Возвращаясь к теме
Комментарии и переводы zurkeshe к публикации Игоря Петрова labas - от казани до ташкента.
Пересказ интервью "Свободе". (ссылки на интервью не нашёл)
Родился в очень состоятельной семье, третий из шести детей. Два младших брата Султана теперь тоже живут в Германии. Семья жила в деревне Жиргян по соседству с Дердмендом (на тот момент главный татарский поэт). Когда началось раскулачивание, семью погнали из села. Она несколько раз меняла городки и поселки, пока не осела в Ишимбае. Там Султан закончил школу и вместе с еще одним татарином и двумя башкирами получил стипендию для учебы на отделении германистики Уфимского пединститута. При этом быть учителем немецкого Султан не хотел, мечтал быть инженером на меткомбинате. После первого курса откликнулся на приглашение вербовщика из Днепропетровска, отправился работать на тамошний завод, чтобы осенью поступить в профильный вуз. Но тут началась война.
Всех рабочих забрали на фронт, еще больше новобранцев дал ГУЛАГ. Сперва был в третьей линии обороны, копал противотанковые рвы. Потом только выдали форму и отправили на передовую.
Комбатом был кряшен (крещеный татарин), он сделал земляка-комсомольца замполитом. После неудавшейся вылазки на немецкую сторону (должны были разбросать листовки, но задели охранную сигнализацию и потеряли двух товарищей из группы) комбат пообещал отправить Султана в политакадемию, но тут началось немецкое наступление.
Попал в плен в 19 лет, летом 1942 года - говорит, что всей дивизией, и называет сказкой слова Рафаэля Мустафина о том, что «Султан, добровольно уходя в руки врага, бросил в свой окоп гранату». Когда немцы приказали: “Politoffiziere und Juden! Zwei Schritte nach vorne!”, русские и украинцы принялись выталкивать евреев из строя, а Султан успел сорвать знак политрука с формы. Немец, тем не менее, хотел шмальнуть, но его остановил молодой лейтенант, который разговорился с Султаном по-немецки.
Так попал в Харьков. Затем татар, башкир, чувашей и финно-угров, названных Vorlegion, собрали в городе Седльце. Ахмет Тимер вербовал в лагере татар, знавших немецкий. Тридцать человек, в числе которых был Султан, согласились сказать, что сдались в плен осознанно. Их перевели в лагерь в Вустрау недалеко от Берлина, затем Тимер перевел Султана в берлинское бюро, разрабатывавшее политические полномочия легиона.
Ответственность за формирование национальных комитетов лежала на Восточном министерстве, иностранные сотрудники которого получили фремденпасс. Сутан попал в отдел «Волга-Татар» (позднее «Идель-Урал») переводчиком главы тюрко-татарского отдела адвоката Хайнца Унглаубе. Задач отдела состояла в подготовке документов, обеспечением жильем и довольствием работников комитета и легионеров. Кроме того, отдел занимался организацией домов отдыха для прибывающих на побывку - татарский легион получил три таких дома отдыха на деньги Восточного министерства, чего (с явного гордостью говорит Султан) не получили армяне, грузины и украинцы из аналогичных подразделений. Объяснялось это хорошим отношением к татарам Герхарда фон Менде (преподавал эмигрантам, к тому же татаркой была жена его старшего брата - оказавшаяся родственницей Султана), до войны ведущего тюрколога, прекрасно знавшего и русский язык.
Султан переводил пропагандистские фильмы про немецкую жизнь, которые показывались легионерам - и до сих пор говорит об этой пропаганде с большим восторгом, ну и топчет советские условия жизни рабочих, конечно. Но заодно утверждает, что спас из лагерей много евреев, записав их татарами. И многословно рассуждает про национальный интерес как единственную движущую силу нацчастей вермахта.
Часть 2.
Про Мусу Джалиля говорит так: сопровождал его при устройстве на квартиру и в дом отдыха, но им не был ничуть впечатлен и вообще не знал о существовании такого писателя. Ну и повторяет старые доводы: ранен Джалиль не был, о сопротивлении задумался, лишь когда немцы стали терпеть поражение, а до войны был главным врагом татарской интеллигенции, загонял ее в подвалы гэбни и все такое. Но я, говорит, его не сдавал, за ним не шпионил и вообще дел с ним не имел. Он сам на листовках попался.
По ходу рассказал интересное: чтобы отвести от легиона подозрения в шпионаже, Восточное министерство поручило этому подразделению придумать какую-то цель, ради которой он так страстно существует. Я, говорит, под именем Абдулла (чтобы отвести удар от младших братьев) выступил на 1944 году на Курултае в Грайфсвальде с программной речью: пусть у русских будет свое государство, а у нас - свое.
А про борьбу легионеров с немцами, говорит, не слышал - только про листовки. «Пишут (не уточняя, кто), что на сторону партизан всего один батальон перешел».
В гильотинирование группы Джалиля тоже не верит - говорит, расстреляли, причем Джалиль перед смертью отказался от молитвы. А про уход Джалиля добровольцем на фронт откликается так: «Чушь - ну кто ж добровольно помирать пойдет?»
После войны знакомые турецкие студенты сделали Султану документ о рождении в Кашкаре, в 1946-48 году жил в Гармише недалеко от Мюнхена в турецкой казарме, готовившейся к репатриации, но в итоге турецкий консул сказал, что турецкий паспорт Султан не получит, и он остался в Германии. Поступил в Гамбургский университет, до 1952 года учился и готовил диссертацию - в документах значилось «Гарип» вместо «Гарифа».
В 1947 году стал одним из инициаторов создания новой организации поволжских тюркских (татаро-башкиро-чувашских) националистов, которая в 1949 году вошла в ABN (Anti-Bolshevik Bloc of Nations). В 1950 году попал в сферу интересов США, в 1951 «Голос Америки» открыл татаро-башкирское вещание, полчаса в день. В 1952 году начал создавать редакцию радио “Свобода/Свободная Европа”. Башкир там не было, поэтому Султан и вызвался их представлять. А чуваш в итоге совсем не нашлось, так что редакция получилась татаро-башкирской. При этом пришлось пободаться с Керенским, который хотел включить нацвещание микроэлементом в русское.
С 1957 десять лет жил в Нью-Йорке, работал на «Свободе», выступал против большевизма в мероприятиях Всемирного исламского конгресса, читал лекции о татарах.
Архив собирается передать Гарварду, на Родину живым не рвется, похорониться желает в родной деревне.
Пересказ интервью "Свободе". (ссылки на интервью не нашёл)
Родился в очень состоятельной семье, третий из шести детей. Два младших брата Султана теперь тоже живут в Германии. Семья жила в деревне Жиргян по соседству с Дердмендом (на тот момент главный татарский поэт). Когда началось раскулачивание, семью погнали из села. Она несколько раз меняла городки и поселки, пока не осела в Ишимбае. Там Султан закончил школу и вместе с еще одним татарином и двумя башкирами получил стипендию для учебы на отделении германистики Уфимского пединститута. При этом быть учителем немецкого Султан не хотел, мечтал быть инженером на меткомбинате. После первого курса откликнулся на приглашение вербовщика из Днепропетровска, отправился работать на тамошний завод, чтобы осенью поступить в профильный вуз. Но тут началась война.
Всех рабочих забрали на фронт, еще больше новобранцев дал ГУЛАГ. Сперва был в третьей линии обороны, копал противотанковые рвы. Потом только выдали форму и отправили на передовую.
Комбатом был кряшен (крещеный татарин), он сделал земляка-комсомольца замполитом. После неудавшейся вылазки на немецкую сторону (должны были разбросать листовки, но задели охранную сигнализацию и потеряли двух товарищей из группы) комбат пообещал отправить Султана в политакадемию, но тут началось немецкое наступление.
Попал в плен в 19 лет, летом 1942 года - говорит, что всей дивизией, и называет сказкой слова Рафаэля Мустафина о том, что «Султан, добровольно уходя в руки врага, бросил в свой окоп гранату». Когда немцы приказали: “Politoffiziere und Juden! Zwei Schritte nach vorne!”, русские и украинцы принялись выталкивать евреев из строя, а Султан успел сорвать знак политрука с формы. Немец, тем не менее, хотел шмальнуть, но его остановил молодой лейтенант, который разговорился с Султаном по-немецки.
Так попал в Харьков. Затем татар, башкир, чувашей и финно-угров, названных Vorlegion, собрали в городе Седльце. Ахмет Тимер вербовал в лагере татар, знавших немецкий. Тридцать человек, в числе которых был Султан, согласились сказать, что сдались в плен осознанно. Их перевели в лагерь в Вустрау недалеко от Берлина, затем Тимер перевел Султана в берлинское бюро, разрабатывавшее политические полномочия легиона.
Ответственность за формирование национальных комитетов лежала на Восточном министерстве, иностранные сотрудники которого получили фремденпасс. Сутан попал в отдел «Волга-Татар» (позднее «Идель-Урал») переводчиком главы тюрко-татарского отдела адвоката Хайнца Унглаубе. Задач отдела состояла в подготовке документов, обеспечением жильем и довольствием работников комитета и легионеров. Кроме того, отдел занимался организацией домов отдыха для прибывающих на побывку - татарский легион получил три таких дома отдыха на деньги Восточного министерства, чего (с явного гордостью говорит Султан) не получили армяне, грузины и украинцы из аналогичных подразделений. Объяснялось это хорошим отношением к татарам Герхарда фон Менде (преподавал эмигрантам, к тому же татаркой была жена его старшего брата - оказавшаяся родственницей Султана), до войны ведущего тюрколога, прекрасно знавшего и русский язык.
Султан переводил пропагандистские фильмы про немецкую жизнь, которые показывались легионерам - и до сих пор говорит об этой пропаганде с большим восторгом, ну и топчет советские условия жизни рабочих, конечно. Но заодно утверждает, что спас из лагерей много евреев, записав их татарами. И многословно рассуждает про национальный интерес как единственную движущую силу нацчастей вермахта.
Часть 2.
Про Мусу Джалиля говорит так: сопровождал его при устройстве на квартиру и в дом отдыха, но им не был ничуть впечатлен и вообще не знал о существовании такого писателя. Ну и повторяет старые доводы: ранен Джалиль не был, о сопротивлении задумался, лишь когда немцы стали терпеть поражение, а до войны был главным врагом татарской интеллигенции, загонял ее в подвалы гэбни и все такое. Но я, говорит, его не сдавал, за ним не шпионил и вообще дел с ним не имел. Он сам на листовках попался.
По ходу рассказал интересное: чтобы отвести от легиона подозрения в шпионаже, Восточное министерство поручило этому подразделению придумать какую-то цель, ради которой он так страстно существует. Я, говорит, под именем Абдулла (чтобы отвести удар от младших братьев) выступил на 1944 году на Курултае в Грайфсвальде с программной речью: пусть у русских будет свое государство, а у нас - свое.
А про борьбу легионеров с немцами, говорит, не слышал - только про листовки. «Пишут (не уточняя, кто), что на сторону партизан всего один батальон перешел».
В гильотинирование группы Джалиля тоже не верит - говорит, расстреляли, причем Джалиль перед смертью отказался от молитвы. А про уход Джалиля добровольцем на фронт откликается так: «Чушь - ну кто ж добровольно помирать пойдет?»
После войны знакомые турецкие студенты сделали Султану документ о рождении в Кашкаре, в 1946-48 году жил в Гармише недалеко от Мюнхена в турецкой казарме, готовившейся к репатриации, но в итоге турецкий консул сказал, что турецкий паспорт Султан не получит, и он остался в Германии. Поступил в Гамбургский университет, до 1952 года учился и готовил диссертацию - в документах значилось «Гарип» вместо «Гарифа».
В 1947 году стал одним из инициаторов создания новой организации поволжских тюркских (татаро-башкиро-чувашских) националистов, которая в 1949 году вошла в ABN (Anti-Bolshevik Bloc of Nations). В 1950 году попал в сферу интересов США, в 1951 «Голос Америки» открыл татаро-башкирское вещание, полчаса в день. В 1952 году начал создавать редакцию радио “Свобода/Свободная Европа”. Башкир там не было, поэтому Султан и вызвался их представлять. А чуваш в итоге совсем не нашлось, так что редакция получилась татаро-башкирской. При этом пришлось пободаться с Керенским, который хотел включить нацвещание микроэлементом в русское.
С 1957 десять лет жил в Нью-Йорке, работал на «Свободе», выступал против большевизма в мероприятиях Всемирного исламского конгресса, читал лекции о татарах.
Архив собирается передать Гарварду, на Родину живым не рвется, похорониться желает в родной деревне.