Философия и крыжовник (начало)
Отпраздновав наступление нового 2021 года, заглянул я на сайт Российского философского общества и обнаружил, что на нем уже выложили труды несостоявшегося из-за ковида 8-го Философского конгресса. Скачал четыре толстенных тома; просмотрел содержание - своих тезисов в сборниках не нашел. Печалька… Оказалось, что сам виноват - копию квитка об оплате оргвзноса не отправил организаторам. Ну, да ладно, познакомился с тем, чем другие обогатили философию. Начал читать тезисы, названия которых привлекли мое внимание, и печалька моя развеялась - не стоило кручиниться из-за того, что не попал в ступу, где толкут воду. Повод закручиниться нашелся в другом, и это было разочарование посильнее первого - не понял я: а зачем она вообще может быть кому-то и зачем-то нужна такая философия, как та, что я нашел в материалах Конгресса? Прав оказался мой соратник по общему делу Иона Молчун: «Философия не годна!» - российская философия в ее нынешнем виде, нужно здесь уточнить. Да и можно ли назвать эти попытки философствования философией? Не правильнее ли будет назвать все это филосологией или филосоведением, как это, чтобы не возводить на философию напраслину, и предлагал сделать советский философ-марксист Ю.И.Семенов, характеризуя советских и постсоветских философов:
Была полностью убита всякая живая философская, и не только философская, мысль. Собственно философов в точном смысле слова в то время и не было. Были филосоведы, которые зарабатывали философией себе на хлеб, даже с маслом, но были совершенно не способны ни к какому творчеству. Помню, когда я представил свою монографию «Возникновение человеческого общества» (1962) в Институт философии АН СССР как диссертацию на соискание учёной степени доктора наук; с ней начали тянуть, а затем учёный секретарь сектора исторического материализма, помявшись, сказал мне: «Видите ли, ваша беда заключается в том, что в вашей работе все рассматривается по существу. А нам этого не надо. Нам нужна философия», - может быть, никто лучше не выразил суть нашей официальной философии: ничего не рассматривать по существу, заниматься толчением воды в ступе.
Когда развернулась перестройка и спали давившие идеологические путы, для философов возникла возможность свободно мыслить. Но мало кто ею воспользовался. У большинства наших филосоведов способность к самостоятельному мышлению была столь атрофирована, что они стали не свободомыслящими, а инаковерующими. Действует закон: «Мели Емеля - твоя неделя». Философствующих Емель развелось у нас сейчас видимо-невидимо. В такой ситуации даже парафилософия кажется благом, а филосоведы предстают как профессионалы высшей пробы.
Общий уровень философии в нашей стране в советскую эпоху был довольно невысок, но то, что у нас сейчас творится, не укладывается ни в какие рамки.
Наглядным подтверждением сказанного о советской философии является судьба выдающегося советского философа Эдварда Ильенкова. Его самая известная работа «Диалектика идеального» является самым лучшим описанием жизненного мира нашего разума, хотя феноменологию Гуссерля, где родилось это понятие, Ильенков, будучи марксистом, не признавал так же, как советская официальная философия не признавала его собственные взгляды на философию; и ладно бы, если бы просто не соглашались и вели с ним научную дискуссию, но ведь нет - большевики от философии начали мужика гнобить, и в конце концов довели до того, что он свел счеты с жизнью.
Самым же известным диссидентом в советской философии, безусловно, является Александр Зиновьев, который наших филосоведов поместил в «Желтый дом», в котором они по сию пору обитают - в прямом и переносном смысле - название книге дано по месту нахождения Института философии, царящие в котором нравы Зиновьев и описал.
Дух большевизма все еще живет в российской философии - таков вывод из сказанного Ю.Семеновым. В том, что сказал Юрий Иванович, я не согласен только с последним тезисом - в предложенные им самим рамки филосоведения/филосологии то, что у нас сейчас творится, очень даже неплохо укладывается; после чего уложенное можно рассматривать как субстрат, на котором может вырасти что-то отличное от него самого. В этом субстрате я и для своей "рассады" нашел кое-что полезное.
В тезисах аспирантки Мос.гос.обл. универа Татьяны Колесниковой встретились мне два интересных, ранее неизвестных понятия - это "бункер веры" и "распад истины". Как на место рождения первого из них Яндекс указал мне на игру Far Cry 5, где так назван один из бункеров судного дня, принадлежащих тоталитарной религиозной секте «Врата Эдема», культивирующей веру в конец света. Бункеры был построены, чтобы в них члены секты могли пережить апокалипсис, но пока секта их использует в своей борьбе за господство. Интересующий нас бункер был назван по имени сестры главаря секты, которую звали Вера. В его подземельях варится и выпускается в мир дурманящая "блажь", под действием которой секта вербует в свои ряды новых адептов культа.
О чем думали сочинители сюжета игры, мы знать не можем, но само-собой напрашивается предположение, что в стиле фэнтэзи в ней представлена сама жизнь человеческого общества - та ее сторона, которую и Николай Лесков показал в рассказе «Загон», что и дает возможность использовать понятие "бункер веры" в философском анализе нашей действительности.
Надо сказать, что у российской философии есть свой, сугубо российский, аналог понятия "бункер веры", о котором я узнал от Кирилла Мартынова, с творчеством которого познакомился стараниями одного из либеральных троллей вордкризисной тусовки. В одной из своих статей Кирилл поведал о том, что коллега Эдуард Надточий обозвал его в своем блоге философом-гандоном:
Развивая тему философии в гандонах и памятуя о концептуальном персонаже KMartynov, френды предложили вообще такой персонаж как философ-гандон. Что значит быть философом-гандоном? Это значит надевать себя на любую зарождающуюся попытку подумать о чем-либо "опасном" с целью "недопущения" в "благих целях". Гандон, как тот дятел, не может не надеваться. Гандону свойственно переживание некоторой миссии надевания.
Несмотря на обидный характер сравнения, в самом понятии нет ничего обидного - у гандонной философии такое же призвание, как и у презервативов и других противозачаточных средств, использование которых повышает комфортность существования человека; но, чтобы жизнь продолжалась, использование таких средств не должно быть тотальным - к средствам философской контрацепции это относится точно так же, как и к медицинским противозачаточным средствам.
Любая философия становится гандонной после встраивания в господствующую идеологию; соответственно, миссией гандонных философов становится обеспечение этого господства, для чего простых граждан для их же спокойствия и потчуют исключительно гандонной философией. Но нельзя саму философию помещать в презерватив - она же тогда ничего не родит, а именно такой была наша марксистско-ленинская философия, из-за чего СССР и загнулся. Такой же гандонной сейчас является и философия либерализма, стоящая на страже идеологии неолиберализма; но слава богу, от самих философов сейчас не требуют обязательного использования в их творчестве средств контрацепции - это теперь их личный выбор.
Существование гандонной философии обусловлено таким базовым свойством самого разума человека, как его целостность, обеспечиваемая за счет наличия редукционной границы у его жизненного мира, охранительницей которой и является гандонная философия. Охраняя эту границу, философия обеспечивает крепость веры в какие-либо идеалы, без чего человек в своей жизни не может обходиться, поскольку вера является проявлением другого фундаментального качества жизненного мира разума - присущей ему интенциональности, т.е. задаваемой разумом направленности бытия человека, включая его главный вектор - дазайн, который как раз и задается нашей верой во что- или в кого-либо. Чаще всего под верой мы разумеем веру в бога, но и две наши основные секулярные веры в идеалы коммунизма и либерализма ничем принципиально не отличаются от религиозной веры, что и дало основания лютеранскому теологу Паулю Тиллиху в работе «Христианство и встреча мировых религий» (1963) назвать секулярные веры квазирелигиями, соответственно, любой общественный институт, обеспечивающий культивирование квазирелигии, мы можем назвать эрзац-церковью. Классическим примером такой эрзац-церкви являлась наша КПСС - Коммунистическая Партия Советского Союза, под руководством которой в СССР действовала система коммунистического воспитания.
Эрзац - он эрзац и есть - полноценной заменой церкви быть не может, поэтому и сгинул вместе с Союзом ССР, но не зря говорится, что свято место пусто не бывает - появились другие эрзац-образования, только уже не церкви, а секты, выпускающие в мир свою "блажь", к которым в полной мере применимо понятие "бункер веры". В эти бункеры мы и заглянем, используя для этого хронотоп.
Хронотоп истории - это анализ исторических событий в многомерном пространстве-времени, в их привязке к конкретной точке этого пространства; причем само пространство, помимо того, что оно является физическим, образуют еще идеологические, этические, духовные измерения - измерения веры и отношений. В советском хронотопе на примере КПСС мы хорошо видим, что вера может играть в жизни общества как позитивную роль - может быть для него дорогой к храму; так и негативную роль - может заставлять искать спасения в бункере веры, вводя само общество в состояние застоя.
Казалось бы, внешние обстоятельства не должны так влиять на идеалы веры, чтобы само их влияние на бытие человека менялось на противоположное - от позитивного к негативному. Действительно, дело здесь не в самих идеалах, а в той формальной стороне бытия, которую они принимают в хронотопе, когда оказываются встроенными в господствующую идеологию. Когда идеология из паруса корабля становится тормозящим его движение фактором, причину этого поверхностный взгляд видит в обуславливающей идеологию вере, для которой уже и стены бункеров перестают быть надежной защитой, а "блажь" вне стен бункеров теряет свои дурманящие качества. В совке мы все это пережили во время горбачевской перестройки, сейчас тот же самый процесс переживает либеральный мир, диагноз состоянию которого в 2018 году поставили аналитики корпорации RAND в своем докладе, где как основная причина болезни, поразившей американское общество, был назван "распад истины" (Truth Decay).
Распад истины - это синергетический процесс, в котором незначительные, на первый взгляд, изменения в сознании людей приводят к губительным для действующих институтов власти последствиям, таким как политический паралич, наступающий вследствие дезинтеграции этих социальных и политических институтов. Распад истины - это всегда экзистенциальная угроза для своего времени, необратимо меняющая положение общества в его хронотопе путем революционной бифуркации. В ХХ веке Россия это пережила дважды. Новый XXI век, как и век предшествующий, для нас начинается с того же процесса - на этот раз рушится бункер либеральной веры вследствие распада истин, на которых держится господствующая в странах либерального мира идеология неолиберализма. Но не зря говорится: не рой другим яму, сам в нее попадешь - неолиберализм преуспел в разрушении той правды, которую считал для себя опасной, а теперь сам столкнулся с деструктивным действием набравшего силу нигилизма.
Несмотря на новизну самого термина "распад истины", сам обозначенный им феномен для философии не нов - это его в 70-е годы прошлого века описал Ж.-Ф.Лиотар в своем «Состоянии постмодерна», которое характеризуется засильем влияния всевозможных микронарративов, опускающих до уровня такого же незначительного влияния и великие метарассказы или метанарративы прошлого, утверждающие ту или иную Веру. Позже постмодерн был еще назван и эпохой постправды, когда среди множества постправд правды не отыскать - это и есть распад истины, ведь за истину мы всегда держим какую-то господствующую правду. Ну а сточки зрения синергетики, к распаду истины приводит рост социальной энтропии, в результате чего общество погружается в состояние болезни, которую социологи называют аномия.
Чтобы понять, как нам из состояния постмодерна опять войти в какой-нибудь новый модерн, мы для начала отмотаем еще сто с лишним лет назад и вспомним про диалектику Георга Вильгельма Фридриха Гегеля. Распаду истины в диалектике соответствует понятие отрицания, оно же нигилизм, что является нормальным и естественным элементом процесса познания, идущего в человеческом разуме. За отрицанием с неизбежностью следует отрицание самого этого нигилизма, предшествующее собиранию распавшегося - сказано же нам было еще задолго до Гегеля: есть время разбрасывать камни, и есть время собирать камни. Гегель к древней истине сделал важное добавление: новая сборка делает старую, ранее нами отвергнутую истину качественно другой - более совершенной.
Для процесса познания и постмодерн не является помехой, наоборот, деструктивные процессы, ему сопутствующие, активизируют поиски новых истин, поэтому и в понимание сути самого процесса он внес свою лепту:
- диалектический цикл оказался циклом механизма эпистемной эволюции, двигающим человеческое общество в пространстве хронотопа;
- природа цикла оказалась синергетической - не только распад, но и синтез нового в нем начинается с небольших изменений, которые кажутся незначительными и ни на что не влияющими, поэтому и не заслуживающими того, чтобы на них обращали внимание;
- новая сборка истины, возникающая как итог диалектического синтеза, всегда является и новой целостностью, включающей в себя то, что ранее было ей чуждо, поэтому каждое значимое продвижение в хронотопе - это всегда переход через точку сингулярности, а совокупность таких точек размечает само пространство хронотопа;
- новая сборка истины в точке сингулярности, дающая новую целостность, является ни чем иным, как новой ценностью, которая становится главенствующей в системе ценностей; соответственно, и тебо, образованное обладателями данной ценности, становится доминирующим в социальном организме.
Понимание сути процесса - это уже полдела в деле обретения новой правды, имеющей претензию стать истиной. Старые правды, свергнутые с пьедестала истины, хоть и скрываются в бункерах веры, но от нас никуда не делись, слепить их вместе, чтобы попробовать снова водрузить на пьедестал, но уже не порознь, а как новую цельность - это задачка чисто техническая, но чтобы ее решить, саму задачу надо увидеть там, где кажется и нет ничего. Артур Шопенгауэр такой скрывающий покров мнимой пустоты назвал покрывалом Майи, позаимствовав это понятие в древнеиндийской философии. Художественное описание одной из разновидностей покрывала Майи я встретил в рассказе Чехова «Крыжовник», на который случайно наткнулся в и-нете в неожиданном для классической художественной прозы месте, удивился этому, поэтому и прочитал.
Как будто кто-то специально подсунул мне этот рассказ именно тогда, когда я знакомился с материалами философского Конгресса, и у меня уже не в первый раз появился повод задать не-знаю-кому вопрос, на который нет ответа: насколько неслучайно все то, что кажется нам случайным?
В «Крыжовнике» Чехов рассказывает о том, как сбылась мечта маленького человека, мечтающего стать большим, для чего ему всего-то и надо было заиметь себе хоть маленькую, но усадебку, и чтобы обязательно там рос крыжовник. И вот Чехов описывает этот схлопнувшийся до размеров усадебки мир, в котором крыжовник как покрывало Майи: как финишный аккорд на столе стоит тарелка с крыжовником- значит всё - все цели достигнуты и больше в этой жизни беспокоиться не о чем. И казалось бы, кому какое должно быть до этого дело - счастлив человек, ну и слава богу. Однако есть, оказывается, те, кому до этого есть дело:
Мне постлали постель в комнате рядом со спальней брата, и мне было слышно, как он не спал и как вставал и подходил к тарелке с крыжовником и брал по ягодке. Я соображал: как, в сущности, мною довольных, счастливых людей! Какая это подавляющая сила! Вы взгляните на эту жизнь: наглость и праздность сильных, невежество и скотоподобие слабых, кругом бедность невозможная, теснота, вырождение, пьянство, лицемерие, вранье… Между тем во всех домах и на улицах тишина, спокойствие; из пятидесяти тысяч живущих в городе ни одного, который бы вскрикнул, громко возмутился… Мы видим тех, которые ходят на рынок за провизией, днем едят, ночью спят, которые говорят свою чепуху, женятся, старятся, благодушно тащат на кладбище своих покойников, но мы не видим и не слышим тех, которые страдают, и то, что страшно в жизни, происходит где-то за кулисами. Всё тихо, спокойно, и протестует одна только немая статистика: столько-то с ума сошло, столько-то ведер выпито, столько-то детей погибло от недоедания… И такой порядок, очевидно, нужен; очевидно, счастливый чувствует себя хорошо только потому, что несчастные несут свое бремя молча, и без этого молчания счастье было бы невозможно. Это общий гипноз. Надо, чтобы за дверью каждого довольного, счастливого человека стоял кто-нибудь с молоточком и постоянно напоминал бы стуком, что есть несчастные, что как бы он ни был счастлив, жизнь рано или поздно покажет ему свои когти, стрясется беда - болезнь, бедность, потери, и его никто не увидит и не услышит, как теперь он не видит и не слышит других. Но человека с молоточком нет, счастливый живет себе, и мелкие житейские заботы волнуют его слегка, как ветер осину, - и все обстоит благополучно.
В этих словах, которые Чехов вложил в уста рассказчика, нет ничего крамольного, но это приговор системе помещичьего землевладения России - это стук человека с молоточком, который в синергетике имеет образ бабочки Лоренца, взмахи крыльев которой приводят к ураганам. Помещичья Россия этого стука не услышала, но аттракторы, которые запускают человечки с молоточком, дело свое сделали - получила Россия свою революционную бурю, которая переломала, перекорежила в ней все, что только можно, но смогла она воспрянуть, благодаря новой правде жизни, закрепившейся на пьедестале истины стараниями большевиков-ленинцев.
Они, эти человечки, опять в России стучат своими молоточками, и опять есть те, кто этот молоточков стук толи не слышит, толи не хочет слышать; и, как это ни странно, среди этих "глухих" мы видим и руководителей российской философии - они как тот помещик, любитель крыжовника из рассказа Чехова - такая ассоциация возникла в моей голове при чтении рассказа в промежутке знакомства с материалами Конгресса. А ведь мы помним, что в то время, когда Чехов писал свои рассказы, лицом только зарождавшейся русской философии были люди с молоточками, стучавшие вместе с русскими писателями и поэтами по головам российских обывателей и будившие имеющихся, но спящих в этих головах других человечков с молоточками.
Прислушайтесь - из того бункера, в который российскую философию поместили советские коммунисты, и из которого она по сию пору все еще не выбралась, никакого стука не доносится, но в том, что слышно, можно разобрать чеховские мотивы: «"Как вкусно!" - и он с жадностью ел и всё повторял: "Ах, как вкусно! Ты попробуй!" - было жестко и кисло, но, как сказал Пушкин, "тьмы истин нам дороже нас возвышающий обман"». Раньше это был бункер коммунистической веры, сейчас над ним довлеет либерализм - делай что хочешь, только другим не мешай - и не вздумай стучать, чтобы чей-то покой не потревожить.
Можем ли мы в чем-то обвинять главного героя чеховского «Крыжовника»? Печальная правда жизни заключается в том, что до многих человечки с молоточком достучаться не могут - забравшиеся в бункер веры их не слышат. Отжившие свое старые парадигмы жизни покидают наш мир вместе со своими носителями, говорит нам философская классика, но наиболее известна формулировка этого принципа от физика Макса Планка: «Новая научная истина торжествует не в результате убеждения своих оппонентов и их просветления; это, скорее, происходит оттого, что эти её оппоненты в конце концов умирают и вырастает новое поколение, с ней знакомое». Или то же самое грубо и цинично: «Новый шаг по пути прогресса наука делает после очередных похорон». Философия знает, почему такое - это из-за редукционной природы жизненного мира человеческого разума, но это знание ничуть не помогает нашим философам выйти за пределы, огороженные редукционным барьером - на это способны, по Т.Куну, только экстраординарные ученые, а таковых в российской философии не просматривается - они все нормальные, поэтому наша философия и ждет с нетерпением, когда сможет погулять на тех поминках, после которых сможет заняться положительной деятельностью.
Бункеры веры становятся могилами для тех, кто в них забрался. И ладно бы, если только для них самих. Русский царь и стоящая за ним русская знать были подобны чеховскому любителю крыжовника, чем это для них и Российской Империи кончилось, мы знаем. Советская партхозноменклатура в основной своей массе и стоящие во главе ее генсеки, начиная с Брежнева, были подобны чеховскому любителю крыжовника, чем это для них и Союза ССР кончилось, мы знаем. Ну а правящая сейчас в России бюрократия, вместе со всеми своими президентами, чуть ли не с самого своего рождения уподобилась этому персонажу из «Крыжовника», перенеся в новые условия пороки советской системы управления, но избавив, чтобы не связывать себе руки ответственностью, эту систему от ее достоинств. Совсем не надо много ума для того, чтобы предсказать судьбу РФ, засунутой в бункер веры идеологии неолиберализма. Что нужно для того, чтобы избежать печальной участи, Антон Павлович нам тоже сказал:
Принято говорить, что человеку нужно только три аршина земли. Но ведь три аршина нужны трупу, а не человеку. И говорят также теперь, что если наша интеллигенция имеет тяготение к земле и стремится в усадьбы, то это хорошо. Но ведь эти усадьбы те же три аршина земли. Уходить из города, от борьбы, от житейского шума, уходить и прятаться у себя в усадьбе - это не жизнь, это эгоизм, лень, это своего рода монашество, но монашество без подвига. Человеку нужно не три аршина земли, не усадьба, а весь земной шар, вся природа, где на просторе он мог бы проявить все свойства и особенности своего свободного духа.
Рецепт простой, но чтобы понять, как им воспользоваться, для этого нам и нужна философия, только не бункерная, а живая и свободная - живущая с народом одной с ним жизнью; слышащая стук человечков с молоточками и сама стучащая в души человеческие о том, что не в бункерах и усадьбах надо уединяться, а искать свою дорогу к храму.
Дорога к храму - это всегда строительство храма, причем не где-то на стороне, а в самой душе своей, ибо сказано же нам было, что "Царствие Божие внутри вас есть", но тут надо понимать, что то царство истины и свободы, о котором Иисус Христос поведал, является коллективной общностью - ты не можешь в нем быть сам по себе, а только как тот коллективный человек, которого Т.Гоббс назвал левиафаном, по имени библейского чудища. Непонятно, почему Гоббс так сделал - благому делу дал имя страшилища, но простейшее объяснение этого само напрашивается: благо человеческой общности всегда выше тех негативных последствий и бед, которые кому-то такая общность может нести, ведь над любой такой общностью всегда высится высший принципат власти - это Бог. Нечистая сила может паразитировать на теле левиафана, и тогда он кажется нам чудовищем, готовым нас поглотить, но сама нечисть собрать эту общность не может - без бога она ничто - стоит ей преуспеть в разрушении идеалов Веры, как тут же рушится само царство, на престоле которого вздумал утвердиться князь мира сего, поэтому царем-королем этому князю никогда не стать.
Бога смерть очередного левиафана испугать не может, ведь смерть - это же обычное дело в мире живого - социальные организмы в нем тоже не живут вечно. Собрать нового левиафана на месте умершего для Бога не проблема; проблемой является сделать так, чтобы новый был лучше старого - вот это не всегда сразу получается, но Бог от своих замыслов никогда не отступает и, как правило, желаемого в своей усадьбе через ряд итераций достигает; а усадьба Его, как мы знаем - это вся наша планета Земля, на которой человек у Него садовником трудится.
Кто-ж Его знает - может есть у Него и другие усадьбы, но мы об этой заботиться приставлены - вот почему человеку нужен, как Чехов написал, весь земной шар со всей его природой, включая такой ее важнейший элемент, как он сам. И вроде бы просто при таком взгляде на природу заиметь человеку шар земной - позаботься как следует о душе своей, и вот он, этот шарик, уже у тебя в кармане - и это действительно так, только надо иметь в виду, что "как следует" здесь означает идти дорогой к храму, по той самой, которую древние даосы назвали Дао, двигаясь по которой человек становится просветленным. Великий мудрец Лао Цзы так описал эту "простоту": не привлекая к себе внимания, просветленный человек ходит по базару и делает Буддами торговцев вином и рыбой или, как сказал в «Калине красной» герой Василия Шукшина, "надо просто правильно жить" - было бы это просто, давно бы мы уже все жили как в раю.
Дорога к храму, Дао, просветленность и все прочее, тому подобное, включая сюда и самого бога в разных его видах - это все метафизика, т.е. вербальные идентификаторы образов высших сущностей из гаптического пространства жизненного мира нашего разума - слова, обозначающие эти образы, могут быть разными, но сама суть от этого не меняется, однако, в миру она из-за разных своих словесных одеяний часто конфликтует сама с собой. Но окно возможностей для таких конфликтов сужается по мере того, как человечество в своем хронотопе перебирается от одной точки сингулярности к другой, ведь каждая сингулярность на хронотопе - это единение в одной новой сущности тех сущностей, которые до этого безуспешно пытались отрицать друг друга. Сейчас мы близки к тому, что это окно окончательно схлопнется - грядет Большая Сингулярность - "крыжовник" в Усадьбе Творца достиг зрелости, и пришло время собрать первый урожай.
Из того факта, что человек создан по образу и подобию божьему, неопровержимо следует, что бог тоже является любителем "крыжовника" - в саду радостей земных есть у него любимое "растение" - это философия, и вы сейчас пребываете в доказательстве того факта, что она достигла стадии зрелости и плоды ее уже можно использовать именно так, как она об этом с младых ногтей мечтала - для возделывания самого этого божьего сада радостей земных, которых в нем всегда было мало из-за того, что рос он сам по себе - после Большой Сингулярности этому будет положен конец.
Хоть не верящий в философию брат Иона и называет меня философом, но я не философ - я инженер - философию я не делаю - я ее использую, причем, использую только зрелые плоды ее - только то, что прошло проверку временем, получило признание у философского тела без органов и прижилось в нем, поэтому спорить со мной на философские темы не о чем. Спорить о том, как лучше эту зрелую барышню удовлетворить - это ради бога - попробуйте из того, что она нарожала, слепить свой образ будущего, и мы посмотрим, у кого это лучше получится. В тех же, кто думает, что в этом деле можно вовсе без нее обойтись, я вовсе конкурентов не вижу - это все лепка куличей в детской песочнице - удовлетворить может только тех, кто их лепит.
Мудрость тысячелетий против чьих-то умозрительных соображений - о какой конкуренции тут вообще можно говорить, но конкуренция - это то, на что кандидаты в спасители мира обращают свое внимание в последнюю очередь, будучи твердо уверенными в спасительности выбранного ими пути. Было время, именно такие подвижники становились пророками и мессиями, определяя на века ход исторического развития наций и народов. Такое же положение было в сфере материальной деятельности, где гениальные самоучки-изобретатели своими творениями меняли облик среды обитания человека в мире - эпоха модерна заменила этих индивидуальных инноваторов на рождающую инновации индустрию, что было прямым следствием коперниканского переворота в естественных науках. Аналогичные перемены ждут нас в сфере социального, что будет прямым следствием уже марксистского переворота в науках общественных - здесь тоже появится своя индустрия, на этот раз постматериальная - вот главная примета грядущего постиндустриального мира.
Традиционно сутью марксизма мы считаем учение о мировой коммунистической революции и диктатуре пролетариата, как орудии тотального обобществления всех средств производства, но такой вывод является результатом поверхностного взгляда на учение Маркса, при котором мы видим лишь результат, который сам Маркс получил, а получил он его, изучая все то знание, которое общественные науки к тому времени накопили. Недостаток имеющегося в наличии знания и обусловил недостатки полученных Марксом результатов, но эти результаты никоим образом не отменяют главного в марксизме - это научный подход к изучению человеческого общества, предполагающий использование всего массива накопленного наукой знания - это то, чего современным марксистам сильно не хватает.
Наука лишь тогда сможет нам помочь в понимании сути бытия, когда накопленное ей знание сольется в цельную картину - когда достигнет она своей точки сингулярности - к которой сейчас уже вплотную подошла. Когда в эпоху модерна естественные науки прошли в ходе коперниканского переворота через свою точку сингулярности, преобразование материальных условий бытия человека пошло вперед семимильными шагами - этот пример нам показывает, чего мы можем ждать после прохождения общественными науками своей точки сингулярности.
Это фундаментальное свойство нашего разума - его жизненный мир всегда представляет собой цельную картину, но никогда еще такого не было, чтобы эту картину целиком и полностью мы могли нарисовать, используя для этого объективное научное знание. И вот наконец-то, в своей эпистемной эволюции мы подошли к тому рубежу, где можем это сделать, вот только одним философским "крыжовником" тут не обойдешься - к нему надо добавить и то, что другие общественные науки нарожали - это работа не для кустарей-одиночек, а для индустрии, которая уже сейчас, на наших глазах зарождается в виде всевозможных фабрик мысли - Think Tanks; и близок тот час, когда работники этих фабрик дозреют до мысли, что для успеха их деятельности им нужны новые производственные отношения - что основой нового мира должна быть не материальная собственность и ее хозяева, а собственность интеллектуальная и ее хозяева.
Основная проблема этих мысле-фабрик - это низкая квалификация персонала, для чего есть вполне объективные причины, среди которых основная - это высокий порог вхождения в новый вид деятельности - ситуация такая же, как и на заключительной стадии коперниканского переворота: знание, добытое наукой, еще не приведено к удобному для использования виду - учебники еще не написаны; учителей с нужной квалификацией, обучающих применению научного знания в конкретных видах деятельности, тоже нет; соответственно, нет и специализированных высших учебных заведений. Короче говоря, подготовка инженеров разных специализаций на поток еще не поставлена. Сейчас мы знаем, что такая ситуация была быстро, по историческим меркам, исправлена - появились и учебники, и учителя, и соответствующие учебные политехнические институты - эти перемены в системе образования тоже были признаком завершения коперниканского переворота - наука стала производительной силой, как это было задекларировано в нашей идеологии марксизма-ленинизма, но это касалось только естественных наук.
Сейчас в производительную силу аналогичным образом предстоит превратиться наукам общественным, с философией во главе - о завершении марксистского переворота тоже будут свидетельствовать перемены в системе высшего образования - будут и новые учебники, и новые вузы, которые будут выпускать специалистов для новых видов деятельности - представителей нового господствующего класса, которые будут господствовать над нами точно так же, как господствуют нынешние инженеры - люди будут жить не в стихийно сложившемся, а в специально спроектированном мире; строиться этот мир будет путем воспроизводства нового, потребного именно для этого мира 2.0 человека - в терминах спиральной динамики, это будет мир второго порядка, переход к которому станет итогом естественного хода эпистемной эволюции, в результате чего доминированию первопорядковых homo economicus придет конец, а доминировать будут второпорядковые homo moralis.
В мире второго порядка произойдет то, что еще сто лет тому назад должно было произойти в СССР по замыслу советских архитекторов выбора: «Теоретический разум должен быть соединен с практическим разумом. Философская работа должна быть соединена с трудом, с социальным строительством, должна его обслуживать. Советская философия входит в пятилетний план», - так это представил Николай Бердяев в работе «Истоки и смысл русского коммунизма» - может быть, это и могло бы произойти, если бы советские коммунисты не проводили политику удушения свободы для общественных наук, засовывая их в прокрустово ложе марксистско-ленинского догматизма.
Там, где господствует догма, никакая соединенная с трудом философская работа невозможна - она и сейчас не происходит по тем же причинам, что и в совке - на этот раз ей мешают идеи либерализма, идеологией неолиберализма превращенные в догмы, из-за чего либерализм по сути стал антилиберализмом, т.к. под прикрытием разговоров и свободе и правах человека на деле происходит оболванивание людей, которым сколько свободы ни дай, воспользоваться ей для преобразования мира они все равно не смогут по причине своей интеллектуальной и духовной ограниченности. Но наивны надежды архитекторов нового мирового порядка на то, что это поможет им сохранить свое господство на веки вечные - дилемма Триффина для денег - она и для социума справедлива.
Дилемма Триффина дополняет закон Коперника-Грэшема, согласно которому плохие деньги всегда вытесняют хорошие деньги. Спотыкаются плохие деньги на пути к господству как раз на дилемме Триффина. Плохие деньги, т.е. теряющие свою стоимость, повышают конкурентоспособность товаров, делая их дешевле, но, в то же время, для них самих это оборачивается снижением их собственной конкурентоспособности на валютном рынке, где предпочтение отдается хорошим, т.е. не теряющим своей стоимости, деньгам. В конечном итоге хозяева плохих денег на глобальном рынке проигрывают хозяевам хороших денег. Вот так и в социуме: с одной стороны, хозяевам жизни, чтобы их господству ничего не угрожало, надо тупое и послушное быдло, но, с другой стороны, они не могут господствовать, не прибегая к услугам высокообразованных интеллектуалов, от которых для господствующих господ и исходит главная угроза их господству - господству того, а чем говорит аналог закона Коперника-Грэшема для социума, которым является не требующее большого ума эмпирическое наблюдение: сверху всегда дерьмо плавает - козе понятно, что долго такое продолжаться не может.