Национализм. часть1.
Нации всегда основаны на исключении других людей, поскольку одни «должны» к ним принадлежать, а другие - нет. Кто это определяет? Ведомство по делам иностранцев, политика и другие лица, с которыми у тебя нет ничего общего. Национально-государственные границы существуют в Европе всего 200 лет и постоянно меняются, например, путем войн.
Точно так же обстоит дело с языками. Поэтому то, кто принадлежит к нации, а кто нет - это постоянно меняется. Нации не являются чем-то естественным и необходимым. Это сегодня, к сожалению, намертво замалчивается, поскольку иначе люди сами не стали бы верить в эту придуманную нацию.
Никакого общего национального «мы» не существует! Никто не может выбирать, где он или она родились, а потому не может и гордиться этим. Что у тебя общего с людьми, многие из которых живут на расстоянии множества километров или еще дальше от тебя? Ты же их вообще не знаешь! Предполагаемую общность культуры, языка и т.д. попытались внедрить только после создания нации.
Идея о том, кто принадлежит к нации, а кто нет, всегда идет бок о бок с такими мыслями, как: кто ценнее? Такое «мы» по-настоящему опасно, поскольку чаще всего имеет место заниженная оценка людей, которые не принадлежат к этому «мы». К чему может привести раздутое национальное чувство, можно было видеть, к примеру, при национал-социализме…
Нация - это не уютное гнездышко, а структура господства, которая обеспечивает свое дальнейшее существование с помощью насилия!
Почему национальные флаги - не невинное украшение. В российской политике национализм всегда был - и по сей день остается - преимущественно инструментом властей. Используется он тремя способами. Во-первых, им пугают. Стоит только приподнять голову хоть каким-то силам, оспаривающим существующий порядок, как со всех носителей информации начинает воспроизводиться текст, в самой последней редакции звучащий примерно так: «Госдеп проплатил, а наивные дурачки вышли на улицы из лучших побуждений (логические противоречия в такого рода конструкциях никого не волнуют), но кому они торят дорогу? Понятное дело, фашиствующим молодчикам, которые камня на камне не оставят… Помните судьбу СССР? Вот то-то!»
Во-вторых, с его помощью раскалывают оппозицию. Она неоднородна. Между ее либеральным, левым и националистическим крыльями, несомненно, есть различия. А где различия - там и возможность поиграть в любимую чекистскую игру на «внутренних противоречиях».
Есть и третья, менее очевидная функция: использовать национализм как инструмент господства. Путин как-то обмолвился, что даже и не знает, кто больше националист - он сам или Медведев. Ну, насчет Дмитрия Анатольевича не знаю, а то, что вся электоральная карьера Путина была связана с эксплуатацией своеобразно поданной националистической тематики - факт неоспоримый. Россия поднялась с колен. Россия разоблачила козни госдепа, нашла шпионский камень и замирила Кавказ. Россия нагрубила американцам, поддерживая задушевных друзей вроде Асада. И если в спокойные времена можно еще позволить себе кокетливый либерализм в духе «свобода лучше несвободы», то при первых признаках угрозы риторика режима начинает строиться исключительно на тезисе «супостаты обижают Россиюшку».
Все это, конечно, не изобретено Путиным и его креативными пропагандистами, а унаследовано из предыдущего этапа политического развития страны, тех самых «лихих девяностых», продуктом которых и является нынешний российский режим. Русский национализм лежал у истоков современной Российской Федерации. Невозможно дать количественную оценку, но очевидно, что для значительной части избирателей, проголосовавших за Ельцина в июне 1991 г., он представлял ценность не как демократ, а как политик, способный освободить Россию от гнета союзных институтов власти, дать ей суверенитет. О том, что это будет означать распад Союза, мало кто думал. А когда Россия стала-таки вполне суверенной, Ельцин занялся курированием экономических реформ и укреплением собственной власти. В этом он получил полную поддержку большинства политиков, считавшихся демократами. Те же, кто ценностей свободной экономики не разделял и власть Ельцина оспаривал, демократами считаться перестали. В подавляющем большинстве противники Ельцина, и правда, выступали за сильное, централизованное авторитарное государство. Разумеется, националистами в сколько-нибудь строгом смысле слова они не были, а были сторонниками восстановления СССР, обычного (с «честными коммунистами») или необыкновенного (с двуглавыми орлами - златыми куполами). В терминологические тонкости тогда никто не вдавался, тем более что некоторые из оппозиционеров не скупились на ксенофобию. Но популярностью они пользовались именно как оппозиционеры и носители имперской ностальгии.
Ни одна из попыток создать сильное оппозиционное движение на основе чего-то вроде национал-социализма успехом не увенчалась, партии такого толка получали на выборах процента полтора голосов. Что касается имперской ностальгии, то эта тема процветала в оппозиции, покуда не была присвоена Путиным. Глубоко закономерно, что деятели вроде Александра Проханова, Сергея Кургиняна и Дмитрия Рогозина оказались в лагере его горячих сторонников. При этом, однако, в пропагандистских целях продолжала использоваться тема националистической угрозы.
Во второй половине нулевых постепенно начало складываться национально-демократическое движение, основанное на понимании того, что русская национальная государственность возможна только как демократическая государственность. Конечно, это движение отягощено организационным и идейным наследием 90-х.