(no subject)
Где ты, Мотенька? Где ты, девочка моя? Куда несет ветер твое изломанное тельце? из каких луж с радужными разводами пьешь ты грязную жижу дорог? где твое листопадное эхо?
Идешь ли ты по дороге Последних Солдат Вермахта в Калининграде - нам нужен кант в груди и мирное небо над головой. Закон такой. - Какой кант? поребрик, дура...; плачешь ли ты в урочище, где февральскими ночами тоскливо воет призрак безъязыкой Люды Дубининой - и в ответ на этот вой начинает беспокойно ворочаться в своей могиле на Михайловском кладбище Юрий Ефимович Юдин, а ничего не понимающий Витя Никитин пугается и жалобно хнычет; сидишь ли ты на мостках гати деревни Обломовка, где до сих пор Конон Матюнин держит в руках свою отрубленную голову; несет ли тебя поземка тундры, где Князем Тишины гуляет Паня Ходин, а рядом с ним собакой бежит сам Нга, дух болезни и смерти...
Мотя скатала снежок и откусила, нёбо заломило, по языку прокатилась смесь вкусов - печаль сгоревшего угля, надежда воробьиных следов, и, послевкусием, метельная свежесть гиперборейской смерти, сонно-уютной, когда гиперборейцы, устав бороться, укладывались в сугроб и навечно засыпали под колыбельную вьюги.
Идешь ли ты по дороге Последних Солдат Вермахта в Калининграде - нам нужен кант в груди и мирное небо над головой. Закон такой. - Какой кант? поребрик, дура...; плачешь ли ты в урочище, где февральскими ночами тоскливо воет призрак безъязыкой Люды Дубининой - и в ответ на этот вой начинает беспокойно ворочаться в своей могиле на Михайловском кладбище Юрий Ефимович Юдин, а ничего не понимающий Витя Никитин пугается и жалобно хнычет; сидишь ли ты на мостках гати деревни Обломовка, где до сих пор Конон Матюнин держит в руках свою отрубленную голову; несет ли тебя поземка тундры, где Князем Тишины гуляет Паня Ходин, а рядом с ним собакой бежит сам Нга, дух болезни и смерти...
Мотя скатала снежок и откусила, нёбо заломило, по языку прокатилась смесь вкусов - печаль сгоревшего угля, надежда воробьиных следов, и, послевкусием, метельная свежесть гиперборейской смерти, сонно-уютной, когда гиперборейцы, устав бороться, укладывались в сугроб и навечно засыпали под колыбельную вьюги.