Раздавленные кремлёвской стеной(президентский полк)(84)
Предыдущая часть
Особое место в моих мыслях занимало рожание. Во втором полугодии я научился добывать деньги, немало попросил у родителей. Я, как и Филонов Максим, обладал самыми выдающимися командирскими навыками, из всех завидовских курсантов нашего призыва. Это значило, что в будущем мы скорее всего станем уверенными, нас расслабят, для того, чтобы мы рулили ротой. А как же моя лютая нелюбовь к гнилым традициям полка? Я решил так: добровольно отказываться от уверенности я не буду. Никого заставлять рожать на себя, тоже не буду. Но и отвергать привилегии не стану. Кто хочет, пусть на меня рожает на полудобровольной основе. К тому же, уверенные сержанты всегда имели хорошие бабки с солдатских зарплат, брали «налог» с солдат, несущих службу на пропускных постах. Такие деньги я вообще считал «чистыми». Кто-то скажет про меня: хорош гусь - на лету переобулся. Так оно и было, в принципе, и это «переобувание» не говорит обо мне с лучшей стороны, но, на самом деле, мне не столько были нужны деньги, сколько личный комфорт. Всё таки, уверенность давала возможность относительно вольной жизни, а это дорогого стоило. Ну то есть, можно было целый год читать книги, заниматься спортом, ставить себя начальником караула на любимую «Хижину». К тому времени я уже не верил ни в каких «сторонников», не рассчитывал сломать систему, так хотя бы время от времени заниматься любимыми делами.
Заместитель командира взвода, Голубев Саша, как всегда выделял меня из коллектива, считал нужным объяснять разные командирские премудрости. Если честно, учиться было особо нечему, мы же не на фронте. Но Саша старался, что-то рассказывал и показывал, заставлял вести служебные журналы в караулах, отправлять смены на посты. Мы постоянно ходили вместе, проверять часовых. Такие проверки, как правило, сводились к обычным прогулкам и разговорам. Саша, зная о моём медицинском образовании, любил поразузнать о таких брутальных недугах, как сифилис, гонорея, СПИД. Рак его тоже интересовал, но в меньшей степени. О венерических болезнях Голубев мог слушать часами. Надеюсь, он не забыл ещё, что такое твёрдый шанкр?
С проверками в караулах было связано немало забавных случаев. Часто мы с Сашей находили солдат, спящими на постах. Застуканные врасплох часовые, почти всегда придумывали нелепые отговорки и оправдания, типа «я не спал, я просто на звёзды лёжа смотрел». На моём посту, где службу надо было нести в бронежилете и с автоматом, на стене одной их хозяйственных построек имелся секретный крюк, вероятно предназначавшийся изначально для крепления какой-нибудь трубы. На это замечательное устройство можно было опереться краем броника, весящего больше тридцати килограммов и отдохнуть. Так вот, однажды мы с замкомвзводом обнаружили одного из часовых, «подвесившим» себя на крюк и уснувшим в такой неудобной позе. Солдатский сон был столь крепок, что мы беспрепятственно перелезли через забор, встали неподалёку от бойца и Голубев принялся кидать в него камушки. Вояка быстро пришёл в себя, понял, что происходит и попытался слезть с крепёжного устройства, но во время сна в дурацкой позе, передний край бронежилета передавил ему ноги, так что те совершенно затекли. Нашему с Голубевым взору предстала очень потешная картина: несчастный солдат, долго, нудно, с большим усилием дёргается на крюку, ноги его не слушаются, принять устойчивое положение не получается. Наконец соскочив с крюка, часовой рухнул, как подкошенный. Мой замкомвзвод так смеялся, что почти не наказал незадачливого вояку. Вообще за сон на посту полагалось хорошее наказание, прокачаться до одури, или проставиться.
Замечу, что просто так, удовольствия ради залезть на пост, к вооружённому часовому, получалось не у всех и не всегда. Ведь у караульных есть строгие инструкции: чуть что, стрелять в кого попало, после предупредительного выстрела в безопасном направлении... Эти инструкции мы ненавидели, учили их наизусть и они не были шуткой. В караульной службе имелся один парадокс, о котором знали все, даже самые глупые солдаты: если начальником караула был, например, командир моего взвода, то командир роты, если он не имел права доступа на посты, на время несения службы в наряде, терял надо мной власть. Вообще, любой служивший в армии человек может рассказать одну-две истории про то, как в карауле, рядовой-полугодишник уложил на землю пьяного полковника, выпустив у него над головой автоматную очередь. Конечно, большинство этих историй полностью, или частично выдуманы, но, как говорил Гендальф, «хорошую историю не грех и приукрасить». Произошёл подобный случай и во время моего пребывания на полковой школе. Одна из кремлёвских рот, приехавших в Купавну на учебный выезд, заступила в караул. Командир этой роты, не имевший права доступа на посты, пребывая в состоянии алкогольного опьянения, захотел залезть на тот самый, брониково-автоматный пост. Сложно сказать, что подтолкнуло его к столь неординарному поступку, но можно попробовать выпить бутылку водки, по-быстрому, без закуски, и поразмышлять на эту тему. Был ли часовой, стоявший в тот раз на посту, полугодишником, годишником, или старым, этого я не знаю. Неизвестен мне и мотив солдатского поступка; то ли парень очень любил устав караульной службы, то ли терпеть не мог своего командира, то ли просто перепугался, а может причиной произошедшего было всё вышеупомянутое, но факт остаётся фактом: часовой сперва предупредил пьяного вояку, мол, не стоит тут гулять, тут не Африка, чем только его раззадорил, а затем, ничтоже сумняшеся, шмальнул в воздух. Горе-вояка протрезвел очень быстро, упал на грязную земельку очень ловко и пополз, по-пластунски, задом, очень резво. Резонансная история наделала шума, ведь на территории военного лагеря не часто раздавались выстрелы, да ещё и в сторону командиров рот. Естественно, офицера наказали, солдата поощрили отцы-командиры и зауважали братья по оружию. Все потом мечтали, чтобы и наш ротный совершил такой пьяно-хулиганский поступок, но тот был строг и дисциплинирован, так что шмальнуть в него из автомата никому не довелось.
В то время, пока мы с Филоновым строили какие-то планы, обучаясь собачье-сержантскому мастерству, убогие Савченков с Носиковым, тоже даром времени не теряли, потеряв вместо этого человеческий облик. К этому маленькому списку стоит отнести и Болдина. Как и все убогие, эти трое не держались вместе, делали всё порознь. Я уже писал про этот удивительный и нелогичный парадокс, в прошлой части повествования: убогие крайне редко стремились к консолидации, иногда относились друг к другу агрессивно. Другие солдаты с этими парнями почти не общались, так что они совсем одичали. Иногда, по старой памяти, я жалел Носикова, всё же мы тесно общались с ним недавно, но своим поведением он умел внушить мне отвращение: постоянно малодушничал, пытался хитрить; пока я оплачивал его долги, за различные косяки, он только и думал, как бы лишний раз расслабиться, поспать на посту (его постоянно находили спящим на посту и из-за этого было много проблем), утаить сотку, которую ему хоть изредка, но присылали родственники. Вообще, по настоящему хитрить могут только умные люди; сделать что-то втихаря, извлечь тайную выгоду из сомнительного дела, чтобы комар носа не подточил и никто ни о чём не догадался - такое по плечу единицам. Умеющих проворачивать выгодные дела, незаметно и без риска, не считают хитрецами, потому что никто ни о чём не догадывается; хитрецами чаще всего называют олухов, которые пытаются что-то сделать исподтишка, но у них не хватает ума на сложные дела и все вокруг видят, у кого рыльце в пушку, чьи уши торчат из-за угла, как в старом анекдоте, про зверей, играющих в карты: «а если кто-то будет мухлевать - получит по наглой, рыжей морде».
Савченков с Болдиным не пытались хитрить, они просто тупили и постоянно залетали по глупости, с мрачной обречённостью. Убогость этих ребят проявлялась во всём: они могли не успеть помыться, подшиться грязной подшивой. Савченков вообще, постепенно забил на себя полный болт, ходил в грязной форме, весь лоснился, источал специфический аромат. Олег меня жутко бесил своей нечистоплотностью! Он ещё и в бане мылся «через не могу», а на замечания обижался, уходил в себя, продолжая вонять.
Второе полугодие быстро подходило к концу и обстановка в роте накалялась. Взять у кого-то деньги в долг становилось всё сложнее: люди боялись, что не успеют получить назад бабло, до того, как курсанты разъедутся по ротам. А потом - ищи, свищи, как говорится. Денег не хватало, доходило до того, что просили в долг друг у друга. Я часто брал взаймы у Юры Борецкого, того самого некондиционного, уверенного кавказца из моего взвода. Юре родители высылали много денег, мне он одалживал их без процентов, хотя и сам частенько сидел без копейки. Я мог проволынить с отдачей денег, какого-нибудь уверенного старого, или бруска, получить за это по башке, попасть на дополнительные проценты, но Борецкому старался всё отдавать в срок.
Ещё, в Президентском Полку была такая традиция - пузыри, по окончании второго полугодия, равно как и бруски, по окончании третьего, отбивались; платили деньги, за право называться брусками, или стариками. Я уже рассказывал об этом. Лично я решил для себя: оставят служить в Купавне, может и отобьюсь, заплачу. Не оставят - пусть даже не надеются ни на какие деньги.
Я то решил, но уверенные чуваки всерьёз надеялись получить свои деньги и задолго до окончания полугодия начали высказывать свои пожелания. Денег им хотелось. Мы с Филоновым подыгрывали тому же Котову, соглашались с ним, мол, заплатим конечно, но на деле уже заранее готовы были потерпеть избиения и прокачки, но никому, никаких денег не давать.
Нас с Максом стало одолевать странное отчаяние: денег не хватало, долгов было много, каждый день мы получали по башке, продавали долбаные сигареты с рулетами, но это помогало слабо. Носиков насобирал кучу долгов, за залёты, мы вынуждены были все их оплатить. Естественно, эти деньги хотелось получить обратно, но Коля, мой убогий друг, только обещал, мол, верну конечно, не стоит переживать. Но ни я, ни Филонов, не могли не переживать, пару раз дело доходило даже до прямого прессинга. Как ни странно, за Носикова вдруг начал активно заступаться Саша Шаламов:
- Во вы нашли себе козла отпущения! Самого тюху-матюху. Хорош Колю-то доставать! - обычно я старался не конфликтовать с заносчивым Шаламовым, но ситуация с Носиковым была принципиальной, поэтому я гневно ответил:
- Да, Саша, тебе может и легко так рассуждать, тебе родители деньги пачками шлют. У моих родителей денег нет. Да и Носиков, просто спит на постах, косячит по чёрному, а я платить что ли должен?
- Вы ничего не добьётесь своими вые..онами. Знаете что, давайте-ка, чтобы я больше не видел, что вы Носикова достаёте, - пожалуй, Шаламова можно было назвать более уверенным пузырём, чем я, но его манера общения и странная гуманность, окончательно вывела меня из себя:
- Не хочешь больше видеть, Саша? Ну так отвернись к стенке, или хочешь - я тебе глазки выколю? Колю тебе жалко? Тогда иди, заплати за него долги!
- Ты что такой дерзкий, Саня? - мой уверенный тёзка малость опешил, но не сдавался, - если будешь такие вещи говорить, так и без зубов недолго остаться.
- Без зубов? Саша, ты сам-то не попутал? Забыл что ли фильм «Брат»? В чём сила? В деньгах? Ну так, может ты купюрой мне по зубам заедешь? - я намекал на маленький рост и тщедушное телосложение Шаламова. Видимо, деньги действительно затмили ему глаза, потому что подобные угрозы звучали смехотворно.
Мне было абсолютно плевать на всех уверенных пузырей, вместе взятых. Надо же, глупый Шаламов возомнил себя «кем-то»... Да и Носикова я не собирался замордовать, ведь ясно же было, что никаких денег он не вернёт, ну так хоть прекратил бы косячить. Хотелось приучить человека, к элементарной самодисциплине...продолжение следует
Особое место в моих мыслях занимало рожание. Во втором полугодии я научился добывать деньги, немало попросил у родителей. Я, как и Филонов Максим, обладал самыми выдающимися командирскими навыками, из всех завидовских курсантов нашего призыва. Это значило, что в будущем мы скорее всего станем уверенными, нас расслабят, для того, чтобы мы рулили ротой. А как же моя лютая нелюбовь к гнилым традициям полка? Я решил так: добровольно отказываться от уверенности я не буду. Никого заставлять рожать на себя, тоже не буду. Но и отвергать привилегии не стану. Кто хочет, пусть на меня рожает на полудобровольной основе. К тому же, уверенные сержанты всегда имели хорошие бабки с солдатских зарплат, брали «налог» с солдат, несущих службу на пропускных постах. Такие деньги я вообще считал «чистыми». Кто-то скажет про меня: хорош гусь - на лету переобулся. Так оно и было, в принципе, и это «переобувание» не говорит обо мне с лучшей стороны, но, на самом деле, мне не столько были нужны деньги, сколько личный комфорт. Всё таки, уверенность давала возможность относительно вольной жизни, а это дорогого стоило. Ну то есть, можно было целый год читать книги, заниматься спортом, ставить себя начальником караула на любимую «Хижину». К тому времени я уже не верил ни в каких «сторонников», не рассчитывал сломать систему, так хотя бы время от времени заниматься любимыми делами.
Заместитель командира взвода, Голубев Саша, как всегда выделял меня из коллектива, считал нужным объяснять разные командирские премудрости. Если честно, учиться было особо нечему, мы же не на фронте. Но Саша старался, что-то рассказывал и показывал, заставлял вести служебные журналы в караулах, отправлять смены на посты. Мы постоянно ходили вместе, проверять часовых. Такие проверки, как правило, сводились к обычным прогулкам и разговорам. Саша, зная о моём медицинском образовании, любил поразузнать о таких брутальных недугах, как сифилис, гонорея, СПИД. Рак его тоже интересовал, но в меньшей степени. О венерических болезнях Голубев мог слушать часами. Надеюсь, он не забыл ещё, что такое твёрдый шанкр?
С проверками в караулах было связано немало забавных случаев. Часто мы с Сашей находили солдат, спящими на постах. Застуканные врасплох часовые, почти всегда придумывали нелепые отговорки и оправдания, типа «я не спал, я просто на звёзды лёжа смотрел». На моём посту, где службу надо было нести в бронежилете и с автоматом, на стене одной их хозяйственных построек имелся секретный крюк, вероятно предназначавшийся изначально для крепления какой-нибудь трубы. На это замечательное устройство можно было опереться краем броника, весящего больше тридцати килограммов и отдохнуть. Так вот, однажды мы с замкомвзводом обнаружили одного из часовых, «подвесившим» себя на крюк и уснувшим в такой неудобной позе. Солдатский сон был столь крепок, что мы беспрепятственно перелезли через забор, встали неподалёку от бойца и Голубев принялся кидать в него камушки. Вояка быстро пришёл в себя, понял, что происходит и попытался слезть с крепёжного устройства, но во время сна в дурацкой позе, передний край бронежилета передавил ему ноги, так что те совершенно затекли. Нашему с Голубевым взору предстала очень потешная картина: несчастный солдат, долго, нудно, с большим усилием дёргается на крюку, ноги его не слушаются, принять устойчивое положение не получается. Наконец соскочив с крюка, часовой рухнул, как подкошенный. Мой замкомвзвод так смеялся, что почти не наказал незадачливого вояку. Вообще за сон на посту полагалось хорошее наказание, прокачаться до одури, или проставиться.
Замечу, что просто так, удовольствия ради залезть на пост, к вооружённому часовому, получалось не у всех и не всегда. Ведь у караульных есть строгие инструкции: чуть что, стрелять в кого попало, после предупредительного выстрела в безопасном направлении... Эти инструкции мы ненавидели, учили их наизусть и они не были шуткой. В караульной службе имелся один парадокс, о котором знали все, даже самые глупые солдаты: если начальником караула был, например, командир моего взвода, то командир роты, если он не имел права доступа на посты, на время несения службы в наряде, терял надо мной власть. Вообще, любой служивший в армии человек может рассказать одну-две истории про то, как в карауле, рядовой-полугодишник уложил на землю пьяного полковника, выпустив у него над головой автоматную очередь. Конечно, большинство этих историй полностью, или частично выдуманы, но, как говорил Гендальф, «хорошую историю не грех и приукрасить». Произошёл подобный случай и во время моего пребывания на полковой школе. Одна из кремлёвских рот, приехавших в Купавну на учебный выезд, заступила в караул. Командир этой роты, не имевший права доступа на посты, пребывая в состоянии алкогольного опьянения, захотел залезть на тот самый, брониково-автоматный пост. Сложно сказать, что подтолкнуло его к столь неординарному поступку, но можно попробовать выпить бутылку водки, по-быстрому, без закуски, и поразмышлять на эту тему. Был ли часовой, стоявший в тот раз на посту, полугодишником, годишником, или старым, этого я не знаю. Неизвестен мне и мотив солдатского поступка; то ли парень очень любил устав караульной службы, то ли терпеть не мог своего командира, то ли просто перепугался, а может причиной произошедшего было всё вышеупомянутое, но факт остаётся фактом: часовой сперва предупредил пьяного вояку, мол, не стоит тут гулять, тут не Африка, чем только его раззадорил, а затем, ничтоже сумняшеся, шмальнул в воздух. Горе-вояка протрезвел очень быстро, упал на грязную земельку очень ловко и пополз, по-пластунски, задом, очень резво. Резонансная история наделала шума, ведь на территории военного лагеря не часто раздавались выстрелы, да ещё и в сторону командиров рот. Естественно, офицера наказали, солдата поощрили отцы-командиры и зауважали братья по оружию. Все потом мечтали, чтобы и наш ротный совершил такой пьяно-хулиганский поступок, но тот был строг и дисциплинирован, так что шмальнуть в него из автомата никому не довелось.
В то время, пока мы с Филоновым строили какие-то планы, обучаясь собачье-сержантскому мастерству, убогие Савченков с Носиковым, тоже даром времени не теряли, потеряв вместо этого человеческий облик. К этому маленькому списку стоит отнести и Болдина. Как и все убогие, эти трое не держались вместе, делали всё порознь. Я уже писал про этот удивительный и нелогичный парадокс, в прошлой части повествования: убогие крайне редко стремились к консолидации, иногда относились друг к другу агрессивно. Другие солдаты с этими парнями почти не общались, так что они совсем одичали. Иногда, по старой памяти, я жалел Носикова, всё же мы тесно общались с ним недавно, но своим поведением он умел внушить мне отвращение: постоянно малодушничал, пытался хитрить; пока я оплачивал его долги, за различные косяки, он только и думал, как бы лишний раз расслабиться, поспать на посту (его постоянно находили спящим на посту и из-за этого было много проблем), утаить сотку, которую ему хоть изредка, но присылали родственники. Вообще, по настоящему хитрить могут только умные люди; сделать что-то втихаря, извлечь тайную выгоду из сомнительного дела, чтобы комар носа не подточил и никто ни о чём не догадался - такое по плечу единицам. Умеющих проворачивать выгодные дела, незаметно и без риска, не считают хитрецами, потому что никто ни о чём не догадывается; хитрецами чаще всего называют олухов, которые пытаются что-то сделать исподтишка, но у них не хватает ума на сложные дела и все вокруг видят, у кого рыльце в пушку, чьи уши торчат из-за угла, как в старом анекдоте, про зверей, играющих в карты: «а если кто-то будет мухлевать - получит по наглой, рыжей морде».
Савченков с Болдиным не пытались хитрить, они просто тупили и постоянно залетали по глупости, с мрачной обречённостью. Убогость этих ребят проявлялась во всём: они могли не успеть помыться, подшиться грязной подшивой. Савченков вообще, постепенно забил на себя полный болт, ходил в грязной форме, весь лоснился, источал специфический аромат. Олег меня жутко бесил своей нечистоплотностью! Он ещё и в бане мылся «через не могу», а на замечания обижался, уходил в себя, продолжая вонять.
Второе полугодие быстро подходило к концу и обстановка в роте накалялась. Взять у кого-то деньги в долг становилось всё сложнее: люди боялись, что не успеют получить назад бабло, до того, как курсанты разъедутся по ротам. А потом - ищи, свищи, как говорится. Денег не хватало, доходило до того, что просили в долг друг у друга. Я часто брал взаймы у Юры Борецкого, того самого некондиционного, уверенного кавказца из моего взвода. Юре родители высылали много денег, мне он одалживал их без процентов, хотя и сам частенько сидел без копейки. Я мог проволынить с отдачей денег, какого-нибудь уверенного старого, или бруска, получить за это по башке, попасть на дополнительные проценты, но Борецкому старался всё отдавать в срок.
Ещё, в Президентском Полку была такая традиция - пузыри, по окончании второго полугодия, равно как и бруски, по окончании третьего, отбивались; платили деньги, за право называться брусками, или стариками. Я уже рассказывал об этом. Лично я решил для себя: оставят служить в Купавне, может и отобьюсь, заплачу. Не оставят - пусть даже не надеются ни на какие деньги.
Я то решил, но уверенные чуваки всерьёз надеялись получить свои деньги и задолго до окончания полугодия начали высказывать свои пожелания. Денег им хотелось. Мы с Филоновым подыгрывали тому же Котову, соглашались с ним, мол, заплатим конечно, но на деле уже заранее готовы были потерпеть избиения и прокачки, но никому, никаких денег не давать.
Нас с Максом стало одолевать странное отчаяние: денег не хватало, долгов было много, каждый день мы получали по башке, продавали долбаные сигареты с рулетами, но это помогало слабо. Носиков насобирал кучу долгов, за залёты, мы вынуждены были все их оплатить. Естественно, эти деньги хотелось получить обратно, но Коля, мой убогий друг, только обещал, мол, верну конечно, не стоит переживать. Но ни я, ни Филонов, не могли не переживать, пару раз дело доходило даже до прямого прессинга. Как ни странно, за Носикова вдруг начал активно заступаться Саша Шаламов:
- Во вы нашли себе козла отпущения! Самого тюху-матюху. Хорош Колю-то доставать! - обычно я старался не конфликтовать с заносчивым Шаламовым, но ситуация с Носиковым была принципиальной, поэтому я гневно ответил:
- Да, Саша, тебе может и легко так рассуждать, тебе родители деньги пачками шлют. У моих родителей денег нет. Да и Носиков, просто спит на постах, косячит по чёрному, а я платить что ли должен?
- Вы ничего не добьётесь своими вые..онами. Знаете что, давайте-ка, чтобы я больше не видел, что вы Носикова достаёте, - пожалуй, Шаламова можно было назвать более уверенным пузырём, чем я, но его манера общения и странная гуманность, окончательно вывела меня из себя:
- Не хочешь больше видеть, Саша? Ну так отвернись к стенке, или хочешь - я тебе глазки выколю? Колю тебе жалко? Тогда иди, заплати за него долги!
- Ты что такой дерзкий, Саня? - мой уверенный тёзка малость опешил, но не сдавался, - если будешь такие вещи говорить, так и без зубов недолго остаться.
- Без зубов? Саша, ты сам-то не попутал? Забыл что ли фильм «Брат»? В чём сила? В деньгах? Ну так, может ты купюрой мне по зубам заедешь? - я намекал на маленький рост и тщедушное телосложение Шаламова. Видимо, деньги действительно затмили ему глаза, потому что подобные угрозы звучали смехотворно.
Мне было абсолютно плевать на всех уверенных пузырей, вместе взятых. Надо же, глупый Шаламов возомнил себя «кем-то»... Да и Носикова я не собирался замордовать, ведь ясно же было, что никаких денег он не вернёт, ну так хоть прекратил бы косячить. Хотелось приучить человека, к элементарной самодисциплине...продолжение следует