Как работает путинская пропаганда и почему люди ей верят? (Часть 2)
Продолжаем анализировать работу пропаганды. Начало в предыдущем посте.
На то, что российское общественное мнение переполнено деструктивными установками, ошибочными оценками реальности и когнитивными искажениями, существует ряд объективных причин:
1. Тяжёлое наследие тоталитарного прошлого. Более 70 лет советского тоталитаризма оставили неизгладимый след на судьбах нескольких поколений. Наиболее подробно о нём написал социолог Л.Д. Гудков в своей трилогии «Негативная идентичность» (2004) и «Абортивная модернизация» (2011) и «Возвратный тоталитаризм» (2022). Многие страны, пережившие тоталитарные режимы, сталкиваются со схожими проблемами, довольно подробно исследованными историками, социологами и представителями политических наук. Я рекомендую прочитать об этом книгу Николая Эппле «Неудобное прошлое», в которой проанализированы пути преодоления тяжёлого исторического наследия. Трудно не согласиться с выводом автора, что с таким наследием нужно работать, чего не было сделано в России. У нас до сих пор жив СССР: жив в названиях улиц и скульптурах на площадях, жив в системе образования, жив и в мировоззрении, передаваемом из поколения в поколение. И не просто жив, а интегрирован в систему путинской пропаганды, создающей новые поколения постсоветских людей. Проблемы тоталитарного наследия укоренены в советской идеологии и практиках её воплощения. Проанализируем каждый из двух этих корней сегодняшнего массового сознания:
1.1. Марксистская идеология. Мы до сих пор отравлены марксизмом в его наиболее консервативном советском варианте. На нём построена наша система образования, да и наше мышление в целом: зачастую у наших соотечественников просто нет другого языка для описания реальности, что заставляет их видеть мир через марксистскую аксиоматику и систему базовых различений. Чтобы быть бытовым марксистом вовсе не нужно читать работы Маркса и Энгельса, их и в советское время большинство не читало, достаточно социализации в среде, организованной на соответствующих принципах и искажающей их даже в худшую сторону, чем следует из постулатов классиков «единственно верного учения». Марксизм создал несколько теоретических опор для нашей несвободы.
Первая опора - трактовка любого обмена ресурсами как игры с нулевой суммой, т.е., если выигрывает один, то непременно должен проиграть другой участник взаимодействия. Интересно, что сам Карл Маркс, опирающийся в «Капитале» на ошибочную трудовую теорию стоимости Адама Смита, отвергает его правильный тезис о взаимной выгоде от обмена ресурсами. Тезис этот долгое время не принимался экономической мыслью из-за религиозных предрассудков, осуждающих торговцев и ростовщиков, и некоторой контринтуитивности прироста выгоды от обмена товаров и услуг. Однако, чтобы понять взаимную выгоду для участников сделки, не нужно больших интеллектуальных усилий. Представьте, я продаю вам лопату: если вы у меня её покупаете, значит, вы цените мою лопату выше отдаваемых за неё денег; если же я согласен её продать, то я ценю получаемые деньги больше, чем продаваемую лопату. Получается после сделки обе стороны имеют прирост ценности: я получил деньги, более ценные для меня, чем проданная лопата, а вы - лопату, ценимую вами выше отданных за неё денег. Мы оба в выигрыше. Поэтому ещё в XX веке люди поняли, что торговать выгоднее, чем воевать, в результате мы получили глобализацию и либерализацию, которые резко повысили уровень жизни и привели к снижению нищеты в мире с 41,2% в 1981 до 9,9% в 2015 году по данным Всемирного банка. По Марксу это невозможно: большинство (пролетариат) должно беднеть до тех пор, пока не произойдёт социалистическая революция. В реальности же большинство обеднело там, где такая революция произошла. Рынок труда ничем не отличается от других рынков, только вместо лопаты работник продаёт свой труд и потраченное на него время. На антагонизме интересов участников данной сделки базируются ключевые для марксизма идеи о классах-антагонистов и классовой борьбе. Рассмотрение обмена ресурсами как игры с нулевой суммой делает невозможным сотрудничество между всеми участниками обмена, поскольку достижение собственных целей за счёт интересов других сторон становится не только оправданным, но и необходимым. Обработав немного эту идею пропагандистским напильником традиционных сфер влияния, получим геополитическое мировоззрение, активно насаждаемое путинской пропагандой. Но оно заслуживает отдельного рассмотрения, о нём позже.
Вторая опора - коллективистское мышление. Политическими субъектами при коллективизме становятся не индивиды, а группы, причём в нашем случае большие группы - классы, которые борются между собой, но результат этой борьбы заранее предрешён общими законами исторического развития. Где в такой модели человек? Он растворён в массе. У него всё классовое: мораль, интересы, сознание. И его добродетель - положить жизнь на приближение некого идеала - коммунизма. Политику определяет авангард класса - партия, естественно, коммунистическая, поскольку именно она авангард рабочего класса, а рабочий класс является выразителем всеобщих интересов народа. Поэтому и партия должна быть одна, ведь рабочий класс-то у нас один. Так приходим к диктатуре: диктатуре пролетариата, т.е. диктатуре компартии, т.е. диктатуре её верхушки, т.е. диктатуре её великого вождя. Коллективизм неизбежно ведёт к диктатуре - как минимум, к тирании большинства по Дж.С. Миллю, как максимум - к тоталитарным режимам, поскольку, когда человек становится средством достижения коллективных целей и выражения доминирующих в коллективе предрассудков, а его мировоззрение детерминируется коллективным мнением, он перестаёт быть субъектом как политики, так и собственной жизни. Он должен думать так, как положено члену его коллектива, поддерживать коллективное мнение, сколь бы ошибочным оно ни было, ограничивать своё мышление транслируемыми коллективом постулатами. А что значит монолитное единство коллектива в вопросе чего-л.? Как узнать, что думает весь рабочий класс? Что все рабочие страны собрались и хором высказали одно и тоже? Нет, коллективизм решает проблему невозможности группового единства посредством выразителя коллективных интересов, т.е. человека или группы людей, которые уполномочили сами себя (поскольку, если провести нормальные выборы с конкуренцией программ и мнений, то окажется, что никакого монолитного единства нет) говорить от имени всех (выражать мнение коллектива). Коллективизм несовместим с демократией, поскольку, если провести демократические выборы, то окажется, что мнения разделятся. Да, какое-то из них окажется более популярным, но мы уже не сможем рассматривать коллектив в качестве единого элементарного политического субъекта, как индивидуализм рассматривает человека, поскольку не может же быть такого, что 60% человека голосует за одну партию, а 40% его поддерживает её конкурентов. Марксизм, как и другие виды коллективистских идеологий, приводит к отчуждению субъектности человека, в результате чего он не только легко принимает диктатуру, но и теряет инициативность, способность к принятию решений и ответственности за них. Сейчас мы это видим во всей красе в масштабах распространения среди россиян выученной беспомощности. Причём коллективистское мышление постсоветского человека сочетается с крайней атомизированностью общества, созданной преследованиями в СССР любых несогласованных с властью объединений и проявляющейся поныне отсутствием у нас социальной солидарности.
Третья опора - этатизм. Марксизм предсказывает отмирание государства при переходе от первой стадии коммунизма (социализма) к его второй, собственно, коммунистической стадии. Но происходить это должно весьма странным образом: государство не должно становиться всё меньше и меньше и в итоге исчезнуть, а наоборот, сначала стать всеобъемлющим социалистическим государством, а потом отмереть за ненадобностью, поскольку бесклассовому обществу, состоящему из новых людей с коммунистической моралью, государственные институты не нужны. Этот путь к отмиранию государства так же логичен, как стремление должника вместо постепенного погашения кредитов набирать всё больше и больше долгов в надежде, что они все в один прекрасный день исчезнут. При столкновении с реальностью про отмирание государства, естественно, все забыли, в то время как акцент был поставлен на укреплении социалистического государства как важном условии построения коммунизма. Это послужило оправданием разрастанию всех марксистских государств, в том числе и СССР, до невероятных пределов, когда монополия государства и в производстве, и в распределении, и в образовании, и в конечном итоге - в мировоззрении. Так сформировался тоталитаризм в политике и государственный патернализм в массовом сознании, который хорошо лёг в мышлении советского человека на верноподданническую модель отношений с государством, доставшуюся в наследство от царских времён. Такая модель и по сей день доминирует в общественном мнении.
Четвёртая опора - это имморализм. Марксизм рассматривает любые политические действия в контексте предложенных Марксом и Энгельсом всеобщих законов исторического развития и в соответствии с классовыми интересами и классовой моралью. Соответственно, подобная аксиоматика не позволяет оценивать политические решения в континууме добра и зла - они могут либо соответствовать интересам рабочего класса, либо нет. Поэтому любые преступления режима: от применения против крестьян химического оружия в 1921 до попытки советских силовиков вновь оккупировать уже освободившуюся от СССР Литву в январе 1991 такая аксиоматика позволяет оправдать классовыми интересами. Путинская пропаганда заменила слово «классовые» на слово «национальные» и продолжает всё ту же риторику. Сочетаясь с повседневным имморализмом и приспособленчеством как стратегиями выживания в тоталитарном режиме, марксистский имморализм сильно повлиял на коллективные представления советских людей, унаследованные нашим нынешним постсоветским обществом.
И наконец, пятая опора - постулирование неизбежности конфликта. В учебниках по философии и социальным наукам марксизм справедливо относят к теориям конфликта. Антагонизм классовых интересов и неизбежность классовой борьбы - его ключевые постулаты. Однако при практическом воплощении марксизма оказалось, что далеко не везде коммунизм приобрёл популярность и никакой мировой революции не случилось. Соответственно, страны разделились на буржуазные и социалистические, а противостояние между ними стало столь же неизбежным, как классовая борьба. Сочетание марксисткой теории конфликта с практикой холодной войны окончательно сформировало в массовом сознании описанный ниже геополитический взгляд на мир.
На этих 5 опорах держится марксистский фундамент используемых путинской пропагандой когнитивных искажений в коллективных представлениях россиян. Рассмотрение обмена ресурсами как игры с нулевой суммой делает невозможным взаимовыгодное сотрудничество всех участников отношений. Коллективистское мышление убивает в людях самостоятельность и отбирает их свободу. Этатизм порождает принятие диктатуры. Имморализм создаёт приспособленчество и позволяет оправдывать любые злодеяния режима. Неизбежность конфликта уничтожает межличностное и обобщённое доверие к людям и оправдывает агрессивную внешнюю политику. Сочетание этих пяти опор вносит решающий вклад в формирование геополитической картины мира.
1.2. Советские жизненные практики. На мировоззрение людей влияет не только насаждаемая идеология, но и повседневные практики, формирующие жизненный опыт. Правила общежития, бытовая мораль, представления об успехе и условия его достижения, система стимулов и возможностей для социальной мобильности - всё это определяет мировоззрение и поведение людей. Тоталитарные режимы вынуждают человека приспосабливаться к ним, создавая определённый вид массового сознания, включающего не только насаждаемые режимом установки, но и те, что возникли в ответ на государственное воздействие. 70 лет советской власти прочно сформировали в нашей стране преобладание характерных для диктатур коллективных представлений и жизненных практик, а нынешняя путинская диктатура активно их поддерживает и использует в своих целях. Кратко охарактеризуем лишь самые основные особенности массового сознания, доставшиеся нам в наследство от СССР.
Ключевая особенность - это установка на приспособленчество в широком смысле этого слова. Чтобы выжить, нужно любой ценой приспособиться к режиму - это правило хорошо усвоили советские люди. Когда в стране монополия государства на всё: на трудоустройство, на образование, на оказание всех услуг, на оплату труда, на распределение товаров - на всё, что необходимо для жизни, и это сочетается с огромным репрессивным аппаратом, перечить государству - значит, в лучшем случае пойти на невыносимые условия жизни для себя и своей семьи. Неудивительно, что в таких условиях «играть по правилам» - единственно возможный способ выживания для абсолютного большинства. Это значит, коллективно одобрять, коллективно осуждать, поддерживать, когда надо, молчать, когда не надо, подчиняться любому идиоту, потому что от него зависит твоя судьба - короче говоря, идти на множество сделок с совестью. Однако психика человека так устроена, что он испытывает дискомфорт, когда идёт на такие сделки, когда видит, что и он сам, и его окружающие живут не так, как должно, когда жизнь не соответствует тем ценностям, которые открыто декларируются. Защитными реакциями становятся имморализм и принятие правильности окружающих событий. Чтобы не мучиться от осознания неправильности жизни, которую ты не в силах изменить, от понимания неправильности убеждений, которые повсюду насаждаются, от необходимости работать с собственными ошибочными и аморальными суждениями и действиями, и главное, от осознания необходимости противостоять злу, что чревато весьма большими неприятностями, легче поверить в любой бред пропаганды и в правильность любого происходящего зла. Психологи называют это рационализацией. Поэтому советский обыватель верил, что пятидесятники (вид христианского протестантизма) коробками получали доллары из США за клевету на советский строй, а его дети сейчас верят, что в Украине нацизм - потому что с этим бредом в голове жить проще и безопаснее.
Приспособленчество - ещё и ответ на систему трудовых стимулов, сложившуюся в СССР. Когда твои доходы зависят от потребителя твоих товаров или услуг, ты будешь работать на благо потребителя. Если зарплата формируется на свободном рынке труда, люди стремятся соответствовать его требованиям. Если же единственный работодатель - это государство, причём тоталитарное государство с неподконтрольным обществу руководством, то можно плевать на потребителя, но нужно угождать государству, т.е. власть имущим. Отсюда и советский «тёточный сервис», когда покупатели в магазине слышали, что «вас тут много, а я одна»: если люди не могут повлиять на такого работника, уйдя к конкурентам, то зачем работать лучше? Вытащить человека из всеобщей бедности при таком режиме может только его самоназначенная «элита» - настоящие хозяева жизни (и жизней), от которых зависит, будешь ты за копейки работать с утра до ночи или попадёшь на «тёплое место», будешь отовариваться по спецраспределению и иметь все блага «буржуазного общества», коих лишено подавляющее большинство твоих соотечественников. Когда трудовой и жизненный успех определяется лояльностью к власти и близостью к государственной «кормушке», это всегда приводит к бедности и приспособленчеству. Даже Троцкий, оказавшись в опале, понял, что «В стране, где единственным работодателем является государство, оппозиция означает медленную голодную смерть. Старый принцип - кто не работает, тот не ест - заменяется новым: кто не повинуется, тот не ест» [Цит. по Хайек Ф.А. Дорога к рабству М.: Новое издательство, 2005. 264 с. - С. 129]. У Тамары Кондратьевой есть книга про историю российской власти с 16 века, которая так и называется «Кормить и править», где кормление рассматривается как форма попечения и контроля со стороны власти, как ритуализированная форма манифестации иерархических взаимоотношений правителя со своими подданными в условиях российского абсолютизма 16-19 веков и советского тоталитаризма 20 века. Если власть получает монополию на распределение ресурсов, о свободе можно забыть: кто «кормит», тот и правит. В государстве, где для молодёжи клеймить «врагов советского строя» на комсомольских собраниях и устраивать комсомольские облавы на верующих намного выгоднее, чем хорошо работать или создавать что-то полезное, а соглашательство со злом - единственная возможность уберечь себя и свою семью от репрессий, реально доминирующей идеологией всегда будет приспособленчество вне зависимости от навязываемых идеологических конструктов. Если колебаться вместе с генеральной линией партии - единственная возможность сколь-нибудь нормально жить, а иногда и просто выжить, то приемлемость таких колебаний прочно укоренится в массовом сознании страны, где неприятие зла заставляет жертвовать собственным благополучием, свободой, а часто и жизнью.
Не меньший урон мировоззрению людей приносят тотальные ложь, недоверие и страх. Если в стране всё пропитано ложью, то люди со временем поверят, что правды не существует. Когда нищие люди, живущие в условиях дефицита всего, слышат по телевизору, как в стране всё замечательно, учатся гадать по газете с издевательским названием «Правда», которая всегда врёт, и слышат такое же враньё на первомайских митингах и партсобраниях, куда их сгоняют под страхом потери работы, они вполне терпимо отнесутся к любой официальной лжи. Эти люди сейчас не возмущаются даже тому вранью Путина, которое быстро стало явным и очевидным - те, кому всю жизнь врали, воспринимают ложь как норму: «все врут», «это он ловко «западных партнёров» вокруг пальца обвёл» и т.п. Государственная ложь порождает и такое препятствие для демократического развития, как недоверие к институтам. Люди, которых жизнь научила, что все решения за них уже приняты «верхушкой», а все формальные процедуры - лишь повод для насмешек или раздражения, не будут доверять никаким общественным институтам и не поверят в возможность солидарности. Необходимость отсиживаться на собраниях и ходить на государственные «первомаи», презрение к карьеристам-активистам, формализм всевозможных профсоюзов, обществ и объединений сформировали стойкое недоверие к любым совместным усилиям и неприятие институтов гражданского общества. Ещё хуже последствия от недоверия к документам: как можно им верить, если всё равно будет так, как всегда было, как начальство скажет? Если любые официальные документы: от конституции до устава профсоюза не стоят и бумаги, на которой они написаны, то как к ним можно относиться? Кажется, здесь мы пришли к противоречию: как при высоком уровне недоверия люди могут доверять пропаганде? Ответ таков: пропаганде, строго говоря, не верят, с ней соглашаются. Верят ли люди, что выборы в России не фальсифицируют? - Нет, не верят. Согласны ли они видеть у власти тех, кто на таких «выборах» «победил»? - Да, согласны. Согласны продолжать жить при этой власти и не согласны против неё бороться, принимая на себя соответствующие риски. Базовое недоверие к миру сопровождается у постсоветского человека страхом перед репрессиями и восприятием государства как единственного источника благ и главного начальника, что заставляет мириться со всеми государственными преступлениями: «как против государства попрёшь? - Оно же сомнёт тебя!». Советская государственная монополия на всё настолько укоренилась в массовом сознании, что люди не могут представить себе, что государство - продукт общественного договора между ними, социальный институт, выполняющий организационные функции, а не самый главный начальник и не вершитель судеб.
Ещё одна беда родом из СССР - это выученная беспомощность: искажённая трудовая мотивация, коллективизация, отсутствие института частной собственности и рыночных отношений, репрессии против наиболее деятельных и трудолюбивых людей (зажиточных крестьян, предпринимателей), насильственное изъятие имущества у людей (в основном у крестьян) отрицательная селекция руководителей всех уровней, массовые репрессии, диктатура, невозможность богатеть честным трудом и определять условия собственной жизни, монополия государства на всё - эти условия советской жизни убили в людях инициативность, мотивацию к независимой деятельности, ответственность, желание влиять на политику. Страна, где приспособиться к грязи выгоднее, чем создавать чистоту, обречена жить в грязи. Страна, где бандит с ружьём и в чекистской форме может отнять у крестьянина землю и урожай, в лучшем случае сделав его рабом колхоза, не будет иметь нормального сельского хозяйства. Пока она не преодолеет последствий такого порядка и формируемого им мировоззрения людей, в ней будут и убитые деревни, и борщевик, захватывающий Россию, и наплевательское отношение к выборам, и прочие результаты непреодолённого тоталитарного прошлого. Когда крестьяне стали крепостными XX века, быть партийным активистом стало выгоднее, чем усердно трудиться, возможность получить высшее образование зависела от социального происхождения, а карьерный рост - от холуйства, не стоит удивляться, что приспособленчество вытеснило моральные оценки действий власти. Там, где лояльность режиму определяет качество жизни людей и саму возможность выживания и сохранения своих близких от репрессий, способность приспособиться к нему становится добродетелью, холуйство начинает восприниматься как признак ума, а соглашательство с государственным злом - как признак мудрости.
И наконец, тотальное насаждение картины мира, искажённой советской пропагандой, и подмена нормальной общественной жизни её официозными суррогатами приводят к атомизации общества и засорению массового сознания идеологическими мифами, ложными установками и когнитивными искажениями. Это хорошо описано выдающейся правозащитницей Людмилой Алексеевой: «Тотальность идеологического контроля создала невиданные возможности для дезинформации и манипулирования общественным мнением. В результате общество огромной страны утратило реальное представление о своем прошлом и настоящем, его заменили мифы, разработанные официальными идеологами. История была переписана заново. Перестали существовать целые пласты фактов и идей, имена, направления мысли, исчезли из памяти политические программы, кроме официальной. <…> Сведения каждого человека о реальной жизни ограничивались собственными наблюдениями: его знания о процессах, происходивших в обществе, были замкнуты в кружке людей, непосредственно ему знакомых. Общество атомизировалось» [Алексеева Л.М. История инакомыслия в СССР: новейший период / Людмила Алексеева. 3-е изд., стер. М.: Моск. Хельсинк. группа, 2012. 384 с. - С. 208]. В путинской России атомизация общества сочетается с его клановостью. Необходимость выживания в условиях слабой экономики, отсутствия правового государства и высокой коррупции повышает шансы на успех тех, кто имеет «своих людей», которым можно доверять, в наибольшем числе полезных мест: от автосервиса до администрации. В условиях неработающих на благо россиян государственных институтов и низкого доверия людей друг к другу и к соотечественникам сильные социальные связи формируются не на ценностных основаниях, а лишь на самых простых и древних родовых узах. Наибольшую известность приобрела клановость, характерная для ближневосточных и африканских диктатур. И её последствия тоже широко известны. Нам до такого уровня клановости пока далеко (за исключением кавказских республик), но тревожные подвижки в ту сторону в России налицо. Клановость не только усугубляет проблемы кумовства и коррупции, но и примитивизирует аксиологический уровень общества, делая лояльность узкому кругу людей более важной, чем общечеловеческие ценности. Такая структура социальных связей благоприятна для всей палитры коллективистских проблем: от эффекта группового мышления (groupthink) по Ирвингу Джейнису до «клетки норм» по Аджемоглу и Робинсону. Примитивизация структуры социальных связей также сужает «расширяющийся круг» по Питеру Сингеру, ставший основанием ценностного прогресса современного мира, отбрасывая общество назад по уровню доминирующих в нём ценностей и не позволяя встать на путь демократических преобразований.
2. Популярность геополитического взгляда на мир. Такой взгляд рассматривает мир как пирог, поделённый самыми сильными государствами на части - сферы влияния. Сверхдержавы устанавливают правила игры каждый в своей доле мира-пирога и конкурируют друг с другом за общемировые ресурсы и возможность откусить часть доли у конкурента. Центральное понятие здесь - суверенитет как способность каждой сверхдержавы контролировать свою сферу влияния по принципу Вестфальской системы, только теперь не «чья земля, того и вера», а чья земля, того и политический режим. Причём под «землёй» понимаются не государственные границы, а сферы влияния (суверенитет - это для сверхдержав, у малых стран он фактически не признаётся). Также постулируются неизбежность борьбы сверхдержав за ресурсы и господство над миром, взгляд на экономику как игру с нулевой суммой и наличие у народов своих «исконных» неизменных ценностей. Такой взгляд на международные отношения, берущий теоретическое начало в немецком романтизме XIX века, в России базируется на 2 истоках: 1) консервативном марксизме и 2) реакционном консерватизме. Казалось бы, эти направления не объединить: марксизм сверхэкспансивен и требует распространения коммунизма по всему миру (поэтому геополитика в СССР считалась буржуазной лженаукой), в то время как русский реакционный консерватизм настаивает на обособлении России и её защите от «тлетворного влияния» западных ценностей, прогресса и социальных изменений: отсюда и «особый путь», и менталитет, и «подморозить Россию», и прочий подобный идейный хлам. Но нет такого теоретического оксюморона, на который не способна пропагандистская машина при неограниченных информационных ресурсах! Популяризировали евразийство, вспомнили про Ильина, продвигают Realpolitik, подключили религиозный консерватизм, мифологизировали российское прошлое, включили поток антизападной, антилиберальной и провоенной пропаганды - из всей этой солянки и лепят геополитический нарратив. Социолог Л.Д. Гудков полагает, что попытка путинского режима создать государственную идеологию оказалась неудачной. Однако оценивать её стоит, исходя из целей, с которыми создаётся идеология. Если цель - создать аналог марксизма в СССР, то, действительно, попытка явно провалилась. Однако мне главная цель представляется иной: она не в том, чтобы заставить людей стать идейными путинистами - хотя такая цель достигается в отдельных группах - а в том, чтобы убедить их в собственной неспособности влиять на политику и дискредитировать политику в целом как род деятельности. Ведь, «если мировая политика - это борьба самых сильных за ресурсы и господство, то на что я, обычный человек, могу повлиять?». «Если у России особый путь, а у россиян особый менталитет, то как же эти априорные свойства поменяешь?». «Если политики везде воры и коррупционеры, а войны - это способ достижения ими личных выгод, то что же возмущаться? - Везде так!» Цель путинской идеологии в том, чтобы россияне так рассуждали. И эта цель достигается ей довольно успешно. Кроме того, в политтехнологии есть перекочевавшее из маркетинга понятие - воронка конверсии. Она представляет собой двустороннюю пирамиду, на концах которой самые ярые сторонники и противники любого решения, а в центре - нейтрально к нему относящиеся. Успешное информационное воздействие должно влиять на каждый слой этой пирамиды, сдвигая его представителей на свою сторону. Воронка конверсии, как и любая наглядная модель, несколько упрощает реальность. В жизни эта воронка более многомерна и содержит различия по политическим взглядам, религиозным убеждениям, готовности отстаивать свою позицию и т.д. Например, противником войны может быть как оппозиционер либеральных взглядов, так и консервативный сторонник Путина, считающий российскую армию недостаточно сильной. Задача продвигаемой повестки - максимально увеличить охват попавших под влияние и силу воздействия на них, что требует «продажи» разным группам разных идей и объяснительных моделей. Можно констатировать, что, хотя геополитический нарратив в целом и кажется эклектичным и противоречивым, его сила в том, что он имеет множество объяснительных моделей, которыми по-разному воздействует на максимальное число групп. Самым консервативным путинистам он продаёт надежду на скорое господство России над миром и силу «отдельной цивилизации», колеблющихся либералов убеждает в маргинальности их точки зрения и бесперспективности борьбы за неё, ностальгирующим по СССР даёт надежду на возрождение «великой державы», а аполитичное большинство убеждает, что от политики и дальше надо держаться в стороне. Дополнительные ресурсы геополитического нарратива в том, что он эксплуатирует картину мира Холодной войны, прочно проникшую во все слои и институты советского общества и не заменённую в 1990-е годы. В результате мировоззрением участника Холодной войны отравлены все российские институты: от образования до церкви.
3. Коллективизм, патриотизм и потребность быть с большинством. Коллективизм отчуждает личную позицию человека и растворяет её во мнении группы, под которым понимается мнение её лидеров. Об этом подробнее написано в пункте про марксизм. Коллективизм размывает личную ответственность и возводит правила коллектива, к которому принадлежит человек, до уровня всеобщего закона: «если все вокруг так считают, значит так правильно». Проблема ещё и в том, что реальное распределение мнений в авторитарном коллективе узнать очень сложно, ведь большинство, не желая попадать под групповые санкции, не решится отстаивать точку зрения, расходящуюся с мнением лидеров. В результате мы получаем иллюзию всеобщего одобрения и монолитного группового единства, которая ещё сильнее убедит помалкивать несогласных с общим мнением. О вреде патриотизма я подробно писал в одной из предыдущих статей. Патриотизм вынуждает человека отдавать приоритет выгоде для собственной страны (на самом деле, почти всегда - выгоде для её руководства), а не истине. Патриоту трудно признать, что его страна не права, даже если это очевидный факт - он будет всеми силами искать зацепки, чтобы оправдать действия «своих». Поэтому патриотизм и объявлен Путиным «единственной государственной идеологией» России. Где ещё найти такую идеологию, которая заставит людей оправдывать все твои преступления? Потребность разделять точку зрения большинства - это естественная слабость человека, побочный продукт его социальной природы. Люди так устроены, что имеют потребность соглашаться с большинством, разделять популярную точку зрения, чувствовать единство с членами референтной для них группы, демонстрировать социально одобряемое поведение. Диктаторы научились успешно использовать эти важные для способности создавать группы свойства человеческой природы. Неслучайно путинская пропаганда так стремится убедить людей, что войну поддерживает подавляющее большинство населения. Власть стремится маргинализовать антивоенную позицию, сделать её социально порицаемой и заставить тем самым замолчать противников войны. Таким образом, истинность позиции подменяется точкой зрения большинства. Такой подмены нельзя допускать ни в каком вопросе. Мы должны чётко уяснить, что истина от общественного мнения никак не зависит. Галилея в его время поддержали бы с десяток людей - не более, однако Земля «всё-таки вертится». Гигиенические идеи Игнаца Зиммельвейса встретили яростное сопротивление коллег, однако сейчас в них никто не сомневается, а сам Зиммельвейс вошёл в число наиболее выдающихся врачей в истории. Идея наделить женщин правом голосовать на заре суфражизма казалась невозможной и почти никем не поддерживалась, однако сейчас она распространилась почти на все государства. Решение о первых крестовых походах было встречено массовым воодушевлением, тогда как теперь религиозные войны поддерживают только террористы. Истина от чьего-либо мнения не зависит. К сожалению, наша система образования про этот факт слишком часто забывает. Другое полезное для диктаторов свойство человека - стремление соглашаться с теми, у кого сила. Это помогало нам выжить во времена охотников-собирателей, но порабощает нас сейчас. Выбирая между носителем правды и обладателем атомной бомбы, люди с большей вероятностью выберут второго, ведь «правда у каждого своя», а в отношении бомбы релятивистскую позицию занимать трудно.
Заключительная часть статьи в следующем посте
НЕТ ВОЙНЕ!