Мысли о святости в связи с о. Иоанном Кронштадтским
(и личные впечатления от чтения его дневников)
Святость бывает разная, её степени и глубины тоже. Бывали в истории христианства святые, достигшие полноты любви, мира и вообще совершенства, какое только может являться в этой земной жизни раз в несколько сот лет, к примеру. Тут, видимо, проявлялось особое избрание Бога плюс обильные дары Духа в ответ, разумеется, на многие труды, до пота и крови, у самих этих святых. Такая святость обычно не вызывает споров и вопросов. Бывали святые и совсем другого плана, канонизированные только по самому факту своей мученической кончины, во время которой они могли совершить невероятный духовный прорыв, остававшись вполне обыкновенными и страстными людьми всю свою предыдущую жизнь. Бывали просто великие государственные или политические деятели, прославленные церковью (византийской или русской) скорее за какие-то земные заслуги перед государством и народом, чем за свою посвященность Богу и подражание Христу, которое у кого-то из них могло, конечно, тоже проявляться. Такая канонизация, обусловленная скорее политическим моментом и вызванная народным почитанием их как героев, может неизбежно вызывать наибольшие споры (византийские императоры Константин, Юстиниан и прочие, как и патриархи, не впадавшие в ересь и канонизированные уже просто в силу своего должностного положения; на Руси - Андрей Боголюбский, Александр Невский и т.п.). Наконец, случалась канонизация просто по факту каких-то сверхъестественных явлений от останков тех, о земной жизни которых вообще не было ничего известно (отрок Артемий Веркольский).
Пример Иоанна Кронштадтского здесь характерен и поучителен.
Св. Иоанн здесь занимает промежуточное положение между совершенными и сильными духом подвижниками и теми, кого могли канонизировать больше за земные дела или за посмертные чудеса от мощей, чем за силу духа и подражание Христу. Он может быть весьма близок ко всем, живущим в нашей мирской суете и с грехом пополам пытающимся быть христианами. По всем дневникам видно, что человек он был весьма возбудимый и страстный, часто не имевший внутреннего мира в душе. Десятки раз в день он мог поддаваться своим минутным слабостям и потом тут же каяться в них.
«Вчера, в Сочельник, вечером, ел сёмги и икры черной вдоволь. Чувствую излишество соков в боках и отягощение от них. Господи! Помоги мне презреть и оставить алчность с чревоугодием и объядением. Аминь».
(Дневник за 1878 г., 6 янв.; взял у danuvius).
«20мая. Отправляясь из женского Ивановского моего монастыря на машину Николаевской железной дороги, я сильно искусился через нищих мальчиков (лет девяти - десяти), неотступно преследовавших мою карету и просивших подачку. Я рассердился, озлобился на них за вторичное прошение ( им дано было по рублю, хотя не всем), и меня оставила благодать Божия, я впал в сильную скорбь и тесноту сердца при воспламенении от адской злобы и с трудом умолил Господа, да простит мне грех неприязни, жестокосердия, скупости и сребролюбия, и только в вагоне при настойчивой тайной молитве покаяния сподобился прощения грехов моих и мира и простора сердечного. Не попусти, Боже, впредь доходить до подобною состояния душевного и научи меня всегда жалеть нищих и сострадать им, ибо рука моя доселе не оскудела от подаяния.
Благодарю Господа, избавившего меня во время Литургии верных от смущения и тесноты, возникших в душе при виде дыма от задуваемых ветром свечей на престоле, коптивших, как казалось, митру на мне (пожалел, значит, чтобы не закоптилась - тщеславие и суетность в такие минуты!). Но Господь послал в мое сердце истину Свою и благодать Свою, и я одолел мечту врага, смущавшего меня пристрастием к тлену и праху. Успокоившись, я совершил службу непреткновенно и сказал доброе слово верующим, предстоявшим в храме, об отдании Пасхи, о доказательствах Воскресения мертвых из природы, которая зимой цепенеет и мертвеет, а летом оживает, укрепляется и благоухает» (23 мая).
«Я спокойно, торжественно читал канон и потом совершил Литургию. В середине ее враг усиливался поколебать мой мир пристрастием сердца к блестящему тлену (митре) - пожалел, чтобы не задымилась (от горящих свечей и кадила) - и теснотою и бессилием сердечным, но верою, тайной молитвой и теплым покаянием воспрянув, я одолел вражие наитие и успокоился. О сколь хитер, тонок и неусыпен враг, а наши глупые пристрастия сколь велики! Затем я умиленно, со слезами совершил Литургию и проповедь сказал смело, сильно и сердечно» (28 мая).
«Причащая народ, согрешил лицеприятием, неприязнью и привередством ко вновь прибывшим в Леушино женщинам, ничего не делающим, а только рыщущим по миру с не внушающим доверия, неблагообразным видом. Я согрешил и глубоко покаялся в этой вине и молил сильно Господа простить мне эти грехи и изменить добрым изменением сердце мое, изменить на любовь, бесстрашие, благость, нелицеприятие - и Господь совершил во мне чудо воскресения души из мертвых, ибо она была умерщвлена греховным чувством злобы и лицеприятия. Благодарю Господа, Жизнодавца Всещедрого» (3 июля 1905 г.)
«Именующиеся духовные чада мои, доселе уже несколько лет причащаясь ежедневно Святых Тайн Христовых, не научились послушанию, беззлобию и любви долготерпящей и предаются озлоблению и непокорности, и это тогда, когда словом Церковным поучаются ежедневно вере и христианским добродетелям. Господи! Что мне с ними делать? Научи Духом Твоим Святым, как исправить их? Как с ними поступить? Как и когда их допускать к Чаше Жизни? Не давать ли им епитимий? Не лишать ли их на месяц и более общения, да научатся нелицемерно, со страхом, с глубоким смирением и любовью к ближним сообщаться с Тобою, Небесным Творцом, незлобивым и кротким? Но и меня самого, врача других, исцели, Господи, ибо я непрестанно согрешаю после причащения Святых Тайн» (31 октября 1906 г.).
http://www.pravbeseda.ru/library/?page=book&id=784
При практически ежедневном служении литургии в течение многих лет это служение, однако, не предотвращало от впадения в одни и те же слабости, с которыми приходилось жить дальше до самого конца дней. Но о. Иоанн был честен перед самим собой, и эта честность, бесспорно, подкупает. Его страстность, будучи взятой уже в положительном плане, скорее всего, и позволяла ему служить литургию многие годы практически каждый день, при этом не охлаждаясь к самому этому служению. Вообще, пример о. Иоанна свидетельствует и о том, что со своими страстями не обязательно или даже бесполезно бороться, в смысле ожидая их угасания или уничтожения. Их нужно скорее перенаправлять, сублимировать. Чтобы объектами действия этих страстей становились не окружающие люди, а что-то другое; чтобы энергия, высвобождающаяся от них, была направлена на какую-то деятельность. В этом плане о. Иоанн и преуспевал как раз, оставаясь в целом при своих немощах, но не давая им разрастись и поглотить самого себя.
Пример отца Иоанна также показывает, что исповедоваться в подобных ежедневных срывах достаточно внутренне, одному Богу, но вовсе не бежать по каждому поводу на исповедь к священнику! Это не те грехи, которые бы препятствовали причащению и за которые, тем более, полагалась бы епитимья. В наших современных приходских условиях исповедь скорее походит на собеседование и на необходимое общение прихожан со священником, что не есть само по себе таинство, и разрешительной молитвы часто тут не требуется. Поэтому если в какой-то момент не успеваешь что-то сказать, - ну нет времени у священника выслушивать каждого при стечении большого количества народа, - никакой проблемы в этом нет, можно поговорить с ним и признаться в срыве в другое время.
Еще один урок из жизни о. Иоанна, который следовало бы извлечь, это понимание, что далеко не все суждения и мнения святого, высказанные или написанные по разным поводам и касающиеся разных лиц, непременно должны быть освящены и считаться за истину. Часто бывает, что изобилие даров и мудрости в какой-нибудь одной области может соседствовать со скудостью этих же даров и рассуждения в других областях! Предчувствие грядущей смуты в России, рост неверия и вольнодумства толкали отца Иоанна в объятия не менее сомнительного по тем временам «Союза русского народа». Тогда как общий сложившийся к тому времени церковно-государственный синодальный порядок, во многом предопределивший последующую российскую катастрофу, отец Иоанн не только не ставил под сомнение, но всячески оправдывал.
О. Иоанн Кронштадтский постоянно поддерживал Союз, он передал на нужды СРН большую по тем временам сумму в 10 тыс. руб. Но о. Иоанн был не только жертвователем, но и формально состоял членом СРН, собственноручно написав заявление под № 200787: «Желая вступить в число членов Союза, стремящегося к содействию всеми законными средствами правильному развитию начал Русской государственности и русского народного хозяйства на основах Православия, Неограниченного Самодержавия и Русской Народности, - прошу зачислить меня как единомышленника». А 15 окт. 1907 постановлением Главного Совета СРН он был избран пожизненным почетным членом Союза Русского Народа.
Кронштадтский пастырь также ругал в своих дневниках католиков, протестантов, Льва Толстого. И делал это совсем уже не по-христиански, не утруждая себя элементарной аргументацией, а просто огульно отрицая и даже клеймя.
«Толстой хочет обратить в дикарей и безбожников всех: и детей, и простой народ, ибо и сам сделался совершенным дикарем относительно веры и Церкви по своему невоспитанию с юности в вере и благочестии. Думаю, что если бы Толстому с юности настоящим образом вложено было в ум и в сердце христианское учение, которое внушается всем с самого раннего возраста, то из него не вышел бы такой дерзкий, отъявленный безбожник, подобный Иуде предателю. Невоспитанность Толстого с юности и его рассеянная, праздная с похождениями жизнь в лета юности, как это видно из собственного его описания своей жизни, были главной причиной его радикального безбожия; знакомство с западными безбожниками еще более помогло ему стать на этот страшный путь, а отлучение его от Церкви Святейшим Синодом озлобило его до крайней степени, оскорбив его графское писательское самолюбие, помрачив ему мирскую славу. Отсюда проистекла его беззастенчивая, наивная, злая клевета на все вообще духовенство и на веру христианскую, на Церковь, на все священное богодухновенное Писание».
Какой контраст, например, с Н.А. Бердяевым, который тоже совершенно уместно критиковал Толстого с христианских позиций, но делал это с сочувствием к самому мятущемуся писателю, искавшему истины, но не на тех путях, поскольку писатель видел очень мало христианского в том же церковном быту. И делал это взвешенно, аргументированно, с анализом! Могут здесь, правда, возразить, что Иоанн Кронштадтский, тем не менее, признанный святой, а Бердяев нет. Но в нашем примере и святой может поступать вовсе как не святой, а грешник, подобный многим другим или еще хуже них. Как и несвятой может в некоторые минуты или периоды своей жизни показывать пример святости. Здесь важен вектор, определяющий общий жизненный путь, при том, что число святых, ведомых Богу, заведомо больше числа официально канонизированных. И подражать святым, разумеется, необходимо в их действительном соответствии с евангельским духом, но вовсе не тогда, когда их собственные человеческие страсти могли брать верх, как это было у того же отца Иоанна. В общем, у святых необходимо учиться и на их собственных ошибках.
Святость бывает разная, её степени и глубины тоже. Бывали в истории христианства святые, достигшие полноты любви, мира и вообще совершенства, какое только может являться в этой земной жизни раз в несколько сот лет, к примеру. Тут, видимо, проявлялось особое избрание Бога плюс обильные дары Духа в ответ, разумеется, на многие труды, до пота и крови, у самих этих святых. Такая святость обычно не вызывает споров и вопросов. Бывали святые и совсем другого плана, канонизированные только по самому факту своей мученической кончины, во время которой они могли совершить невероятный духовный прорыв, остававшись вполне обыкновенными и страстными людьми всю свою предыдущую жизнь. Бывали просто великие государственные или политические деятели, прославленные церковью (византийской или русской) скорее за какие-то земные заслуги перед государством и народом, чем за свою посвященность Богу и подражание Христу, которое у кого-то из них могло, конечно, тоже проявляться. Такая канонизация, обусловленная скорее политическим моментом и вызванная народным почитанием их как героев, может неизбежно вызывать наибольшие споры (византийские императоры Константин, Юстиниан и прочие, как и патриархи, не впадавшие в ересь и канонизированные уже просто в силу своего должностного положения; на Руси - Андрей Боголюбский, Александр Невский и т.п.). Наконец, случалась канонизация просто по факту каких-то сверхъестественных явлений от останков тех, о земной жизни которых вообще не было ничего известно (отрок Артемий Веркольский).
Пример Иоанна Кронштадтского здесь характерен и поучителен.
Св. Иоанн здесь занимает промежуточное положение между совершенными и сильными духом подвижниками и теми, кого могли канонизировать больше за земные дела или за посмертные чудеса от мощей, чем за силу духа и подражание Христу. Он может быть весьма близок ко всем, живущим в нашей мирской суете и с грехом пополам пытающимся быть христианами. По всем дневникам видно, что человек он был весьма возбудимый и страстный, часто не имевший внутреннего мира в душе. Десятки раз в день он мог поддаваться своим минутным слабостям и потом тут же каяться в них.
«Вчера, в Сочельник, вечером, ел сёмги и икры черной вдоволь. Чувствую излишество соков в боках и отягощение от них. Господи! Помоги мне презреть и оставить алчность с чревоугодием и объядением. Аминь».
(Дневник за 1878 г., 6 янв.; взял у danuvius).
«20мая. Отправляясь из женского Ивановского моего монастыря на машину Николаевской железной дороги, я сильно искусился через нищих мальчиков (лет девяти - десяти), неотступно преследовавших мою карету и просивших подачку. Я рассердился, озлобился на них за вторичное прошение ( им дано было по рублю, хотя не всем), и меня оставила благодать Божия, я впал в сильную скорбь и тесноту сердца при воспламенении от адской злобы и с трудом умолил Господа, да простит мне грех неприязни, жестокосердия, скупости и сребролюбия, и только в вагоне при настойчивой тайной молитве покаяния сподобился прощения грехов моих и мира и простора сердечного. Не попусти, Боже, впредь доходить до подобною состояния душевного и научи меня всегда жалеть нищих и сострадать им, ибо рука моя доселе не оскудела от подаяния.
Благодарю Господа, избавившего меня во время Литургии верных от смущения и тесноты, возникших в душе при виде дыма от задуваемых ветром свечей на престоле, коптивших, как казалось, митру на мне (пожалел, значит, чтобы не закоптилась - тщеславие и суетность в такие минуты!). Но Господь послал в мое сердце истину Свою и благодать Свою, и я одолел мечту врага, смущавшего меня пристрастием к тлену и праху. Успокоившись, я совершил службу непреткновенно и сказал доброе слово верующим, предстоявшим в храме, об отдании Пасхи, о доказательствах Воскресения мертвых из природы, которая зимой цепенеет и мертвеет, а летом оживает, укрепляется и благоухает» (23 мая).
«Я спокойно, торжественно читал канон и потом совершил Литургию. В середине ее враг усиливался поколебать мой мир пристрастием сердца к блестящему тлену (митре) - пожалел, чтобы не задымилась (от горящих свечей и кадила) - и теснотою и бессилием сердечным, но верою, тайной молитвой и теплым покаянием воспрянув, я одолел вражие наитие и успокоился. О сколь хитер, тонок и неусыпен враг, а наши глупые пристрастия сколь велики! Затем я умиленно, со слезами совершил Литургию и проповедь сказал смело, сильно и сердечно» (28 мая).
«Причащая народ, согрешил лицеприятием, неприязнью и привередством ко вновь прибывшим в Леушино женщинам, ничего не делающим, а только рыщущим по миру с не внушающим доверия, неблагообразным видом. Я согрешил и глубоко покаялся в этой вине и молил сильно Господа простить мне эти грехи и изменить добрым изменением сердце мое, изменить на любовь, бесстрашие, благость, нелицеприятие - и Господь совершил во мне чудо воскресения души из мертвых, ибо она была умерщвлена греховным чувством злобы и лицеприятия. Благодарю Господа, Жизнодавца Всещедрого» (3 июля 1905 г.)
«Именующиеся духовные чада мои, доселе уже несколько лет причащаясь ежедневно Святых Тайн Христовых, не научились послушанию, беззлобию и любви долготерпящей и предаются озлоблению и непокорности, и это тогда, когда словом Церковным поучаются ежедневно вере и христианским добродетелям. Господи! Что мне с ними делать? Научи Духом Твоим Святым, как исправить их? Как с ними поступить? Как и когда их допускать к Чаше Жизни? Не давать ли им епитимий? Не лишать ли их на месяц и более общения, да научатся нелицемерно, со страхом, с глубоким смирением и любовью к ближним сообщаться с Тобою, Небесным Творцом, незлобивым и кротким? Но и меня самого, врача других, исцели, Господи, ибо я непрестанно согрешаю после причащения Святых Тайн» (31 октября 1906 г.).
http://www.pravbeseda.ru/library/?page=book&id=784
При практически ежедневном служении литургии в течение многих лет это служение, однако, не предотвращало от впадения в одни и те же слабости, с которыми приходилось жить дальше до самого конца дней. Но о. Иоанн был честен перед самим собой, и эта честность, бесспорно, подкупает. Его страстность, будучи взятой уже в положительном плане, скорее всего, и позволяла ему служить литургию многие годы практически каждый день, при этом не охлаждаясь к самому этому служению. Вообще, пример о. Иоанна свидетельствует и о том, что со своими страстями не обязательно или даже бесполезно бороться, в смысле ожидая их угасания или уничтожения. Их нужно скорее перенаправлять, сублимировать. Чтобы объектами действия этих страстей становились не окружающие люди, а что-то другое; чтобы энергия, высвобождающаяся от них, была направлена на какую-то деятельность. В этом плане о. Иоанн и преуспевал как раз, оставаясь в целом при своих немощах, но не давая им разрастись и поглотить самого себя.
Пример отца Иоанна также показывает, что исповедоваться в подобных ежедневных срывах достаточно внутренне, одному Богу, но вовсе не бежать по каждому поводу на исповедь к священнику! Это не те грехи, которые бы препятствовали причащению и за которые, тем более, полагалась бы епитимья. В наших современных приходских условиях исповедь скорее походит на собеседование и на необходимое общение прихожан со священником, что не есть само по себе таинство, и разрешительной молитвы часто тут не требуется. Поэтому если в какой-то момент не успеваешь что-то сказать, - ну нет времени у священника выслушивать каждого при стечении большого количества народа, - никакой проблемы в этом нет, можно поговорить с ним и признаться в срыве в другое время.
Еще один урок из жизни о. Иоанна, который следовало бы извлечь, это понимание, что далеко не все суждения и мнения святого, высказанные или написанные по разным поводам и касающиеся разных лиц, непременно должны быть освящены и считаться за истину. Часто бывает, что изобилие даров и мудрости в какой-нибудь одной области может соседствовать со скудостью этих же даров и рассуждения в других областях! Предчувствие грядущей смуты в России, рост неверия и вольнодумства толкали отца Иоанна в объятия не менее сомнительного по тем временам «Союза русского народа». Тогда как общий сложившийся к тому времени церковно-государственный синодальный порядок, во многом предопределивший последующую российскую катастрофу, отец Иоанн не только не ставил под сомнение, но всячески оправдывал.
О. Иоанн Кронштадтский постоянно поддерживал Союз, он передал на нужды СРН большую по тем временам сумму в 10 тыс. руб. Но о. Иоанн был не только жертвователем, но и формально состоял членом СРН, собственноручно написав заявление под № 200787: «Желая вступить в число членов Союза, стремящегося к содействию всеми законными средствами правильному развитию начал Русской государственности и русского народного хозяйства на основах Православия, Неограниченного Самодержавия и Русской Народности, - прошу зачислить меня как единомышленника». А 15 окт. 1907 постановлением Главного Совета СРН он был избран пожизненным почетным членом Союза Русского Народа.
Кронштадтский пастырь также ругал в своих дневниках католиков, протестантов, Льва Толстого. И делал это совсем уже не по-христиански, не утруждая себя элементарной аргументацией, а просто огульно отрицая и даже клеймя.
«Толстой хочет обратить в дикарей и безбожников всех: и детей, и простой народ, ибо и сам сделался совершенным дикарем относительно веры и Церкви по своему невоспитанию с юности в вере и благочестии. Думаю, что если бы Толстому с юности настоящим образом вложено было в ум и в сердце христианское учение, которое внушается всем с самого раннего возраста, то из него не вышел бы такой дерзкий, отъявленный безбожник, подобный Иуде предателю. Невоспитанность Толстого с юности и его рассеянная, праздная с похождениями жизнь в лета юности, как это видно из собственного его описания своей жизни, были главной причиной его радикального безбожия; знакомство с западными безбожниками еще более помогло ему стать на этот страшный путь, а отлучение его от Церкви Святейшим Синодом озлобило его до крайней степени, оскорбив его графское писательское самолюбие, помрачив ему мирскую славу. Отсюда проистекла его беззастенчивая, наивная, злая клевета на все вообще духовенство и на веру христианскую, на Церковь, на все священное богодухновенное Писание».
Какой контраст, например, с Н.А. Бердяевым, который тоже совершенно уместно критиковал Толстого с христианских позиций, но делал это с сочувствием к самому мятущемуся писателю, искавшему истины, но не на тех путях, поскольку писатель видел очень мало христианского в том же церковном быту. И делал это взвешенно, аргументированно, с анализом! Могут здесь, правда, возразить, что Иоанн Кронштадтский, тем не менее, признанный святой, а Бердяев нет. Но в нашем примере и святой может поступать вовсе как не святой, а грешник, подобный многим другим или еще хуже них. Как и несвятой может в некоторые минуты или периоды своей жизни показывать пример святости. Здесь важен вектор, определяющий общий жизненный путь, при том, что число святых, ведомых Богу, заведомо больше числа официально канонизированных. И подражать святым, разумеется, необходимо в их действительном соответствии с евангельским духом, но вовсе не тогда, когда их собственные человеческие страсти могли брать верх, как это было у того же отца Иоанна. В общем, у святых необходимо учиться и на их собственных ошибках.