Методологический эмбрион марксизма (1)
Карл Маркс
«К критике Гегелевской философии права»
Введение
Человек, который в фантастической действительности неба искал некое сверхчеловеческое существо, а нашёл лишь отражение себя самого, не пожелает больше находить только видимость самого себя, только не-человека - там, где он ищет и должен искать свою истинную действительность.
И по прошествии более чем полутора веков эти слова Маркса не потеряли своей актуальности: и сейчас еще ничтожно мало желающих “там искать свою истинную действительность”; и где оно, это “там”, Маркс не говорит - логично предположить, что в религии, но дальнейший текст не дает оснований для таких предположений.
Основа иррелигиозной критики такова: человек создаёт религию, религия же не создаёт человека. А именно: религия есть самосознание и самочувствование человека, который или ещё не обрёл себя, или уже снова себя потерял. Но человек - не абстрактное, где-то вне мира ютящееся существо. Человек - это мир человека, государство, общество. Это государство, это общество порождают религию, превратное мировоззрение, ибо сами они - превратный мир. Религия есть общая теория этого мира, его энциклопедический компендиум, его логика в популярной форме, его спиритуалистический point d’honneur [вопрос чести], его энтузиазм, его моральная санкция, его торжественное восполнение, его всеобщее основание для утешения и оправдания. Она претворяет в фантастическую действительность человеческую сущность, потому что человеческая сущность не обладает истинной действительностью. Следовательно, борьба против религии есть косвенно борьба против того мира, духовной усладой которого является религия.
Маркс уже не подросток, но неверный вывод, с которого начинается абзац, сделан с подростковым юношеским максимализмом, не желающим знать других мнений. Что же еще создает человека, если не религия - не было бы ее с нами, если бы она этого не делала, а чтобы убедиться в этом, Марксу достаточно было бы вспомнить историю своего еврейского народа. А дальше он о религии все правильно говорит, несмотря на неверный посыл. Краткий вывод из сказанного - религия есть основа идеологии. Если приложить эту мерку юного Маркса к марксизму-ленинизму, то увидим и его религиозность. Не случайно видный деятель белого движения Константин Мельник учил своих соратников бороться с большевизмом как с красной церковью - понял человек то, чего сами марксисты не понимали.
Религиозное убожество есть в одно и то же время выражение действительного убожества и протест против этого действительного убожества. Религия - это вздох угнетённой твари, сердце бессердечного мира, подобно тому как она - дух бездушных порядков. Религия есть опиум народа.
Все правильно: и про убожество, и про протест против него; она и вздох, и сердце, и дух - все сказанное справедливо и в отношении самого марксизма, но как отсюда можно сделать вывод о том, что религия есть опиум?
Упразднение религии, как иллюзорного счастья народа, есть требование его действительного счастья. Требование отказа от иллюзий о своём положении есть требование отказа от такого положения, которое нуждается в иллюзиях. Критика религии есть, следовательно, в зародыше критика той юдоли плача, священным ореолом которой является религия.
Критиковать религию нужно для того, чтобы создать новую религию, что К.Маркс и сделал.
Критика сбросила с цепей украшавшие их фальшивые цветы - не для того, чтобы человечество продолжало носить эти цепи в их форме, лишённой всякой радости и всякого наслаждения, а для того, чтобы оно сбросило цепи и протянуло руку за живым цветком. Критика религии освобождает человека от иллюзий, чтобы он мыслил, действовал, строил свою действительность как освободившийся от иллюзий, как ставший разумным человек; чтобы он вращался вокруг себя самого и своего действительного солнца. Религия есть лишь иллюзорное солнце, движущееся вокруг человека до тех пор, пока он не начинает двигаться вокруг себя самого.
Двигаться вокруг себя самого может и должно стать нашей новой религией, если бы Маркс ее сделал, почитали бы мы его как Иисуса Христа и доныне.
Задача истории, следовательно - с тех пор как исчезла правда потустороннего мира - утвердить правду посюстороннего мира. Ближайшая задача философии, находящейся на службе истории, состоит - после того как разоблачён священный образ человеческого самоотчуждения - в том, чтобы разоблачить самоотчуждение в его несвященных образах. Критика неба превращается, таким образом, в критику земли, критика религии - в критику права, критика теологии - в критику политики.
Все никак “ближайшую” задачу преодоления самоотчуждения человека философия выполнить не может, и не выполнит, пока не родит новую религию.
С нашими пастырями во главе мы обычно оказывались в обществе свободы только один раз - в день её погребения.
Красивая фраза, ничего не скажешь, хоть и малопонятная, и вот, благодаря броской красивости, этот гвоздь уже приколотил пастырей к позорному столбу.
Оружие критики не может, конечно, заменить критики оружием, материальная сила должна быть опрокинута материальной же силой; но и теория становится материальной силой, как только она овладевает массами. Теория способна овладеть массами, когда она доказывает ad hominem [применительно к данному лицу], а доказывает она ad hominem, когда становится радикальной. Быть радикальным - значит понять вещь в её корне. Но корнем является для человека сам человек. Очевидным доказательством радикального характера немецкой теории, следовательно - её практической энергии, служит то, что её исходным пунктом было решительное, положительное упразднение религии. Критика религии завершается учением, что человек - высшее существо для человека, завершается, следовательно, категорическим императивом, повелевающим ниспровергнуть все отношения, в которых человек является униженным, порабощенным, беспомощным, презренным существом - те отношения, которые нельзя лучше охарактеризовать, как возгласом одного француза по поводу проектировавшегося налога на собак: «Бедные собаки! С вами хотят поступить, как поступают с людьми!»
Опять же: данный императив не выполнить без создания новой религии. Каждая религия и идеология на ее основе дают человеку ту свободу, до которой он дорос в своем эволюционном развитии. Моральное устаревание и религии и идеологии заключается в том, что они на определенном этапе развития человека уже не могут дать ему ту свободу в которой он начинает нуждаться все больше и больше. Не было еще у нас ни одной идеологии, способной в своей эволюции следовать за эволюцией человека.
Даже с исторической точки зрения теоретическая эмансипация имеет специфически практическое значение для Германии. Ведь революционное прошлое Германии теоретично, это - реформация. Как тогда революция началась в мозгу монаха, так теперь она начинается в мозгу философа.
Не только для Германии, но и для всех, не только прошлое, но и будущее - это вторая глобальная религиозная реформация, надо лишь дождаться результатов революции в мозгах философов.
Но если протестантизм не дал правильного решения задачи, то всё же он правильно поставил её. Речь теперь шла уже не о борьбе мирянина с попом вне мирянина, а о борьбе со своим собственным внутренним попом, со своей поповской натурой. И если протестантское превращение немца-мирянина в попа эмансипировало светских пап, князей, со всей их кликой - привилегированными и филистерами - то философское превращение немца, проникнутого поповским духом, в человека будет эмансипацией народа. Но подобно тому, как эмансипация не должна остановиться на князьях, так и секуляризация имуществ не остановится на захвате церковных имуществ, который раньше других был осуществлён лицемерной Пруссией. Тогда Крестьянская война, это наиболее радикальное событие немецкой истории, разбилась о теологию. Ныне, когда сама теология разбита, наиболее резкое проявление несвободы в немецкой истории - наше status quo - разобьётся о философию. За день до реформации официальная Германия была самым покорным рабом Рима. За день до своей революции она - покорный раб того, что меньше Рима, раб Пруссии и Австрии, заскорузлых юнкеров и филистеров.
Ну где же ты, философия, о которую разобьется наше status quo - народ жаждет эмансипации!
Между тем, радикальной немецкой революции препятствует, по-видимому, одна огромная трудность. Дело в том, что революции нуждаются в пассивном элементе, в материальной основе. Теория осуществляется в каждом народе всегда лишь постольку, поскольку она является осуществлением его потребностей. Но будет ли соответствовать чудовищному разладу между требованиями немецкой мысли и теми ответами, которые даёт на них немецкая действительность - будет ли этому разладу соответствовать такой же разлад гражданского общества с государством и с самим собой? Станут ли теоретические потребности непосредственно практическими потребностями? Недостаточно, чтобы мысль стремилась к воплощению в действительность, сама действительность должна стремиться к мысли.
Действительность обязательно устремится к мысли - куда она денется! - если мысль будет этого достойна, вот только не надо действительность тянуть к мысли на аркане, как это делали последователи Маркса в России.
Германия, это убожество политической современности, сложившееся в свой особый мир, не сможет разбить специфически немецкие преграды, не разбив общих преград политической современности. Германия взобралась на средние ступени политической эмансипации не в одно время с современными народами. Даже тех ступеней, которые она преодолела теоретически, она ещё не достигла практически. Каким же образом она может перескочить одним салътомортале не только через свои собственные преграды, но вместе с тем и через те преграды, которые стоят перед современными народами, через преграды, которые она в действительности должна воспринимать как освобождение от своих действительных преград и которые должны быть целью её стремлений? Радикальная революция может быть только революцией радикальных потребностей, для зарождения которых, казалось бы, как раз нет ни предпосылок, ни необходимой почвы.
Замените в абзаце “Германия” на “Россия” и перечитайте его еще раз.
Утопической мечтой для Германии является не радикальная революция, не общечеловеческая эмансипация, а, скорее, частичная, только политическая революция - революция, оставляющая нетронутыми самые устои здания. На чём основана частичная, только политическая революция? На том, что часть гражданского общества эмансипирует себя и достигает всеобщего господства, на том, что определённый класс, исходя из своего особого положения, предпринимает эмансипацию всего общества. Этот класс освобождает всё общество, но лишь в том случае, если предположить, что всё общество находится в положении этого класса, т. е. обладает, например, деньгами и образованием или может по желанию приобрести их.
Очень похоже на утопические мечты проведенных у нас в России реформ - часть общества себя эмансипировала и достигла господства, народу же дали понять, что не надо мечтать ни о какой эмансипации.