Петру Гроза и путь Румынии. Часть 1
Румыния - романоязычный «остров» в славянском «море», страна с неустойчивой цивилизационной идентичностью и колеблющимся геополитическим курсом, разрываемая противоположными стремлениями - на запад и на восток. В наше время, казалось бы, она является бастионом атлантизма в Черноморском и Балканском регионах, членом НАТО и Евросоюза, но проходящие ныне президентские и парламентские выборы показывают, что и сегодня румынский народ не вполне одобряет этот навязанный элитами курс и выступает за самостоятельность страны.
Символично, что именно в эти дни, 7 декабря 2024 года, отмечается 140 лет со дня рождения одного из ведущих политических деятелей Румынии, символизирующего её «восточный вектор». Речь идёт о Петру Грозе (1884-1958), выходце из правящей элиты, который стал лидером крестьянского движения, первым руководителем послевоенной Румынии и другом Советского Союза.
Сегодня это имя не на слуху, в отечественной литературе гораздо чаще пишут о другом «лике» румынского патриотизма, который в 30-х гг. сподвиг страну на самоубийственное сближение с нацистской Германией и фашистской Италией и вверг её в национальную катастрофу, из которой государство вывели лево-патриотические силы, опирающиеся на советскую помощь. Об этой «развилке» на пути Румынии и связанных с этим идеологических проблемах и пойдёт речь в данной статье.
Но сначала - небольшая историческая справка о румынах и Румынии. Считается, что их основные предки - фракийские народы даков и гетов, заселявшие территорию современной Румынии в 1-м тысячелетии до нашей эры. Их восточными соседями, сыгравшими определённую роль в этногенезе, были скифы и сарматы. Кроме того, название «валахи», до XIX в. традиционно применявшееся в отношении румын, изначально употреблялось древними славянами в отношении кельтов и свидетельствует о кельтском элементе в этногенезе восточных романцев (12, с. 414).
На рубеже I-II вв. н.э. Дакия была покорена римлянами, а её население постепенно романизировано. Слияние дако-фракийского и римского элементов отразилось в распространённых в современных Румынии и Молдавии именах, среди которых можно встретить как «Дечебала», так и «Траяна» или «Октавиана». После ухода римлян во второй половине III в. в истории румын зияет тысячелетний провал, во время которого они как бы пропадают со страниц хроник, а территория страны становится лишь полем для взаимодействия многочисленных народов - аланов, гуннов, германцев, славян, венгров, тюрок, монголов и т.д.
Румынская история на всём своём протяжении была тесно связана с историей славянской. В ходе Великого переселения народов, согласно современным представлениям, славяне, жившие к северу от Карпат, сдвинулись с места и в VI-VII вв. н.э. заселили большую часть Балканского полуострова, ассимилировав остатки фракийского, иллирийского (от последнего остались албанцы) и романизированного населения. Загадкой остаётся тот факт, что потомки этого романизированного населения - румыны - сохранились именно в Дакии, то есть в регионе наиболее активных миграций и перемешивания народов.
Однако происхождение славян - тема сама по себе не менее сложная и загадочная. Достаточно упомянуть гипотезу, носящую маргинальный характер, о том, что фракийцы (о языке которых сохранилось слишком мало информации) как раз и были предками славян. Эту версию отстаивали некоторые представители академической науки (например, историк и филолог-славист Н.С. Державин), но более известна она в изложении писателя-фантаста В. Щербакова («Века Трояновы»). В частности, она объясняет тот факт, что на Балканах господствуют славянские гидронимы, тогда как считается, что именно эти географические названия обладают максимальной устойчивостью и редко меняются при смене этнического состава населения. Часть фракийцев-славян в своё время мигрировала на север, а во время Великого переселения народов лишь вернулась на прежнее место.
Если принять эту гипотезу, то становится вероятной и версия Л.Н. Гумилёва о происхождении румын не столько от дако-фракийцев, сколько от полиэтнического по происхождению населения, прибывшего сюда в римский период в качестве ссыльных, собранных из разных провинций империи. В книге «Конец и вновь начало» Гумилёв пишет: «Преступники были со всего Ближнего Востока - и македоняне, и греки, и фригийцы, и галаты, и исавры, кто попало. Каждый имел свой язык, но, чтобы понять друг друга, они говорили на общем языке - языке начальства, т.е. на латинском (конечно, нелитературном)». Потомки этих каторжников остались в горах после ухода римлян и спустя почти тысячелетие вновь появились на исторической арене как предки румын (7, с. 315-316).
Менее радикальную, но тоже отличающуюся от общепринятой версию происхождения славян выдвигал О.Н. Трубачёв. Он считал, что славяне сформировались не к северу, а к югу от Карпат, в основном в Паннонии, то есть центром их формирования стала территория современной Венгрии. В таком случае славяне не являлись собственно фракийцами, но были близки к ним, в том числе и по языку (12, с 353). Таким образом, по мнению Трубачёва, Румыния не находилась на «стремнине» движения славян с севера на юг, чем и объясняется «румынское чудо», то есть сохранение преобладания романского элемента в этом регионе (12, с. 360). Но в любом случае славяне являлись соседями румын и с севера, и с юга и неизбежно оказали огромное воздействие как на этногенез, так и на культуру румынского народа. Согласно гипотезе Трубачёва, Трансильвания была частью исконного славянского ареала (12, с. 403), и более того, именно на этой территории формировались предки восточных славян, только потом распространившихся к северу от Карпат, в качестве осколка которых сохранился крашованский диалект на юго-западе Румынии (12, с. 401).
Так или иначе, до XV в. «Румыния и Молдавия представляли собой периферии соседних государств - Венгрии, Болгарского царства, Киевской Руси» (8, с. 217). В противоборстве этих внешних сил, к которым добавляются также Золотая Орда и Османская империя, в XIII-XIV вв. складываются полунезависимые княжества - Валахия, Молдавия, Трансильвания. Именно из горного карпатского региона начинается вторичное заселение восточными романцами Придунайской низменности, в результате нашествий кочевников почти обезлюдевшей.
С раннего средневековья (когда формируются мировые цивилизации в их развитом виде) будущая Румыния становится частью Евразийской цивилизации, духовной основой которой является православие. Здесь нужен правильный взгляд: с цивилизационной точки зрения Румыния и другие балканские страны находятся не на «юго-востоке Европы» (Европа - это цивилизация, объединённая западным христианством, изначально католичеством), а на юго-западе Евразии. Географически страна одновременно и связывает, и разделяет восточнославянский и южнославянский ареалы православной цивилизации, иными словами, Малую Евразию (Балканы) и Большую Евразию (Россию).
Именно от окружающих славян предки румын восприняли православие, и богослужебным языком в Валахии и Молдавии был церковнославянский. Так продолжалось до XVIII в., когда посаженные турецкими султанами господари из греков-фанариотов стали отдавать предпочтение греческому (5, с. 147). Румынский же становится основным языком богослужения лишь в XIX веке. Славянские и романские жители Дунайских княжеств, особенно Молдавии, были тесно интегрированы между собой. «В грамотах канцелярии молдавских господарей, - отмечает В. Букарский, - упоминаются венгры, цыгане, армяне, греки, татары и саксы, но никогда правители не называли этническим именем ни молдаван, ни русских, не делая между ними совершенно никаких различий» (5, с. 261).
В XV-XVI вв. географическое положение стало одной из причин недолгого выдвижения Валахии и Молдавии на лидирующие позиции в православном мире. В 1453 г., когда пал Константинополь, эти княжества остались единственными в регионе независимыми православными государствами, поскольку Болгария и Сербия были захвачены турками ещё раньше, а восходящая Московская Русь находилась слишком далеко. К тому же заметим, что Молдо-Валахия, сочетающая романский язык и православную религию, особенно логично смотрелась бы в роли «Третьего Рима», совмещая признаки Римов «Первого» и «Второго» (Константинополя).
«В этой ситуации столица Валахии становится на некоторое время “Третьим Римом”, а Влад III Дракула берёт на себя функции “катехона”, то есть того, кто препятствует приходу “сына погибели”, защищая православное христианство» (8, с. 239). Сам титул «domnul» (господарь) трактовался «как синоним не великокняжеской, но императорской власти» (8, с. 267). Молдавия становится претендентом на ту же роль при Стефане III Великом, который, однако, установил тесные контакты с Москвой и заложил традицию молдавского русофильства. Перспектива превращения Молдо-Валахии в «Третий Рим» была закрыта в XVI в., с одной стороны, из-за установления полного господства в регионе Османской империи, с другой, из-за роста могущества Речи Посполитой, которая как бы вбила католический «клин» между двумя частями православного мира.
Теоретически при ином повороте исторических событий Молдо-Валахия могла взять на себя историческую миссию «обращения степи в поле», то есть земледельческого освоения степной полосы Евразии, которая в реальной истории стала поприщем русского народа. На деле юго-восток Румынии, долина Дуная и Добруджа как раз и являются западным продолжением евразийских степей, и горцы-румыны, спустившиеся с Карпат, действительно стали пионерами их земледельческого освоения. Малонаселённая Бессарабия после её присоединения к России в XIX в. также стала районом освоения крестьянами как из России, так и из Дунайских княжеств, а также с Балкан, в результате чего и сформировалось её смешанное романо-славянское население (плюс тюрки-гагаузы, греки, армяне, немцы и другие народы). В 1812-1817 гг., отмечает В. Букарский, «население Бессарабии выросло почти вдвое, главным образом благодаря иммиграции из-за Прута» (5, с.263).
Евразийская природа проявляется, в частности, в румынском языке: сохраняя определённое сходство с другими романскими, он вобрал в себя ряд черт, сближающих его не просто со славянскими, но конкретно с восточно-славянскими и болгарским, которые, в свою очередь, составляют «языковой союз» с тюркскими, финно-угорскими и другими языками Евразии. В частности, это наличие такого «неевропейского» звука, как «ы» (который присутствует и в самом названии страны), противопоставление согласных по твёрдости-мягкости, разноместное ударение, обилие шипящих согласных и т.д., не говоря уже об огромном пласте славянской (и в меньшей степени тюркской) лексики.
Славянские корни мы видим в фамилиях таких известных деятелей Румынии, как П. Гроза, философы Л. Блага и Э. Чоран - в фамилии последнего корень тот же, что в славянском слове «чёрный» (6, с. 7). Поэт и философ-националист, издатель близкого к «Железной гвардии» журнала «Гындиря» («Мысль») Никифор Крайник при рождении носил фамилию Добре, но отказался от неё как «чрезмерно славянской» (11, с. 51), хотя для русского уха «Крайник» звучит не менее по-славянски. Известно также о славянском (точнее, польском) происхождении лидера гвардистов Корнелиу Зеля Кодряну.
Славянская лексика в XIX-XX вв. при кодификации литературного языка подверглась безжалостной чистке. В словаре румынского языка 1879 г. слова латинского происхождения составляли 20,6%, славянского - 41%, а в словаре 1931 г. осталось лишь 16,6% славянских слов, число латинских осталось без изменения - 20,6%, зато французских было уже 29,7%. Важную роль в этом процессе сыграла деятельность поэта и философа И. Элиаде-Рэдулеску (1802-1872), который негативно относился к России и её политике и стремился реформировать румынский язык, чтобы отдалить его от славянских (8, с. 277). Уже с 1820-х гг. в румынский язык, ранее использующий идеально подходящую к его фонетической структуре кириллицу, внедряется латинский алфавит. В 1860 г. язык в объединённых княжествах был официально переведён на латиницу. Для него был избран особый вариант латиницы, максимально непохожий на соседние - славянские и венгерский.
Так, для обозначения звука «ж» была использована буква j, по французскому образцу. Для аффрикат «ч» и «дж» применены, соответственно, буквы c и g, но только в положении перед гласными переднего ряда (и, е), в других же положениях эти буквы обозначают, соответственно, «к» и «г». Таким образом, для записи фамилии «Чоран» приходится вставлять букву i: «Cioran» (поэтому во Франции фамилию философа произносили как «Сиоран»). А чтобы перед гласной переднего ряда написать «к» или «г», после соответствующей буквы надо вставить h: «Gheorghe» (Георге). Эта особенность заимствована из итальянского языка. Специфически румынскими стали дополнительные буквы для обозначения звуков «ц» и «ш»: ț и ș. Для звука «ы» были введены две буквы - â и î. Буквы k и y (игрек) в румынском языке вообще не используются - видимо, потому, что ассоциируются со западнославянскими и венгерским языками.
Традиционная кириллица была сохранена на территории Молдавии, вошедшей в состав Российской империи, а затем Советского Союза. Соответственно, молдавский язык избежал «деславянизации», что и привело к его расхождению с румынским. В результате во время румынской оккупации Бессарабии молдаване с трудом понимали литературный румынский язык, хотя общение на бытовом уровне сложностей не составляло. Ныне, после «румынизации» языка в «независимой» Молдове, молдавский язык на кириллице сохраняется лишь в Приднестровье.
Румынский историк О. Гибу писал о бессарабских молдаванах: «латинский алфавит казался им осквернением и отступлением от истинного православия; обновление молдавского языка, ставшего “румынским”, они считали отчуждением, иностранная династия воспринималась как последняя ступень к исчезновению молдаван» (1, с. 273). Таким образом, не молдавский был искусственно отрезан от румынских корней и подвергся «русификации» - наоборот, он сохранил своё естественное состояние, а сам румынский был отрезан от собственной истории и искусственно приближен к итало-французским образцам.
Основоположник евразийства Н.С. Трубецкой писал в статье «Об истинном и ложном национализме»: «Европеизация, стремление к точному воспроизведению во всех областях жизни общеромано-германского шаблона, в конце концов приводит к полной утрате всякой национальной самобытности, и у народа, руководимого такими националистами, очень скоро остаётся самобытным только пресловутый родной язык. Да и этот последний, став государственным языком и приспосабливаясь к новым, чужим понятиям и формам быта, сильно искажается, впитывает в себя громадное количество романогерманизмов и неуклюжих неологизмов» (13, с. 112-113). Эти слова вполне применимы к истории румынского языка, конечно, с той поправкой, что он сам является романским по происхождению. Но важна принадлежность не к той или иной языковой группе, а к определённому цивилизационному ареалу.
По сути, Румыния по объективным причинам оказалась «слабым звеном» православного мира, через который Западу легче было пробить брешь в его духовной обороне. Следует понимать, что подчинение той или иной незападной страны интересам внешних сил могло происходить при помощи разных идеологических влияний. Для подчинения больших народов, составляющих «ядро» той или иной цивилизации (в частности, русского народа), используется навязывание открытого западничества, «самоотречения» данного народа в пользу «общечеловеческих» (на деле западных) ценностей. Для народов, находящихся на периферии данной цивилизации (как, например, румыны) применяется и другая технология - а именно, насаждается узкий этнический национализм, противопоставляющий данный народ его собратьям по цивилизации.
Духовная зависимость от Запада, овладевшая правящими и культурными элитами практически всего незападного мира в XVIII-XIX вв., в Румынии оказалась особенно сильной - как из-за географической близости к Европе, так и (главным образом) из-за языкового родства с романскими странами. Естественно, что если высшее общество Петербурга предпочитало родному языку французский, то тем более это делало высшее общество Бухареста. «Тесное общение с французской цивилизацией в эту эпоху, когда румыны стремились освободиться от турецкого, греческого и русского влияния, пробудило в них доселе дремавший латинский дух, и всё больше румын молодого поколения отправлялись в Париж на поиск новых форм цивилизации» (14, с. 217).
Особенно эта тенденция усилилась после объединения Валахии и Молдавии, окончательно освободившихся от турецкой зависимости, в единое государство и провозглашения в 1881 г. Королевства Румыния. Впоследствии король Карл (Кароль) II, сам немало сделавший для закрепления западного господства, называл Румынию «французской колонией» (9, с. 149) и сожалел об этом - но только в том смысле, что помимо французского влияния, в стране также должно быть английское и немецкое; о подлинной независимости речь не шла.
Сложная ситуация сложилась в Трансильвании (до 1918 г. входившей в состав Австро-Венгрии), где православные румыны, составляющие национальное большинство, оказались в бесправном положении по отношению к католикам-венграм и протестантам-немцам. Румыны составляли две трети населения региона, где имели статус лишь «терпимой нации» (6, с. 13-14). Фактически это было состояние колонии, аналогичное тому, в котором в составе Речи Посполитой находились украинские и белорусские земли.
Как и в Речи Посполитой, одним из способов приспособления православного большинства к ситуации стал его переход в греко-католичество (униатство). После воссоединения Трансильвании с Румынией униатство оказало влияние и на само румынское православие - в частности, с 1924 г. в Румынской православной церкви был введён григорианский календарь. Тогда же румынский митрополит-примас Мирон (Кристя) с согласия Константинополя был провозглашён патриархом (5, с. 144). Особенно острое сопротивление церковных кругов это вызвало в тогда же оккупированной Бессарабии: «во главе движения приверженцев старого стиля встал руководитель Союза православных христиан, адвокат из Кишинёва А. Опря - молдаванин, ставший инициатором создания русской общины в Бессарабии» (5, с. 267). Таким образом, две области, ставшие частями румынского государства после первой мировой войны, тянули его в противоположные цивилизационные стороны.
Немудрено, что идеология «румынизма», отсылающего к римскому наследию, зародилась, прежде всего, именно в Трансильвании (5, с. 22), а не в Молдове и Валахии, которые в меньшей степени были подвержены европеизации и не испытывали национального гнёта. «Топоним “Румыния”, - пишет В. Букарский, - придумал в XVIII в. трансильванский немец Мартин Фельмер. В 80-е гг. того же столетия трансильванские лингвисты Георге (Дьёрдь) Шинкай, Самуэль Кляйн и другие разработали грамматику языка, который они назвали румынским, а также другие учебники, отпечатанные латинским шрифтом в Буде и Вене» (5, с. 265). Историк и философ С. Бэрнуциу (1808-1864), отстаивавший право трансильванских румын на политическое представительство, особенно упирал на то, что «румыны являются одним из западноевропейских народов и вместе с другими лингвистами настаивал на упорядочивании румынского языка на основе латинской грамматики» (8, с. 227).
Однако именно в Трансильвании, в селе Бэчия (ныне жудец Хунедоара), 7 декабря 1884 г. родился Петру Гроза - выходец из семьи православного священника Адама Грозы. Духовенство было основным хранителем румынской национальной идентичности, которая выражалась, в частности, в знании грамоты на родном языке (правда, уже, конечно, «латинизированном»). Официально школьное обучение велось на немецком и венгерском (3, с. 11). Заметим, что трансильванцем и сыном священника был и младший современник Грозы Эмиль Чоран, которого ждала совсем иная судьба.
Петру Гроза, рано лишившись матери, воспитывался сестрой отца (сам Адам Гроза был направлен нести служение в другое село - Коштей) - тётушкой Асинефтой, от которой он впитал любовь к национальной культуре, народному творчеству. Позже, в 1929 г., он издал стихи своей тётки под названием «Скрытые сокровища» (3, с. 300). Начальное образование Петру получил в школах Бэчии, Коштея и Лугожа, после чего должен был поступить в венгерский колледж города Орэштие, где учащихся воспитывали в духе преданности австро-венгерской монархии. Разумеется, молодой румын с тех лет впитал неприязнь к венгерскому шовинизму и стремление к национальной и социальной справедливости.
После завершения лицейского образования в 1903 г. Гроза отправился в Будапештский университет на факультет права и экономических наук. Здесь он проявил себя как лучший студент, статья о нём с портретом даже была помещена в газете «Будапештское обозрение». В 1905 г. Гроза был отправлен в Берлинский университет, где серьёзно увлёкся философией Гегеля (3, с. 21). Здесь он впервые познакомился и с произведениями русской литературы - в его дневнике упоминаются «Преступление и наказание» Достоевского, «На дне» Горького. В Лейпцигском университете он изучает коммерческое право, совершает путешествие по Германии и другим европейским странам.
Находясь в Германии, П. Гроза принял решение посвятить себя общественно-политической деятельности. Ещё раньше, в Будапештском университете, он был председателем просветительского общества студентов-румын. В 1907 г. в Будапеште он получил университетский диплом с отличием с присвоением степени доктора экономических и государственных наук, войдя тем самым в интеллектуальную элиту трансильванского общества.
После этого Гроза вернулся в родные места и стал заниматься адвокатской практикой, защищая, прежде всего, крестьян от произвола представителей господствующих классов (3, с. 23-24). Тесно сблизившись с жизнью простого народа, он также осуществляет проекты в культурной сфере - при поддержке отца создаёт группу чтецов и хористов и начинает просветительские походы по деревням и сёлам. Исполнялись, в частности, песни на стихи классика румынской поэзии М. Эминеску.
В 1908 г. началась политическая деятельность П. Грозы: 23-летний доктор наук был избран в конгрегацию уезда Караш-Северин. Политическая деятельность Грозы была связана с Союзом румынской молодёжи, боровшимся за отделение Трансильвании от Австро-Венгрии и объединение её с Румынией. Также в это время он избрался в церковный орган - синод митрополии Сибиу - и впоследствии играл значительную роль в религиозной жизни православной общины.
В 1914 г. Гроза был призван в австро-венгерскую армию, но от учёбы в офицерской школе принципиально отказался. «Хотя и служил простым солдатом, я не прекращал политической борьбы, за это меня сажали в карцер и тюрьму», - вспоминал политик (3, с. 29). После окончания первой мировой войны он демобилизуется и вновь начинает политическую деятельность, принимает активное участие в подготовке и созыве 1 декабря 1918 г. Великого румынского национального собрания в Алба-Юлии, где голосует за объединение Трансильвании с Румынией.
В объединённой Румынии Гроза вступил сначала в Национальную партию Ю. Маниу, также трансильванца, потом перешёл в Народную партию генерала А. Авереску. В 1919 г. он стал депутатом парламента (переизбирался пять раз), в 1920 г. был назначен министром по делам национальных меньшинств в правительстве Авереску, затем министром без портфеля. В 1922 г. он работал в составе Высшего аграрного комитета и этом качестве активно выступал за аграрную реформу, которая в крестьянской Румынии назрела и перезрела.
Таким образом, Гроза оказался на левом фланге румынской системной политики, получив прозвище «взбунтовавшийся дак» (3, с. 33). Его соратником и единомышленником становится Скарлат Каллимаки, «красный князь», выходец из рода молдавских господарей, ставший приверженцем левых взглядов и сторонником Советской России. К этим взглядам оба политика приходят через поддержку крестьянских требований. Крестьян в Румынии называли «талпа цэрий», то есть «основа страны» (3, с. 94). Но понятие «талпа» можно было трактовать двояко, в том числе как «подошву стопы», и в условиях первой половины XX в. это понимание было ближе к реальному положению крестьянства.
«Философия Восточной Европы, особенно румынская философия, уделяющая значительное внимание особенностям крестьянского мышления, - полагает А. Бовдунов, - может стать точкой опоры для создания и оформления традиционализма третьего сословия, крестьянского традиционализма» (1, с. 186). Осознание Румынии как крестьянской страны отразилось в национальной философии, в частности, в идеях В. Бэнчилэ (1897-1979). Для него характерно «представление о том, что только крестьянство осталось по-настоящему аутентичной частью населения Румынии. Отсюда оппозиция - крестьянин и “современные”, modernii… Крестьянство, в такой оппозиции, становится синонимом Традиции» (1, с. 379). Частью мировоззрения крестьянства является космизм, то есть интуиция космической гармонии.
Символично, что именно в эти дни, 7 декабря 2024 года, отмечается 140 лет со дня рождения одного из ведущих политических деятелей Румынии, символизирующего её «восточный вектор». Речь идёт о Петру Грозе (1884-1958), выходце из правящей элиты, который стал лидером крестьянского движения, первым руководителем послевоенной Румынии и другом Советского Союза.
Сегодня это имя не на слуху, в отечественной литературе гораздо чаще пишут о другом «лике» румынского патриотизма, который в 30-х гг. сподвиг страну на самоубийственное сближение с нацистской Германией и фашистской Италией и вверг её в национальную катастрофу, из которой государство вывели лево-патриотические силы, опирающиеся на советскую помощь. Об этой «развилке» на пути Румынии и связанных с этим идеологических проблемах и пойдёт речь в данной статье.
Но сначала - небольшая историческая справка о румынах и Румынии. Считается, что их основные предки - фракийские народы даков и гетов, заселявшие территорию современной Румынии в 1-м тысячелетии до нашей эры. Их восточными соседями, сыгравшими определённую роль в этногенезе, были скифы и сарматы. Кроме того, название «валахи», до XIX в. традиционно применявшееся в отношении румын, изначально употреблялось древними славянами в отношении кельтов и свидетельствует о кельтском элементе в этногенезе восточных романцев (12, с. 414).
На рубеже I-II вв. н.э. Дакия была покорена римлянами, а её население постепенно романизировано. Слияние дако-фракийского и римского элементов отразилось в распространённых в современных Румынии и Молдавии именах, среди которых можно встретить как «Дечебала», так и «Траяна» или «Октавиана». После ухода римлян во второй половине III в. в истории румын зияет тысячелетний провал, во время которого они как бы пропадают со страниц хроник, а территория страны становится лишь полем для взаимодействия многочисленных народов - аланов, гуннов, германцев, славян, венгров, тюрок, монголов и т.д.
Румынская история на всём своём протяжении была тесно связана с историей славянской. В ходе Великого переселения народов, согласно современным представлениям, славяне, жившие к северу от Карпат, сдвинулись с места и в VI-VII вв. н.э. заселили большую часть Балканского полуострова, ассимилировав остатки фракийского, иллирийского (от последнего остались албанцы) и романизированного населения. Загадкой остаётся тот факт, что потомки этого романизированного населения - румыны - сохранились именно в Дакии, то есть в регионе наиболее активных миграций и перемешивания народов.
Однако происхождение славян - тема сама по себе не менее сложная и загадочная. Достаточно упомянуть гипотезу, носящую маргинальный характер, о том, что фракийцы (о языке которых сохранилось слишком мало информации) как раз и были предками славян. Эту версию отстаивали некоторые представители академической науки (например, историк и филолог-славист Н.С. Державин), но более известна она в изложении писателя-фантаста В. Щербакова («Века Трояновы»). В частности, она объясняет тот факт, что на Балканах господствуют славянские гидронимы, тогда как считается, что именно эти географические названия обладают максимальной устойчивостью и редко меняются при смене этнического состава населения. Часть фракийцев-славян в своё время мигрировала на север, а во время Великого переселения народов лишь вернулась на прежнее место.
Если принять эту гипотезу, то становится вероятной и версия Л.Н. Гумилёва о происхождении румын не столько от дако-фракийцев, сколько от полиэтнического по происхождению населения, прибывшего сюда в римский период в качестве ссыльных, собранных из разных провинций империи. В книге «Конец и вновь начало» Гумилёв пишет: «Преступники были со всего Ближнего Востока - и македоняне, и греки, и фригийцы, и галаты, и исавры, кто попало. Каждый имел свой язык, но, чтобы понять друг друга, они говорили на общем языке - языке начальства, т.е. на латинском (конечно, нелитературном)». Потомки этих каторжников остались в горах после ухода римлян и спустя почти тысячелетие вновь появились на исторической арене как предки румын (7, с. 315-316).
Менее радикальную, но тоже отличающуюся от общепринятой версию происхождения славян выдвигал О.Н. Трубачёв. Он считал, что славяне сформировались не к северу, а к югу от Карпат, в основном в Паннонии, то есть центром их формирования стала территория современной Венгрии. В таком случае славяне не являлись собственно фракийцами, но были близки к ним, в том числе и по языку (12, с 353). Таким образом, по мнению Трубачёва, Румыния не находилась на «стремнине» движения славян с севера на юг, чем и объясняется «румынское чудо», то есть сохранение преобладания романского элемента в этом регионе (12, с. 360). Но в любом случае славяне являлись соседями румын и с севера, и с юга и неизбежно оказали огромное воздействие как на этногенез, так и на культуру румынского народа. Согласно гипотезе Трубачёва, Трансильвания была частью исконного славянского ареала (12, с. 403), и более того, именно на этой территории формировались предки восточных славян, только потом распространившихся к северу от Карпат, в качестве осколка которых сохранился крашованский диалект на юго-западе Румынии (12, с. 401).
Так или иначе, до XV в. «Румыния и Молдавия представляли собой периферии соседних государств - Венгрии, Болгарского царства, Киевской Руси» (8, с. 217). В противоборстве этих внешних сил, к которым добавляются также Золотая Орда и Османская империя, в XIII-XIV вв. складываются полунезависимые княжества - Валахия, Молдавия, Трансильвания. Именно из горного карпатского региона начинается вторичное заселение восточными романцами Придунайской низменности, в результате нашествий кочевников почти обезлюдевшей.
С раннего средневековья (когда формируются мировые цивилизации в их развитом виде) будущая Румыния становится частью Евразийской цивилизации, духовной основой которой является православие. Здесь нужен правильный взгляд: с цивилизационной точки зрения Румыния и другие балканские страны находятся не на «юго-востоке Европы» (Европа - это цивилизация, объединённая западным христианством, изначально католичеством), а на юго-западе Евразии. Географически страна одновременно и связывает, и разделяет восточнославянский и южнославянский ареалы православной цивилизации, иными словами, Малую Евразию (Балканы) и Большую Евразию (Россию).
Именно от окружающих славян предки румын восприняли православие, и богослужебным языком в Валахии и Молдавии был церковнославянский. Так продолжалось до XVIII в., когда посаженные турецкими султанами господари из греков-фанариотов стали отдавать предпочтение греческому (5, с. 147). Румынский же становится основным языком богослужения лишь в XIX веке. Славянские и романские жители Дунайских княжеств, особенно Молдавии, были тесно интегрированы между собой. «В грамотах канцелярии молдавских господарей, - отмечает В. Букарский, - упоминаются венгры, цыгане, армяне, греки, татары и саксы, но никогда правители не называли этническим именем ни молдаван, ни русских, не делая между ними совершенно никаких различий» (5, с. 261).
В XV-XVI вв. географическое положение стало одной из причин недолгого выдвижения Валахии и Молдавии на лидирующие позиции в православном мире. В 1453 г., когда пал Константинополь, эти княжества остались единственными в регионе независимыми православными государствами, поскольку Болгария и Сербия были захвачены турками ещё раньше, а восходящая Московская Русь находилась слишком далеко. К тому же заметим, что Молдо-Валахия, сочетающая романский язык и православную религию, особенно логично смотрелась бы в роли «Третьего Рима», совмещая признаки Римов «Первого» и «Второго» (Константинополя).
«В этой ситуации столица Валахии становится на некоторое время “Третьим Римом”, а Влад III Дракула берёт на себя функции “катехона”, то есть того, кто препятствует приходу “сына погибели”, защищая православное христианство» (8, с. 239). Сам титул «domnul» (господарь) трактовался «как синоним не великокняжеской, но императорской власти» (8, с. 267). Молдавия становится претендентом на ту же роль при Стефане III Великом, который, однако, установил тесные контакты с Москвой и заложил традицию молдавского русофильства. Перспектива превращения Молдо-Валахии в «Третий Рим» была закрыта в XVI в., с одной стороны, из-за установления полного господства в регионе Османской империи, с другой, из-за роста могущества Речи Посполитой, которая как бы вбила католический «клин» между двумя частями православного мира.
Теоретически при ином повороте исторических событий Молдо-Валахия могла взять на себя историческую миссию «обращения степи в поле», то есть земледельческого освоения степной полосы Евразии, которая в реальной истории стала поприщем русского народа. На деле юго-восток Румынии, долина Дуная и Добруджа как раз и являются западным продолжением евразийских степей, и горцы-румыны, спустившиеся с Карпат, действительно стали пионерами их земледельческого освоения. Малонаселённая Бессарабия после её присоединения к России в XIX в. также стала районом освоения крестьянами как из России, так и из Дунайских княжеств, а также с Балкан, в результате чего и сформировалось её смешанное романо-славянское население (плюс тюрки-гагаузы, греки, армяне, немцы и другие народы). В 1812-1817 гг., отмечает В. Букарский, «население Бессарабии выросло почти вдвое, главным образом благодаря иммиграции из-за Прута» (5, с.263).
Евразийская природа проявляется, в частности, в румынском языке: сохраняя определённое сходство с другими романскими, он вобрал в себя ряд черт, сближающих его не просто со славянскими, но конкретно с восточно-славянскими и болгарским, которые, в свою очередь, составляют «языковой союз» с тюркскими, финно-угорскими и другими языками Евразии. В частности, это наличие такого «неевропейского» звука, как «ы» (который присутствует и в самом названии страны), противопоставление согласных по твёрдости-мягкости, разноместное ударение, обилие шипящих согласных и т.д., не говоря уже об огромном пласте славянской (и в меньшей степени тюркской) лексики.
Славянские корни мы видим в фамилиях таких известных деятелей Румынии, как П. Гроза, философы Л. Блага и Э. Чоран - в фамилии последнего корень тот же, что в славянском слове «чёрный» (6, с. 7). Поэт и философ-националист, издатель близкого к «Железной гвардии» журнала «Гындиря» («Мысль») Никифор Крайник при рождении носил фамилию Добре, но отказался от неё как «чрезмерно славянской» (11, с. 51), хотя для русского уха «Крайник» звучит не менее по-славянски. Известно также о славянском (точнее, польском) происхождении лидера гвардистов Корнелиу Зеля Кодряну.
Славянская лексика в XIX-XX вв. при кодификации литературного языка подверглась безжалостной чистке. В словаре румынского языка 1879 г. слова латинского происхождения составляли 20,6%, славянского - 41%, а в словаре 1931 г. осталось лишь 16,6% славянских слов, число латинских осталось без изменения - 20,6%, зато французских было уже 29,7%. Важную роль в этом процессе сыграла деятельность поэта и философа И. Элиаде-Рэдулеску (1802-1872), который негативно относился к России и её политике и стремился реформировать румынский язык, чтобы отдалить его от славянских (8, с. 277). Уже с 1820-х гг. в румынский язык, ранее использующий идеально подходящую к его фонетической структуре кириллицу, внедряется латинский алфавит. В 1860 г. язык в объединённых княжествах был официально переведён на латиницу. Для него был избран особый вариант латиницы, максимально непохожий на соседние - славянские и венгерский.
Так, для обозначения звука «ж» была использована буква j, по французскому образцу. Для аффрикат «ч» и «дж» применены, соответственно, буквы c и g, но только в положении перед гласными переднего ряда (и, е), в других же положениях эти буквы обозначают, соответственно, «к» и «г». Таким образом, для записи фамилии «Чоран» приходится вставлять букву i: «Cioran» (поэтому во Франции фамилию философа произносили как «Сиоран»). А чтобы перед гласной переднего ряда написать «к» или «г», после соответствующей буквы надо вставить h: «Gheorghe» (Георге). Эта особенность заимствована из итальянского языка. Специфически румынскими стали дополнительные буквы для обозначения звуков «ц» и «ш»: ț и ș. Для звука «ы» были введены две буквы - â и î. Буквы k и y (игрек) в румынском языке вообще не используются - видимо, потому, что ассоциируются со западнославянскими и венгерским языками.
Традиционная кириллица была сохранена на территории Молдавии, вошедшей в состав Российской империи, а затем Советского Союза. Соответственно, молдавский язык избежал «деславянизации», что и привело к его расхождению с румынским. В результате во время румынской оккупации Бессарабии молдаване с трудом понимали литературный румынский язык, хотя общение на бытовом уровне сложностей не составляло. Ныне, после «румынизации» языка в «независимой» Молдове, молдавский язык на кириллице сохраняется лишь в Приднестровье.
Румынский историк О. Гибу писал о бессарабских молдаванах: «латинский алфавит казался им осквернением и отступлением от истинного православия; обновление молдавского языка, ставшего “румынским”, они считали отчуждением, иностранная династия воспринималась как последняя ступень к исчезновению молдаван» (1, с. 273). Таким образом, не молдавский был искусственно отрезан от румынских корней и подвергся «русификации» - наоборот, он сохранил своё естественное состояние, а сам румынский был отрезан от собственной истории и искусственно приближен к итало-французским образцам.
Основоположник евразийства Н.С. Трубецкой писал в статье «Об истинном и ложном национализме»: «Европеизация, стремление к точному воспроизведению во всех областях жизни общеромано-германского шаблона, в конце концов приводит к полной утрате всякой национальной самобытности, и у народа, руководимого такими националистами, очень скоро остаётся самобытным только пресловутый родной язык. Да и этот последний, став государственным языком и приспосабливаясь к новым, чужим понятиям и формам быта, сильно искажается, впитывает в себя громадное количество романогерманизмов и неуклюжих неологизмов» (13, с. 112-113). Эти слова вполне применимы к истории румынского языка, конечно, с той поправкой, что он сам является романским по происхождению. Но важна принадлежность не к той или иной языковой группе, а к определённому цивилизационному ареалу.
По сути, Румыния по объективным причинам оказалась «слабым звеном» православного мира, через который Западу легче было пробить брешь в его духовной обороне. Следует понимать, что подчинение той или иной незападной страны интересам внешних сил могло происходить при помощи разных идеологических влияний. Для подчинения больших народов, составляющих «ядро» той или иной цивилизации (в частности, русского народа), используется навязывание открытого западничества, «самоотречения» данного народа в пользу «общечеловеческих» (на деле западных) ценностей. Для народов, находящихся на периферии данной цивилизации (как, например, румыны) применяется и другая технология - а именно, насаждается узкий этнический национализм, противопоставляющий данный народ его собратьям по цивилизации.
Духовная зависимость от Запада, овладевшая правящими и культурными элитами практически всего незападного мира в XVIII-XIX вв., в Румынии оказалась особенно сильной - как из-за географической близости к Европе, так и (главным образом) из-за языкового родства с романскими странами. Естественно, что если высшее общество Петербурга предпочитало родному языку французский, то тем более это делало высшее общество Бухареста. «Тесное общение с французской цивилизацией в эту эпоху, когда румыны стремились освободиться от турецкого, греческого и русского влияния, пробудило в них доселе дремавший латинский дух, и всё больше румын молодого поколения отправлялись в Париж на поиск новых форм цивилизации» (14, с. 217).
Особенно эта тенденция усилилась после объединения Валахии и Молдавии, окончательно освободившихся от турецкой зависимости, в единое государство и провозглашения в 1881 г. Королевства Румыния. Впоследствии король Карл (Кароль) II, сам немало сделавший для закрепления западного господства, называл Румынию «французской колонией» (9, с. 149) и сожалел об этом - но только в том смысле, что помимо французского влияния, в стране также должно быть английское и немецкое; о подлинной независимости речь не шла.
Сложная ситуация сложилась в Трансильвании (до 1918 г. входившей в состав Австро-Венгрии), где православные румыны, составляющие национальное большинство, оказались в бесправном положении по отношению к католикам-венграм и протестантам-немцам. Румыны составляли две трети населения региона, где имели статус лишь «терпимой нации» (6, с. 13-14). Фактически это было состояние колонии, аналогичное тому, в котором в составе Речи Посполитой находились украинские и белорусские земли.
Как и в Речи Посполитой, одним из способов приспособления православного большинства к ситуации стал его переход в греко-католичество (униатство). После воссоединения Трансильвании с Румынией униатство оказало влияние и на само румынское православие - в частности, с 1924 г. в Румынской православной церкви был введён григорианский календарь. Тогда же румынский митрополит-примас Мирон (Кристя) с согласия Константинополя был провозглашён патриархом (5, с. 144). Особенно острое сопротивление церковных кругов это вызвало в тогда же оккупированной Бессарабии: «во главе движения приверженцев старого стиля встал руководитель Союза православных христиан, адвокат из Кишинёва А. Опря - молдаванин, ставший инициатором создания русской общины в Бессарабии» (5, с. 267). Таким образом, две области, ставшие частями румынского государства после первой мировой войны, тянули его в противоположные цивилизационные стороны.
Немудрено, что идеология «румынизма», отсылающего к римскому наследию, зародилась, прежде всего, именно в Трансильвании (5, с. 22), а не в Молдове и Валахии, которые в меньшей степени были подвержены европеизации и не испытывали национального гнёта. «Топоним “Румыния”, - пишет В. Букарский, - придумал в XVIII в. трансильванский немец Мартин Фельмер. В 80-е гг. того же столетия трансильванские лингвисты Георге (Дьёрдь) Шинкай, Самуэль Кляйн и другие разработали грамматику языка, который они назвали румынским, а также другие учебники, отпечатанные латинским шрифтом в Буде и Вене» (5, с. 265). Историк и философ С. Бэрнуциу (1808-1864), отстаивавший право трансильванских румын на политическое представительство, особенно упирал на то, что «румыны являются одним из западноевропейских народов и вместе с другими лингвистами настаивал на упорядочивании румынского языка на основе латинской грамматики» (8, с. 227).
Однако именно в Трансильвании, в селе Бэчия (ныне жудец Хунедоара), 7 декабря 1884 г. родился Петру Гроза - выходец из семьи православного священника Адама Грозы. Духовенство было основным хранителем румынской национальной идентичности, которая выражалась, в частности, в знании грамоты на родном языке (правда, уже, конечно, «латинизированном»). Официально школьное обучение велось на немецком и венгерском (3, с. 11). Заметим, что трансильванцем и сыном священника был и младший современник Грозы Эмиль Чоран, которого ждала совсем иная судьба.
Петру Гроза, рано лишившись матери, воспитывался сестрой отца (сам Адам Гроза был направлен нести служение в другое село - Коштей) - тётушкой Асинефтой, от которой он впитал любовь к национальной культуре, народному творчеству. Позже, в 1929 г., он издал стихи своей тётки под названием «Скрытые сокровища» (3, с. 300). Начальное образование Петру получил в школах Бэчии, Коштея и Лугожа, после чего должен был поступить в венгерский колледж города Орэштие, где учащихся воспитывали в духе преданности австро-венгерской монархии. Разумеется, молодой румын с тех лет впитал неприязнь к венгерскому шовинизму и стремление к национальной и социальной справедливости.
После завершения лицейского образования в 1903 г. Гроза отправился в Будапештский университет на факультет права и экономических наук. Здесь он проявил себя как лучший студент, статья о нём с портретом даже была помещена в газете «Будапештское обозрение». В 1905 г. Гроза был отправлен в Берлинский университет, где серьёзно увлёкся философией Гегеля (3, с. 21). Здесь он впервые познакомился и с произведениями русской литературы - в его дневнике упоминаются «Преступление и наказание» Достоевского, «На дне» Горького. В Лейпцигском университете он изучает коммерческое право, совершает путешествие по Германии и другим европейским странам.
Находясь в Германии, П. Гроза принял решение посвятить себя общественно-политической деятельности. Ещё раньше, в Будапештском университете, он был председателем просветительского общества студентов-румын. В 1907 г. в Будапеште он получил университетский диплом с отличием с присвоением степени доктора экономических и государственных наук, войдя тем самым в интеллектуальную элиту трансильванского общества.
После этого Гроза вернулся в родные места и стал заниматься адвокатской практикой, защищая, прежде всего, крестьян от произвола представителей господствующих классов (3, с. 23-24). Тесно сблизившись с жизнью простого народа, он также осуществляет проекты в культурной сфере - при поддержке отца создаёт группу чтецов и хористов и начинает просветительские походы по деревням и сёлам. Исполнялись, в частности, песни на стихи классика румынской поэзии М. Эминеску.
В 1908 г. началась политическая деятельность П. Грозы: 23-летний доктор наук был избран в конгрегацию уезда Караш-Северин. Политическая деятельность Грозы была связана с Союзом румынской молодёжи, боровшимся за отделение Трансильвании от Австро-Венгрии и объединение её с Румынией. Также в это время он избрался в церковный орган - синод митрополии Сибиу - и впоследствии играл значительную роль в религиозной жизни православной общины.
В 1914 г. Гроза был призван в австро-венгерскую армию, но от учёбы в офицерской школе принципиально отказался. «Хотя и служил простым солдатом, я не прекращал политической борьбы, за это меня сажали в карцер и тюрьму», - вспоминал политик (3, с. 29). После окончания первой мировой войны он демобилизуется и вновь начинает политическую деятельность, принимает активное участие в подготовке и созыве 1 декабря 1918 г. Великого румынского национального собрания в Алба-Юлии, где голосует за объединение Трансильвании с Румынией.
В объединённой Румынии Гроза вступил сначала в Национальную партию Ю. Маниу, также трансильванца, потом перешёл в Народную партию генерала А. Авереску. В 1919 г. он стал депутатом парламента (переизбирался пять раз), в 1920 г. был назначен министром по делам национальных меньшинств в правительстве Авереску, затем министром без портфеля. В 1922 г. он работал в составе Высшего аграрного комитета и этом качестве активно выступал за аграрную реформу, которая в крестьянской Румынии назрела и перезрела.
Таким образом, Гроза оказался на левом фланге румынской системной политики, получив прозвище «взбунтовавшийся дак» (3, с. 33). Его соратником и единомышленником становится Скарлат Каллимаки, «красный князь», выходец из рода молдавских господарей, ставший приверженцем левых взглядов и сторонником Советской России. К этим взглядам оба политика приходят через поддержку крестьянских требований. Крестьян в Румынии называли «талпа цэрий», то есть «основа страны» (3, с. 94). Но понятие «талпа» можно было трактовать двояко, в том числе как «подошву стопы», и в условиях первой половины XX в. это понимание было ближе к реальному положению крестьянства.
«Философия Восточной Европы, особенно румынская философия, уделяющая значительное внимание особенностям крестьянского мышления, - полагает А. Бовдунов, - может стать точкой опоры для создания и оформления традиционализма третьего сословия, крестьянского традиционализма» (1, с. 186). Осознание Румынии как крестьянской страны отразилось в национальной философии, в частности, в идеях В. Бэнчилэ (1897-1979). Для него характерно «представление о том, что только крестьянство осталось по-настоящему аутентичной частью населения Румынии. Отсюда оппозиция - крестьянин и “современные”, modernii… Крестьянство, в такой оппозиции, становится синонимом Традиции» (1, с. 379). Частью мировоззрения крестьянства является космизм, то есть интуиция космической гармонии.