Открытие года: Фантазия оп. 28 Скрябина (в процессе)
Знаешь ли ты, читатель, Скрябина, как знаю его я? - Конечно, знаешь, верю. Скрябин - из числа немногих, кто писал только шедевры, но я ухитрился быть совершенно равнодушным где-то к десятку его опусов вроде всяких мазурок и ноктюрнов. Все мазурки и ноктюрны уже были написаны до него.
В этот десяток входила Фантазия опус 28. Почему - не интересно выяснять, это - часть моей личной патологии. Например, я на дух не выношу Баркаролу Шопена: да, архетипичные интонации, всё знаю, но для меня это - пустые красивости. Так и Фантазия не входила в моё примитивное сознание.
И вот недавно я её послушал по поводу, который уже забыл. Не могу сказать, что вдруг прозрел, но понял, что не знаю эту музыку, но хочу узнать. Я стал слушать записи: у меня так и нет инструмента, а по нотам представить достаточно сложный текст не всегда можно. И чем больше слушал, тем больше хотел слушать.
Сразу возникло тотальное отторжение всех записей: большинство я выключал с первых тактов, слыша, как пианист нажимает клавиши, не понимая, зачем это делает и почему нажимает именно их, если сформулировать наглядно. И ладно бы это были какие-то не буду никого обижать, но среди таких были самые раскрученные сегодня имена.
У меня сложное отношение к Аркадию Володосю. Я был только на одном его концерте, дело было в БЗК, и он размазал несчастный «Стейнвей» своей версией «Кармен». Наверное, это круто, но я думал только обо одном: у него должно быть очень сильное запястье, у меня такого нет, и октавы в «Погребальном шествии» или известном полонезе меня напрягают. Однако позже я услышал его потрясающую игру в диапазоне от одного до десяти пиано, и искренне восхищаюсь его природными данными. При этом он очень хороший музыкант, и слушать его если не всегда интересно, то всегда полезно: например, левую руку в Фантазии точно играют только он, Рихтер, Фейнберг и Амлен.
Кстати, одна из причин, по которым у тебя, читатель, нет шанса услышать Фантазию live, - её техническая нетривиальность. В этом отношении я навсегда испорчен Рихтером, и это - не каприз, а принципиальное утверждение: абсолютное большинство пианистов играют так, как могут, и даже смешно говорить об интерпретации, поскольку это слово подразумевает свободный выбор из разных вариантов, а им доступны не все. Усилю этот тезис: дело не только в недоступности некоторых вариантов, всё куда печальнее. Популярное представление, что технические трудности - это как бы второстепенно, а главное - «музыка», есть в моих глазах признак голимого дилетантизма, непонимания проблемы и неуважения к авторам технически сложной музыки. Я утверждаю, что с освоением технических проблем меняется само понимание произведения, и говорить, что пианист сыграл грязно, но зато очень музыкально, для меня - нонсенс. Он просто НЕ СЫГРАЛ, а благие намерения и его идеи, как это должно быть - тема для дам. И это - принципиальная проблема ф-п исполнительства: большинство великих ф-п произведений недоступны, по большому счёту, абсолютному большинству пианистов, хотя они старательно их учат в бесчисленных консерваториях и училищах и играют в концертах.
Я впервые услышал осмысленное начало Фантазии у Софроницкого. Есть две записи на онлайне - более длинная (9:27) и более короткая (8:07). Длинная хороша, но в ней чего-то не хватает. Мой заочный старший и профессиональный друг лерит считает, что короткая - совершенна, и закрывает Фантазию, в том числе благодаря разным тембрам для разных голосов, называя эту способность Софроницкого уникальной в истории игры на ящике.
Почти согласен, кроме утверждения о закрытии.
Любопытно по мелочам, но в целом никак играет ГГ. Я уже имел честь дерзко говорить, что не считаю его выдающимся пианистом, и ни одну его запись никогда переслушивать не буду. Очевидно, напрасно экстраполируют его славу как педагога на его исполнительство. Он - не реализовавшийся как исполнитель музыкант. Позднейший аналог - Л.Н. Наумов. Вот от кого я слышал тембрально фантастическую игру live, когда он аккомпанировал на классном вечере леворучного Равеля, кажется, Иголинскому. Первый рояль не помню вообще, а аккомпанемент тот врезался в сознание на всю жизнь.
Очень необычно играет Фейнберг: абсолютно неприемлемо для меня, но с идеально реализованным пониманием, уходящим в какую-то неожиданную сторону, далеко от Скрябина как я его представляю, но очень сильно, что-то космическое, прошу прощения за пустую болтовню. Аналогичное впечатление - от его исполнения 5 сонаты, основные идеи которой позже идеально реализовал Рихтер.
Совершенно неожиданным было увидеть, что Фантазию играл Рихтер, и ещё более неожиданным - возникшее с первых тактов полное неприятие, отталкивание, чего никогда по отношению к СТ у меня не случалось. Я считаю, что Фантазию надо играть без всякой монументальности и романтической экспрессии, как виртуальные отзвуки чего-то так и не состоявшегося или давно отзвучавшего. Тяжёлый Скрябин вообще есть некое противоречие в определении, и удивление моё было тем больше, что Рихтер сыграл её в 1992 и 1993 годах, когда невозможно уже было бы списать на чрезмерные увлечения молодости.
Я не мог так легко согласиться с тем, что Рихтер чего-то не понимает, что понимаю я, смертный, и стал слушать снова и снова. И вот что я услышал, пусть старшие товарищи меня поправят, и это понимание открыло мне загадку Фантазии.
Володось идеально реализует моё желание «обозначать» страсти, а не погружаться в них, полностью убрав сложнейшую фактуру в тень от тем, которые можно сыграть одним пальцем, и сопровождающие аккорды у него обрушиваются в тишину, что вообще типично для Скрябина, которого часто играют, демонстрируя свои виртуозные прелести без понимания, что вся эта виртуозность у него должна легко смахиваться фоном. Рихтер же делает куда больше, и на порядок больше всех вообще, а именно - то, чем он всегда выделялся среди пианистов: длинным мышлением. У него целые эпизоды охвачены огибающей единой волей и движением, и этого нет ни в малейшей степени ни у кого больше. Можно возражать против его восприятия, но это качество этих записей игнорировать невозможно. Очень пёстрая Фантазия становится логичной и замкнутой.
И у Рихтера же я понял, как мне кажется, почему он сыграл Фантазию в конце жизни. Первое исполнение относится к 1942 году, и он сыграл её, согласно Монсенжону, в 40-е годы 10 раз, а вот через 50 лет (!), в 90-е - 22 раз. Где те записи 40-х годов?!
Секрет Фантазии, как я его сейчас понимаю, в лирической теме. Фантазия и в целом стоит отдельно от типичных произведений Скрябина всех периодов. Да, в ней есть типичные его интонации, причём доведённые до просто архетипичной формы, входящей вглубь сознания, и характерная фактура, которая требует «правильного» исполнения, см. выше.
Но при этом она очень близка к классическому романтизму - недаром лерит написал мне, что у ГГ Скрябин больше похож на Шопена. В Фантазии есть соблазн играть её, как балладу, и народ en mass на это ведется: пафосный трагизм в сочетании с улётной лирической темой, всё как надо. Однако это таки 28 опус, а ещё в 11 от Шопена - только слабые реминисценции. Здесь формально появляется призрак Шопена в двух местах - в ликующей кульминации прямо из 1 баллады по духу плюс - неожиданно - в короткой коде, где невозможно не вспомнить 24 этюд. Но в основном это - уже характерный Скрябин среднего периода, и в ней уже есть кажущиеся инородными для романтического восприятия (только у Рихтера не кажутся) «макабризмы» из «Сатанической поэмы» (36 опус).
Однако на этом ассоциации кончаются. Последнее прохождение лирического мотива перед кодой - совершенно душераздирающая тоска о заканчивающейся жизни, этот трагизм выше Шопена, уровня Брамса, и я считаю теперь этот момент одним из самых прекрасных в литературе, и я предполагаю, что именно он вызвал у Рихтера желание играть Фантазию в конце жизни:
Такого глубокого музыкального впечатления я не помню уже много лет, и от кого? - Казалось бы, ещё в молодости насквозь изученного АН!
И печаль от ощущения конца жизни - это даже не всё: сейчас это воспринимается ещё и как невыразимая печаль по навсегда ушедшему времени, когда ещё искренне считали, что мир может спасти красота. Она же, гораздо проще, но не менее сильно, слышна во второй прелюдии 11 опуса.
Фактически, это одно из самых трагичных романтических произведений, и трудность исполнения Фантазии и в этом тоже: увидеть это, не забыв о характерных скрябинских приколах из будущего, и не побояться показать, что понимаешь эту невыносимую печаль, не позволяя себе удариться в драматические нагнетания и оставаясь в полёте над бездной пафоса и тоски. Для идеального исполнения Фантазии нужен не «скрябинизм» и не романтизм, а фантастическое стилистическое чутьё, позволяющее пройти между.
Мне кажется, она ещё не сыграна, хотя лучшие музыканты уже уловили - каждый свои - критически важные элементы её понимания, и можно надеяться, что кто-то сумеет реализовать их синтез.