Вот такие, брат, дела...
У меня немного эмо-настроение; в моей богоспасаемой Касталии (так я называю страну Нидерланды, ибо она реально похожа на зачарованный край из книги Гессе) - уже похоже на осень, основательную такую осень.
Так вот.
2007 год.
Знаковый год моей жизни.
Определивший меня.
В этот год я была на третьем, дай Боже, курсе. У меня было испуганное лицо, пышные волосы, тысяча оттенков серого и черного в гардеробе, друзья-готы, друзья-косплееры, друзья-ролевики.
Я влюблялась в бледных брюнетов с музыкальными пальцами и в надменных блондинов, умеющих готовить.
Я жила как живется и не думала о будущем.
Очень много читала Майринка.
И писала стихи. Я написала "Последнюю исповедь графа фон Бенкендорфа", довольно знаковую вещь, на которую меня вдохновил цикл стихов Лоры Бочаровой "Менестрель".
Да, там были строки (не у меня):
"И Париж, и Ситэ, и неоконченный богословский..."
Вот эти строки, незначительные, простое перечисление, и в цитатник не внесешь - вот они стали побудительными.
Словно в моей жизни когда-то все это тоже было. "Неоконченный богословский".
Двадцать лет. Когда тебе двадцать...
Одному мальчику было двадцать лет, он поссорился со старшим братом, взял винтовку, накинул старый плащ, и отправился за тридевять земель - убивать, воевать, рисковать. "Мы садимся в кораблик, отправляемся в бой, ну что ж, мой ангел..."
Другому мальчику было двадцать, за окном - мятежный Страсбург, "и чернь, считавшая себя народом", как он потом напишет, столпилась на главной площади города, там кого-то гильотинируют, а он читает про Адама Кадмона, перелистывая старинные страницы длинными пальцами с обломанными ногтями.
Третьему мальчику было двадцать, он ушел в поход, "Хэй, соколы", бить проклятых русских, защищать Барскую конфедерацию, и все любили его, и паненки с косами в две руки толщиной тоскливо смотрели ему вслед.
Четвертому мальчику было двадцать, он любил прекрасных женщин, философствовал,бился в горах, смотрел зелеными глазами на солнце и старался верить в свою звезду.
Пятому мальчику было двадцать, и он любил в старинном ханском дворце, душной, пропахшей гашишем ночью, прекрасную женщину в полумаске, и не спросил ее имени.
Во всех них есть немного меня. Поэтому их много. Они есть в моей книге.
Цикл идет семилетками.
И ныне дети, родившиеся в Седьмом году, пошли в школу.
Просто такое вот напоминание.
А тогда было много света, шестиэтажных башен за окном, "ветра вереска" и развевающихся длинных волос за спиной...
Но - "оставьте мне пространство для ошибки".
Так вот.
2007 год.
Знаковый год моей жизни.
Определивший меня.
В этот год я была на третьем, дай Боже, курсе. У меня было испуганное лицо, пышные волосы, тысяча оттенков серого и черного в гардеробе, друзья-готы, друзья-косплееры, друзья-ролевики.
Я влюблялась в бледных брюнетов с музыкальными пальцами и в надменных блондинов, умеющих готовить.
Я жила как живется и не думала о будущем.
Очень много читала Майринка.
И писала стихи. Я написала "Последнюю исповедь графа фон Бенкендорфа", довольно знаковую вещь, на которую меня вдохновил цикл стихов Лоры Бочаровой "Менестрель".
Да, там были строки (не у меня):
"И Париж, и Ситэ, и неоконченный богословский..."
Вот эти строки, незначительные, простое перечисление, и в цитатник не внесешь - вот они стали побудительными.
Словно в моей жизни когда-то все это тоже было. "Неоконченный богословский".
Двадцать лет. Когда тебе двадцать...
Одному мальчику было двадцать лет, он поссорился со старшим братом, взял винтовку, накинул старый плащ, и отправился за тридевять земель - убивать, воевать, рисковать. "Мы садимся в кораблик, отправляемся в бой, ну что ж, мой ангел..."
Другому мальчику было двадцать, за окном - мятежный Страсбург, "и чернь, считавшая себя народом", как он потом напишет, столпилась на главной площади города, там кого-то гильотинируют, а он читает про Адама Кадмона, перелистывая старинные страницы длинными пальцами с обломанными ногтями.
Третьему мальчику было двадцать, он ушел в поход, "Хэй, соколы", бить проклятых русских, защищать Барскую конфедерацию, и все любили его, и паненки с косами в две руки толщиной тоскливо смотрели ему вслед.
Четвертому мальчику было двадцать, он любил прекрасных женщин, философствовал,бился в горах, смотрел зелеными глазами на солнце и старался верить в свою звезду.
Пятому мальчику было двадцать, и он любил в старинном ханском дворце, душной, пропахшей гашишем ночью, прекрасную женщину в полумаске, и не спросил ее имени.
Во всех них есть немного меня. Поэтому их много. Они есть в моей книге.
Цикл идет семилетками.
И ныне дети, родившиеся в Седьмом году, пошли в школу.
Просто такое вот напоминание.
А тогда было много света, шестиэтажных башен за окном, "ветра вереска" и развевающихся длинных волос за спиной...
Но - "оставьте мне пространство для ошибки".