22. VII. 1209 - 22. VII. 2009
Можно ли составить представление о степени распространения катаризма в Безье? Это очень противоречивый вопрос. Если верить в этом вопросе Петру де Во-де-Серне, практически все жители были еретиками. Обвинение довольно сомнительное, так как очевидно, что для того, чтобы быть обвинённым в ереси, достаточно было противостоять крестовому походу. До нас дошёл один список безьерских еретиков [3]. В нём упомянуты двести двадцать три человека, и даются имена двухсот десяти из них. Этот список сам по себе не содержит доказательств, что он был составлен именно в июле 1209 г. Тем не менее, он датируется началом XIII в. - так как, по крайней мере, шесть названных в нём персонажей, известны из других источников, причём по их поводу не остаётся никаких сомнений: Понс Аймерик, из бурга виконта, Стефан дю Порталь, Жоан дю Боск, оба из бурга Мадлен, и Амьель Бертранд, из Бурга Сен-Жак, подверглись конфискации имущества, которое было либо передано Арно-Амори, либо продано между 1209 и 1214 гг.; Г. де Флойран, также житель квартала Сен-Жак, «был посчитан в числе людей, изобличённых в ереси, перед разрушением Безье»; и вот, наконец, то, что, помимо прочего, является наиболее решающим фактом - Жоан Форт, из предместья Маурельян, «был убит при разграблении Безье» [4]. Таким образом, вполне очевидно, что наш документ не мог быть составлен после взятия города.
Безье. Церковь Sainte-Madeleine
Может ли он быть намного более ранним? В сущности, трудно найти для него найти для него повод иной, чем выдача катаров в руки крестоносцев.
На самом деле мы столкнёмся и с другим списком еретиков; он не сохранился, но о нём ясно свидетельствует дипломатическая переписка того времени: это список, который посланцы крестоносцев представят тулузцам в конце августа 1209 г., настаивая, что указанные там люди должны быть переданы в их распоряжение [5]. Этот список мог быть составлен только каким-либо сторонником крестового похода, при этом достаточно хорошо знавшим еретиков своего города. Тотчас же приходит на ум, конечно же, епископ Фульк, активный пособник ортодоксии и легатов в течение нескольких лет. В обоих случаях ситуации и причины похожи, и мы не можем представить, по какому иному случаю и по какому иному поводу такие списки могли быть составлены.
Остаётся понять, какие выводы можно сделать из безьерского списка. Если определить численность населения города примерно в двадцать тысяч человек, как мы это скоро увидим, документ свидетельствует о пропорции еретиков, равной примерно одному проценту. Но значение этого процентного соотношения будет, конечно же, совершенно различным в зависимости от того, называет ли список простых верующих, или совершенных. В первом случае он говорит о незначительном распространении катаризма и опровергает мнение Петра де Во-де-Серне. Ересь не была причиной осады Безье, но, как недавно написал один автор, «отговоркой, изобретённой a posteriori, для того, чтобы её оправдать» [6].
Безье. Одна из улиц, ведущих к собору Saint-Nazaire.
Во втором случае, напротив, список свидетельствовал бы о чрезвычайно широком распространении, так как катарский клир, равный одному проценту населения, предполагает весьма значительную массу верующих.
Можно ли разрешить этот вопрос? Список включает, по крайней мере, одного персонажа, в котором можно видеть всего лишь простого верующего, так как его имя сопровождается следующим упоминанием: «Об этом человеке Лакомб сказал, что он видел, как тот ходил два раза на проповедь еретиков». Присутствие на катарских проповедях было, конечно, наиболее простым, если не единственным способом отличить катарского верующего от доброго католика. Но тот факт, что это упоминание является единственным, заставляет подумать о том, что во всех остальных случаях присутствие на проповедях не было принято во внимание, и что тот, кто составил список, основывался не на простых предположениях, но на убеждённости в том, что упомянутые люди были вовлечены в ересь гораздо более серьёзным образом.
Кроме того, следует отметить, что в текстах того времени слово «еретик» всегда означает совершенных, и только их, исключая простых верующих. Это очевидно в документах Инквизиции. Конечно, они появятся только двадцать лет спустя. Но в этом же 1209 г. меморандум, составленный Церковью, указывает на местности, которые, будучи принадлежащими графу Тулузы, укрывали еретиков и их верующих. Таким образом, словарь ясно закрепился с того времени, и у самих хронистов не было других слов для обозначения «совершенных» - жертв костров 1210 и 1211 гг.
И наконец, можно ли полагать, что тремя годами ранее Диего д’Осма и Доминик взяли бы на себя труд проповедовать в Безье пятнадцать дней, если бы там было только двести верующих на двадцать тысяч жителей? Мы видели, что их деятельность была непосредственно направлена на прочные оплоты ереси: Каркассон, католический епископ которого вскоре будет изгнан враждебным населением [7], окрестности Тулузы, известные после миссии святого Бернара и его неудачи в Верфейле, и, наконец, Лорагэ, с катарским центром в Фанжо. Немыслимо, что если бы в Безье жило незначительное количество еретиков, ему было бы посвящено в два раза больше времени, чем Каркассону.
В конечном итоге, возвращаясь к возможному значению безьерского списка, крестоносцы никогда не требовали, чтобы им были выданы простые верующие, и когда кто-либо из них попадал в их руки, как в Минерве, они отделяли их случай от случая совершенных. Короче говоря, за исключением сомнительного обвинения, которое мы видели выше - и которое, как это доказывает текст, основывалось на простом доносе - вероятно, что документ касался скорее совершенных Безье, нежели верующих [8]. С другой стороны, он указывает на нескольких человек, как на еретиков “extravagantes” - это латинское слово обозначает, по всей видимости, странствующих совершенных, в противоположность тем, кто держал еретические мастерские или дома в городе. То, что осада имела военные причины, а не непосредственно религиозные, мы скоро увидим. Но это не приуменьшает того факта, что прибыв под Безье, крестоносцы могли по праву иметь ощущение, что они находятся перед одной из тех «синагог Сатаны», о которых, следуя Писанию, говорят хронисты.
Что касается безьерцев, то они в едином порыве отвергли адресованный им ультиматум - «пусть лучше нас утопят в море…» - вкладывает в их уста поэт. Тогда епископ вернулся в лагерь осаждающих, приведя с собой лишь нескольких католиков; но даже сами священники остались в городе.
Так называется площадь перед собором Saint-Nazaire
Сопротивление [9]
Почему этот отказ? Почему безьерцы взяли на себя невероятный риск встретить лицом к лицу армию Севера, а не выдать совершенных - мужчин и женщин - или покинуть город, предоставив последних их участи? Вопрос этот был бы нелепым, если бы современники сами не прокомментировали бы этот отказ:
Крестоносцы сочли безьерцев дураками и безумцами, говорит поэт, так как они хорошо знали что, что ожидало этих людей: мучения и горести…
Что касается Пьера Бельперрона [10], то он видит всего лишь «гордыню и самонадеянность» в этом решении, которое, однако, как он признаёт, «не было лишено достоинства». Но можно ли действительно свести к некоторой браваде, по крайней мере, отважной, решение жителей города не выдавать ни одного из своих, даже если он был еретиком? Затем никого не покинуть, и оставаться солидарными перед лицом опасности, которую представляло собой вторжение? Несомненно, во многом поведение безьерцев объясняется очевидной верой в прочность их укреплений. Они были убеждены, согласно всё тем же заявлениям Гильёма Тудельского, что осаждающие сдадутся до истечения пятнадцати дней, и в то, что любой штурм обречён на неудачу. Ясно, что снабжение такого войска, и в такой стране, и в самый разгар лета, довольно скоро столкнулось бы с трудностями. Более того, карантен большей части крестоносных сеньоров в скором времени бы истёк, и армия оказалась бы ослабленной. Несомненно, предполагалось продержаться до тех пор, пока Тренкавель не пришлёт обещанную подмогу.
Но есть, тем не менее, и другая причина. Чего стоило бы пятнадцати или двадцати тысячам жителей выдать или покинуть двести двадцать двух еретиков? Ничего, если это, конечно, не дело чести. Не желая идеализировать ситуацию, мы можем быть уверены в том, что безьерцам нужно было защищать ценность, более значимую, чем их жизнь - политическую свободу и свободу совести. В Безье, как и во всей Окситании, можно было исповедовать веру по своему выбору, не являясь одним из тех «омерзительных псов», о которых говорит Пётр де Во-де-Серне; здесь можно было одновременно быть евреем и знатным должностным лицом, как Самуил, который был байлем и секретарём виконта в 1203 и 1204 гг. Что касается политической свободы, то безьерцы, уверяет Гильём Тудельский (не испытывавший, однако, к ним никакой симпатии: он говорит, что они были «безумнее и глупее китов») ничего не желали уступить крестоносцам, даже ценою в один денье, что могло бы повлечь за собой какое-либо изменение в управлении их городом» [11].
Эта фраза поэта имеет чрезвычайно важное значение для понимания сути этой войны. Безье дорогой ценой завоевал свои муниципальные свободы и свою независимость от власти виконтов. Консулат функционировал здесь с 1131 г. И если городская сеньория была разделена между епископом и виконтом, непосредственное управление осуществлялось выборными должностными лицами. У города даже был весьма кровопролитный конфликт с епископской властью, а также с отцом и дедом Раймона-Рожера Тренкавеля. Во время смуты в 1167 г. горожане избили епископа и убили виконта Раймона, потому что один из его рыцарей жестоко обидел одного горожанина, и потому что удовлетворение заставило себя ждать; по крайней мере, это официальный предлог, выдвигаемый хрониками, и сохранённый традицией. В сущности, это был настоящий заговор имущих и деятельных классов - буржуазии - против власти, произволу которой они отныне отказывались подчиняться. Рожер II безжалостно отомстил за убийство своего отца, подвергнув город опустошению арагонскими рутьерами. Но даже если отношения безьерцев с двойной властью епископов и виконтов в конце концов нормализовались, такая черная страница не забывается с лёгкостью.
Средневековые коммуны выковывались в борьбе, которую следует, в некоторых случаях, назвать революционной, и историки не преминули подчеркнуть, что Безье был, без сомнения, наиболее революционной из южных коммун [12]. Из этой борьбы родился очень специфический дух, чувство общины, многие поразительные примеры которого мы увидим в Тулузе, и весьма отличный от правовой солидарности, которая вытекает из клятвы верности, данной сюзерену. Тренкавель отсутствовал, и крестоносцы, возможно, сочли, что они просто будут иметь дело с отдельными людьми, которые, перед лицом опасности, будут бороться прежде всего за свои собственные интересы; но они, напротив, столкнулись с общностью людей, и с решением, сформулированным от её имени её представителями, консулами. Олигархическая власть, конечно, была далека от демократии в современном смысле слова. Но консулы не могли питать иллюзий по поводу своего возможного подчинения. Крестовый поход не был направлен против коммунального движения - хотя мы позже увидим, как Монфор будет стремиться отнять у Тулузы её муниципальные свободы [13] - но очевидно, что покорённый Безье попросту перестал бы быть самим собой. Позиция безьерцев в июле 1209 г., конечно же, является актом храбрости; но ещё больше - политическим актом, показывающим, осознание горожанами того, что «изменение их образа правления» и попадание в зависимость от феодалов-завоевателей, означали бы возвращение к прежнему положению дел и прежней правовой ситуации.
Вид на собор Saint-Nazaire со стороны квартала Saint-Jacques
[1] Michel Roquebert. L’epopee cathare. Vol. I. L’invasion 1198-1212. Paris, Perrin, 2006.
[2] Ibid, р. 351-354.
[3] L. DOMAIRON, « Rôle des héretiques de la ville de Béziers à l’époque du désastre de 1209 » dans Cabinet Historique, 1863 p. 95 à 103.
[4] GUEBIN ET LYON, Hystoria Albigensis, I, p. 90, note 3.
[5] Ср. Письмо тулузцев королю Арагона (июль 1211).
[6] H. VIDAL, Episcopatus et Pouvoir épiscopal à Béziers à la veille de la Croisade des Albigeois (Montpellier, 1951) p. 90.
[7] Беренгер - изгнан из города в 1208 г., потому что он слишком рьяно проповедовал против еретиков.
[8] Здесь с Рокбером трудно согласиться. Если судить по протоколам Инквизиции, катаризм в Битерруа и в Безье в частности, имел незначительное распространение. К тому же наличие в списке одного верующего говорит о том, что таковые всё-таки туда включались, хоть и трудно сказать, сколько именно их было; не следует забывать и о том, что в списке фигурировали и вальденсы. Но открытым остаётся вопрос о том, почему Доминик придавал проповеди в этом городе такое большое значение. (прим. пер.).
[9] Michel Roquebert. L’epopee cathare. Vol. I, р. 354-356.
[10] Пьер Бельперрон - один из немногочисленных историков, сочувствующих скорее крестоносцам, чем окситанцам. Его работа была написана во многом в пику Наполеону Пейра, превозносившему южан и катаров, и должна была послужить своего рода опровержением «Истории альбигойцев» последнего, но, по отзывам специалистов, Бельперрону недостаёт профессионализма и обстоятельности, его работа насквозь конъюнктурна (прим. пер.).
[11] Guillaume de TudÈle. Chanson de la Croisade Albigeouse, édition et traduction par E. MARTIN-CHABOT, vol. I, p. 58.
[12] VICAIRE, Histoire de St. Dominique, I, p. 199. В 1167 г. виконт Раймон Тренкавель был убит смутьянами, а епископу, который пытался его защитить, были нанесены телесные повреждения.
[13] LIMOUSIN-LAMOTHE, La commune de Toulouse, p. 139 et s. J.H. MUNDI, Liberty and political power in Toulouse, 1050-1230 (New-York, 1954), p. 86