Судьба человека: Мухитдинов Султан.
Автобиография Мухитдинова Султана Фардитдиновича.
В 1888 году 21 июня старого стиля я родился от родителей Фардитдина Мухитдинова и Гайниземаль Бикмухаметовой, родители мои происходят от крестьян башкир бедняков деревни Зюбиеровой, Пожевской волости, ныне Мезелинского кантона, Уфимской губернии ТССР. До моего 8-летнего отец мой кроме избенки 7х6 ничего не имел, большинство времени года проводил на заработках как пиловщик досок и печник самых простых крестьянских печей. Вероятно, было время, когда он просил милостыню, это заключаю потому, что дети соседей нас называли «Кормаш хаирчисе балалары» - дети кармашевского нищего (есть в нашем уезде деревня Кормаш, где бывает еженедельный базар). Мне уже исполнилось 8 лет, когда отец, заложив земли и покосы за 11 рублей купил годовую рыжую кобылу в деревне Варяже(чсе?) (волости не знаю), которую эксплоатировали до 1909 года. Я с 6-летнего возраста начал посещать дневную школу «абастая» - старой муллихи. Кроме меня были братья: Фаррахитдин, Фатхитдин, Салахитдин, Абдулкарим, Абдулгазиз и Абдулгалим. В 1896 году отец со старшими 2-я братьями повез нас в деревню Пожеву в школу по изучению загробной жизни хазрета Ахметкарама Абуталыпова. С первых дней в школе я принялся за изучение с сильным желанием, хотя не легко было просиживать 8-летнему ребенку до 1 часу ночи под угрозой избиения палкой со стороны хазрата (зав.школой). Дни проходили - вскоре я научился до братьев, читать бессмысленные и непонятные арабские слова, а также списывать разные письмена не зная ни одной письменной буквы. Все мы были одеты в лохмотья и обуты в лапти. Братьям жилось получше, потому что они могли дежурить за плату за буржуйских детей. Первый год мы учились с половины ноября до половины марта и поехали домой на летние каникулы. Осенью 1897 года, т.е. в средине ноября снова свезли нас в ту же школу. Лето 1897 года было сухое, почему был сильный недород хлеба, приблизительно в первых числах июня я был отдан отцов муэддину Нуримухамету Диньмухаметову в пастухи. На второй же день пастьбы, за утерю овца я Диньмухаметовым был строго наказан. Овцы разбегаются по полю соединяются с другими стадами, я же всех своих овец - 500 шт. знать не мог. На пятый день будучи еще раз наказан - категорически отказался, хотя родитель мой стращал посылкой по миру я скорее решался на голодную смерть. Зимой 1897 года пришлось терпеть ужасные моменты голода, т.к. отец не в состоянии был зарабатывать на прокормление семьи; бывала совершал путешествия в дер. Пожеву, к нам, по 2 раза в день с пресными лепешками, которые между нами на весах распределял наши халфи - преподаватели; в таких случаях, каковых было почти постоянно не приходилось есть в прикуску, а довольствовались лишь кошением в кипяток-чай. Одно спасло меня от голодной смерти, а именно: я в течении короткого второго учебного года прошел весь коран, гирут ассалат и тагаллими асслат, благодяря чему моим учителем Нуретдином Муглетдиновым той же дер. Пожевой, он жив и в настоящее время, я был назначен, 9 лет, преподавателем начинающих учащихся. Я занимался с ними от зари до зари, а милостыню по четвергам собирал он сам, для очищения, возможно, совести приносил мне еженедельно по пол каравая хлеба - в чем было мое спасение, но я, конечно, делился со своими братьями. Таким образом существовав, приблизительно до половины марта опять покинул означенную школу. Лето 1897 года (вероятно, все же восьмого - Р.Б.) провели, почти, на одной траве - пиканах и диких луках. Братья не однократно по соседним деревням ходили менять дикий лук на хлеб. В течении голодного лета лишились всего, что только было и лошади. Урожай 97(98) года был хороший. Отец, оставляя всю семью голой, продав, почти, весь хлеб, купил вороного жеребенка 1 года, чем опять стали с лошадью. После уборки урожая - сытые сделав из глины громадные кирпичи 700 шт., когда не стало хватать места в избе, сколотили баню, куда, мы, дети, ходили спать до самой поездки в школу, т.е. опять до половины ноября. Пропустил еще один момент моих страданий в то же лето: на нашей полосе муэддин Динмухаметов посеял репу, конечно пол лета пришлось караулить мне до самой осени, каждый день до 11 часов ночи: ох, как жутко бывало возвращаться в темные ночи, по оврагам домой! Наступающий день приносил то же, потому что до восхода солнца опять приходилось идти босым, по утренним холодным росам, версты 4, опять на полосу с репой….
1897/98 (98/99) учебный год протекал без больших приключений…. Таже работа - преподавание, также по четвергам Муглетдинов обирал моих учащихся, но хлеба уже не приносил, а мне мои учащиеся носили, за мое обучение бабки…. Я прошел тухфитуль-мулк… тем и кончил учебный год. 1898/9 учебный год почти ничего не дал… Только учащихся у меня было уже не 15, а 29… Занимался с учащимися добросовестно, о чем вспоминают мои учащиеся и до сих пор. Я как дитя пролетариата любимым - хазретом не мог, почему дальше тухфатуль мулюка меня не пустил. Чем кончился и этот год.
Вот наступает 1899-900 учебный год, мы опять едем в вышеупомянутую школу. Я начинаю проходить мухтасар и продолжаю преподавать тем же любимым моим учащимся. Прошел мухтасар 3 и 4 раза; прошу хазрата разрешить изучать арабский Сафр, он заставляет меня еще раз повторить мухтасар - мне все это надоело - переливать из пустого в порожнее… Вот уже прошел новый год. В этой деревне Поисево был русский класс при медресе. Под предлогом разрешения отца, конечно у последнего разрешения не просил, начинаю просится у хазрата в русский класс при медресе. Долго Абуталыпов мне не разрешал, но благодаря моим настоятельным требованиям, наконец, разрешил… Я бросив учащихся на Муглетдинова пошел в русский класс, который находился в версте от нашей школы. Являясь туда начинаю просить учителя Абдреева о принятии меня в означенный класс. Он Абдреев поругав меня как следует просьбу мою не удовлетворил. Не смотря на это я пошел и на другой и на третий день, последний раз сел на порог и сильно расплакался от обиды. Наконец учитель Абдреев взял меня за руку посадил за отдельную парту и показал сразу 4 буквы; конечно, я их всех выучил... На следующий день еще 4 и таким образом в течении 10-11 дней выучил весь русский алфавит и уже был посажен в 1 отделение, а через 2 недели во 2 отделение. Нужно сказать, что я еженедельно пропускал, кроме дня отдыха, и базарный день, когда приезжал отец, потому что мой отец очень не любил русских и в том числе и русскую грамоту. Таким образом в течении 2 месяцев, кончив 2 отделения русского класса в конце марта поехали на летние каникулы. Зимою того же года в нашей деревне совершилось крупное событие, а именно помер старый наш мулла Хузябагаутдин (фамилию забыл) а на его место начали выбирать кандидата. Выбрали кандидата из Кузякинской школы (в 7 верстах от нас), нужно было провести приговором, мой отец слышал, что он играет на скрипке и курит папиросы (мой отец не употреблял ни спиртных напитков и не курил) тамгу свою не дал, а вероятно не хватало лишь одной тамги, не смотря на неоднократное приглашение отец на сход не пошел, почему силой заставили одного гражданина приложить две разные тамги и Хадрас Саубанов (муллой и настоящее время) был принят. С целью отомщения моему отцу, кулак Фазлимухамет Каримов заставил продать нашего соседа Мирсаида Файзульгафарова свое усадебное место (который имел лишь 5 саж., а по закону требовалось 6) для муллы Саубанова, который продал лишнюю 1 саж. - нашу усадьбу, мы очутились на незаконной усадьбе. Доверенный нашего общества подал заявление на моего отца, что он живет на незаконной усадьбе. Кулак Каримов был председатель Вол. Суда, решили нас выселить с усадьбы и каждый день приходило человек 10 предупреждая, чтобы мы убрали и так уже полуразвалившуюся хату. Один раз летом, по случаю дождя мы пришли с жатвы пораньше… Отец мой растянулся на нарах спать, закрыв глаза шапкой, я разыскал карандаш, бумагу и начал писать по-русски, оказывается отец не спал, а следил за мной, как только удостоверился, что я пишу слева направо, соскочил как бешаный ударил меня раза-два по щеке приговаривая, почему я пишу слева направо, мне пришлось сознаться, что пишу по-русски; на вопрос как я выучился я ответил, что хазрат силой посылал меня в русский класс при медресе, лишь тогда он успокоился. Отец оставаясь решением Вол. Суда недовольным вздумал обжаловать в уездный суд и не зная кого попросить написать прошение встретил учителя Абдреева который велел прийти в школу, где его сначала покормили, как рассказывал он; затем учитель спрашивал есть ли у моего отца дети, конечно, между прочим, чтобы учитель признал его сознательным, отец сообщил ему, что его сын Султан, т.е. ходил к нему в школу. Учитель Абдреев просил моего отца чтобы привез меня прямо в школу, а не в мектебе. Отец мой, оказалось, скрепя сердце согласился и осенью меня свезли в русский класс при медресе. В школе я исполнял обязанности сторожа и работника за это все я получал от учителя остатки пищи и объедки. Не посилные работы усиленные школьные занятия окончательно подорвали мое здоровье и после нового года я заболел цингой. Врачи назначили меня в столовую красного креста, откуда я вынужден был носить обед и т.д., ежедневное двухверстное путешествие в столовую было тоже не из приятных. В конце апреля 1902 года были выпускные экзамены и успешно окончив курс в русском классе при медресе пошел домой. Учитель Абдреев зная мои способности уговаривал отца целое лето, чтобы отдать меня в Мензелинское 4-х классное училище. Абдреев даже дал свою корову на временное пользование (до того времени у нас коровы не было). К началу сентября, большими усилиями, мой отец был уговорен и в первых числах сентября начали собирать меня в Мензелинск: отобрали от среднего брата старый кафтан, отец дал старую шапку, мать починила белье и чулки, купили новые лапти и в одно прекрасное утро поехали к учителю, который обещался лично поговорить с инспектором училища и оказать кое-какие содействия и наконец, посадив меня с собой поехали в город. Около 12 часов дня уже перед нами красовался город Мензелинск. Приехав в город учитель написал от имени моего отца прошение, я подписал и в 2 часа отправились в училище к инспектору. Учитель долго беседовал с инспектором, наконец, инспектор сказал мне, что я принимаюсь; таким образом я сделался учеником городского училища. Учитель устроив меня на временную квартиру уехал домой. Около 4 часов дня приехал и отец. Я передал отцу что я уже принят. Нимало слез пролито было нами с отцом, что одному приходится оставаться среди русских. На другой день, отец мой, оставив пуд ржаной муки, ¼ доски чаю, 1 фунт сахару и 20 копеек денег, обещав, что опять приедет через месяц, уехал домой, а я - в училище… В училище, кроме меня, все были одеты в форме, учащиеся, увидев меня в лохмотьях, сначала долго не пускали в класс, мне пришлось идти к инспектору, который привел меня в первый класс и сам посадил за парту, ученикам же сделал порицание; с тех пор ученики больше ко мне не лезли, а только издалека показывали углы пола одежды приговаривая: «чучка! чучка!» Дни проходили, учебный год подходил к концу и я без учебников, получая от отца ежемесячно, вышеуказанную норму продуктов и денег провел учебный год и перешел во второй класс. Во 2 классе жизнь моя протекала также без никаких изменений и в результате перешел в 3 класс. В 3 классе учение было сложнее; отсутствие учебников, громадная потребность канцелярских принадлежностей заставляли меня отставать от одноклассников, благодаря чему меня не освободили даже от внесения платы за правоучение и мне угрожало исключение из училища. Предучитывая вышеупомянутые материальные недостатки, я пошел в Земскую Управу и подал заявление на стипендию. Посетив Управу через неделю узнал, что мне никакой стипендии не будет, т.к. заявление было подано после Земского собрания, сел на скамейку, в коридоре Управы от обиды начал сильно плакать. Сторожем Управы, я, трижды был выгнан нанесением побоев, зашел и 4-й раз - продолжал плакать, в это время проходил по коридору член Управы Юрьев, увидев меня плачущего, подошел ко мне и начал расспрашивать о причинах. Я рассказывал и все плакал; он меня уговаривал, видя, что я не унимаюсь привел других членов и председателя, которые отступив несколько шагов начали переговариваться и мне обещав поддержать послали на квартиру. Через полчаса за мной - пришел сторож Управы и повел с собой же в Управу. В тот же день выдали мне 2 рубля стипендии и велели 20 дня каждого месяца приходить за стипендией. На другой же день я как стипендият - получил казенные учебники и был освобежден от платы за правоучение. С получением купил на толкучке заплатные сапоги за 1 рубль 20 копеек, таким образом начал ходить в сапогах. Переведенный в 4 класс, окончив учебный год - поехал домой на летные каникулы. Приехав осенью 1905 года начал продолжать учение в 4 классе; получив стипендию за май, июнь, июль и август - 12 рублей купил обмундирование, сшил и форму, сделался настоящим учеником городского училища и благополучно кончил учения. После ученического акта, инспектор, вызвав меня в свой кабинет сообщил, что при Белебеевском городском училище существует башкирский педагогический класс, куда он и предлагал ехать для продолжения образования. Осенью 1906 года имея 2 рубля в кармане, разругавшись с родителями - от дер. Балаклова пришлось идти пешком - 120 верст. Прибыв в город Белебей был принят в педагогический класс и зачислен на стипендию. Зимою от родителей получил еще 50 коп. 20 апреля 1907 года сдал экзамен и получил звание учителя 2 классов школ М.Н.П. Выпросив у одного священника 5 руб. денег отбыл на родину. Хотя я рассказал родителям, что сдал экзамен на учителя, но они мне не поверили, так как мне было только 17 лет и выглядел совсем юношей. С 1-ого сентября я был назначен, инспектором народных училищ Красноуфимского уезда, на должность учителя Агафоновского училища М.Н.П. В 1911 году был переведен в Башкирскую школу того же уезда. В 1913 году ушел в Осинский уезд. Был назначен, сначала, в Сарашевскую школу, затем переведен в Салтанаевское училище. В 1914 году был мобилизован в армию; принимал участие в сражениях и в начале февраля 1915 года, согласно приказа Начальника Кавказского Военного Округа уволился из армии для исполнения своих прямых обязанностей. В августе 1915 года был снова мобилизован. 20 января был уволен по болезни, затем по той же причине был переведен в ополчение 2 разряда. 25 ноября мобилизован в третий раз, прикомандирован 12-й роте 127 п.з.п. (в г. Уфу) В конце 16 года наш полк был переведен в Тоцкие лагеря Самарской губернии. В роте был помощником писаря; затем командирован в учебную команду для прохождения курса. Февральскую революцию застал в учебной команде. Вскоре был избран ротой представителем в Полковой Комитет. С 5 по 21-е мая принимал участие, от имени полка, на Окружном Съезде Совета Рабочих и Солдатских депутатов в Оренбурге. В мае 1917 года наш полк был переведен в Уфу, где войсковыми частями был организован Мусульманский Военный Совет, куда я был избран членом, работал в переводческой комиссии по переводу политической литературы на татарский язык. В августе уволен по болезни к месту службы на 3 месяца. До моего прибытия населением Сарашевской волости был избран в земские гласные. По организации Советской власти, Уездным Съездом татаро-башкир избран товарищем Председателя Мусульманского Комиссариата Осинского Уездного Исполнительного Комитета, где служил до 11 июня 1918 года. 7 июля 1918 года, командирован УОНО на Всероссийские учительские курсы в Москву, откуда не докончив курсы около 20 августа приехал больным тифом - лечился до конца октября. С начала ноября приступил к исполнению своих обязанностей, как заведующий Бардымской советской школой 1 ступени. Во время отступления Красной Армии, я как больной, отступать не мог, все скрывался в соседней деревне Березниках - Красноярского района. По прибытии белой банды, с учителем того же района Имашевым Абдрахимовым, у одного гражданина 7-9 суток сидели в яме отхожего места и я ночью перебрался в деревню Бакча Аул; оттуда прибыл в Барду и ночью выехал с семьей с целью переезда через фронт белых на территорию Власти Советов, но за дальностью расстояния, через месяц попал в город Красноуфимск. Приход белой банды раздел меня до гола, о чем мною подано заявление через союз Р.пр. Не имея средств к существованию я вынужден был подать заявление Красноуфимской Уездной Земской Управе, последняя приняла меня на должность зав.отд. Мусульманского народного образования при Управе. Ежедневные угрозы со стороны Осинской буржуазии не давали мне покоя и в мае то же 19 года мною было получено письмо от тов. Ягаварова (ныне учителя) Сарашевской семилетки, который посоветовал немедленно скрыться, что мною было сделано. С 11 мая я скрылся из Красноуфимска с большими затруднениями через месяц достиг Киргизских степей и прожил до 19 октября у киргиза 4 аула, Аятской волости, Кустанайского уезда, Тургайской области Акжана Хасенова, откуда имею удостоверение, которое при сем прилагается. Конечно страданий пережил очень много - все изложено вкратце. Из братьев 3-е погибли в германской войне, 2-е с семейством и мать померли от голодной смерти; сестра в настоящее время живет в Ирбите и служит сторожихой в школе 1-й ступени.
За неправильность отвечаю: (подпись). 11августа 1924 г.[1]
[1] ГАСО, ф.р-233, оп.1, д.258, лл.496-501.
В 1888 году 21 июня старого стиля я родился от родителей Фардитдина Мухитдинова и Гайниземаль Бикмухаметовой, родители мои происходят от крестьян башкир бедняков деревни Зюбиеровой, Пожевской волости, ныне Мезелинского кантона, Уфимской губернии ТССР. До моего 8-летнего отец мой кроме избенки 7х6 ничего не имел, большинство времени года проводил на заработках как пиловщик досок и печник самых простых крестьянских печей. Вероятно, было время, когда он просил милостыню, это заключаю потому, что дети соседей нас называли «Кормаш хаирчисе балалары» - дети кармашевского нищего (есть в нашем уезде деревня Кормаш, где бывает еженедельный базар). Мне уже исполнилось 8 лет, когда отец, заложив земли и покосы за 11 рублей купил годовую рыжую кобылу в деревне Варяже(чсе?) (волости не знаю), которую эксплоатировали до 1909 года. Я с 6-летнего возраста начал посещать дневную школу «абастая» - старой муллихи. Кроме меня были братья: Фаррахитдин, Фатхитдин, Салахитдин, Абдулкарим, Абдулгазиз и Абдулгалим. В 1896 году отец со старшими 2-я братьями повез нас в деревню Пожеву в школу по изучению загробной жизни хазрета Ахметкарама Абуталыпова. С первых дней в школе я принялся за изучение с сильным желанием, хотя не легко было просиживать 8-летнему ребенку до 1 часу ночи под угрозой избиения палкой со стороны хазрата (зав.школой). Дни проходили - вскоре я научился до братьев, читать бессмысленные и непонятные арабские слова, а также списывать разные письмена не зная ни одной письменной буквы. Все мы были одеты в лохмотья и обуты в лапти. Братьям жилось получше, потому что они могли дежурить за плату за буржуйских детей. Первый год мы учились с половины ноября до половины марта и поехали домой на летние каникулы. Осенью 1897 года, т.е. в средине ноября снова свезли нас в ту же школу. Лето 1897 года было сухое, почему был сильный недород хлеба, приблизительно в первых числах июня я был отдан отцов муэддину Нуримухамету Диньмухаметову в пастухи. На второй же день пастьбы, за утерю овца я Диньмухаметовым был строго наказан. Овцы разбегаются по полю соединяются с другими стадами, я же всех своих овец - 500 шт. знать не мог. На пятый день будучи еще раз наказан - категорически отказался, хотя родитель мой стращал посылкой по миру я скорее решался на голодную смерть. Зимой 1897 года пришлось терпеть ужасные моменты голода, т.к. отец не в состоянии был зарабатывать на прокормление семьи; бывала совершал путешествия в дер. Пожеву, к нам, по 2 раза в день с пресными лепешками, которые между нами на весах распределял наши халфи - преподаватели; в таких случаях, каковых было почти постоянно не приходилось есть в прикуску, а довольствовались лишь кошением в кипяток-чай. Одно спасло меня от голодной смерти, а именно: я в течении короткого второго учебного года прошел весь коран, гирут ассалат и тагаллими асслат, благодяря чему моим учителем Нуретдином Муглетдиновым той же дер. Пожевой, он жив и в настоящее время, я был назначен, 9 лет, преподавателем начинающих учащихся. Я занимался с ними от зари до зари, а милостыню по четвергам собирал он сам, для очищения, возможно, совести приносил мне еженедельно по пол каравая хлеба - в чем было мое спасение, но я, конечно, делился со своими братьями. Таким образом существовав, приблизительно до половины марта опять покинул означенную школу. Лето 1897 года (вероятно, все же восьмого - Р.Б.) провели, почти, на одной траве - пиканах и диких луках. Братья не однократно по соседним деревням ходили менять дикий лук на хлеб. В течении голодного лета лишились всего, что только было и лошади. Урожай 97(98) года был хороший. Отец, оставляя всю семью голой, продав, почти, весь хлеб, купил вороного жеребенка 1 года, чем опять стали с лошадью. После уборки урожая - сытые сделав из глины громадные кирпичи 700 шт., когда не стало хватать места в избе, сколотили баню, куда, мы, дети, ходили спать до самой поездки в школу, т.е. опять до половины ноября. Пропустил еще один момент моих страданий в то же лето: на нашей полосе муэддин Динмухаметов посеял репу, конечно пол лета пришлось караулить мне до самой осени, каждый день до 11 часов ночи: ох, как жутко бывало возвращаться в темные ночи, по оврагам домой! Наступающий день приносил то же, потому что до восхода солнца опять приходилось идти босым, по утренним холодным росам, версты 4, опять на полосу с репой….
1897/98 (98/99) учебный год протекал без больших приключений…. Таже работа - преподавание, также по четвергам Муглетдинов обирал моих учащихся, но хлеба уже не приносил, а мне мои учащиеся носили, за мое обучение бабки…. Я прошел тухфитуль-мулк… тем и кончил учебный год. 1898/9 учебный год почти ничего не дал… Только учащихся у меня было уже не 15, а 29… Занимался с учащимися добросовестно, о чем вспоминают мои учащиеся и до сих пор. Я как дитя пролетариата любимым - хазретом не мог, почему дальше тухфатуль мулюка меня не пустил. Чем кончился и этот год.
Вот наступает 1899-900 учебный год, мы опять едем в вышеупомянутую школу. Я начинаю проходить мухтасар и продолжаю преподавать тем же любимым моим учащимся. Прошел мухтасар 3 и 4 раза; прошу хазрата разрешить изучать арабский Сафр, он заставляет меня еще раз повторить мухтасар - мне все это надоело - переливать из пустого в порожнее… Вот уже прошел новый год. В этой деревне Поисево был русский класс при медресе. Под предлогом разрешения отца, конечно у последнего разрешения не просил, начинаю просится у хазрата в русский класс при медресе. Долго Абуталыпов мне не разрешал, но благодаря моим настоятельным требованиям, наконец, разрешил… Я бросив учащихся на Муглетдинова пошел в русский класс, который находился в версте от нашей школы. Являясь туда начинаю просить учителя Абдреева о принятии меня в означенный класс. Он Абдреев поругав меня как следует просьбу мою не удовлетворил. Не смотря на это я пошел и на другой и на третий день, последний раз сел на порог и сильно расплакался от обиды. Наконец учитель Абдреев взял меня за руку посадил за отдельную парту и показал сразу 4 буквы; конечно, я их всех выучил... На следующий день еще 4 и таким образом в течении 10-11 дней выучил весь русский алфавит и уже был посажен в 1 отделение, а через 2 недели во 2 отделение. Нужно сказать, что я еженедельно пропускал, кроме дня отдыха, и базарный день, когда приезжал отец, потому что мой отец очень не любил русских и в том числе и русскую грамоту. Таким образом в течении 2 месяцев, кончив 2 отделения русского класса в конце марта поехали на летние каникулы. Зимою того же года в нашей деревне совершилось крупное событие, а именно помер старый наш мулла Хузябагаутдин (фамилию забыл) а на его место начали выбирать кандидата. Выбрали кандидата из Кузякинской школы (в 7 верстах от нас), нужно было провести приговором, мой отец слышал, что он играет на скрипке и курит папиросы (мой отец не употреблял ни спиртных напитков и не курил) тамгу свою не дал, а вероятно не хватало лишь одной тамги, не смотря на неоднократное приглашение отец на сход не пошел, почему силой заставили одного гражданина приложить две разные тамги и Хадрас Саубанов (муллой и настоящее время) был принят. С целью отомщения моему отцу, кулак Фазлимухамет Каримов заставил продать нашего соседа Мирсаида Файзульгафарова свое усадебное место (который имел лишь 5 саж., а по закону требовалось 6) для муллы Саубанова, который продал лишнюю 1 саж. - нашу усадьбу, мы очутились на незаконной усадьбе. Доверенный нашего общества подал заявление на моего отца, что он живет на незаконной усадьбе. Кулак Каримов был председатель Вол. Суда, решили нас выселить с усадьбы и каждый день приходило человек 10 предупреждая, чтобы мы убрали и так уже полуразвалившуюся хату. Один раз летом, по случаю дождя мы пришли с жатвы пораньше… Отец мой растянулся на нарах спать, закрыв глаза шапкой, я разыскал карандаш, бумагу и начал писать по-русски, оказывается отец не спал, а следил за мной, как только удостоверился, что я пишу слева направо, соскочил как бешаный ударил меня раза-два по щеке приговаривая, почему я пишу слева направо, мне пришлось сознаться, что пишу по-русски; на вопрос как я выучился я ответил, что хазрат силой посылал меня в русский класс при медресе, лишь тогда он успокоился. Отец оставаясь решением Вол. Суда недовольным вздумал обжаловать в уездный суд и не зная кого попросить написать прошение встретил учителя Абдреева который велел прийти в школу, где его сначала покормили, как рассказывал он; затем учитель спрашивал есть ли у моего отца дети, конечно, между прочим, чтобы учитель признал его сознательным, отец сообщил ему, что его сын Султан, т.е. ходил к нему в школу. Учитель Абдреев просил моего отца чтобы привез меня прямо в школу, а не в мектебе. Отец мой, оказалось, скрепя сердце согласился и осенью меня свезли в русский класс при медресе. В школе я исполнял обязанности сторожа и работника за это все я получал от учителя остатки пищи и объедки. Не посилные работы усиленные школьные занятия окончательно подорвали мое здоровье и после нового года я заболел цингой. Врачи назначили меня в столовую красного креста, откуда я вынужден был носить обед и т.д., ежедневное двухверстное путешествие в столовую было тоже не из приятных. В конце апреля 1902 года были выпускные экзамены и успешно окончив курс в русском классе при медресе пошел домой. Учитель Абдреев зная мои способности уговаривал отца целое лето, чтобы отдать меня в Мензелинское 4-х классное училище. Абдреев даже дал свою корову на временное пользование (до того времени у нас коровы не было). К началу сентября, большими усилиями, мой отец был уговорен и в первых числах сентября начали собирать меня в Мензелинск: отобрали от среднего брата старый кафтан, отец дал старую шапку, мать починила белье и чулки, купили новые лапти и в одно прекрасное утро поехали к учителю, который обещался лично поговорить с инспектором училища и оказать кое-какие содействия и наконец, посадив меня с собой поехали в город. Около 12 часов дня уже перед нами красовался город Мензелинск. Приехав в город учитель написал от имени моего отца прошение, я подписал и в 2 часа отправились в училище к инспектору. Учитель долго беседовал с инспектором, наконец, инспектор сказал мне, что я принимаюсь; таким образом я сделался учеником городского училища. Учитель устроив меня на временную квартиру уехал домой. Около 4 часов дня приехал и отец. Я передал отцу что я уже принят. Нимало слез пролито было нами с отцом, что одному приходится оставаться среди русских. На другой день, отец мой, оставив пуд ржаной муки, ¼ доски чаю, 1 фунт сахару и 20 копеек денег, обещав, что опять приедет через месяц, уехал домой, а я - в училище… В училище, кроме меня, все были одеты в форме, учащиеся, увидев меня в лохмотьях, сначала долго не пускали в класс, мне пришлось идти к инспектору, который привел меня в первый класс и сам посадил за парту, ученикам же сделал порицание; с тех пор ученики больше ко мне не лезли, а только издалека показывали углы пола одежды приговаривая: «чучка! чучка!» Дни проходили, учебный год подходил к концу и я без учебников, получая от отца ежемесячно, вышеуказанную норму продуктов и денег провел учебный год и перешел во второй класс. Во 2 классе жизнь моя протекала также без никаких изменений и в результате перешел в 3 класс. В 3 классе учение было сложнее; отсутствие учебников, громадная потребность канцелярских принадлежностей заставляли меня отставать от одноклассников, благодаря чему меня не освободили даже от внесения платы за правоучение и мне угрожало исключение из училища. Предучитывая вышеупомянутые материальные недостатки, я пошел в Земскую Управу и подал заявление на стипендию. Посетив Управу через неделю узнал, что мне никакой стипендии не будет, т.к. заявление было подано после Земского собрания, сел на скамейку, в коридоре Управы от обиды начал сильно плакать. Сторожем Управы, я, трижды был выгнан нанесением побоев, зашел и 4-й раз - продолжал плакать, в это время проходил по коридору член Управы Юрьев, увидев меня плачущего, подошел ко мне и начал расспрашивать о причинах. Я рассказывал и все плакал; он меня уговаривал, видя, что я не унимаюсь привел других членов и председателя, которые отступив несколько шагов начали переговариваться и мне обещав поддержать послали на квартиру. Через полчаса за мной - пришел сторож Управы и повел с собой же в Управу. В тот же день выдали мне 2 рубля стипендии и велели 20 дня каждого месяца приходить за стипендией. На другой же день я как стипендият - получил казенные учебники и был освобежден от платы за правоучение. С получением купил на толкучке заплатные сапоги за 1 рубль 20 копеек, таким образом начал ходить в сапогах. Переведенный в 4 класс, окончив учебный год - поехал домой на летные каникулы. Приехав осенью 1905 года начал продолжать учение в 4 классе; получив стипендию за май, июнь, июль и август - 12 рублей купил обмундирование, сшил и форму, сделался настоящим учеником городского училища и благополучно кончил учения. После ученического акта, инспектор, вызвав меня в свой кабинет сообщил, что при Белебеевском городском училище существует башкирский педагогический класс, куда он и предлагал ехать для продолжения образования. Осенью 1906 года имея 2 рубля в кармане, разругавшись с родителями - от дер. Балаклова пришлось идти пешком - 120 верст. Прибыв в город Белебей был принят в педагогический класс и зачислен на стипендию. Зимою от родителей получил еще 50 коп. 20 апреля 1907 года сдал экзамен и получил звание учителя 2 классов школ М.Н.П. Выпросив у одного священника 5 руб. денег отбыл на родину. Хотя я рассказал родителям, что сдал экзамен на учителя, но они мне не поверили, так как мне было только 17 лет и выглядел совсем юношей. С 1-ого сентября я был назначен, инспектором народных училищ Красноуфимского уезда, на должность учителя Агафоновского училища М.Н.П. В 1911 году был переведен в Башкирскую школу того же уезда. В 1913 году ушел в Осинский уезд. Был назначен, сначала, в Сарашевскую школу, затем переведен в Салтанаевское училище. В 1914 году был мобилизован в армию; принимал участие в сражениях и в начале февраля 1915 года, согласно приказа Начальника Кавказского Военного Округа уволился из армии для исполнения своих прямых обязанностей. В августе 1915 года был снова мобилизован. 20 января был уволен по болезни, затем по той же причине был переведен в ополчение 2 разряда. 25 ноября мобилизован в третий раз, прикомандирован 12-й роте 127 п.з.п. (в г. Уфу) В конце 16 года наш полк был переведен в Тоцкие лагеря Самарской губернии. В роте был помощником писаря; затем командирован в учебную команду для прохождения курса. Февральскую революцию застал в учебной команде. Вскоре был избран ротой представителем в Полковой Комитет. С 5 по 21-е мая принимал участие, от имени полка, на Окружном Съезде Совета Рабочих и Солдатских депутатов в Оренбурге. В мае 1917 года наш полк был переведен в Уфу, где войсковыми частями был организован Мусульманский Военный Совет, куда я был избран членом, работал в переводческой комиссии по переводу политической литературы на татарский язык. В августе уволен по болезни к месту службы на 3 месяца. До моего прибытия населением Сарашевской волости был избран в земские гласные. По организации Советской власти, Уездным Съездом татаро-башкир избран товарищем Председателя Мусульманского Комиссариата Осинского Уездного Исполнительного Комитета, где служил до 11 июня 1918 года. 7 июля 1918 года, командирован УОНО на Всероссийские учительские курсы в Москву, откуда не докончив курсы около 20 августа приехал больным тифом - лечился до конца октября. С начала ноября приступил к исполнению своих обязанностей, как заведующий Бардымской советской школой 1 ступени. Во время отступления Красной Армии, я как больной, отступать не мог, все скрывался в соседней деревне Березниках - Красноярского района. По прибытии белой банды, с учителем того же района Имашевым Абдрахимовым, у одного гражданина 7-9 суток сидели в яме отхожего места и я ночью перебрался в деревню Бакча Аул; оттуда прибыл в Барду и ночью выехал с семьей с целью переезда через фронт белых на территорию Власти Советов, но за дальностью расстояния, через месяц попал в город Красноуфимск. Приход белой банды раздел меня до гола, о чем мною подано заявление через союз Р.пр. Не имея средств к существованию я вынужден был подать заявление Красноуфимской Уездной Земской Управе, последняя приняла меня на должность зав.отд. Мусульманского народного образования при Управе. Ежедневные угрозы со стороны Осинской буржуазии не давали мне покоя и в мае то же 19 года мною было получено письмо от тов. Ягаварова (ныне учителя) Сарашевской семилетки, который посоветовал немедленно скрыться, что мною было сделано. С 11 мая я скрылся из Красноуфимска с большими затруднениями через месяц достиг Киргизских степей и прожил до 19 октября у киргиза 4 аула, Аятской волости, Кустанайского уезда, Тургайской области Акжана Хасенова, откуда имею удостоверение, которое при сем прилагается. Конечно страданий пережил очень много - все изложено вкратце. Из братьев 3-е погибли в германской войне, 2-е с семейством и мать померли от голодной смерти; сестра в настоящее время живет в Ирбите и служит сторожихой в школе 1-й ступени.
За неправильность отвечаю: (подпись). 11августа 1924 г.[1]
[1] ГАСО, ф.р-233, оп.1, д.258, лл.496-501.