Зеленая обезьяна
Зима за окном закрасила улицу, все, не рыпаться. Порядок наведен, декабрь уж наступил. Снежная, нежная угревая сыпь. Нон-фкшн открылась. Нон-фикш - начало конца года, предновогодней лихорадки, рождественской предсуеты. Все немного волхвы, все немного прекрасные. Нужно идти, даже если не ходишь в другие места. Потому что приятно и полезно. Потому что правильные люди. Потому что никому ничего не надо, а книжки стоят и подмигивают. Встретиться, встречу. Некоторое время назад, уже больше недели как, начал вставать рано, то есть, как люди, как человеки. И рано ложиться. Совпадать со световым, значит, днём. Делать зарядку. Чтобы хоть немного походить на Андрона Михалкова-Кончаловского. Борюсь за здоровье нации, мужской части ее населения. Дни привыкания словно бы посыпаны пеплом, трудно же отказываться от вредных привычек, идти у себя на поводу, быть хорошим. Странно наше дело - сначала ты формулируешь, что такое хорошо, а что такое плохо, а потом сам пытаешься соответствовать этому. Эмансипировавшаяся щепка.
Выяснилось, что световой день отменили. Солнца нет. Есть его заменители. Без вкуса и без запаха. Без здоровья и капельки питательных веществ. Мгла непролазная, когда природа тебе не помогает, живет, в соответствии с пушкинским заветом равнодушно, параллельно. Большие города, множества людей, громкая музыка. Параллельно. Выскобленные, выбеленные пространства, погруженные в темноту. Чёткое ощущение пределов и, одновременно, беспредельности темноты. А на нон-фикшн, кстати, просторно и светло. Как на поляне, среди широкого двора. Воздушной паутины ткани висят как сеть из серебра. Люся вернулась. Месяц мудро отсутствовала: пока суета, пока то да сё. Теперь, смотрю на людей, главное не сорваться с катушек, жить как жилось. Стхийное джентельменство: не меняя образа привычной жизни. Ни на йоту. Даже если через две недели не землю упадет астероид и все про это знают. Каждый год вот так: сопротивляться общему движению, истерике. Отчего выпадать в параллельность. Точно знать с кем и где. Плавными движениями разгребать дела, все эти уготовления, приобретения подарков, тушить свет в глазах принимающей стороны здоровым скепсисом.
Думать о Ростиксе. Вот она правда и сермяга жизни. "А я вчера опять у мамочки нюхал" (с) , пошел, значит, в отдаленный, для того, чтобы если следятсбить со следу. Чтобы обмануть жировое депо, жаждущее легкой поживы. Туда-сюда, с поднятым воротником и свитером под горло. Не ждал звонков. Отключил телефон. В районе автобусной остановки (возле редакции "Искусство кино") поймал себя на мысли о том, что на месте тоталитарных властей я бы заставлял людей в обязательном порядке носить с собой мобильные телефоны. Чтобы не только разговоры контролировать, но и месторасположение. Как раз около кинотеатра "Баку", знатное место.
Фастфуд аппелирует к самому низменному в нас, глухой хтонической силе, что ворочается и ухает внизу живота, от куда, собственно, и произрастают все наши сны. Это допороговое. безотвчётное. Не думать о зеленой макаке. Потягиваешься, проснувшись, выныриваешь из глубины, опутанный мокрицей и прочими ползучими, таким хлипкими, но такими ненасытными травами. И вот еще еще: как относится к Апдайку?
Купил очередную книжку Денежкиной, которая на этот раз беседует с Децлом и Куликом. Интересно было. Так и оказалось - "Скотомизация" моя освоена с карандашиком, подробно так, дотошно, можно сказать. Но без ссылок, разумеется. Не считать же ссылкой фразу типа "ой, прочитала тут книжку твоих интервью". Дура. Нет, не пойду сегодня на "Букера". Хотя, конечно, интересно, неужели и правда Найману? Неужели посмеют? Неужели действительно "покрылись мздою очеса"(с)? Хотя Люся еще в июне-июле сказала. Я ее тогда, помню, высмеял, а оно вот как оно обернулось.
Потихонечку пишу роман, ковыряюсь, корабкаюсь в горку. Чтобы на новогодних каникулах можно было бы закончить. Хотя, чувствую, не закончу. В "Новом мире" вдруг начал рассказывать про свою армию. Рота покинутых сержантов капитана Полеваева". Мне и говорят - вот и пиши. Интересно же.Подумал - а почему бы не написать? Скажем, повесть. Повесть - это же ни к чему не обязывает.
Потом позвонил Мильштейн. Потом позвонил Арбитман. Славяне выживали. Кто в Мюнхене, кто в Саратове луну делает. Потом поговорили с Верой Павловой. Хорошие у меня авторы - все лучше и лучше. Все выше и выше. А потом Манцов очередную колонку прислал - про нуар (завтра выйдет), и все залакировалось. Главное - не думать о зеленой макаке, будто бы ее и не было вовсе. Смотреть за окно, слушать сентиментальные песенки и ждать твой запах, облако твоего запаха, который живет в подушке, который просыпается под одеялом, достаточно только легкого шевеления. Смотреть в окно - я помню, как моя бабушка в последние годы стояла у ограды своего огорода, мимо текла дорога от троллейбусной остановки, она стояла и смотрела, кого ждала? Инстинкт, просто стоять и ждать. Мама после микроинсульта стала затворницей. Встанешь ночью, а она стоит молча у окна, смотрит на пустой перекресток. Кого ждет? Да никого, инстинкт. Интереснее, же чем в телевизоре. Медитация однако. Мои окна выходят на соседский дом, дороги не видно. Но я подхожу к окну (играет новая-старая "Мадонна"), чтобы зафиксировать перепады цвета: патину листвы на деревьях - раз, более темные стволы деревьев - два, кто-то всегда обязательно выгуливает собаку - три. Потом, фоном, сам дом напротив (окна, подеъзды, нет, крыши не видно) и всегда одинаковое, непрошибаемое небо. Сгущенное молоко, разбавленное сигаретным пеплом.
Когда начинаешь просыпаться не тогда, когда обычно, скажем, утром, возникают пузыри свободного времени. Вот ты его и осваиваешь, пишешь роман, колонки, работаешь с авторами, работаешь с документами, громко включаешь музыку, чтобы хоть как-то заполнить выскобленное пространство. Сильный Рубен как-то сказал в аське: у мужчин с пеплом в сердце обязательно должна быть война. Единственное спасение пепельного мужчины - идти на войну. Рубен знает, что говорит. Ему добиться всего было гораздо труднее, чем нам, вместе взятым. Я его не из-за Букера сегодняшнего вспомнил. Из-за пепла. Можно ли борьбу за собственное здоровье и пряное самочувствие назвать войной? Надо бы спросить у Рубена (что-то он давно в аське не появлялся). Рубен знает. Однако, трезвость - единственное что нам (читай: мне) остаётся. Единственная прерогатива, выдаваемая возрастом. Не пользоваться нерачительно. Как вы относитесь к Апдайку, зеленая обезьяна? Любите ли вы его так, как люблю его я?
Выяснилось, что световой день отменили. Солнца нет. Есть его заменители. Без вкуса и без запаха. Без здоровья и капельки питательных веществ. Мгла непролазная, когда природа тебе не помогает, живет, в соответствии с пушкинским заветом равнодушно, параллельно. Большие города, множества людей, громкая музыка. Параллельно. Выскобленные, выбеленные пространства, погруженные в темноту. Чёткое ощущение пределов и, одновременно, беспредельности темноты. А на нон-фикшн, кстати, просторно и светло. Как на поляне, среди широкого двора. Воздушной паутины ткани висят как сеть из серебра. Люся вернулась. Месяц мудро отсутствовала: пока суета, пока то да сё. Теперь, смотрю на людей, главное не сорваться с катушек, жить как жилось. Стхийное джентельменство: не меняя образа привычной жизни. Ни на йоту. Даже если через две недели не землю упадет астероид и все про это знают. Каждый год вот так: сопротивляться общему движению, истерике. Отчего выпадать в параллельность. Точно знать с кем и где. Плавными движениями разгребать дела, все эти уготовления, приобретения подарков, тушить свет в глазах принимающей стороны здоровым скепсисом.
Думать о Ростиксе. Вот она правда и сермяга жизни. "А я вчера опять у мамочки нюхал" (с) , пошел, значит, в отдаленный, для того, чтобы если следятсбить со следу. Чтобы обмануть жировое депо, жаждущее легкой поживы. Туда-сюда, с поднятым воротником и свитером под горло. Не ждал звонков. Отключил телефон. В районе автобусной остановки (возле редакции "Искусство кино") поймал себя на мысли о том, что на месте тоталитарных властей я бы заставлял людей в обязательном порядке носить с собой мобильные телефоны. Чтобы не только разговоры контролировать, но и месторасположение. Как раз около кинотеатра "Баку", знатное место.
Фастфуд аппелирует к самому низменному в нас, глухой хтонической силе, что ворочается и ухает внизу живота, от куда, собственно, и произрастают все наши сны. Это допороговое. безотвчётное. Не думать о зеленой макаке. Потягиваешься, проснувшись, выныриваешь из глубины, опутанный мокрицей и прочими ползучими, таким хлипкими, но такими ненасытными травами. И вот еще еще: как относится к Апдайку?
Купил очередную книжку Денежкиной, которая на этот раз беседует с Децлом и Куликом. Интересно было. Так и оказалось - "Скотомизация" моя освоена с карандашиком, подробно так, дотошно, можно сказать. Но без ссылок, разумеется. Не считать же ссылкой фразу типа "ой, прочитала тут книжку твоих интервью". Дура. Нет, не пойду сегодня на "Букера". Хотя, конечно, интересно, неужели и правда Найману? Неужели посмеют? Неужели действительно "покрылись мздою очеса"(с)? Хотя Люся еще в июне-июле сказала. Я ее тогда, помню, высмеял, а оно вот как оно обернулось.
Потихонечку пишу роман, ковыряюсь, корабкаюсь в горку. Чтобы на новогодних каникулах можно было бы закончить. Хотя, чувствую, не закончу. В "Новом мире" вдруг начал рассказывать про свою армию. Рота покинутых сержантов капитана Полеваева". Мне и говорят - вот и пиши. Интересно же.Подумал - а почему бы не написать? Скажем, повесть. Повесть - это же ни к чему не обязывает.
Потом позвонил Мильштейн. Потом позвонил Арбитман. Славяне выживали. Кто в Мюнхене, кто в Саратове луну делает. Потом поговорили с Верой Павловой. Хорошие у меня авторы - все лучше и лучше. Все выше и выше. А потом Манцов очередную колонку прислал - про нуар (завтра выйдет), и все залакировалось. Главное - не думать о зеленой макаке, будто бы ее и не было вовсе. Смотреть за окно, слушать сентиментальные песенки и ждать твой запах, облако твоего запаха, который живет в подушке, который просыпается под одеялом, достаточно только легкого шевеления. Смотреть в окно - я помню, как моя бабушка в последние годы стояла у ограды своего огорода, мимо текла дорога от троллейбусной остановки, она стояла и смотрела, кого ждала? Инстинкт, просто стоять и ждать. Мама после микроинсульта стала затворницей. Встанешь ночью, а она стоит молча у окна, смотрит на пустой перекресток. Кого ждет? Да никого, инстинкт. Интереснее, же чем в телевизоре. Медитация однако. Мои окна выходят на соседский дом, дороги не видно. Но я подхожу к окну (играет новая-старая "Мадонна"), чтобы зафиксировать перепады цвета: патину листвы на деревьях - раз, более темные стволы деревьев - два, кто-то всегда обязательно выгуливает собаку - три. Потом, фоном, сам дом напротив (окна, подеъзды, нет, крыши не видно) и всегда одинаковое, непрошибаемое небо. Сгущенное молоко, разбавленное сигаретным пеплом.
Когда начинаешь просыпаться не тогда, когда обычно, скажем, утром, возникают пузыри свободного времени. Вот ты его и осваиваешь, пишешь роман, колонки, работаешь с авторами, работаешь с документами, громко включаешь музыку, чтобы хоть как-то заполнить выскобленное пространство. Сильный Рубен как-то сказал в аське: у мужчин с пеплом в сердце обязательно должна быть война. Единственное спасение пепельного мужчины - идти на войну. Рубен знает, что говорит. Ему добиться всего было гораздо труднее, чем нам, вместе взятым. Я его не из-за Букера сегодняшнего вспомнил. Из-за пепла. Можно ли борьбу за собственное здоровье и пряное самочувствие назвать войной? Надо бы спросить у Рубена (что-то он давно в аське не появлялся). Рубен знает. Однако, трезвость - единственное что нам (читай: мне) остаётся. Единственная прерогатива, выдаваемая возрастом. Не пользоваться нерачительно. Как вы относитесь к Апдайку, зеленая обезьяна? Любите ли вы его так, как люблю его я?