Спасибо, Грэф
Click to viewВ протоколах пресловутых сионских написано было, что когда они возьмут власть в мире, то сделают законы простыми, а систему чиновничью превратят в совершенно точный послушный механизм, который будет действовать быстро, чётко, без проволочек. Они там так и говорят что-то вроде того, что "мы их быстро приведём в чувство, это несложно". Что-то вроде этого. Я не могу скрыть своей яростной нехристианской радости, когда вижу как сегодня это происходит. Как публика мелочи вот этой чиновной, канцелярской из некоего подобия людей превращается в буквально логические микросхемы, вентили, резисторы, контуры колебательные с точной настройкой частоты, которые функционируют уже не в некоем ограниченном, но всё же диапазоне значений, а пульсируют точно в такт времязадающему генератору. Меня, прям, простите, колбасит от удовлетворения при виде свершающихся перемен этих. Как вот эту массу беспощадно дрючат сегодня грефы всякие. Как их первых превращают в предметы быта, то есть буквально в то, чем они и являются. Причём являются совершенно добровольно.
Зашёл недавно в отделение сбера (зачем это тоже отдельная история, заслуживающая отдельного рассказа), и увидел это своими глазами и даже их пожалел. Они (девочки молодые -- сейчас их больше, и они даже как бы и не виноваты ни в чём, не успели, хотя... -- старые обшарпанные грымзы: вот этих "я бы помучил" ("Гостья из будущего" (с))), они сидят в совершенно пустом зале в масках и резиновых перчатках. Я не смог их не пожалеть, говорю: "Девчонки, ну что это такое, нет же никого. С ума сошёл что ли Греф этот ваш?". Но, понятно, что у них камера на камере, и вот они даже в отсутствие посетителей (тем более что сейчас масса основная в зал и не заходит, удовлетворяя большую часть нужд своих в предбаннике с банкоматами) сидят, не смея даже сдвинуть, как это делают девки в магазинах, маску на подбородок, чтобы нормально дышать. И так целый день.
Но я помню, отлично помню другие времена, когда свора эта лютовала, измывалась, втаптывала вместе с системой опидорённый до немыслимых пределов люд в навоз, в небытие немыслимого унижения. Это 90-е треклятые были. Такая же лютая зима, но только хуже, потому что мороз был не только снаружи, но и внутри домов многих (в моей общаге была буквально околоминусовая температура и не только по причине, надо сказать, плохой работы угольной (советской) кочегарки, но и по причине хренового строительства ещё времён СССР). Одеты люди были в разы хуже, чем сегодня. Это были по большей части такие худые, никчёмные тряпки, что и вспоминать не хочется. В них надо было упаковываться как луковица, чтобы хватило мужества выползти на улицу, особенно если надо было куда-то ехать и впереди маячила перспектива простоять час-другой на разбитой в хлам огороженной торосами ледяных надоблов остановке, от которой давно остались рожки да ножки. Особенно, помню, деморализовал вид гигантских ледяных сталагмитов, где-нибудь на углу пятиэтажки, которые образовывались от регулярных прорывов труб горячей воды и отопления.
Отделение сберкассы тогда находилось в одной такой жилой пятиэтажке, на первом этаже. Это была просто одна или две квартиры объединённые. Деньги выдавали по сберкнижкам. Выдавали, когда они в кассе появлялись, когда их туда привозили в положенное число и всё это превращалось в ад, потому что народ шёл туда всей толпой, ибо деньги у всех давно закончились (а тогда, да и сейчас, многие держались за счёт пенсий родителей и других жалких соцвыплат). Всё происходило кошмарно медленно с максимальным эффектом опидорения пришедшых. Толпа, конечно, в самой сберкассе не помещалась (там было тоже холодно и работники (два кассира) сидели практически в верхней одежде паря обогретыми чаем ртами), но не помещалась она и в подъезде, хвост её вытягивался из открытой двери обрамлённой сверкающими жуткими сталагмитами (а с крыши свисали сталактиты) чёрной, находящейся на грани срыва змеёй. Естественно, хлипкая никудышная дверь в подъезд оказывалась всё время открытой и те, кто вползли внутрь подъезда и теперь заполняли его густым паром своего дыхания, страдали от холода лишь немногим меньше, чем те, что вынуждены были стоять часами на улице. Жители же подъезда просто не могли иногда физически продраться сквозь эту плотную очумевшую от холода и отвращения к жизни толпу, чтобы войти домой или куда-то зачем-то выйти.
Кассирши (некоторые из них работают, кажется, до сих пор, и я не могу этому не радоваться) вели себя с маскимально возможной грубостью и хамством. Они опаздывали на полчаса, на час, а когда приходили (сперва одна), то долго безо всяких разумных причин (ну понятно, она там снимала с себя пальто, пила чай, что-то там настраивала, может куда-то звонила, но делала это всё (и с большим удовольствием) не загодя, а уже во время рабочее, и неспеша, не торопясь, когда должна была выдавать людям деньги)), не впускали остервеневших людей внутрь, к кассе. То как они хамили, когда их пытались как-то усовестить, укоряли их униженно -- это отдельная песня, отдельный жанр. Они наслаждались властью, упавшей им в руки сполна, без скидок, а народ пригибался только сильнее и сильнее (и народишко это заслужил, но это отдельная тема), глотал всё это говно и заискивал перед ничтожествами, которые в данный момент олицетворяли собой железную необходимость.
Когда я сегодня вспоминаю все те унижения, через которые мы тогда (народ наш) прошёл, вспоминаю о том, что инструментами этого унижения был сам же народ, его представители, а вовсе не какие-то там сионисты или рептилоиды или ещё кто-то там, с какой охотой откликнулась часть этого как бы народа на предоставившуюся возможность помучить, повластвовать, как мало оказалось среди этого говна мейд ин юэсэса добрых чутких людей (которые косяками бродили по кино и книгам СССР), я представляю себя с топором в руках, как я рублю на куски тех, кто это устроил, и мне становится чуть легче. Отпускает. Я не стану такого делать, если мне скажут: вот они, делай с ними что хочешь. Да что там топором рубить, я сегодня даже жалею их, вынужденных целый день сидеть в маске и резиновых перчатках. Девочек особенно молоденьких, которые уже попали в эту систему в нынешнем её виде -- виде таком, каком и положенно, таком, который и должен быть. И это сделал Грэф, Герман, а не коммунистическая партия Советского Союза (она этого, как и много другого как раз и не сделала, и именно говном её неделания того, что надо было делать, мы потом захлёбывались в 90-е, когда всё рушилось). Надо, правда сказать, что получилось как обычно издевательски, совершенно в точности по правилам этой земной жизни, которые гласят, что "тот у кого мало, лишается и последнего, а тот у кого много, у того ещё и прибавляется". Говном того, что должны были сделать в СССР и не сделали (говном общаг, коммуналки в целом, например, коммуникаций устаревших, говном не переведённой вовремя на цифру бюрократии и так далее) захлёбывались, давились низы, а мёдом и маслом того, что там, в СССР, всенародными усилиями было таки сделано и построено, долго долго (да и поныне) наслаждались всё те же верхи, которые СССР и сдали. Ну это даже проговаривать лень: так всегда, везде и во всём.
Про нынешних новых девочек в кассах надо, правда, уточнить. Это такое же нечто, что и старые грымзы, по сути, по внутреннему содержанию, и даже хуже, с учётом перемен даже циничнее и подлее, чем старые (хотя, казалось бы, куда уж хуже, но новые оказались ещё хуже, потому что впитали всё от старых, и добавили свою новую тональность в глумление над всем живым, в них добавилась какая-то дополнительная искра от наслаждения мучительством, ложью, этой искры не было у старых, которые быдловали угрюмо, грубо, примитивно). Я это поначалу, когда они только стали ещё появляться, постепенно меняя грымз, очень чётко видел и ощущал в них, но Грэф работал и работал честно и плоды его трудов вдохновляют. Он и цифровизация просто вколотили их в бетон, в пластик теперь. Он вынул из них душу. Они теперь уже ничем не отличаются от железных банкоматов и пластиковых столов. Теперь их можно уже даже жалеть, ибо лишённые души -- злой вонючей душонки своей -- они снова стали обычными глупыми девочками и их теперь жалко. Теперь их хочется погладить по шёлковым, вымытым шампунем с бальзамом ополаскивателем волосам, а раньше хотелось запустить в эти волосы пятерню и разбить им личико об оргстекло стола с рекламными проспектами под ним. Добавить взрывного алого к сдержанному холодноватому фирменнму тону.
Я всегда говорил, что девочки -- это автоматы, микросхемы с флеш-памятью и лучшая девочка -- это такой автомат, к программированию которого ты имеешь эксклюзивный доступ. Но такой нет.
Помните "Солярис" Лема? Та Хэри, которую сделал для Кельвина Океан была идеалом, мечтой любого мужика, и я понимаю Кельвина, который хотел остаться там с ней навсегда. Лучшая баба -- это та, у которой нет пупка, а платье на ней надо разрезать как упаковку на подарке, потому что шнуровка и пуговицы на нём только имитация (намёк на то, что живая человеческая душа в женщине, продолжательнице рода -- тоже только имитация). Понимаете, что там произошло? Океан-демиург единственный раз во вселенной (и то, только в фантазии человека) сделал женщину не для себя, а для Кельвина, зафиксировал её на нём одном, а не на себе, как это всегда делает мистер Мир. При этом она была самая настоящая, она это доказала, когда осознав, что она такое, решила аннигилировать.
В этой жизни Океан-Мир делает баб только для себя. Он глумливо называет их помощниками человека, но реально они всегда принадлежат только Ему, а не человеку, а человека предадут в любой момент, когда ветер переменится (скажет, разлюбила, и хорошо, если при этом ещё добавит "прости", а не скривится в нескрываемом презрении: "Как я могла это когда-то полюбить?"). Следующий кого она выберет, будет следующей жертвой мистера Мира.
Настоящие ли они? Мы не знаем настоящие ли мы, мужчины, вот в чём проблема. Дальнейшие попытки проникнуть в этот вопрос равны попытке проникнуть в тайну бытия, то есть бесполезны.
Тому, что Мир делает для себя -- женщинам -- не нужна душа, потому что у них ничего кроме души нет (точнее душа в них забивает дух пинками до полусмерти ещё в период полового созревания. Девочка должна стать женщиной, то есть отказаться от того, чтобы быть человеком. Насколько человеком остаётся мальчик, чтобы стать мужчиной, это тоже вопрос, но у мужчины больше свободы в этом смысле), и эта их душа без духа как губка впитывает то, что вокруг (слушает мистера Мира), а вокруг -- в мире -- одна вонь ведь. И этот мир подаёт на их входы много более мощный импульс, чем любой отдельно взятый мужчина.
А что такое женщина-человек? Нечто совершенно бесполезное, ненужное. Вздор. Женщина нужна именно как женщина, то есть живой пластилин в руках. Всё, что есть интересного в женщине -- это её пол и все связанные с этим восторги, всё остальное уже есть и в виде гораздо лучшем у самого человека, у мужчины. Человеку нужен помощник, а не ещё один человек, и ему такой помощник как бы дан, но что это такое на самом деле я уже сказал выше. Таким образом выходит, что у человека в этом мире, в этой жизни нет ничего. Даже мать его, высший вид женщины, который готов всё отдать ради него (как бы всё на самом деле, далеко не всё), пожертвовать жизнью, всё равно принадлежит Миру и человеку рано или поздно это предстоит узнать. Даже женщина в виде матери подослана человеку мистером Миром и ему придётся с этим как-то жить, чего уж там говорить о других.
При этом они живые, настоящие. Живые и настоящие ровно до той точки, когда речь заходит о выборе между миром и мужчиной. Женщина всегда выберет мир. Женщина всегда выберет Мир в лице того мужчины, который выбрал мир, то есть отказался от претензий на то, чтобы быть Личностью.
Сегодня девочки в кассе уже давно не смеют показывать недовольство даже тоном, выражением лица, они уже даже не кривят в плохо скрываемом раздражении свои губы вместо тысячи слов, как позволяли себе ещё не так давно. Они стали автоматами. Послушниыми, ласковыми, терпеливыми (куда подевалась только вся невоспитанность, раздражительность, хамство?). Грэф (мини мистер Мир) просто облучил их EPROM-ячейки ультрафиолетом, и загнал туда новую простенькую программку, а всю сопутствующую чушь обнулил, вытравил (буквально Great Reset). Уверяю, он реально сделал их добрыми, милыми. Не надо сомневаться: они теперь вас любят. Потому что мистер Мир так сказал, в лице Грефа. Девочки слушают Большого Брата, они способны полюбить по приказу, причём без всяких пыток. Когда мистер Мир говорит им что дважды два равно пять, а на руке семь пальцев, они буквально их видят. А значит всё по-настоящему. И любовь к вам тоже. Да, это любовь автоматическая, а какая разница? Есть ли какая-то другая, друзья мои, вот вопрос :)
Грэф взял и снова превратил их в людей. Вы скажете это не люди, а я вам отвечу: девочки как олицетворение рода-племени, как земля, никогда ими не были в том смысле, в котором вы мечтали. Их теперь можно любить. Как странно, правда?
Мир испортил их, Мир превратил их в чудовищ, и Мир же их и исправил. Девочки слушают Мир, а не мужчину, их антеннки всегда настроены на приём диапазона, в котором вещает мистер Мир, Владыка, а не мужчина (мужчину слушают -- как бы слушают -- только в той степени, в которой его сигнал согласуется с сигналом Владыки), не забывайте об этом никогда. Они никогда не перепутают сигнал мистера Мира и сигнал мужчинки, не надейтесь, не обольщайтесь самодовольно (чтобы потом было не так больно, когда мистер Мир приложит вас лицом о стол, а она при этом счастливо засмеётся и вы с ужасом поймёте в этот момент, что она просто стёрла вас из своей флешки (ей это ничего не стоит), что у ней нет прошлого, только как у сучки О'Хары настоящее), потому что дело не только в диапазоне частот, но и в размере, никогда не забывайте об этом. Размере амплитуды сигнала, который подаётся на вход схемы. У Владыки самая большая.
Над ними (девочками и грымзами в кассе) -- над миром говна, в каком-то смысле -- свершился суд. Суд справедливый.
Прежде чем продолжить, небольшое теоретическое, так сказать отступление.
В стране творцов, в СССР (это скорее было неким эгрегором, чем реальностью, или лучше сказать, в огромной части эгрегором, хотя и реальностью несомненно также), то есть в последней в мире стране как бы людей -- стране, где живут и правят люди, а не обезьяны (как оказалось только номинально), функции управления, особенно того, что до дня сегодняшнего со времён мутных развала этой страны считалось верхом престижа -- хозяйственная деятельность (бизнес, обслуживание, услуги, частные и государственные и т. п.) -- всё это представлялось как нечто ниже всякого плинтуса, ниже нижнего, угрюмая тёмная помойка, дно жизни. Я даже не мог себе представить тогда, что кто-то (даже женщина, генетически ограниченная) в добром уме и здравой памяти может добровольно вырбрать себе судьбу сидеть где-то в сберкассе, заведовать там складом каким-то обоссаным, возиться с унылыми тюками и позициями в магазине, решать там вопросы какие-то между хозяйствующими субьектами, копаться в пыли и прахе юридических закорючек, быть счетоводом или ещё чем-то подобным в то время, когда другие постигают глубины вселенной, выходят на уровень планетарного, вселенского мышления, наслаждаются игрой мысли и утончённого чувства постигая и создавая новое культурное наследие, раздвигают горизонты, вглядываются в проступающие образы невероятного будущего, в общем.
А когда наступил развал вдруг оказалось, что это теперь главные люди и их много, очень много. Они вылезли оттуда, из того же полумифического СССР. То есть СССР их напитал, вырастил, чтобы они потом сожрали как опарыши всё то доброе, что не они построили. И они жрали разлагющееся тело воняющего на всю вселенную мёртвого гиганта с наслаждением, с чувством. Они добивали и физически и морально Человека, который создал СССР, точнее мечту о нём. Их бы превратить вовремя всех в нули и единициы, ещё тогда, сделать их тем, чем их делают сегодня и некому бы просто было радоваться падению людей, падения быть может и не было бы этого. Но не сделали. Не сделали, потому что они проникли на самый верх, всюду, пока люди витали в облаках, пока люди беспечно пренебрегали низшими сферами, бытовухой, наивно полагая, что свет, который им светит через те окна в небе, что они открывают, светит и для червячков в канализации, что он их исправит сам по себе, отменит их, перекуёт.
Мне часто говорили, что из меня вышел бы отличный бизнесмен, даже и до сих пор мне иногда говорят, что я ещё буду успешен в этом смысле (меня онтологического нищеброда это маленько утешает). Я действительно неплохой организатор, и везде где я появлялся, и мне не надо было пошло толкаться локтями, чтобы встать у руля, я наводил порядок и устраивал всё нужным образом. И тут же при малейшей возможности делал ноги. А по факту я всегда сознательно, тщательно и даже страстно избегал этой унизительной, ниже всякого низа роли -- роли организатора, то есть бизнесмена, управленца эффективного по-нынешнему (хотя скорее уже по-вчерашнему, ибо посланы они искуственным интеллектом). Потому что "власть привлекает к себе самых худших и развращеает лучших" (Рагнар). Я хотел быть творцом, первооткрывателем, задавать тон в сферах высших. Я даже не помышлял никогда о чём-то другом, более низшем: лопаты и грабли в подсобке пересчитывать, ломать голову над логистикой, прочей гнусной унылой муйне. Мне казалось, что это равно похоронить себя заживо, в то время когда мы вот-вот выйдем на уровень космических далей. Другое дело, как у меня получилось в плане творчества. Я могу только ухмыльнуться сам в свою сторону по этому поводу мэмом: "ты пытался". Другая сторона этой медали -- слова МакМёрфи Кена Кизи: "Я хотя бы попытался".
Меня больше всего интересуют те, кто в те ещё времена, то есть времена, когда вся эта сфера деятельности скучнейшая, не была освещена знаком престижа, долларом святым помазана, не оказалась под прожекторами мистера Мира,шёл работать в конторы всякие, в сберкассу, в бухгалтеры (они потом стали престижными банковскими служащими), в завхозы, кладовщики, заведующие универмагов, общепит и прочее (они стали бизнесменами). Вот этот контингент унылый, страшный.
Они стали королями нового времени. Они царили, они парили, они надмевались, они глумились, они воняли чудовищными объёмами пропускаемых через себя питательных веществ и предметов. Это говно из подсобок с лопатами и граблями, из тёмных каморок с о стальными шкафами и деревянными счётами, из подвалов с мешками муки и ящиков с консервами стало вдруг богами. Вокруг них, вокруг денег, которые они считали и воровали, вдруг завертелась вселенная.
Теперь им конец. И кому я должен быть благодарен за это? Коммунякам? Грэфу, Герману и его "старшим". Я благодарен ему и за то, что мне не надо брать теперь в руки топор (огнемёт, шотган), ибо он просто сделал это говно полупроводниками, переключателями, предметами неживой природы (то есть придал им форму, которая полностью соответствует той сущности, что была внутри их всегда, изначально).
Спасибо, Грэф. Долби дальше.