КАК ЭТО БЫЛО. Продолжение.
Продолжение
Не минула трагедия и евреев, живших в соседнем с Рогачевом Журавичском районе, чьи населенные пункты сегодня находятся в границах современного Рогачевского района. До войны в Журавичском районе жили чуть более 1100 евреев (по переписи в 1939 году 1082, в самих Журавичах - 646 евреев, в Свержене - 481).
Первым местом для массового уничтожения фашистами был выбран Свержень, где проживало в это время около 300 евреев. Экзекуция была назначена на 27 декабря 1941 года. Сюда в этот день из Могилева приехала айнзайцкоманда, были подтянуты силы полиции и немецкого гарнизона из Довска.
Как вспоминала после войны Анна Ковалерчик, жительница Сверженя, 25 декабря она была в Журавичах. Местная полиция наверняка была информирована о предстоящей карательной операции и 26-го рано утром организовала в местечке облаву. Задержав семерых евреев из Сверженя, их по морозу повели из Журавич через лес в Свержень. Один из конвойных до войны ухаживал за Анной. Подходя к Свержню, он начал избивать прикладом карабина ее и ее подругу Рахель. Таким образом, они отстали от остальной группы и остались втроем. Он сказал, что 27-го будет операция, и им нельзя возвращаться по домам. Уже когда они пришли в Свержень, то этот парень, опять избивая, затолкал их двоих в полуразрушенное строение напротив дома, где когда-то жил сверженский раввин. В этом строении они провели 4 дня до 31 декабря без еды и воды, наблюдая за страшной расправой над местными евреями. С ее слов, евреев собрали на небольшой площади у дома раввина и разделили на две группы. Около 70 человек увели куда-то и расстреляли сразу. А евреев, у кого родные были коммунистами и служили в Красной Армии, оставили и стали методично забивать прикладами. Причем фашисты не участвовали. Забивали прикладами и уродовали штыками свои же - полицаи. К вечеру 27 декабря всех изуродованных людей затолкали в подвал дома раввина и в проем подвала бросили несколько гранат. До 31 декабря трупы с улиц не убирали. Подойти к развалинам запрещали.
Несколько иную версию сверженской трагедии рассказал свидетель Леонид Кружаленко, которому в 1941 было 16 лет. «Приезжают немцы. Полицаи забегали, что-то случилось. Мы пацанами были, побежали на базар. Полицаи говорят: «Евреям капут!» Рядом с базаром стояло здание швейной артели, большое такое здание. Когда бомбили Свержень, крыша упала у этого здания, окна были выбиты. Стоим мы возле артели, видим: несут туда столы и скамейки. Поставили три стола, сели за них немцы, а потом видим: евреев ведут. Женщины с детьми на руках плачут, дети идут плачут, бабки плачут, старики плачут. А немцы с собаками ведут их, и собаки на них бросаются. Остановили у артели эту колонну и выстроили в очередь. Заводят в здание. У одного стола евреи рты раскрывают, у кого зубы золотые были, их выбивали, а у последнего стола одежду верхнюю снимают и в нижнем белье на улицу выходят. Детей маленьких на дворе немец охраняет. Два немца дали лопаты Акирсону Давиду и Сивчику, и еще человек шести евреям и повели их к лесу. Затем всех собранных у артели евреев поставили в шеренги и погнали туда же, за речку, в лес. Длинная вереница бредущих босиком по глубокому снегу евреев двинулась через реку, к месту расправы. Безумный крик обреченных взрослых и надрывный плач детей весел над притихшей деревней. В свой последний путь евреи шли мимо кладбища, где мысленно прощались со своими предками. В лесу их ждали три подготовленных ямы, а в них - смерть.
Только толпу повели, как немецкий часовой, стоявший на мосту в Серебрянку, ведет две девочки, два хлопчика и Стоплениху. Стоплениха с детьми ходила в Серебрянку побираться, а у нее на спине был желтенькая латка. Вот их и задержали. Немец подвел их к вышедшим из здания офицерам. Один офицер подошел к ним и показывает, чтобы они к окопчику отошли. А они голосят и ползают, ноги целуют. Дети ему ноги целуют. А он их ногами к окопу этому толкает. А на краю окопа стал стрелять в них и потом показывает нам - закопайте.
Розу Каплан убили. Больная она была и не пришла со всеми. Так полицай подсказал немцу, что в хате она. Немец вынимает пистолет и в хату эту двери открыл, и мы ж глядим: она сидит на кровати. Он ей в голову - тах. И она упала».
Завершив экзекуцию, эсэсовцы убыли в райцентр. Настало время журавичских евреев.
Еще в сентябре за деревней, в бывшем панском имени, которое местные жители называли хутором Прогресс, в большом саду, где стояло несколько колхозных амбаров, оккупанты организовали гетто. Территорию обнесли колючей проволокой, построили две вышки, в панском доме разместили охрану из 10 немцев и такого же количества полицаев.
В гетто переселили более 200 человек из Журавич и близлежащих деревень. В отличие от Рогачевского, Журавичское гетто было открытым. Его узники сравнительно свободно могли передвигаться. Была возможность убежать, но бежать было некуда. Каждое утро в гетто проводилась перекличка, и за одного убежавшего могли расстрелять многих. С учетом прочных общинных отношений и взаимответственности из гетто удалось скрыться лишь единицам.
Каждый день евреев выводили на работы и возвращали обратно в гетто. Открытость гетто давала возможность выменивать продукты. Иногда на помощь приходили бывшие друзья. Житель Журавич Семен Шакаров вспоминал: «Вот мать мне насушит сухарей, масло, там, мясо, сало - в торбу, я бегу там через проволоку, а это ж мои друзья, мы с ними учились вместе, я им отдаю». В большинстве же друзья, знакомые и соседи равнодушно смотрели на происходящее. А некоторые превращались в монстров. Как свидетельствовал полицейский Журавичского гарнизона Коршунов, соседи одной еврейской старушки решили поживиться. Те самые соседи, которых она знала почти 60 лет, с тех пор как вышла замуж и зажила своим домом. Люди, с которыми, казалось бы, жили душа в душу, и при трёх царях, и в страшные годы Гражданской войны, и позже, при большевиках. Когда она вышла из дома по делам, среди бела дня они начали выносить её нехитрый скарб. Цена ему - копейка в базарный день, но вернувшись и увидев непотребство, конечно, она возмутилась. Её и зарубили на собственном дворе.
Уничтожение Журавичского гетто назначили на 1 января 1942 года. В лесу, в стороне от дороги, что связывает Журавичи и Хатовню, в урочище «Старина» по приказу фашистов местные жители заранее подготовили несколько больших ям. Как свидетельствовал С.Шакаров, в день расправы фашисты подогнали к гетто две крытые машины. В каждом грузовике выхлопная труба выходила в кузов. Погрузив 15-20 человек автомобиль отправлялся в двухкилометровый путь к месту уничтожения. Многие жертвы задыхались уже в кузове. Трупы полицаи сбрасывали в ямы, а выживших добивали из автоматов эсесовцы. Так продолжалось два дня. Затем местных жителей заставили закопать братские могилы.
В декабре 1941 года в Новый Кривск пригнали 72 узника. Как вспоминали местные старожилы Лукерья Сукора и Леонид Степанцов, все это были мужчины. Они принимали участие в ремонте дороги Довск-Гомель. Узников содержали в доме Л.В.Сукоры. Трагедия произошла в большом бункере, выкопанном местными жителями на огороде Л.В.Сукоры летом 1941 года. В бункер поместилось только 28 человек. «Евреи просились, умоляли фашистов не убивать их», - вспоминает хозяйка. Всех их в бункере расстреляли. Это подтвердили и поисковики специального батальона Министерства обороны Республики Беларусь, а остальных 44 еврея фашисты перевели в Старый Кривск и расстреляли их лесу в урочище «Корень». Из Журавичского или Рогачевского гетто их привели в Кривск, точно установить пока не удалось.
Трудно посчитать сколько точно людей погибло в жерле этих фашистских экзекуций. Разные источники указывают разные цифры. Так в актах чрезвычайных комиссий по расследованию злодеяний фашистских оккупантов указывается, что в Рогачеве замучено 2800 человек, в Поболово - 219, в Городце - около 200, в Свержене - 274, Журавичах - 171, цифры на памятных знаках, установленных на местах трагедий, несколько иные. Работая в архивах, удалось восстановить имена погибших от рук карателей 987 рогачевцев, 264 жителей Журавич, 46 - Тихинич, 219 - Поболово, 333 - Городца, 201 - Сверженя. Очень часто сведения о погибших в архивных списках выглядят так: «Биндеров и его семья из 6 человек», «Даров, имя неизвестно, Даров, имя неизвестно, Даров, имя неизвестно», «Шивчик Рахиль и ее дети 1928, 1930, 1931, 1932, 1934 годов рождения». Но имена большинства остались неизвестными. Многие наши земляки погибли на пути в эвакуацию, они значатся среди жертв Жлобинского и Буда-Кошелевского, Гомельского гетто, как точно так же среди жертв Рогачевского гетто значатся жители Бобруйска, Слуцка, Слонима.
Есть еще несколько документов, не привести здесь невозможно. Они являются продолжением описываемых трагических событий.
В 1942 году в Берлине задумали сокрыть следы военных преступлений на востоке. Так появилась «Операция 1005» (В районе немецкой группы армии «Центр» она называлась «Метеосводка»). В Рогачеве ее реализовали осенью 1943 года. Цель ее была в сокрытии мест массовых расстрелов.
Точнейшим описанием этого страшного варварства будет изложение показаний ротенфюрера СС Эрвина Хансена из зондеркоманды 7а: «Это произошло во время отступления из Рославля в Бобруйск осенью 1943. Наша команда остановилась на несколько дней в деревне Лучин. Это был отдых перед маршем в Бобруйск. Однажды ко мне подошел гауптшарфюрер СС Штерттингер и отдал приказ приготовиться к "Метеосводке", у меня даже не было возможности запросить, что такое "Метеосводка". На грузовой машине нас доставили в Рогачев. Мы въехали в город, в центре машина повернула к лесу, и мы поехали по прилегающему к городу лесу. На небольшой просеке, прилегающей к кладбищу, нам отдали приказ "вылезать". Сойдя с машины, мы увидели большую кучу дров, приблизительно 6 куб.м., возле которых стояли около 20 военнопленных, охраняемых несколькими сотрудниками СД Рогачевского отделения».
Теперь гауптшарфюрер Штерттингер объяснил нам смысл слова "Веттермельдунг" ("Метеосводка"). На лице каждого возможно было прочесть, что он скорей был готов десять лет не ездить в отпуск, чем выполнять эту работу. Итак, работа началась. Мы должны были сделать большой круг, так называемое заграждение, с тем чтобы ни единый солдат и местный житель не видел бы этой работы. Командовал сам Штерттингер. Пленным роздали лопаты, и сначала они должны были раскапывать массовые могилы. После удаления верхнего слоя земли пленным дали крюки, которыми они вытаскивали наружу трупы. Другие стояли наготове с самодельными носилками и должны были относить трупы в другое место, где клали их рядом труп к трупу. На слой трупов клали слой дров, затем снова слой трупов и слой дров, пока не вычистили три могилы, в которых было, возможно, 300-400 трупов. Запах от трупов, стоящий в заграждении, был такой, что казалось, вот-вот мы свалимся с ног. Когда штабель из трупов и дров был готов, его поливали смолой, чтобы лучше горел, и зажигали. Чтобы пленные во время работы не падали, им давали водку и сигареты. Несмотря на это, все же 5 человек упали, и их в этот день больше не использовали. Затем военнопленных увезли. Говорили, что они были из тюрьмы СД в Рогачеве. Мы должны были стоять в оцеплении до тех пор, пока штабель полностью не сгорел. Оставшийся пепел был погружен на грузовую машину и куда-то отвезен, куда, я не знаю.
Уже через неделю, еще не успел выветриться прежний запах из одежды, я вновь должен был ехать на акцию “Метеосводка”. На этот раз поехали в Рогачев, но во второе место: проехали весь город, потом повернули налево. Точно описать местность не могу, но помню, что это было у лесопилки. Пленные были те же самые. Работа проводилась аналогичным образом, как и в первый раз. Но трупов было 800-1000, так как могилы были больше».
В 1944 году места массовых расстрелов в Рогачеве исследовала специальная комиссия. В акте комиссии, исследовавшей места расстрела у картонной фабрики указывается: «На всем протяжении рва, длиною 120 метров, глубиною 5-6 метров и шириною 10-15 метров, в четырех местах находятся площадки, загруженные слоем глубиною до 40 сантиметров, состоящим из остатков обожженных костей, пепла, остатков металлических частей одежды: крючков, пуговиц, пряжек от брюк. Поверхность площадок следующая: первая площадка длиною 8 метров, шириной 3 метра, вторая площадка - длина 3 метра, ширина 2 метра, третья площадка - длина 3 метра, ширина 2 метра, четвертая площадка - длина 5 метров, ширина 4 метра …»
Неужели никто не выжил?.. К сожалению, таких, кто прошел все круги ада и выжил, единицы. 20 марта 1942 г. из колонны ведомых на расстрел узников отец Залман Каган вытолкнул своего одиннадцатилетнего сына Григория. Сам Григорий после войны вспоминал: «Под вечер голодных, раздетых людей - более трехсот человек - погнали к городскому кладбищу, которое находилось на берегу Днепра. На окраине города папа подтолкнул меня к кустам: «Беги, сынок, к тете Фросе...» Конвоиры не сразу заметили мое исчезновение. Я бежал изо всех сил. Грязь хлюпала под ногами... Вдруг я услышал автоматные очереди и одиночные хлопки винтовочных выстрелов. Я остановился и какое-то мгновение стоял, не в силах двинуться с места. Со стороны Днепра донесся душераздирающий крик. Он до сих пор стоит у меня в ушах. Мне кажется, это кричала моя мама...» За два следующих года еврейский мальчик выжил благодаря хорошим людям Екатерине Кулешевской, Ядвиге Щегельской, Ефросинье Завадской, которые прятали его от оккупантов.
Дуктовская Татьяна всю войну укрывала 5-летнюю дочь Людмилу расстрелянной немцами Ривы Модорской. Женщина заботилась о Людмиле, как о собственной дочери. Через некоторое время в полицию поступил донос о том, что Дуктовская укрывает еврейского ребенка, и обеих вызвали на допрос. Татьяна настаивала на том, что девочка - ее родная дочь, а Людмила подтвердила это, называя Дуктовскую мамой, как ее научили. Татьяну отправили на проверку к врачу-гинекологу, который подтвердил материнство Дуктовской, несмотря на то, что ему было ясно, что Татьяна никогда не рожала. Дуктовскую и Людмилу отпустили. В тот же день они покинули Рогачев и до самого освобождения этого края в ноябре 1943-го года скитались по близлежащим деревням.
Ануфриев Гавриил, Ануфриева Кристина, Семешкин Григорий, Семешкина Феоктиста, Кот-Русецкая Дарья, Гавриил и Кристина Ануфриевы помогли спасти 11-летнюю Нину и 6-летнюю Анну Беленьких из Городца. Максим Зайцев обратился к Семешкиным и Ануфриевым с просьбой помочь спасти его жену - еврейку Мусю Беленькую и двух дочерей. Семешкины и Ануфриевы, простые крестьяне, согласились спрятать семью Зайцевых. Когда немцы начали сгонять евреев из Городца в гетто в городе Рогачев, Зайцев привез жену и дочерей в деревню Святое, где их тепло встретили в своем доме Ануфриевы. Через некоторое время Мусю и маленькую Анну перевели в дом Семешкиных, которые приходились Зайцевым родственниками, а Нина осталась у Ануфриевых. Обе семьи прятали мать с дочерьми до начала ноября 1941-го года, а затем Муся с девочками вернулась в Городец, так как она достала документы, по которым ее мать значилась русской. В феврале 1942-го года на Мусю и ее дочерей донесли, и вместе с другими членами смешанных семей они были отправлены в Рогачевское гетто. Максим Зайцев обратился к знакомой из Бобруйска Дарье Русецкой (позднее Кот) и попросил выдать перед немецкими властями Нину за свою внебрачную дочь. Русецкая согласилась и умолила немцев освободить "ее" дочь. Таким образом, Нина была спасена. Чтобы спасти свою младшую дочь Анну, Зайцев заручился 70-ю подписями жителей деревни Святое, и вместе со взяткой это обеспечило освобождение Нины. Но помочь жене Максиму не удалось, и через несколько дней после спасения дочерей Мусю убили.
В одном документов, хранящемся в государственном архиве Краснодарского края, описан факт, как маленькую девочку Алевтину Игольникову из Рогачева спас немецкий военнослужащий, передавший ее белорусской колхознице Анастасии Трисценецкой, потому что Аля была очень похожа на его дочь.
Чудом выжил в расстрельном рве шестилетний Яков Грабштейн. Тело его матери Миры стало бронежилетом, защитившим его от пули.
Вот такие истории. Страшные истории. Недосказанные истории. На местах массовых расстрелов стоят знаки, хранящие память о трагических событиях. В папках архивных учреждений и в семейных архивах хранится еще немало сведений, помогающих раскрыть многие тайны Холокоста.
Помогайте! Будем искать, восстанавливать имена и хранить Память!
Данный материал начала публиковать и районная газета "Свободное Слово". Начало - в номере за 6 ноября с.г.
