Митяев И.И. О ПРОЖИТЫХ ГОДАХ. (стр.249-264).
Опубликованные страницы: 1-15, 16-31, 32-54, 54-67, 68-86, 86-107, 107-125, 125-134, 135-152, 152-169, 170-211, 212-233, 233-249.
250
В качестве помощника секретаря суда мы пригласили местного пиковского крестьянина Владимира Ивановича Полянского. Он и его братья, один из которых окончил учительский институт, были людьми весьма грамотными.
Владимир Иванович обладал значительно больший познаниями судебного делопроизводства, чем я, но был очень сумасбродным, то проявлял большое служебное рвение, то безнадежную лень.
Одно время Полянский был сам у нас в селе Нарышкине народным судьей, являлся членом партии, но...погорел. За аморальные поступки он был снят с должности народного судьи и исключен из партии.
Одним из его аморальных поступков был тот факт, что на первый день пасхи, праздника очень торжественного в сёлах в те времена, сопровождавшегося непрерывным колокольным звоном, толпами людей, высыпавшими повсюду на улицу, Владимир Иванович вызвался за четверть самогона пройти босым вдоль всего села Нарышкина в нижней сорочке и одних кальсонах. И, получив обещание, сейчас уже не помню от кого, поставить четверть самогона, Полянский "перевыполнил" обязательство, продлив "прогулку" до Лозовки, встречая повсюду смех и улюлюканье гуляющей публики.
И хотя мы с Филиппом Антоновичем были в большой дружбе, всегда во всём находили полное взаимопонимание, тем не менее, нахождение одного свояка в подчинении другого вызывало какую-то неловкость и скованность. К тому же такое положение давало повод для всяких сплетен и кляуз.
Уже поздней, осенью 1922 г., я был в Раненбурге и зашёл в Упродком. Здесь меня хорошо встретили Иван Алексеевич Свиридов
251
и Андрей Федорович Колыванов. Оба они были очень способными работниками и хорошими помощниками Упродкомиссара.
И.А. Свиридов при поддержке А.Ф. Колыванова пригласил меня вернуться на работу в Упродком, предложив должность заместителя заведующего отделом заготовок, которая была весной упразднена, а потом вновь восстановлена в штатах Упродкома.
Я согласился с предложением и, возвратившись в Пиково, рассказал Филиппу Антоновичу, попросив его освободить меня от должности секретаря народного суда, сославшись при этом на взаимное неудобство совместной работы и то обстоятельство, что я получил приглашение на работу в Упродком.
Филипп Антонович согласился, тем более, что меня с успехом мог заменить В.И. Полянский.
Через несколько дней я уехал в Раненбург и договорился с прежней хозяйкой дома Жаворонковой о предоставлении мне комнаты, на что она охотно согласилась.
В это время у неё жил также происходивший из крестьян дер. Горюшки Дмитрий Федорович Леонов, небольшого роста, симпатичный брюнет, член партии, командовавший ротой ЧОН, со своей женой Полей, не отличавшейся скромностью и всегда наседавшей на мужа, чтобы он не только получал жалованье, но извлекал дополнительные выгоды из своего служебного положения командира роты ЧОН.
Дмитрий Федорович - человек неглупый, рассудительный и безусловно преданный коммунист, всё больше подпадал под влияние давно уже ставшей зазнаваться жены, хотя она и была дочерью очень бедного крестьянина села Нарышкина Данила Егоровича
252
Кукушкина по прозвищу "жира". В селе Нарышкино в отличие от дер. Лозовки, находившейся рядом, где было яканье, слова произносились с заменой букв "е", "а", буквой "и": видро, типло, жира вместо соответственно: ведро, тепло, кара.
У меня с Дмитрием Федоровичем и Полей установились очень хорошие отношения и мы частенько за общим чаем делились новостями, обменивались мнениями и советами. Судьба этой супружеской пары закончилась плохо. После расформирования роты ЧОН, которой командовал Дмитрий Федорович, его выдвинули на работу народным судьей. Находясь "под башмаком" у своей Поли, всё более наглевшей, Леонов стал заниматься взяточничеством.
В поселке при станции Троекурово, являвшемся районным центром, где находился народный суд, всем бросалось в глаза, что Леоновы живут не по средствам. Поля покупала одну обнову за другой и её шикарному убранству могли позавидовать дореволюционные барышни - помещицы. Она превзошла их и в развлечениях: частенько выезжала в Москву, находящуюся от Троекурова в 300 км, на спектакли московских театров.
В конечном счёте Леоновы были разоблачены в получении взяток и осуждены: он на 10 лет заключения в исправительно-трудовой лагерь при строительстве Беломорско - Балтийского канала, а она - на меньший срок заключения и отбывала наказание в Рязани.
В Упродкоме, где я сразу по прибытии в Раненбург, приступил к работе, дел было много. Частенько возвращаться с работы приходилось очень поздно.
Моей правой рукой был делопроизводитель отдела заготовок Михаил Иванович Костин из села Крючки, женатый на внучке
253
хозяйки дома, где я проживал, Жаворонковой. Это последнее обстоятельство ещё в большей степени нас сблизило, хотя Миша ещё 1920 г. до моей женитьбы, работал делопроизводителем организационно-инструкторским отделом, которым я в то время заведовал. И хотя Костин был старше меня на 3 года, он относился ко мне с уважением и выполнял все мои указания. Но уже зимой в начале 1923 г. выяснилось, что Миша, пользуясь полным моим доверием, подвел меня.
В Упродкоме на рассмотрении находилось много заявлений о предоставлении льгот по продналогу. Положением о льготах предусматривалось частичное и даже полное освобождение от продналога в определенных случаях.
Рассмотрением заявлений занимался А.Ф. Колыванов, которому Упродкомиссар предоставил право принятия решений.
Колыванов группировал эти заявления по признакам статей Положения о льготах и писал резолюция: "освободить от продналога по статье такой-то" не на каждом заявлении, а на одном из них. К пачке действительно рассмотренных заявлений Костин приложил три заявления, которые Колыванов не рассматривал.
Однако Костин и по этим нерассмотренным заявлениям подготовил письма Кривополянскому волисполкому об освобождении от продналога авторов заявлений.
В селе быстро разнеслась весть, что трое граждан, один из которых был, как рассказывали, настоящим проходимцем, незаконно освобождены от продналога за взятку.
Началось следствие. Освобожденные от продналога граждане дали показание, что они, действительно, вручили Костину взятку
257
стариков или, во всяком случае, людей зрелого возраста, умудрённых житейским опытом.
Многие мои земляки, выражая свои искренние чувства удовлетворения избранием меня, хлопая по плечу, говорили:
- Надеемся, Ванюшка, ты нас не подведешь, не подкачаешь!
Почти то же самое произошло и на волостном съезде Советов, где я также единодушно был избран членом волостного исполнительного комитета и делегатом на Раненбургский уездный съезд Советов.
Эти чувства и слова своих земляков, преисполненные искренней доброжелательностью, я сохранил в своем сердце на всю жизнь, всегда и везде старался оправдывать оказываемое мне доверие.
В то же время я всегда считал, что хорошо работать - это значит помогать людям. И, когда мне удавалось сделать что-нибудь полезное для человека, я получал самое глубочайшее удовлетворение.
При распределении обязанностей между членами волисполкома я был утвержден заведующим волостным экономическим (земельным) отделом, казначеем волисполкома и председателем волостной земельной комиссии по рассмотрению земельно-имущественных споров граждан.
Через некоторое время состоялся уездный съезд Советов. Нас, делегатов от Нарышкинской волости, было 4 человека.
Вся обстановка на съезде производила сильное впечатление. Зал заседаний был хорошо оформлен: стол накрыт красной скатертью, трибуна задрапирована красной материей, на столе установлен мощный звонок, напоминавший небольшой церковный колокол.
В повестке дня съезда, кроме других вопросов был поставлен на обсуждение отчет о работе уездного земельного управления, с которым выступил его начальник Жигалов.
258
У меня появилось желание выступить в прениях по этому вопросу, и я начал внимательно слушать доклад, записывая в своём блокноте те соображения и утверждения докладчика, которые казались мне неправильными или несоответствующими действительности. Особенно мне не понравилось, когда докладчик говорил о принятых мерах по сохранению принадлежавших ранее помещикам садов и парков, ставших народным достоянием. Он весьма оптимистически оценивал положение, считая, что оно достигнуто благодаря направлению уездным земельным управлением своих агрономов в волости для обеспечения сохранности садов и парков.
В опровержение этого казённого оптимизма я хотел сказать, что присланный в нашу волость агроном беспробудно пьянствовал с теми, кто с его благословения производил интенсивную порубку самых ценных деревьев в парке бывшего имения Карандеевых.
Уже занося в блокнот такие записи, меня начинало охватывать волнение: мысли, которые думал высказать, как-то путались, набегали одна на другую. Когда доклад заканчивался, я все же подал записку в президиум о предоставлении мне слова и, положив блокнот в карман поддёвки, немедленно удалился из зала покурить. В фойе зала, распахнув поддёвку, я ходил из угла в угол, чувствуя прилив тепла и какую-то испарину тела от всё более возраставшего волнения. Закончив перекур, я поспешил вернуться в зал заседаний, занял своё место и смотрел на сцену, где за столом сидели уважаемые уездные руководители, а председательствующий изредка приводил в действие звонок-колокол, призывая соблюдать в зале тишину и порядок или предупреждая оратора об истечении установленного регламентом времени.
259
Хорошо убранный зал, сильное его электрическое освещение, по-праздничному одетые делегаты - всё это как бы подчеркивало торжественность обстановки, в какой проходит работа съезда, а также высокую ответственность собравшихся за выполнение задач, поставленных в докладах на важном этапе новой экономической политики, провозглашенной В.И. Лениным. И когда я подумал о предстоящем своём выступлении, мне представлялось всё то, что я записал в блокноте, находящемся в кармане поддёвки, сущими пустяками.
Меня начало всё более одолевать чувство какого-то страха. К тому же мне никогда не приходилось выступать с высоких трибун, а лишь иногда я произносил каких-нибудь несколько фраз на сельских собраниях или на заседаниях волисполкома. Но как раз именно в этот момент глубокого моего раздумья председательствующий объявил:
- Слово предоставляется делегату Нарышкинской волости т. Митяеву.
Это объявление явилось для меня как бы ударом молнии, Оно потрясло меня. Я вскочил с места и, выбравшись на дорожку, ведущую на сцену, не пошел, а побежал, чтобы подняться и пройти к трибуне. При подъёме я в спешке споткнулся на первой же ступеньке. Мне казалось, что время моё скоро истечет и, начав подниматься, произнес слово: товарищи!
В зале произошло весёлое оживление по поводу поспешившего на сцену и барахтающегося на ступеньках "оратора". Затем я поднялся на сцену, но уже находился от волнения в страшной лихорадке, ноги отказывались идти, а руки не могли зацепиться в кармане
260
за блокнот, в которой были мои записи. И так как я потерял всякую ориентировку во времени, считая, что с момента предоставления мне слова, прошла чуть ли не вечность, то, идя по сцене, продолжал повторять своё обращение к аудитории, произнося без конца слово: товарищи!
С большими усилиями я добрался до трибуны, но в зале в это время громко смеялись, стоял шум, а когда я в последний, может быть двенадцатый раз, вновь сказал слово: -товарищи-, и дрожа ещё всем телом, спускался со сцены, в зале был гомерический хохот.
С трудом я вернулся на свое место, а взоры многих делегатов всё ещё были устремлены в сторону неудачного дебютанта в качестве оратора уездного масштаба.
Во время перерыва при выходе из зала делегаты, иронизируя, говорили:
- Дайте дорогу делегату Нарышкинской волости.
В течение нескольких дней, пока проходил съезд, моя персона была самой "популярной", привлекая к себе всеобщее внимание делегатов. Где бы я не появился: в очереди за обеденными талонами, или за яблоками, которые выдавались делегатам, в столовой, повсюду слышалось:
- Делегату и оратору Нарышкинской волости без очереди…
Первоначально меня несколько обижала эта ирония, но потом, махнув рукой, я понял, что сам поставил себя в смешное положение и лишь улыбался, когда кто-нибудь напоминал о постигшей меня неудаче.
Возвратившись с уездного съезда Советов, я продолжал повседневную работу в волисполком. Дел у меня как заведующего
261
экономическим (земельным) отделом - казначея волисполкома и председателя волостной земельной комиссии было очень много: работать приходилось с утра до позднего вечера.
Почти ежедневно я выезжал то в одно, то в другое село. Особую заботу вызывал неудовлетворительный сбор сельсоветами налогов. Вместе с председателями сельсоветов я беседовал с неплательщиками, убеждая их ускорить погашение задолженности.
Почти всегда мне удавалось достигнуть положительных результатов.
Много времени уходило на рассмотрение жалоб и заявлений граждан, которые приходили из разных сёл и деревень в волисполком. Некоторые жалобы и заявления заслуживали внимания, но иногда в лице жалобщиков приходилось иметь дело с любителями распространять всякие сплетни, а то и с явными кляузниками, что объяснялось страшной отсталостью, некультурностью и почти сплошной неграмотностью крестьян того времени особенно пожилого возраста.
Рассмотрение жалоб и заявлений крестьян позволило мне приобрести хороший опыт. Я понял, и это очень пригодилось впоследствии, что, когда имеешь дело с жалобой или просьбой человека, нужно уметь выслушать его, проявить максимум доброжелательности, вести разговор просто, как равный с равным, не проявлять и не подчеркивать своего превосходства, не морализировать, а делать всё возможное, чтобы в твоём лице он почувствовал и увидел друга, стремящегося постигнуть истину и помочь ему. При таком подходе даже отрицательное решение поставленного вопроса воспринималось правильно, без какой-либо обиды. И я не чувствовал даже малейшего озлобления ни со стороны истцов, ни со стороны ответчиков.
262
разбираясь в самых запутанных конфликтных ситуациях, какие возникали в условиях страшной деревенской отсталости.
Моими коллегами были: председатель волисполкома Василий Иванович Панферов из дер. Усово, человек достаточно грамотный и толковый, но его почему-то недолюбливали, и член волисполкома Митрофан Игнатьевич Смазнов из дер. Покровки, человек недалекий, малограмотный, любитель бравировать своим служебным положением. Он часто проводил время в сёлах и деревнях, и почти каждая его поездка заканчивалась каким-нибудь "происшествием", связанным с обильными излияниями самогона.
В.И. Панферов тоже не гнушался выпивками, но допускал их с осмотрительностью и осторожностью. Я тоже был не безгрешен в этом отношении, тем более, что был молод и всегда испытывал определенный "нажим" товарищей по работе, которые были старше меня на 10-15 лет. Когда я отказывался выпивать, то это вызывало у участников пьяной компании не то, что неприязнь, но какую-то ко мне враждебность и чтобы предотвратить или отвести её приходилось выпивать. А в деревне всё ещё сохранялась старина, когда считалось чуть ли не "грехом" не угостить волостное начальство. И если приходилось отказываться от приглашений, то это вызывало не только недоумение, но даже обиду: "вот, мол, до чего зазнался, зайти не хочет".
21 января 1924 г. в сильный мороз, когда мела северная позёмка, у здания волисполкома остановился верхом на лошади человек, закутанный в полушубок, овчинную папаху и башлык. Через плечо у него висела почтовая сумка. Он слез с коня и, войдя, в канцелярию волисполкома, спросил:
263
- Кто тут у вас главный начальник?
Так как председатель волисполкома В.И. Панфёров отсутствовал, то "главным" назвался я, и прибывший из уезда нарочный вручил мне бюллетень с сообщением о смерти Владимира Ильича Ленина.
Все мы, кто находился в волисполкоме, были потрясены этим сообщением, начали делиться, что дала каждому из нас и народу в целом Октябрьская революция и Советская власть под руководством В.И. Ленина. А сторож и он же курьер волисполкома, чудаковатый Илья Иванович Волков, бывший солдат, участник русско-японской войны, снял шапку и, перекрестившись, совершенно искренне произнёс:
- Дай бог, ему, батюшке, Ленину, царство небесное за то, что народу дал всю землю.
Но тут же Илье Ивановичу были вручены пакеты, которые он должен срочно передать председателю Нарышкинского сельсовета, а последний обязывался доставить эти пакеты В.Л. Панферову и М.И. Смазнову. Они извещались о смерти В.И. Ленина и желательности их прибытия в волисполком, чтобы наметить мероприятия в связи с постигшим горем - смертью любимого вождя В.И. Ленина.
Илья Иванович "по-военному" принял к исполнению поручение и как всегда бегом устремился в Нарышкино.
Но его бега в большинстве случаев хватало только до находившегося почти рядом пруда, а потом, скрывшись за деревьями, он еле плёлся по дороге к председателю сельсовета и заходил то к какой-нибудь куме, то к свахе выпить кваску или поесть картошечки. Но в данном случае Илья Иванович сработал подобно "метеору", очень быстро вернувшись от председателя сельсовета с его распиской в получении пакетов.
264
По прибытии В.И. Панфёрова и М.И. Смазнова мы наметили проведение во всех сёлах и деревнях траурных собраний, посвящённых памяти В.И. Ленина.
Мне довелось докладывать о жизни и деятельности В.И. Ленина в ряде сёл и деревень.
Как правило, на собрание являлись все домохозяева крестьянских дворов. Тяжело было смотреть, как седовласые старики, рукавами своих полушубков или пиджаков вытирали слёзы, выражая глубокую, самую искреннюю скорбь по поводу безвременной кончины Владимира Ильича.
Речей на этих собраниях не произносилось, но это не значит, что было полное безмолвие.
Крестьяне делились друг с другом своими переживаниями и мыслями, которые сводились к тому, что благодаря Владимиру Ильичу Ленину они почувствовали себя настоящими людьми и получили ту самую землю, за которую вехами боролись их предки.
Работа в волисполкоме проходила нормально, но стали всё больше распространяться слухи о какой-то серьезной реорганизации. А в конце февраля уже было известно с полной достоверностью, что предстоит укрупнение волостей. На совещании в Уисполкоме было объявлено, что наша Нарышкинская волость подлежит упразднению, а входящие в её состав сельсоветы передаются в Ломовскую волость, центр которой находился в селе Пиково.
После ликвидации волости я уехал в Москву и поступил на службу в ряды Красной Армии - в XV образцовый тяжёлый артиллерийский дивизион.
…………………………………………......................................................................................
На этом книга обрывается и настает пора расставания с удивительным собеседником, Иваном Игнатовичем Митяевым.
250
В качестве помощника секретаря суда мы пригласили местного пиковского крестьянина Владимира Ивановича Полянского. Он и его братья, один из которых окончил учительский институт, были людьми весьма грамотными.
Владимир Иванович обладал значительно больший познаниями судебного делопроизводства, чем я, но был очень сумасбродным, то проявлял большое служебное рвение, то безнадежную лень.
Одно время Полянский был сам у нас в селе Нарышкине народным судьей, являлся членом партии, но...погорел. За аморальные поступки он был снят с должности народного судьи и исключен из партии.
Одним из его аморальных поступков был тот факт, что на первый день пасхи, праздника очень торжественного в сёлах в те времена, сопровождавшегося непрерывным колокольным звоном, толпами людей, высыпавшими повсюду на улицу, Владимир Иванович вызвался за четверть самогона пройти босым вдоль всего села Нарышкина в нижней сорочке и одних кальсонах. И, получив обещание, сейчас уже не помню от кого, поставить четверть самогона, Полянский "перевыполнил" обязательство, продлив "прогулку" до Лозовки, встречая повсюду смех и улюлюканье гуляющей публики.
И хотя мы с Филиппом Антоновичем были в большой дружбе, всегда во всём находили полное взаимопонимание, тем не менее, нахождение одного свояка в подчинении другого вызывало какую-то неловкость и скованность. К тому же такое положение давало повод для всяких сплетен и кляуз.
Уже поздней, осенью 1922 г., я был в Раненбурге и зашёл в Упродком. Здесь меня хорошо встретили Иван Алексеевич Свиридов
251
и Андрей Федорович Колыванов. Оба они были очень способными работниками и хорошими помощниками Упродкомиссара.
И.А. Свиридов при поддержке А.Ф. Колыванова пригласил меня вернуться на работу в Упродком, предложив должность заместителя заведующего отделом заготовок, которая была весной упразднена, а потом вновь восстановлена в штатах Упродкома.
Я согласился с предложением и, возвратившись в Пиково, рассказал Филиппу Антоновичу, попросив его освободить меня от должности секретаря народного суда, сославшись при этом на взаимное неудобство совместной работы и то обстоятельство, что я получил приглашение на работу в Упродком.
Филипп Антонович согласился, тем более, что меня с успехом мог заменить В.И. Полянский.
Через несколько дней я уехал в Раненбург и договорился с прежней хозяйкой дома Жаворонковой о предоставлении мне комнаты, на что она охотно согласилась.
В это время у неё жил также происходивший из крестьян дер. Горюшки Дмитрий Федорович Леонов, небольшого роста, симпатичный брюнет, член партии, командовавший ротой ЧОН, со своей женой Полей, не отличавшейся скромностью и всегда наседавшей на мужа, чтобы он не только получал жалованье, но извлекал дополнительные выгоды из своего служебного положения командира роты ЧОН.
Дмитрий Федорович - человек неглупый, рассудительный и безусловно преданный коммунист, всё больше подпадал под влияние давно уже ставшей зазнаваться жены, хотя она и была дочерью очень бедного крестьянина села Нарышкина Данила Егоровича
252
Кукушкина по прозвищу "жира". В селе Нарышкино в отличие от дер. Лозовки, находившейся рядом, где было яканье, слова произносились с заменой букв "е", "а", буквой "и": видро, типло, жира вместо соответственно: ведро, тепло, кара.
У меня с Дмитрием Федоровичем и Полей установились очень хорошие отношения и мы частенько за общим чаем делились новостями, обменивались мнениями и советами. Судьба этой супружеской пары закончилась плохо. После расформирования роты ЧОН, которой командовал Дмитрий Федорович, его выдвинули на работу народным судьей. Находясь "под башмаком" у своей Поли, всё более наглевшей, Леонов стал заниматься взяточничеством.
В поселке при станции Троекурово, являвшемся районным центром, где находился народный суд, всем бросалось в глаза, что Леоновы живут не по средствам. Поля покупала одну обнову за другой и её шикарному убранству могли позавидовать дореволюционные барышни - помещицы. Она превзошла их и в развлечениях: частенько выезжала в Москву, находящуюся от Троекурова в 300 км, на спектакли московских театров.
В конечном счёте Леоновы были разоблачены в получении взяток и осуждены: он на 10 лет заключения в исправительно-трудовой лагерь при строительстве Беломорско - Балтийского канала, а она - на меньший срок заключения и отбывала наказание в Рязани.
В Упродкоме, где я сразу по прибытии в Раненбург, приступил к работе, дел было много. Частенько возвращаться с работы приходилось очень поздно.
Моей правой рукой был делопроизводитель отдела заготовок Михаил Иванович Костин из села Крючки, женатый на внучке
253
хозяйки дома, где я проживал, Жаворонковой. Это последнее обстоятельство ещё в большей степени нас сблизило, хотя Миша ещё 1920 г. до моей женитьбы, работал делопроизводителем организационно-инструкторским отделом, которым я в то время заведовал. И хотя Костин был старше меня на 3 года, он относился ко мне с уважением и выполнял все мои указания. Но уже зимой в начале 1923 г. выяснилось, что Миша, пользуясь полным моим доверием, подвел меня.
В Упродкоме на рассмотрении находилось много заявлений о предоставлении льгот по продналогу. Положением о льготах предусматривалось частичное и даже полное освобождение от продналога в определенных случаях.
Рассмотрением заявлений занимался А.Ф. Колыванов, которому Упродкомиссар предоставил право принятия решений.
Колыванов группировал эти заявления по признакам статей Положения о льготах и писал резолюция: "освободить от продналога по статье такой-то" не на каждом заявлении, а на одном из них. К пачке действительно рассмотренных заявлений Костин приложил три заявления, которые Колыванов не рассматривал.
Однако Костин и по этим нерассмотренным заявлениям подготовил письма Кривополянскому волисполкому об освобождении от продналога авторов заявлений.
В селе быстро разнеслась весть, что трое граждан, один из которых был, как рассказывали, настоящим проходимцем, незаконно освобождены от продналога за взятку.
Началось следствие. Освобожденные от продналога граждане дали показание, что они, действительно, вручили Костину взятку
257
стариков или, во всяком случае, людей зрелого возраста, умудрённых житейским опытом.
Многие мои земляки, выражая свои искренние чувства удовлетворения избранием меня, хлопая по плечу, говорили:
- Надеемся, Ванюшка, ты нас не подведешь, не подкачаешь!
Почти то же самое произошло и на волостном съезде Советов, где я также единодушно был избран членом волостного исполнительного комитета и делегатом на Раненбургский уездный съезд Советов.
Эти чувства и слова своих земляков, преисполненные искренней доброжелательностью, я сохранил в своем сердце на всю жизнь, всегда и везде старался оправдывать оказываемое мне доверие.
В то же время я всегда считал, что хорошо работать - это значит помогать людям. И, когда мне удавалось сделать что-нибудь полезное для человека, я получал самое глубочайшее удовлетворение.
При распределении обязанностей между членами волисполкома я был утвержден заведующим волостным экономическим (земельным) отделом, казначеем волисполкома и председателем волостной земельной комиссии по рассмотрению земельно-имущественных споров граждан.
Через некоторое время состоялся уездный съезд Советов. Нас, делегатов от Нарышкинской волости, было 4 человека.
Вся обстановка на съезде производила сильное впечатление. Зал заседаний был хорошо оформлен: стол накрыт красной скатертью, трибуна задрапирована красной материей, на столе установлен мощный звонок, напоминавший небольшой церковный колокол.
В повестке дня съезда, кроме других вопросов был поставлен на обсуждение отчет о работе уездного земельного управления, с которым выступил его начальник Жигалов.
258
У меня появилось желание выступить в прениях по этому вопросу, и я начал внимательно слушать доклад, записывая в своём блокноте те соображения и утверждения докладчика, которые казались мне неправильными или несоответствующими действительности. Особенно мне не понравилось, когда докладчик говорил о принятых мерах по сохранению принадлежавших ранее помещикам садов и парков, ставших народным достоянием. Он весьма оптимистически оценивал положение, считая, что оно достигнуто благодаря направлению уездным земельным управлением своих агрономов в волости для обеспечения сохранности садов и парков.
В опровержение этого казённого оптимизма я хотел сказать, что присланный в нашу волость агроном беспробудно пьянствовал с теми, кто с его благословения производил интенсивную порубку самых ценных деревьев в парке бывшего имения Карандеевых.
Уже занося в блокнот такие записи, меня начинало охватывать волнение: мысли, которые думал высказать, как-то путались, набегали одна на другую. Когда доклад заканчивался, я все же подал записку в президиум о предоставлении мне слова и, положив блокнот в карман поддёвки, немедленно удалился из зала покурить. В фойе зала, распахнув поддёвку, я ходил из угла в угол, чувствуя прилив тепла и какую-то испарину тела от всё более возраставшего волнения. Закончив перекур, я поспешил вернуться в зал заседаний, занял своё место и смотрел на сцену, где за столом сидели уважаемые уездные руководители, а председательствующий изредка приводил в действие звонок-колокол, призывая соблюдать в зале тишину и порядок или предупреждая оратора об истечении установленного регламентом времени.
259
Хорошо убранный зал, сильное его электрическое освещение, по-праздничному одетые делегаты - всё это как бы подчеркивало торжественность обстановки, в какой проходит работа съезда, а также высокую ответственность собравшихся за выполнение задач, поставленных в докладах на важном этапе новой экономической политики, провозглашенной В.И. Лениным. И когда я подумал о предстоящем своём выступлении, мне представлялось всё то, что я записал в блокноте, находящемся в кармане поддёвки, сущими пустяками.
Меня начало всё более одолевать чувство какого-то страха. К тому же мне никогда не приходилось выступать с высоких трибун, а лишь иногда я произносил каких-нибудь несколько фраз на сельских собраниях или на заседаниях волисполкома. Но как раз именно в этот момент глубокого моего раздумья председательствующий объявил:
- Слово предоставляется делегату Нарышкинской волости т. Митяеву.
Это объявление явилось для меня как бы ударом молнии, Оно потрясло меня. Я вскочил с места и, выбравшись на дорожку, ведущую на сцену, не пошел, а побежал, чтобы подняться и пройти к трибуне. При подъёме я в спешке споткнулся на первой же ступеньке. Мне казалось, что время моё скоро истечет и, начав подниматься, произнес слово: товарищи!
В зале произошло весёлое оживление по поводу поспешившего на сцену и барахтающегося на ступеньках "оратора". Затем я поднялся на сцену, но уже находился от волнения в страшной лихорадке, ноги отказывались идти, а руки не могли зацепиться в кармане
260
за блокнот, в которой были мои записи. И так как я потерял всякую ориентировку во времени, считая, что с момента предоставления мне слова, прошла чуть ли не вечность, то, идя по сцене, продолжал повторять своё обращение к аудитории, произнося без конца слово: товарищи!
С большими усилиями я добрался до трибуны, но в зале в это время громко смеялись, стоял шум, а когда я в последний, может быть двенадцатый раз, вновь сказал слово: -товарищи-, и дрожа ещё всем телом, спускался со сцены, в зале был гомерический хохот.
С трудом я вернулся на свое место, а взоры многих делегатов всё ещё были устремлены в сторону неудачного дебютанта в качестве оратора уездного масштаба.
Во время перерыва при выходе из зала делегаты, иронизируя, говорили:
- Дайте дорогу делегату Нарышкинской волости.
В течение нескольких дней, пока проходил съезд, моя персона была самой "популярной", привлекая к себе всеобщее внимание делегатов. Где бы я не появился: в очереди за обеденными талонами, или за яблоками, которые выдавались делегатам, в столовой, повсюду слышалось:
- Делегату и оратору Нарышкинской волости без очереди…
Первоначально меня несколько обижала эта ирония, но потом, махнув рукой, я понял, что сам поставил себя в смешное положение и лишь улыбался, когда кто-нибудь напоминал о постигшей меня неудаче.
Возвратившись с уездного съезда Советов, я продолжал повседневную работу в волисполком. Дел у меня как заведующего
261
экономическим (земельным) отделом - казначея волисполкома и председателя волостной земельной комиссии было очень много: работать приходилось с утра до позднего вечера.
Почти ежедневно я выезжал то в одно, то в другое село. Особую заботу вызывал неудовлетворительный сбор сельсоветами налогов. Вместе с председателями сельсоветов я беседовал с неплательщиками, убеждая их ускорить погашение задолженности.
Почти всегда мне удавалось достигнуть положительных результатов.
Много времени уходило на рассмотрение жалоб и заявлений граждан, которые приходили из разных сёл и деревень в волисполком. Некоторые жалобы и заявления заслуживали внимания, но иногда в лице жалобщиков приходилось иметь дело с любителями распространять всякие сплетни, а то и с явными кляузниками, что объяснялось страшной отсталостью, некультурностью и почти сплошной неграмотностью крестьян того времени особенно пожилого возраста.
Рассмотрение жалоб и заявлений крестьян позволило мне приобрести хороший опыт. Я понял, и это очень пригодилось впоследствии, что, когда имеешь дело с жалобой или просьбой человека, нужно уметь выслушать его, проявить максимум доброжелательности, вести разговор просто, как равный с равным, не проявлять и не подчеркивать своего превосходства, не морализировать, а делать всё возможное, чтобы в твоём лице он почувствовал и увидел друга, стремящегося постигнуть истину и помочь ему. При таком подходе даже отрицательное решение поставленного вопроса воспринималось правильно, без какой-либо обиды. И я не чувствовал даже малейшего озлобления ни со стороны истцов, ни со стороны ответчиков.
262
разбираясь в самых запутанных конфликтных ситуациях, какие возникали в условиях страшной деревенской отсталости.
Моими коллегами были: председатель волисполкома Василий Иванович Панферов из дер. Усово, человек достаточно грамотный и толковый, но его почему-то недолюбливали, и член волисполкома Митрофан Игнатьевич Смазнов из дер. Покровки, человек недалекий, малограмотный, любитель бравировать своим служебным положением. Он часто проводил время в сёлах и деревнях, и почти каждая его поездка заканчивалась каким-нибудь "происшествием", связанным с обильными излияниями самогона.
В.И. Панферов тоже не гнушался выпивками, но допускал их с осмотрительностью и осторожностью. Я тоже был не безгрешен в этом отношении, тем более, что был молод и всегда испытывал определенный "нажим" товарищей по работе, которые были старше меня на 10-15 лет. Когда я отказывался выпивать, то это вызывало у участников пьяной компании не то, что неприязнь, но какую-то ко мне враждебность и чтобы предотвратить или отвести её приходилось выпивать. А в деревне всё ещё сохранялась старина, когда считалось чуть ли не "грехом" не угостить волостное начальство. И если приходилось отказываться от приглашений, то это вызывало не только недоумение, но даже обиду: "вот, мол, до чего зазнался, зайти не хочет".
21 января 1924 г. в сильный мороз, когда мела северная позёмка, у здания волисполкома остановился верхом на лошади человек, закутанный в полушубок, овчинную папаху и башлык. Через плечо у него висела почтовая сумка. Он слез с коня и, войдя, в канцелярию волисполкома, спросил:
263
- Кто тут у вас главный начальник?
Так как председатель волисполкома В.И. Панфёров отсутствовал, то "главным" назвался я, и прибывший из уезда нарочный вручил мне бюллетень с сообщением о смерти Владимира Ильича Ленина.
Все мы, кто находился в волисполкоме, были потрясены этим сообщением, начали делиться, что дала каждому из нас и народу в целом Октябрьская революция и Советская власть под руководством В.И. Ленина. А сторож и он же курьер волисполкома, чудаковатый Илья Иванович Волков, бывший солдат, участник русско-японской войны, снял шапку и, перекрестившись, совершенно искренне произнёс:
- Дай бог, ему, батюшке, Ленину, царство небесное за то, что народу дал всю землю.
Но тут же Илье Ивановичу были вручены пакеты, которые он должен срочно передать председателю Нарышкинского сельсовета, а последний обязывался доставить эти пакеты В.Л. Панферову и М.И. Смазнову. Они извещались о смерти В.И. Ленина и желательности их прибытия в волисполком, чтобы наметить мероприятия в связи с постигшим горем - смертью любимого вождя В.И. Ленина.
Илья Иванович "по-военному" принял к исполнению поручение и как всегда бегом устремился в Нарышкино.
Но его бега в большинстве случаев хватало только до находившегося почти рядом пруда, а потом, скрывшись за деревьями, он еле плёлся по дороге к председателю сельсовета и заходил то к какой-нибудь куме, то к свахе выпить кваску или поесть картошечки. Но в данном случае Илья Иванович сработал подобно "метеору", очень быстро вернувшись от председателя сельсовета с его распиской в получении пакетов.
264
По прибытии В.И. Панфёрова и М.И. Смазнова мы наметили проведение во всех сёлах и деревнях траурных собраний, посвящённых памяти В.И. Ленина.
Мне довелось докладывать о жизни и деятельности В.И. Ленина в ряде сёл и деревень.
Как правило, на собрание являлись все домохозяева крестьянских дворов. Тяжело было смотреть, как седовласые старики, рукавами своих полушубков или пиджаков вытирали слёзы, выражая глубокую, самую искреннюю скорбь по поводу безвременной кончины Владимира Ильича.
Речей на этих собраниях не произносилось, но это не значит, что было полное безмолвие.
Крестьяне делились друг с другом своими переживаниями и мыслями, которые сводились к тому, что благодаря Владимиру Ильичу Ленину они почувствовали себя настоящими людьми и получили ту самую землю, за которую вехами боролись их предки.
Работа в волисполкоме проходила нормально, но стали всё больше распространяться слухи о какой-то серьезной реорганизации. А в конце февраля уже было известно с полной достоверностью, что предстоит укрупнение волостей. На совещании в Уисполкоме было объявлено, что наша Нарышкинская волость подлежит упразднению, а входящие в её состав сельсоветы передаются в Ломовскую волость, центр которой находился в селе Пиково.
После ликвидации волости я уехал в Москву и поступил на службу в ряды Красной Армии - в XV образцовый тяжёлый артиллерийский дивизион.
…………………………………………......................................................................................
На этом книга обрывается и настает пора расставания с удивительным собеседником, Иваном Игнатовичем Митяевым.