ПЕЧАЛЬНАЯ БАЛЛАДА О ГОЛОДНОМ ПОРУЧИКЕ
Давно хотелось написать об этом, но я всё время откладывал написание этой статьи в долгий ящик. Наконец, после того, как друзья прислали мне по почте один любопытный видеоролик, я, наконец, решился сказать о том, о чём сказать нужно было уже давно. Но прежде, чем перейти к главному, коротко перескажу содержание того самого видео.
Итак, что же я увидел? Я увидел репортаж из какой-то благотворительной питерской столовой, в которую приходят одинокие старики за бесплатными обедами. Авторы репортажа записали несколько синхронов с этими несчастными стариками - и вот, среди респондентов я вдруг увидел своего старого знакомого, бывшего актёра Рижского Русского Драматического Театра, Михаила Устинова. Словно и не прошло почти трёх десятилетий с момента нашего знакомства: вечный «поручик» Устинов был всё в том же военном кителе Императорской армии, при погонах с вензелями; он хлебал бесплатные щи, и при этом неспешно что-то говорил корреспонденту о традициях русского меценатства, о том, что персонал здесь, в благотворительном кафе, вежлив и хорошо воспитан… Михаил старался «держать марку», старался казаться этаким обедневшим аристократом, зашедшим в ресторацию; эта попытка сохранить хорошую мину при плохой игре выглядела со стороны карикатурно, и даже смешно, но смеяться не хотелось.
«Поручика» Устинова я знаю, кажется, с 1990 года: именно тогда он стал регулярно наезжать в Москву и Петербург из своей Риги, участвовал буквально во всех съездах и иных мероприятиях, устраивавшихся в те годы под монархическими знамёнами; Михаила очень любили фоторепортёры и телеоператоры: невысокий, в неизменном кителе и с драгунской саблей (которую у него через некоторое время украли) он был весьма и весьма колоритен и фактурен. Мне когда-то рассказывали о том, что однажды в постановке «Дней Турбиных» по пьесе Булгакова актёр Устинов получил роль то ли поручика Мышлаевского, то ли полковника Най-Турса, и с того времени так вжился в полюбившийся образ, что не может выйти из него до сих пор.
Михаил Устинов был одним из первых российских монархистов, присягнувших на верность тогдашнему Главе Дома Романовых, Великому Князю Владимиру Кирилловичу - эту, первую за семь с лишним десятилетий присягу на верность Дому Романовых российские монархисты приносили на территории Донского монастыря 19 мая 1990 года. Ещё Устинов писал стихи - разумеется, о гражданской войне, о девушках-защитницах Зимнего дворца, об Императоре Николае, о Великих Княжнах и Наследнике… Детская искренность «поручика» Устинова подкупалаи в те годы, и подкупает сейчас - именно поэтому мне очень не хочется выставлять Мишу на посмешище. Если бы Михаил предпочёл тогда, на рубеже восьмидесятых и девяностых, остаться в театре, то - кто знает? - может быть, он рано или поздно стал бы «поручиком Мышлаевским всея Руси» - известным и популярным кино- или театральным актёром, лучше всех воплотившим на сцене или на экране тот образ, с которым он сроднился. Но - увы! - Миша предпочёл играть свою роль не на сцене и не на съёмочной площадке, а в реальной жизни.
Как ни печально признавать это, но для меня «поручик» Михаил Устинов на многие годы стал этаким персонифицированным символом всего российского монархического движения, которое, зародившись на рубеже восьмидесятых и девяностых годов прошлого века, так и не смогло стать чем-то большим, нежели банальный косплей (сокр. от английского costume play - «костюмированная игра»), маскарад, игра в солдатики. Движение, у которого к моменту его возникновения были неплохие шансы занять собственную политическую нишу и завоевать немало сторонников, обернулось, в итоге, ничем.
Кто же виноват в том, что карта легла именно так, а не иначе, и что же теперь со всем этим делать?... Ответы на эти вопросы лежат на поверхности, но, чтобы назвать вещи своими именами, нужно иметь определённое мужество. Ну что же, наберёмся мужества, и скажем честно: в том, что они оказались на политической обочине, равно, как и в том, что вынуждены теперь довольствоваться подачками с господского стола, современные монархисты виноваты сами.
Давайте вспомним, с чего всё начиналось тогда, в перестроечные годы. Одиозное общество «Память», которое официозный совецкий Агитпроп и левая совецкая интеллигенция поначалу принимали сами и пытались представить всем остальным за «монархистов», безусловно, никакой монархической организацией ни была. Что бы ни говорил в те годы, да и после лидер «Памяти» Дмитрий Васильев, организация эта с самого момента своего возникновения была именно националистической, с большим влиянием этатических идей в духе Бенито Муссолини, с таким же культом Вождя. Монархическая же риторика и атрибутика «Памяти» была именно атрибутикой и риторикой, служившей исключительно для маскировки этого самого радикального национализма и этатизма, и - ничем более. Многие уже в те годы поняли это - многие, но далеко не все; совецкая же пропагандистская машина, стремившаяся представить сторонников Монархии в образе погромщиков, сама подтолкнула в ряды «Памяти» и аналогичных ей организаций немалую часть тех, кто с монархической идеологией до конца не разобрался. Эти, не разобравшиеся, руководствовались примерно тем же принципом, что и герои книги Марка Твена «Приключения Тома Сойера»:
« - …Все это нам понадобится, когда мы уйдем в разбойники. Вещи мы будем держать здесь и оргии тоже здесь будем устраивать. Для оргий тут самое подходящее место.
- А что это такое «оргии»?
- Я почем знаю. Только у разбойников всегда бывают оргии, значит, и нам тоже надо…»
То есть, коль скоро кто-то где-то и когда-то сказал, что «монархисты - это непременно антисемиты и погромщики», то и немалая часть здешних, с позволения сказать, «монархистов» не только слепо приняла это утверждение на веру, но и принялась изо всех сил соответствовать этому карикатурному, услужливо подсунутому недругами, образу.
Безусловно, это была одна из побед совецкого Агитпропа: немалая часть вполне искренних антикоммунистов, тяготевших к консервативной идеологии, оказалась вытеснена на обочину и маргинализирована; более того - почти на два десятилетия вперёд был вбит крепкий клин между «западническим» и «почвенническим» лагерями российских антикоммунистов. В результате, антикоммунисты-«патриоты» проклинали антикоммунистов-«демократов» (а те, в свою очередь, не оставались в долгу, и платили им той же монетой) - совецкая же номенклатура, тем временем, получила фору, успела сбросить с себя старую шкуру, и сохранила за собой все прежние функции.
К счастью, далеко не всем тем, кто симпатизировал идеям Монархии, пришёлся по душе ловко подброшенный образ «монархиста-антисемита» и «монархиста-погромщика». Уже к концу 1989-го - началу 1990-го годов в России появляются первые небольшие (по два-три-четыре человека в каждом городе) именно монархические, а не националистические неформальные организации и кружки. Их членам претит радикальный антисемитизм и агрессивная риторика «Памяти», им гораздо ближе принципиальный антикоммунизм «Демократического Союза» Валерии Новодворской - и не случайно многие из тех, кто стоял у истоков монархического движения в начале 90-х, хотя и далеко не все, вышли из рядов именно ДемСоюза. Именно эти люди начали получать и в меру своих сил распространять в своих городах газету «Наша Страна», именно они на первых порах объединялись вокруг имени тогдашнего Главы Династии, Великого Князя Владимира Кирилловича.
Оформление этих разрозненных групп в какое-то подобие единого движения примерно совпало по времени с появлением в стране первых сословных (дворянских и казачьих) организаций; тогда казалось, что ещё немного - и произойдёт чудо: вот-вот возникнет, наконец, широкое анти-совецкое правое, либерально-консервативное движение. Благо, и социальная база для такого движения к тому времени уже появилась: его опорой вполне могли стать мелкие предприниматели-кооператоры, часть творческой интеллигенции и студенчества, нарождавшиеся в те годы фермеры… Но - не случилось: вместо того, чтобы внятно объяснить обывателям, за что именно выступают современные российские монархисты, последние не потрудились даже объяснить этого самим себе.
Вместо того, чтобы выработать чёткую и ясную политическую программу, которая могла бы привлечь на их сторону обывательские симпатии, российские монархисты вновь увлечённо занялись косплеем - стали играть в «придворных», в «дворян», в «казаков»… Сумятицы в умы невольно добавили и монархические деятели из старой эмиграции, которые перенесли на российскую почву свои стародавние склоки, сплетни и обиды. В итоге, здешние монархисты с азартом неофитов принялись увлечённо спорить друг с другом, имеет ли право Великий Князь Владимир Кириллович именоваться «Главой Императорского Дома», или нет, и надевал ли его папенька в феврале семнадцатого на свой мундир красный бант, или не надевал… Спор длился не год, и не два, и страсти кипели не шуточные - а тем временем, в стране уже случилась и приватизация собственности, и полным ходом шло партийное строительство, и номенклатура пост-совецкой России уже делила места в правительстве и парламенте. Но - что нам до того? - ведь гораздо интереснее было спорить о событиях почти вековой давности, и выяснять, кто же, всё таки, по ту сторону Атлантики истинный русский монархист - Пётр Николаевич Колтыпин-Валловский, или Константин Константинович Веймарн?...
Не хочу изображать здесь из себя этакую «вещую Кассандру», но, наверное, в те годы я был единственным из лидеров пусть крошечной, но организации, пытавшимся предупредить единомышленников о недопустимости растворения только-только появившегося российского монархического движения в том «национально-патриотическом» болоте, в которое монархистов так упорно тащили и подталкивали. В те годы, помнится, меня угораздило дать небольшое интервью корреспонденту газеты «Chicago Tribune» - не знаю, правда, было ли оно опубликовано, или нет. Журналист, помнится, испытал настоящий шок, когда в ответ на свой вопрос о том, кто же такие современные российские монархисты, и чего они добиваются, услышал не дежурную песню о «нравственном возрождении российского общества», а нечто совершенно иное:
- Современные российские монархисты - ответил я тогда, - это, в первую очередь, именно современные люди, которые выступают за возвращение гражданам России тех прав и свобод, которые им гарантировал Императорский Манифест от 17 октября 1905 года, как то: свобода совести, свобода слова, свобода частного предпринимательства, свобода выезда за рубеж; мы выступаем за снижение налогов на малый бизнес, за освобождение частных предпринимателей от налогов в первые три года, за легализацию короткоствольного оружия в целях самообороны, за то, чтобы государство вообще поменьше вмешивалось в частную жизнь граждан - одним словом, за все те права и свободы, которые были у наших предков в царское время, и которые затем были отняты отняты большевиками.
Помнится, я добавил тогда ещё несколько слов о реституции собственности и выплате компенсаций всем потомкам пострадавших в результате национализации частных предприятий, земельных наделов, жилья и всего прочего; упомянул о необходимости признания коммунистической идеологии преступной и бесчеловечной… Американский корреспондент, в силу своего воспитания, ещё пытался что-то говорить о крепостном праве и еврейских погромах, упоминал ту же «Память», «Союз Христианского Возрождения», но я объяснил парню, что не нужно путать консерваторов с фундаменталистами, и уж что-что, а крепостное право современные российские монархисты совсем не собираются восстанавливать. Как и устраивать погромы - хоть еврейские, хоть какие-то ещё…
Этому славному американцу в тот день я поломал все шаблоны, и он, забыв о своей работе, пригласил меня выпить с ним по кружечке пива; мы сидели в каком-то питерском подвальчике, пили пиво, и он говорил мне, что и сам он - тоже либертарианец, однако не может понять, какое отношение к либертарной идеологии имеет монархическая форма правления. Не знаю, удалось ли мне объяснить ему, что современные российские монархисты видят в фигуре правящего монарха не тирана и не диктатора, но напротив - гаранта против тирании и диктатуры… Во всяком случае, я старался растолковать ему это, и расстались мы с ним друзьями, и даже обменялись визитными карточками - правда, потом ни разу не встречались.
Вот, собственно, я и подошёл к тому, с чего, наверное, нужно было начать - к формулированию тех базовых принципов, обопрись на которые, российские монархисты смогли бы стать хоть сколько-нибудь, но заметной политической силой в пост-совецком обществе. Фундаментальный труд Ивана Солоневича «Народная Монархия» читали многие - да, похоже, совсем немногие поняли, что там к чему. Солоневич постоянно педалирует тему «мужицкого Царя», и даже приводит фразу Льва Троцкого о том, что «…если бы белые догадались выбросить лозунг «мужицкого Царя», то мы и не удержались бы и двух недель»… но читатели Солоневича из числа вчерашних совецких людей, похоже, вообще не понимали, что под этим сочетанием разумеет автор.
В их представлении этот самый «мужицкий Царь» - это такой же мужлан, только в короне и в мантии; этакий Царь-Горох в полосатых сатиновых штанах, что непременно должен водить дружбу с неким Мужиком (мой привет почитателям «святого старца» Григория Распутина!), к которому этот самый Царь Горох украдкой сбегает от своей вздорной царицы-немки, чтобы душевно попить водки и всласть наговориться «за жисть». Ярче всего образ такого вот «мужицкого Царя» описан у современного российского беллетриста Андрея Белянина в серии фентезийных повестей о приключениях участкового милиционера в Московском Царстве.
Здешние апологеты Солоневича вынесли из «Народной Монархии» лишь примитивную мыслишку о том, что аристократия и дворянство - это, оказывается, «враги Монархии», а весь петербургский период национальной истории есть одно сплошное зло. То ли по глупости, а то ли по злому умыслу, но эти горе-«толкователи» работы Солоневича, вольно или невольно, но подменяют консервативные принципы, которые отстаивает автор, на принципы фундаментализма и реакции - то есть, на те самые, против которых Солоневич и выступал.
Я знаю, что сейчас определённой части моих читателей захочется кинуть в автора гнилой помидор, но, всё же, вещи нужно назвать своими именами. Говоря о «мужицком Царе» и «народной монархии», Иван Солоневич говорил о монархии буржуазной, стоящей на страже интересов миллионов мелких частных собственников, не принадлежащих к привилегированному сословию, гарантирующей этим собственникам право на свободный труд и защищающей их от чрезмерной опеки государства. Это и есть основа практической монархической идеологии - что в веке двадцатом, что в наступившем двадцать первом столетии.
Что быстрее найдёт отклик в душе среднестатистического обывателя, в особенности, если этот обыватель вынужден сам, не надеясь ни на кого, зарабатывать себе на кусок хлеба - абстрактные рассуждения о «духовности» и «величии государства», или простая и понятная идея снижения налогов, а то и вовсе освобождения от них на первые три года? Что способно заинтересовать обывателя больше - столь же абстрактные истории о той «России, которую мы потеряли», или гарантированное отныне и навечно право строить свою частную жизнь таким образом, чтобы никто не смел указывать ему, какую одежду носить, с кем спать, в какие дни поститься и в какую школу отдавать детей?... Вот здесь и нужно говорить о том, что та «Россия, которую мы потеряли» - это и есть дарованные Императором Николаем и отнятые большевиками права на личную свободу и обогащение; это - та Россия, в которой у всех наших предков осталось движимое и недвижимое имущество, мелкие производства и мелкий бизнес, банковские вклады, наконец… Не только титулы и родовые гербы у сравнительно небольшой части населения, но и частная собственность у 95% подданных Императора Всероссийского. Та самая частная собственность, которая была отнята, и компенсацию за которую так никто и не получил до сегодняшнего дня, хотя установить в архивах, что какой семье принадлежало, не составляет никакого труда и сегодня…
Вот о чём должны были говорить монархисты тогда, в начале девяностых. Идеи личной свободы, гарантированной Императором Всероссийским на вечные времена и отнятой узурпаторами-большевиками - это простые и понятные идеи; идеи снижения налогов, свободы торговли, свободы передвижения по миру - это те идеи, которые и сегодня находят отклик и поддержку, прежде всего - среди молодёжи. И не карнавальные «присяги на верность» тем или иным представителям правившей сто лет назад Династии нужно было приносить российским монархистам, но - разговаривать с представителями Династии на равных: если современные Романовы готовы выступать гарантами тех прав и свобод, что были объявлены в Высочайшем Манифесте от 17 октября 1905 года, то российские монархисты согласны сотрудничать с представителями Династии, оставляя за ними их внутрисемейное право решать, кто именно должен именоваться «Главой Императорского Дома Романовых». Если же современные Романовы предпочитают самоустраниться, либо - того хуже - выбирают себе в качестве партнёров ту самую совецкую номенклатуру, что вовремя сменила риторику, то - что ж… на «нет» и суда нет. В этом случае, российские монархисты оставляют за собой право рассматривать в качестве потенциальных претендентов на гипотетический Российский Престол хоть представителей Виндзорского Дома, хоть Габсбургов, хоть Гогенцоллернов, хоть герцогов Бурбон-Пармских. Ведь, в конечном итоге, речь идёт о том, что права и свободы, полученные народом из рук Монарха, будут подтверждены и гарантированны представителем Королевского или Императорского Дома, авторитет которого в Европе и во всём мире незыблем; а уж представитель какой именно династии будет выступать в качестве гаранта, вопрос не столь существенен.
Полагаю, что сейчас я скажу очевидную, с точки зрения некоторых крайних монархистов, ересь, но - что поделаешь? - сказать нужно и об этом. Так вот: полагаю, что любой из адекватных современных сторонников монархии (о неадекватных мы не говорим) скорее вынужден будет, скрепя сердце, примириться с республиканским строем, при условии, что этот строй гарантирует полную декоммунизацию общества и свободу личности, нежели согласится на установление какой-то бутафорской «монархии», при которой номинальный «государь» или «государыня» станет делать какие-то реверансы в сторону «нашего-с-вами великого совецкого прошлого». Впрочем, сегодняшние реалии таковы, что рассчитывать на декоммунизацию и осуждение совецких преступлений не приходится пока ни при каком раскладе…
…Между тем, околомонархический косплей продолжается и поныне. Та самая «глава императорского дома», которой присягал и «поручик» Миша Устинов, и ещё многие и многие неплохие и, по-своему, честные и искренние люди, предпочитает в упор не замечать тех, кто присягал ей на верность. Вот уже четверть века колесит по российским городам и весям передвижное шапито, директором при котором состоит мой стародавний знакомец, господин-товарищ Закатов. Репертуар у этого шапито не меняется год от года: сначала публике показывают «живую цариху», а затем начинается раздача красивых значков и потешных грамот бывшим членам КПСС и бывшим комсомольцам. У всякого уважающего себя сторонника монархии зрелище это вызывает если уж не омерзение, то, во всяком случае, чувство брезгливости. Но я не на этом хотел заострить внимание читателей. Скажите, господа, чем, на ваш взгляд, отличается бедолага-«поручик» Миша Устинов, получающий бесплатные обеды в благотворительной столовой для бедных, от княгини Марии Владимировны, гастролирующей в закатовском шапито по России? На мой взгляд - ничем. Разве что, те куски, которые подают на таких же благотворительных обедах «главе императорского дома» будут пожирнее, чем те жидкие щи, которые ежедневно хлебает в своей столовке несчастный Миша Устинов…
Итак, что же я увидел? Я увидел репортаж из какой-то благотворительной питерской столовой, в которую приходят одинокие старики за бесплатными обедами. Авторы репортажа записали несколько синхронов с этими несчастными стариками - и вот, среди респондентов я вдруг увидел своего старого знакомого, бывшего актёра Рижского Русского Драматического Театра, Михаила Устинова. Словно и не прошло почти трёх десятилетий с момента нашего знакомства: вечный «поручик» Устинов был всё в том же военном кителе Императорской армии, при погонах с вензелями; он хлебал бесплатные щи, и при этом неспешно что-то говорил корреспонденту о традициях русского меценатства, о том, что персонал здесь, в благотворительном кафе, вежлив и хорошо воспитан… Михаил старался «держать марку», старался казаться этаким обедневшим аристократом, зашедшим в ресторацию; эта попытка сохранить хорошую мину при плохой игре выглядела со стороны карикатурно, и даже смешно, но смеяться не хотелось.
«Поручика» Устинова я знаю, кажется, с 1990 года: именно тогда он стал регулярно наезжать в Москву и Петербург из своей Риги, участвовал буквально во всех съездах и иных мероприятиях, устраивавшихся в те годы под монархическими знамёнами; Михаила очень любили фоторепортёры и телеоператоры: невысокий, в неизменном кителе и с драгунской саблей (которую у него через некоторое время украли) он был весьма и весьма колоритен и фактурен. Мне когда-то рассказывали о том, что однажды в постановке «Дней Турбиных» по пьесе Булгакова актёр Устинов получил роль то ли поручика Мышлаевского, то ли полковника Най-Турса, и с того времени так вжился в полюбившийся образ, что не может выйти из него до сих пор.
Михаил Устинов был одним из первых российских монархистов, присягнувших на верность тогдашнему Главе Дома Романовых, Великому Князю Владимиру Кирилловичу - эту, первую за семь с лишним десятилетий присягу на верность Дому Романовых российские монархисты приносили на территории Донского монастыря 19 мая 1990 года. Ещё Устинов писал стихи - разумеется, о гражданской войне, о девушках-защитницах Зимнего дворца, об Императоре Николае, о Великих Княжнах и Наследнике… Детская искренность «поручика» Устинова подкупалаи в те годы, и подкупает сейчас - именно поэтому мне очень не хочется выставлять Мишу на посмешище. Если бы Михаил предпочёл тогда, на рубеже восьмидесятых и девяностых, остаться в театре, то - кто знает? - может быть, он рано или поздно стал бы «поручиком Мышлаевским всея Руси» - известным и популярным кино- или театральным актёром, лучше всех воплотившим на сцене или на экране тот образ, с которым он сроднился. Но - увы! - Миша предпочёл играть свою роль не на сцене и не на съёмочной площадке, а в реальной жизни.
Как ни печально признавать это, но для меня «поручик» Михаил Устинов на многие годы стал этаким персонифицированным символом всего российского монархического движения, которое, зародившись на рубеже восьмидесятых и девяностых годов прошлого века, так и не смогло стать чем-то большим, нежели банальный косплей (сокр. от английского costume play - «костюмированная игра»), маскарад, игра в солдатики. Движение, у которого к моменту его возникновения были неплохие шансы занять собственную политическую нишу и завоевать немало сторонников, обернулось, в итоге, ничем.
Кто же виноват в том, что карта легла именно так, а не иначе, и что же теперь со всем этим делать?... Ответы на эти вопросы лежат на поверхности, но, чтобы назвать вещи своими именами, нужно иметь определённое мужество. Ну что же, наберёмся мужества, и скажем честно: в том, что они оказались на политической обочине, равно, как и в том, что вынуждены теперь довольствоваться подачками с господского стола, современные монархисты виноваты сами.
Давайте вспомним, с чего всё начиналось тогда, в перестроечные годы. Одиозное общество «Память», которое официозный совецкий Агитпроп и левая совецкая интеллигенция поначалу принимали сами и пытались представить всем остальным за «монархистов», безусловно, никакой монархической организацией ни была. Что бы ни говорил в те годы, да и после лидер «Памяти» Дмитрий Васильев, организация эта с самого момента своего возникновения была именно националистической, с большим влиянием этатических идей в духе Бенито Муссолини, с таким же культом Вождя. Монархическая же риторика и атрибутика «Памяти» была именно атрибутикой и риторикой, служившей исключительно для маскировки этого самого радикального национализма и этатизма, и - ничем более. Многие уже в те годы поняли это - многие, но далеко не все; совецкая же пропагандистская машина, стремившаяся представить сторонников Монархии в образе погромщиков, сама подтолкнула в ряды «Памяти» и аналогичных ей организаций немалую часть тех, кто с монархической идеологией до конца не разобрался. Эти, не разобравшиеся, руководствовались примерно тем же принципом, что и герои книги Марка Твена «Приключения Тома Сойера»:
« - …Все это нам понадобится, когда мы уйдем в разбойники. Вещи мы будем держать здесь и оргии тоже здесь будем устраивать. Для оргий тут самое подходящее место.
- А что это такое «оргии»?
- Я почем знаю. Только у разбойников всегда бывают оргии, значит, и нам тоже надо…»
То есть, коль скоро кто-то где-то и когда-то сказал, что «монархисты - это непременно антисемиты и погромщики», то и немалая часть здешних, с позволения сказать, «монархистов» не только слепо приняла это утверждение на веру, но и принялась изо всех сил соответствовать этому карикатурному, услужливо подсунутому недругами, образу.
Безусловно, это была одна из побед совецкого Агитпропа: немалая часть вполне искренних антикоммунистов, тяготевших к консервативной идеологии, оказалась вытеснена на обочину и маргинализирована; более того - почти на два десятилетия вперёд был вбит крепкий клин между «западническим» и «почвенническим» лагерями российских антикоммунистов. В результате, антикоммунисты-«патриоты» проклинали антикоммунистов-«демократов» (а те, в свою очередь, не оставались в долгу, и платили им той же монетой) - совецкая же номенклатура, тем временем, получила фору, успела сбросить с себя старую шкуру, и сохранила за собой все прежние функции.
К счастью, далеко не всем тем, кто симпатизировал идеям Монархии, пришёлся по душе ловко подброшенный образ «монархиста-антисемита» и «монархиста-погромщика». Уже к концу 1989-го - началу 1990-го годов в России появляются первые небольшие (по два-три-четыре человека в каждом городе) именно монархические, а не националистические неформальные организации и кружки. Их членам претит радикальный антисемитизм и агрессивная риторика «Памяти», им гораздо ближе принципиальный антикоммунизм «Демократического Союза» Валерии Новодворской - и не случайно многие из тех, кто стоял у истоков монархического движения в начале 90-х, хотя и далеко не все, вышли из рядов именно ДемСоюза. Именно эти люди начали получать и в меру своих сил распространять в своих городах газету «Наша Страна», именно они на первых порах объединялись вокруг имени тогдашнего Главы Династии, Великого Князя Владимира Кирилловича.
Оформление этих разрозненных групп в какое-то подобие единого движения примерно совпало по времени с появлением в стране первых сословных (дворянских и казачьих) организаций; тогда казалось, что ещё немного - и произойдёт чудо: вот-вот возникнет, наконец, широкое анти-совецкое правое, либерально-консервативное движение. Благо, и социальная база для такого движения к тому времени уже появилась: его опорой вполне могли стать мелкие предприниматели-кооператоры, часть творческой интеллигенции и студенчества, нарождавшиеся в те годы фермеры… Но - не случилось: вместо того, чтобы внятно объяснить обывателям, за что именно выступают современные российские монархисты, последние не потрудились даже объяснить этого самим себе.
Вместо того, чтобы выработать чёткую и ясную политическую программу, которая могла бы привлечь на их сторону обывательские симпатии, российские монархисты вновь увлечённо занялись косплеем - стали играть в «придворных», в «дворян», в «казаков»… Сумятицы в умы невольно добавили и монархические деятели из старой эмиграции, которые перенесли на российскую почву свои стародавние склоки, сплетни и обиды. В итоге, здешние монархисты с азартом неофитов принялись увлечённо спорить друг с другом, имеет ли право Великий Князь Владимир Кириллович именоваться «Главой Императорского Дома», или нет, и надевал ли его папенька в феврале семнадцатого на свой мундир красный бант, или не надевал… Спор длился не год, и не два, и страсти кипели не шуточные - а тем временем, в стране уже случилась и приватизация собственности, и полным ходом шло партийное строительство, и номенклатура пост-совецкой России уже делила места в правительстве и парламенте. Но - что нам до того? - ведь гораздо интереснее было спорить о событиях почти вековой давности, и выяснять, кто же, всё таки, по ту сторону Атлантики истинный русский монархист - Пётр Николаевич Колтыпин-Валловский, или Константин Константинович Веймарн?...
Не хочу изображать здесь из себя этакую «вещую Кассандру», но, наверное, в те годы я был единственным из лидеров пусть крошечной, но организации, пытавшимся предупредить единомышленников о недопустимости растворения только-только появившегося российского монархического движения в том «национально-патриотическом» болоте, в которое монархистов так упорно тащили и подталкивали. В те годы, помнится, меня угораздило дать небольшое интервью корреспонденту газеты «Chicago Tribune» - не знаю, правда, было ли оно опубликовано, или нет. Журналист, помнится, испытал настоящий шок, когда в ответ на свой вопрос о том, кто же такие современные российские монархисты, и чего они добиваются, услышал не дежурную песню о «нравственном возрождении российского общества», а нечто совершенно иное:
- Современные российские монархисты - ответил я тогда, - это, в первую очередь, именно современные люди, которые выступают за возвращение гражданам России тех прав и свобод, которые им гарантировал Императорский Манифест от 17 октября 1905 года, как то: свобода совести, свобода слова, свобода частного предпринимательства, свобода выезда за рубеж; мы выступаем за снижение налогов на малый бизнес, за освобождение частных предпринимателей от налогов в первые три года, за легализацию короткоствольного оружия в целях самообороны, за то, чтобы государство вообще поменьше вмешивалось в частную жизнь граждан - одним словом, за все те права и свободы, которые были у наших предков в царское время, и которые затем были отняты отняты большевиками.
Помнится, я добавил тогда ещё несколько слов о реституции собственности и выплате компенсаций всем потомкам пострадавших в результате национализации частных предприятий, земельных наделов, жилья и всего прочего; упомянул о необходимости признания коммунистической идеологии преступной и бесчеловечной… Американский корреспондент, в силу своего воспитания, ещё пытался что-то говорить о крепостном праве и еврейских погромах, упоминал ту же «Память», «Союз Христианского Возрождения», но я объяснил парню, что не нужно путать консерваторов с фундаменталистами, и уж что-что, а крепостное право современные российские монархисты совсем не собираются восстанавливать. Как и устраивать погромы - хоть еврейские, хоть какие-то ещё…
Этому славному американцу в тот день я поломал все шаблоны, и он, забыв о своей работе, пригласил меня выпить с ним по кружечке пива; мы сидели в каком-то питерском подвальчике, пили пиво, и он говорил мне, что и сам он - тоже либертарианец, однако не может понять, какое отношение к либертарной идеологии имеет монархическая форма правления. Не знаю, удалось ли мне объяснить ему, что современные российские монархисты видят в фигуре правящего монарха не тирана и не диктатора, но напротив - гаранта против тирании и диктатуры… Во всяком случае, я старался растолковать ему это, и расстались мы с ним друзьями, и даже обменялись визитными карточками - правда, потом ни разу не встречались.
Вот, собственно, я и подошёл к тому, с чего, наверное, нужно было начать - к формулированию тех базовых принципов, обопрись на которые, российские монархисты смогли бы стать хоть сколько-нибудь, но заметной политической силой в пост-совецком обществе. Фундаментальный труд Ивана Солоневича «Народная Монархия» читали многие - да, похоже, совсем немногие поняли, что там к чему. Солоневич постоянно педалирует тему «мужицкого Царя», и даже приводит фразу Льва Троцкого о том, что «…если бы белые догадались выбросить лозунг «мужицкого Царя», то мы и не удержались бы и двух недель»… но читатели Солоневича из числа вчерашних совецких людей, похоже, вообще не понимали, что под этим сочетанием разумеет автор.
В их представлении этот самый «мужицкий Царь» - это такой же мужлан, только в короне и в мантии; этакий Царь-Горох в полосатых сатиновых штанах, что непременно должен водить дружбу с неким Мужиком (мой привет почитателям «святого старца» Григория Распутина!), к которому этот самый Царь Горох украдкой сбегает от своей вздорной царицы-немки, чтобы душевно попить водки и всласть наговориться «за жисть». Ярче всего образ такого вот «мужицкого Царя» описан у современного российского беллетриста Андрея Белянина в серии фентезийных повестей о приключениях участкового милиционера в Московском Царстве.
Здешние апологеты Солоневича вынесли из «Народной Монархии» лишь примитивную мыслишку о том, что аристократия и дворянство - это, оказывается, «враги Монархии», а весь петербургский период национальной истории есть одно сплошное зло. То ли по глупости, а то ли по злому умыслу, но эти горе-«толкователи» работы Солоневича, вольно или невольно, но подменяют консервативные принципы, которые отстаивает автор, на принципы фундаментализма и реакции - то есть, на те самые, против которых Солоневич и выступал.
Я знаю, что сейчас определённой части моих читателей захочется кинуть в автора гнилой помидор, но, всё же, вещи нужно назвать своими именами. Говоря о «мужицком Царе» и «народной монархии», Иван Солоневич говорил о монархии буржуазной, стоящей на страже интересов миллионов мелких частных собственников, не принадлежащих к привилегированному сословию, гарантирующей этим собственникам право на свободный труд и защищающей их от чрезмерной опеки государства. Это и есть основа практической монархической идеологии - что в веке двадцатом, что в наступившем двадцать первом столетии.
Что быстрее найдёт отклик в душе среднестатистического обывателя, в особенности, если этот обыватель вынужден сам, не надеясь ни на кого, зарабатывать себе на кусок хлеба - абстрактные рассуждения о «духовности» и «величии государства», или простая и понятная идея снижения налогов, а то и вовсе освобождения от них на первые три года? Что способно заинтересовать обывателя больше - столь же абстрактные истории о той «России, которую мы потеряли», или гарантированное отныне и навечно право строить свою частную жизнь таким образом, чтобы никто не смел указывать ему, какую одежду носить, с кем спать, в какие дни поститься и в какую школу отдавать детей?... Вот здесь и нужно говорить о том, что та «Россия, которую мы потеряли» - это и есть дарованные Императором Николаем и отнятые большевиками права на личную свободу и обогащение; это - та Россия, в которой у всех наших предков осталось движимое и недвижимое имущество, мелкие производства и мелкий бизнес, банковские вклады, наконец… Не только титулы и родовые гербы у сравнительно небольшой части населения, но и частная собственность у 95% подданных Императора Всероссийского. Та самая частная собственность, которая была отнята, и компенсацию за которую так никто и не получил до сегодняшнего дня, хотя установить в архивах, что какой семье принадлежало, не составляет никакого труда и сегодня…
Вот о чём должны были говорить монархисты тогда, в начале девяностых. Идеи личной свободы, гарантированной Императором Всероссийским на вечные времена и отнятой узурпаторами-большевиками - это простые и понятные идеи; идеи снижения налогов, свободы торговли, свободы передвижения по миру - это те идеи, которые и сегодня находят отклик и поддержку, прежде всего - среди молодёжи. И не карнавальные «присяги на верность» тем или иным представителям правившей сто лет назад Династии нужно было приносить российским монархистам, но - разговаривать с представителями Династии на равных: если современные Романовы готовы выступать гарантами тех прав и свобод, что были объявлены в Высочайшем Манифесте от 17 октября 1905 года, то российские монархисты согласны сотрудничать с представителями Династии, оставляя за ними их внутрисемейное право решать, кто именно должен именоваться «Главой Императорского Дома Романовых». Если же современные Романовы предпочитают самоустраниться, либо - того хуже - выбирают себе в качестве партнёров ту самую совецкую номенклатуру, что вовремя сменила риторику, то - что ж… на «нет» и суда нет. В этом случае, российские монархисты оставляют за собой право рассматривать в качестве потенциальных претендентов на гипотетический Российский Престол хоть представителей Виндзорского Дома, хоть Габсбургов, хоть Гогенцоллернов, хоть герцогов Бурбон-Пармских. Ведь, в конечном итоге, речь идёт о том, что права и свободы, полученные народом из рук Монарха, будут подтверждены и гарантированны представителем Королевского или Императорского Дома, авторитет которого в Европе и во всём мире незыблем; а уж представитель какой именно династии будет выступать в качестве гаранта, вопрос не столь существенен.
Полагаю, что сейчас я скажу очевидную, с точки зрения некоторых крайних монархистов, ересь, но - что поделаешь? - сказать нужно и об этом. Так вот: полагаю, что любой из адекватных современных сторонников монархии (о неадекватных мы не говорим) скорее вынужден будет, скрепя сердце, примириться с республиканским строем, при условии, что этот строй гарантирует полную декоммунизацию общества и свободу личности, нежели согласится на установление какой-то бутафорской «монархии», при которой номинальный «государь» или «государыня» станет делать какие-то реверансы в сторону «нашего-с-вами великого совецкого прошлого». Впрочем, сегодняшние реалии таковы, что рассчитывать на декоммунизацию и осуждение совецких преступлений не приходится пока ни при каком раскладе…
…Между тем, околомонархический косплей продолжается и поныне. Та самая «глава императорского дома», которой присягал и «поручик» Миша Устинов, и ещё многие и многие неплохие и, по-своему, честные и искренние люди, предпочитает в упор не замечать тех, кто присягал ей на верность. Вот уже четверть века колесит по российским городам и весям передвижное шапито, директором при котором состоит мой стародавний знакомец, господин-товарищ Закатов. Репертуар у этого шапито не меняется год от года: сначала публике показывают «живую цариху», а затем начинается раздача красивых значков и потешных грамот бывшим членам КПСС и бывшим комсомольцам. У всякого уважающего себя сторонника монархии зрелище это вызывает если уж не омерзение, то, во всяком случае, чувство брезгливости. Но я не на этом хотел заострить внимание читателей. Скажите, господа, чем, на ваш взгляд, отличается бедолага-«поручик» Миша Устинов, получающий бесплатные обеды в благотворительной столовой для бедных, от княгини Марии Владимировны, гастролирующей в закатовском шапито по России? На мой взгляд - ничем. Разве что, те куски, которые подают на таких же благотворительных обедах «главе императорского дома» будут пожирнее, чем те жидкие щи, которые ежедневно хлебает в своей столовке несчастный Миша Устинов…