой.
Одета она была в какой-то старинный, дико навороченный костюм, весь состоявший из оборок, кружев и паривших лент из тонкого материала, казавшегося едва ли тяжелее или менее прозрачнее, нежели воздух. На кружевных краях ее многочисленных юбок, на пальцах, ушах, шее, лбу и в носу у нее сверкали драгоценности. Недавно ей была предоставлена привилегия покинуть свое прежнее состарившееся тело - уже второе с того дня, как ее пригласили присоединиться к Совету, - поэтому теперь она была соблазнительно прекрасным белокожим созданием с волосами цвета воронова крыла, холодными голубыми глазами и фантастическими грудями почти идеально сферической формы, которые она решила выставить напоказ во всем их впечатляющем великолепии. Оригинальный ее костюм заканчивался на удивительно тонкой талии и продолжался лишь на плечах, выражаясь в небольшой кружевной вещице, походившей на ночную рубашку из фантазий сластолюбца.
В пупке у нее уместился рубин, а по грудям протянулись нитки крошечных бриллиантов. Ее длинную тонкую шею обвивало бриллиантовое колье.
- Юный мистер Ох, - произнесла она, хлопнув ладонью по груде пухлых подушек рядом с собой. - Подойдите и сядьте.
Двое других членов Совета - одетые, подобно остальным, в невероятные наряды, хотя, безусловно, не столь роскошные и откровенные, как у мадам д’Ортолан - подвинулись, чтобы освободить для него место. Ох поцеловал руку, которую она ему протянула.
- Мадам, - сказал он ей, - кажется, я недостаточно одет.
- Напротив, - ответила она. - Недостаточно одета я, а вот вы самым положительным образом запеленаты в свою школьную форму. А. Вижу, ваши ноги обнажены. Теперь понятно. - Между ними возник поднос, протянутый одним из слуг в костюмах скелетов. Мадам д’Ортолан взмахнула в его сторону рукой, и Ох поднял шаровидный бокал с двойной кожей и несколькими крохотными рыбками, сновавшими в водянистом пространстве, окружавшем напиток, который оказался теплым и очень пряным. - Я - что-то вроде рабыни но версии костюмера оперного театра, - сказало она, окидывая себя взором и разведя руками. - Что вы думаете о моем наряде?
- Он производит глубокое впечатление.
Она обхватила свои усыпанные бриллиантами груди, точно пробуя их на вес.
- Особенно я довольна ими.
- Полагаю, как и все остальные, мэм.
Недовольно улыбнувшись, она посмотрела на него.
- Мистер Ох - Тэмуджин, если позволите, - вы говорите, как старик. Только послушайте себя! - он кивком указала на шаровидный бокал. - Выпейте. Вам определенно это необходимо.
Он выпил.
Ох поразился невероятно молодому и живому новому телу мадам д’Ортолан. Обычно считалось, что у человека есть определенное телосложение, с которым он вырос и к которому привык, и желание чересчур далеко отклониться от этого шаблона при переходе - или, тем более, при повторном воплощении, подобно мадам д’Ортолан, - было довольно трудно осуществить и нежелательно поддерживать, особенно на протяжении длительного времени.
По своим собственным переходам он знал, что если не прилагает определенных усилий, то, как правило, оказывается в довольно обыденных, довольно средних телах, в то время как его собственное настоящее тело, это тело, которое оставалось на Калбефраксе, в доме на гребне горы с видом на Флесс, было выше, было более пропорционально и в целом лучше, чем те, к которым он естественным образом тяготел в ходе выполнения своих миссий для Концерна.
Конечно, воплощение себя в довольно простых, не примечательных формах, было положительным преимуществом в его работе, облегчая возможность посещать миры, не привлекая излишнего внимания, однако он всегда задавался вопросом, почему его транзиционарные «Я» извечно оказывались столь ограниченными и банальными, даже если он не намеревался сделать их такими. Возможно, то была некая предпочтительная физиология на глубинном уровне, хотя он не мог понять, отчего она была именно такой.
Говорили, что для тех, чей пол не соответствовал гендерной идентичности, переход в тела, полностью отличавшиеся от тех, в которых они выросли, был сам по себе положительным благом, практически лечением и решением их проблемы.
Мадам д’Ортолан всегда была немного коренастой, но все же изящно сложенной дамой, если верить домыслам и фотографическим записям Концерна; выбор тела, которое она столь безудержно выставляла ему на обозрение сейчас, значил, что она готова серьезно жертвовать своим будущим комфортом, - разделяя то самое чувство неудовлетворенности собой, которое многих делало несчастными, - судя по всему, только ради того, чтобы выглядеть так, как должна, по ее мнению, выглядеть. Это указывало на целеустремленность и решительность, что многие сочли бы достойным восхищения, но также и на своего рода безжалостность по отношению к себе, которая не говорила о ней, как о совершенно здоровой и уравновешенной личности.
Она обвела все окружающее широким жестом.
- Что вы думаете о вечеринке?
Он для виду огляделся.
- Никогда не видел ничего подобного, - честно признался он. Не могу даже представить себе, во что это обошлось. Или сколько времени ушло на то, чтобы все устроить.
- В целое состояние, - ответила она ему с широкой улыбкой. - И вечность! - Она извлекла отделанный тесьмой мундштук, соединявшийся с огромным кальяном в нескольких метрах от них, за которым внимательно следил слуга в обличье скелета, сделала небольшой глоток дыма и передала мундштук ему. - Будьте, будьте осторожны, - лукаво сказала она ему, положив руку в тяжелых кольцах ему на колено и оставив там. - Он ужасно крепок.
Ох приложил губы к мундштуку. Она оставила его немного влажным. Он втянул серо-розовый дым, запах и вкус которого напоминали коктейль из различных наркотиков. Он позволил парам коснуться лишь верхушки легких, после чего, не задерживая, чинно выдохнул их обратно, чтобы чересчур не опьянеть. У него сложилось впечатление, что мадам д'Ор’олан курила уже довольно долго. Она все еще улыбалась, пристально глядя на него. Одной рукой она играла с обвивавшей грудь ниткой бриллиантов.
- Я очень надеюсь, что ты здесь с твердым намерением повеселиться, Тэм, - сказала она ему. - В противном случае, это было бы ужасающей тратой времени и ресурсов.
- Мадам, я чувствую себя полностью обязанным.
- Прошу, зови меня Теодорой.
- Спасибо, Теодора. Да, я намерен развлекаться. - Он поднял наполовину осушенный бокал с теплым ликером и передал ей кальянный мундштук, изо всех сил постаравшись одарить ее такой сердечной улыбкой, на которую только был способен. - Правда, я уже занимаюсь этим.
Она похлопала его по колену.
- Итак, - сказала она, на мгновение став более деловитой. - Как к тебе отнеслись в Следственном Офисе после той встречи с миссис М.?
Ох рассказал Концерну о своей внезапной встрече с миссис Малверхилл в казино Флесса, об их дальнейшем флите и кое о чем из их разговора.
- Вполне человечно, Теодора.
Они задавали ему много вопросов и - забавно, подумал он, - пытались подвергнуть его гипнозу; кроме того, он был уверен, что были люди, которые в это время слушали и наблюдали за его реакцией, отыскивая в ней любые признаки фальши или увиливаний. Но ему не угрожали неприятностями, и он был перед ними настолько открыт, насколько мог себе это позволить.
- А сама миссис М., - промурлыкала мадам д’Ортолан, - она вела себя с тобой по-человечески?
- Она определенно вела себя со мной, как человек.
Мадам д’Ортолан постучала по его колену пальцем с кольцом.
- Я слышала, - сказала она, обращаясь не то к колену, не то к пальцу, - что она перенесла тебя с собой в другой мир, пока ты был в ней. - Она пристально посмотрела на него. - Это так?
- Да, Теодора.
- Ах, - произнесла она с ноткой сожаления в голосе. - Транспорт наслаждения.
- В действительности, только впоследствии.
- Я надеюсь, оно того стоило.
- Об этом невозможно судить, - сказал он, сознавая, что выразился довольно туманно. Тем не менее, такой ответ, казалось, удовлетворил ее.
Она погладила его по колену.
- Расскажи-ка, Тэм, что она говорила обо мне?
- Ну, Теодора, я не могу точно вспомнить.
- В самом деле?
- В самом деле.
- Ты уверен, что просто не пытаешься сейчас быть со мной любезен?
- Совершенно точно.
- А я думаю, что да. Ты пытаешься быть любезен. - Она доверительно наклонилась к нему, так близко, что один из ее сосков мягко вжался в его куртку на уровне его сердца. - Ты пытаешься быть со мной любезен!
- Ну, просто после всех этих бесконечных бесед с людьми из Следственного, воспоминания уже кажутся мне истрепавшимися. Раздетыми, если угодно. Как будто у меня осталась память о памяти, но не сама память.
Она ошеломленно посмотрела на него, точно громом пораженная.
- Я надеюсь, ты не пытаешься быть со мной слишком любезным, Тэм, - твердо сказала она. - Тебе не следует ничего от меня утаивать.
Он был уверен в том, что мадам д’Ортолан либо читала стенограмму того, что он рассказал Следственному Офису, либо видела запись его интервью. По крайней мере, у нее должен был иметься полный доступ к любым записям, поэтому она могла узнать из них все, что ей было нужно.
- Миссис Малверхилл, - начал он, и мгновенно ощутил, как трое ближайших к нему лиц тут же обратились во внимание. Он пригнулся к уху мадам д’Ортолан и понизил голос. - Миссис Малверхилл сказала, что вы приведете Концерн к катастрофе и разорению. - сказал он. - И что у вас - или какой-то части, или фракции Центрального Совета - может иметься секретная программа. Хотя она не знала, что это могло быть такое.
Мгновение мадам д’Ортолан молчала. Позади нее двое членов Совета, которые не слышали сказанного им ранее, делились кальяном и шутили. Двое мужчин внезапно с шумом рассмеялись в брызнувшем облаке серо-розового дыма.
- Ты знаешь, - тихо сказала мадам д’Ортолан, и голос ее зазвенел стальными нотками, отчего он засомневался в том, что она была пьяна или под кайфом, - мы пытались защитить тебя, Тэм. - Она пристально посмотрела на него. Он предпочел отмолчаться. - Мы наблюдали за тобой очень, очень внимательно, и окружили тебя невероятным количеством агентов, которым было поручено следить за тем, чтобы эта женщина не причинила тебе вреда, и поручили нашим лучшим людям следить за всеми твоими флитами, за каждым миром, в который ты попадаешь, за всем, что делаешь. Насколько мы были впечатлены твоей работой, настолько разочарованы тем, что не можем остановить эту женщину в ее попытках отыскать тебя, или помешать отвести тебя туда, куда она пожелает, или вернуться с тобой назад. Я нахожу почти невероятным, что она может проделывать все это сама. Не кажется ли тебе это невероятным? - Она поиграла с прядью своих вьющихся черных волос, накручивая их на палец, и снова пристально на него посмотрела.
- Нет, Теодора, не кажется - ответил он. - Я ведь видел это. Я никак не был замешан в этом, но, тем не менее, это было. Так что, на мой взгляд, все было совершенно правдоподобным. И вы бы тоже так решили. - Он отпил из бокала с рыбками.
Он взяла кальянный мундштук и провела им по его ноге, легко пройдясь от бедра до середины икры.
- Конечно, я верю тебе, Тэм, - рассеянно, точно не обращая внимания на то, что делала, сказала она. - Однако есть те, кто считает, что мы, возможно, чересчур терпимы к происходящему. Просто кажется весьма странным, что она может делать то, что может, и настолько легко, без малейшей поддержки или сотрудничества с твоей стороны. Вероятно, нам стоит проверить, насколько… насколько легко флитировать с тобой вот так.
- Вы имеете в виду, с такой теснотой и такой вовлеченностью?
- В общем-то, да. - Она все еще с задумчивостью смотрела на свою руку, державшую мундштук.
Он дождался, пока она передаст ему кальян, и затянулся.
- Если вы говорите о том, о чем я подумал, Теодора, то это будет для меня и удовольствием, и честью.
Она посмотрела на него невидящим взглядом:
- Прошу прощения, но что, по-твоему, я подумала?
- Быть может, я неправильно истолковал вас, мэм, - сказал Ох на вдохе, взмахнув мундштуком в серо-розовом облаке. - Возможно, вам следует пояснить то, что вы имели в виду, дабы не смущать нас обоих.
Она понимающе посмотрела на него, забрала мундштук и с наслаждением затянулась.
- Думаю, ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю, Тэм.
Он поклонился ей, насколько мог, учитывая, что все это время полулежал.
- Мэм, я в вашем полном распоряжении.
Она улыбнулась.
- Ты будешь послушен, Тэмуджин? Ты согласен? - Она потянулась и взяла его за руку. - Видишь ли, я испрашиваю твоего разрешения, а не просто беру тебя. Я думаю, что это было бы просто грубостью. Фактически, насилием.
- Я весь ваш, Теодора.
Она издала тихий звенящий смешок.
- Все еще так формален! - Она стиснула его руку. - Давай. Сделаем же это.
Без каких-либо церемоний они внезапно оказались в каком-то другом месте. Она была одета так же, как до этого. Он - нет. Теперь на нем был маскарадный костюм; какое-то воздушное одеяние в сине-серебряную полоску, туфли с загнутыми носками и гигантская шляпа в форме луковицы. Остальное как будто не изменилось. То же фрагре, те же языки. Казалось, они оба по-прежнему возлежали на той же груде подушек, но расположены те были на маленьком круглом островке, окруженном широким водным бассейном, который подсвечивался снизу медленно сменявшимися зелеными и голубыми огнями. Стены и потолок над ними не то были темными, не то отсутствовали. Теплый воздух был пропитан сильными, пьянящими голову ароматами. В пределах видимости, кроме них, не было никого.
Мадам д’Ортолан придвинулась к нему ближе.
- Вот. Мы находимся прямо под полом Купола Туманов. А наши освобожденные «Я» парят где-то над нашими головами. Тебе это нравится? - Голос ее звучал как будто усиленно, отчего он предположил, что оба они находились точно в центре некоего идеально круглого пространства, по периметру которого эхом отражались ее слова.
Ох ощупал свою гигантскую щляпу.
- Я не уверен насчет нее, - сказал он и снял ее. Его голос тоже сопровождался странным, выразительным эхом, отстававшим от его слов ровно настолько, чтобы столкнуться с ними. - Но в остальном да, вполне.
Она улыбнулась и провела рукой по его волосам.
- Давай сделаем так, чтобы нам понравилось еще больше, - прошептала она и скользнула ближе, слившись с ним губами.
Он задавался вопросом, окажется ли это для него неудобным или трудным, но ничего подобного не случилось. Он вспомнил о том, как миссис Малверхилл спрашивала, трахал ли он уже мадам д’Ортолан (или она выразилась скорее так: трахала ли она его? - он не мог вспомнить), и в тот момент решил, что его чувство гордости не позволит этому случиться. Так же, как и некая его преданность, некая верность миссис Малверхилл, как сексуальная, так и - какая? идеологическая? - несмотря на то, что в то же время он понимал, какой нелепой, почти извращенной она была. По крайней мере, думал он незадолго до того, он будет холоден, либо его будет трудно убедить или возбудить, либо он будет небрежен и даст понять, что презирает ее.
Однако, перед лицом такого угодливого внимания свыше, при встрече со столь сильным расположением той, которая приложила так много усилий, чтобы выглядеть столь грозно, хоть и вызывающе привлекательно, в нем не осталось ни единой части, которая не откликалась бы на нее с энтузиазмом. Возможно, предположил он, дело было в наркотическом опьянении или в поданном напитке, хотя вероятно, признался он себе, нет.
Мадам д’Ортолан была очень искусной любовницей; умелая, мягкая, она постоянно перемещала руки, губы и свое внимание от одного участка его тела к другому с каким-то беспокойным, почти нетерпеливым прикосновением, словно вопреки тому, что была полностью довольна тем, что находила, она все равно продолжала искать нечто лучшее.
Костюмы обоих, казалось, были созданы для того, чтобы обеспечивать беспрепятственный сексуальный доступ без необходимости полностью лишаться каких-либо деталей одежды. Когда он вошел в нее, она издала глубокий удовлетворенный вздох и крепко прижала его к себе всеми руками и ногами, запрокинув голову и обнажив свою длинную белую шею, и издала нечто вроде рычащего смеха.
- Да, сейчас, - сказал она, обращаясь наполовину к себе. - Вот так, вот так.
Минутами позже они оба с виртуозным мастерством одновременно достигли оргазма. Это действо было само по себе таким клишированным, и в то же время настолько необычным, что Ох обнаружил себя бесстыдно впечатленным им. Когда чувство начало постепенно отступать - отзвуки его и ее криков вокруг стали угасать, - она взяла его и транзиционировала в другую пару совокупляющихся тел. Затем, мгновениями позже, в третью, и еще, и еще. У него не было времени, чтобы оценить каждое проходящее тело и каждый мир, он едва осознавал их, как что-то большее, нежели последовательность быстро сменявшихся фрагре, проблесков участков света - вне зависимости от того, закрытыми были его глаза или нет, - и чувства того, как менялись размеры пространства вокруг них. Более прохладный или более теплый воздух, всевозможные запахи духов и телесных ароматов, даже их физическое состояние, проявлявшееся в различных сексуальных позах; все мелькало перед ним в стробоскопе затянувшегося экстаза.
На протяжении пульсаций этого концентрированного, растянутого наслаждения он вспомнил, что были люди, существовавшие в состоянии вечного сексуального возбуждения, которые испытывали оргазм постоянно, благодаря самым тривиальным, обыденным и периодически повторяющимся физическим триггерам и переживаниям. Это казалось полнейшим блаженством, штукой, над которой можно было покатываться с друзьями завистливым смехом под конец пьяной вечеринки, но невеселая правда заключалась в том, что в наиболее острой форме такое состояние становилось тяжелым и изнурительным заболеванием. Окончательным тому доказательством служили самоубийства многих из тех, кого оно коснулось. Блаженство - чистый физический восторг - могло оказаться абсолютно невыносимым.
Миссис М. была права; всему нужна закваска.
Но вот все закончилось, заключительные переходы в очередные вздымающиеся, покрытые потом, содрогающиеся тела раз за разом длились все дольше и дольше, и синхронизировались так, что в каждом случае они попадали на последние остатки кульминации, затем, в полной мере испытав их, переживали долгие, продолжительные ее отголоски, в сумме походившие на некий абсурдно преувеличенный идеал совершенной физической и духовной любви.
Когда все прошло окончательно и Ох смог открыть глаза, собраться с мыслями и оценить обстановку, он все еще находился внутри нее, и вместе они сидели лицом друг к другу в каком-то высоком V-образном любовном ложе, чьи бархатистые компоненты и вырезы были расположены таким образом, чтобы предоставлять совокупляющимся любовникам все необходимое.
Они находились в бескрайней плоской пустыне с бледно-золотистым песком, под простым черным навесом, который хлопал на несмолкающем ветру, их полностью обнаженные тела овевал теплый воздух. Вокруг не было видно никого. Его ноги едва касались покрытой абстрактными узорами поверхности толстого ковра. На маленьком столике рядом стояли несколько украшенных керамических горшков и высокий, изящно сработанный кувшин. На широкой скамейке для ног была свалена их одежда. Неподалеку на песке спала пара неизвестных ему больших животных с коричневой шкурой. Слабое фрагре. Языки те же. Новое тело было более стройным и мускулистым, чем его собственное. Если подумать, то у них обоих были такие тела. Посмотрев вниз, он обнаружил, что выбрит, так же, как и она.
Мадам д’Ортолан зевнула и потянулась. Она улыбнулась ему. Она выглядела такой же, как и прежде, только была лишена всей своей одежды и украшений. Она провела рукой по его волосам и скользнула взглядом по лицу.
- Итак, Тэм, - лениво протянула она и слегка дернулась, сжав его внутри себя.
- Я так понимаю, ваше расследование завершено, - сказал Ох. Это прозвучало несколько холоднее, чем он ожидал.
Она бесстрастно посмотрела на него.
- Полагаю, что так, Тэм. - Ее интонацию трудно было разобрать. Она погладила его по лицу. - Но ведь оно было приятным, не так ли? - Ее улыбка излучала обаятельную неуверенность.
Он взял ее руку и нежно поцеловал ее пересохшими губами.
- Так, - ответил он, но запнулся и даже не смог посмотреть ей в глаза. Сбитый с толку, он ощущал необходимость сказать больше, отнестись к этому более легкомысленно, или, быть может, откровенно и чересчур романтично, благодарственно, даже ободрить ее, отвесить комплимент или польстить, выразить свои восхищение и признательность, но в то же время желал отвернуться от нее, отторгнуть, причинить боль, просто бросить ее.
Он ощутил себя захваченным врасплох этими двумя противоречивыми побуждениями, балансируя на их лезвии, как и на этом проклятом нелепом ложе.
- Надеюсь, теперь чары вашей дамы дрогнули, а? - спросила она, приблизив губы к его уху и поглаживая щеку тыльной стороной пальцев. - Я уверена, что она обладает своей долей наивного обаяния, однако каждый новый опыт обогащает нас несравненно больше, не правда ли? Он дает нам некоторую дополнительную перспективу. Мы сравниваем, противопоставляем, оцениваем и выносим вердикт. Первоначальные впечатления, какими бы привлекательными они нам ни казались, оцениваются вновь в свете чего-то более совершенного. То, что раньше могло казаться несравненным, становится… переоцененным? - Она слегка отстранилась и улыбнулась, ее рука все еще продолжала гладить его по щеке. - Молодое вино служит цели и кажется достаточно хорошим, если не знаешь лучшего, но только отличное вино, доведенное до совершенной выдержки, с которой оно раскрывается во всей сложности и утонченности, способно удовлетворить все возможные чувства, верно?
Он остановил ласкавшую его руку, взяв в свою.
- Ну, - сказал он, заставляя себя не отрывать взгляда от ее глаз, - действительно. Это несопоставимо.
Он ощутил, как ее взгляд пронзил его, и немедленно понял, что эта находчивая обманная фраза, которая должна была значить одно для нее и совсем другое для него, не ввела ее в заблуждение.
Он почувствовал, что в ней что-то изменилось. Поджав губы, она произнесла:
- Сейчас мы вернемся.
И они вернулись, вернулись к ледяной яхте и корпускулярному ландшафту подушек, которые делили с остальными. Она без церемоний отпустила его руку и со скучающим выражением лица отвела взгляд, подняла кальянный мундштук и глубоко затянулась, а потом вновь поглядела на него. Лицо ее было закрытым, невозмутимым.
- Прелестно, мистер Ох, - сказала она и пренебрежительно взмахнула рукой. - Вы можете вернуться на вечеринку. Доброй ночи.
Он чувствовал, что, как под влиянием ее слов, так и под влиянием собственных противоречивых эмоций не в силах вымолвить ни слова. Поколебавшись, он решил, что не готов ни сказать, ни сделать ничего такого, что не ухудшило бы ситуацию. Он кивнул, встал и вышел.
Подвыпивший гном в сахарной шлюпке с песнями доставил его к берегу, отломав и предложив ему кусок планшира, когда они приблизились.
- У него вкус рома, сэр! Давайте! Попробуйте его! Попробуйте! Попробуйте!
(c) Перевод Реоту (Rheo-TU), 2021
(продолжение далее)