Еврейский музей, центр толерантности в ноябре. Фотографии с выставки "Союза молодёжи"
Ноябрь - месяц пряталок и самоуглубления: обычно у меня в фотоподборках начала месяца культурные объекты чередуются с бытовыми и городскими ландшафтами, но в этом ноябре, в основном, я сидел дома, подборки из этого не сделаешь.
То есть, сделаешь, конечно (что угодно можно бросить в топку ЖЖ), но это будет уже другой жанр.
Другие берега.
Бытовое и внутреннее в ноябре довлеет над внешним - над тем, что могут предложить нам другие люди.
Меня занесло в Еврейский музей совершенно случайно - он стоит далековато от метро и протоптанных путей, в него следует собираться специально, а специальное в ноябре практически не проходит, не происходит.
К этому музею нужно долго идти - от Новослободской по Новослободской и Палихе, через Площадь Борьбы (памятник Венечке Ерофееву демонтирован для реставрации) и, затем, по конструктивистской Образцова.
Такой путь, умноженный на дорогу возвращения, превышает время пребывания внутри музея, покрывает его протяжённостью и концентратом, даже несмотря на выдающиеся пластические решения Мельникова в автобусном гараже, с витыми лестницами и обилием круглых окон.
Есть такой закон восприятия: если время пути превышает время на выставке, положительного восприятия не будет, на подкорке обязательно выступит послевкусием гулкая пустота.
На это ощущение тотальной опустошённости работает, например, климат поздней осени, превращающей любой городской пейзаж (в том числе и московский) то ли в тундру, то ли в степь, если иметь ввиду бледность цветов и игру оттенков серых, коричневых и непрозрачных цветов.
Когда небо висит над всем ландшафтом самой что ни на есть живописной составляющей, несмотря на любые степени этажности, просто на плотно застроенной Новослободской оно возникает в проёмах над домами, а, после того как сворачиваешь на малоформатную Палиху, растекается жидким, остывающим тестом, которому надавали фингалов.
Памятник Венечке Ерофееву, главная скрепка этого места, повторюсь, отсутствует.
Внутри Мельниковского гаража, разумеется, пусто и это не только про посетителей (хотя я и был в пятницу, незадолго до Шабата).
Выставочная зона, где размещают временные выставки, находится на задах автобусного ангара - на майдане, противоположном центральному входу, сразу же за омертвелой постоянной экспозицией, которая не устаёт громыхать интерактивом, но которую, кажется, вообще никто не смотрит.
В неё, судя по всему (я прошёлся вплоть до залы семьи Блаватников), вбухано рекордное количество денег, но трата их была вызвана не экспозиционными (смысловыми, музейными) надобами, а стремлением максимально растянуть список трат, а мы такое не любим: бритва Оккама навсегда запаяна в наши извилины.
Раньше вход в музей был со стороны улицы Образцова и вся входная группа с гардеробами, кафе и книжными магазинами находилась именно там, что было удобно и логично, а так же экономило силы.
Теперь ( впервые так было сделано для инсталляции Кабаковых про "Альтернативную историю искусств") вход утоплен - он с другой стороны здания, которое (длинное и печальное снаружи) нужно ещё обойти, по дороге вникнув в инфраструктуру новых иудейских институций.
Обходишь гараж, входишь внутрь, и будто бы оказываешься на другой стороне здания - там, где входная группа находилась в моей памяти.
Место вертит человеком, переносит его из стороны в сторону, заманивает в центр незримого водоворота, что болотные огни из фаустовской Вальпургиевой ночи.
Весьма, кстати, московское ощущение.
К выставке "Союза молодёжи" нужно идти боковым путём, длинным и пустым, напоминающим дорогу к выходу в город из тель-авивского аэропорта "Бен Гурион", символизирующему возвращение евреев домой, это очень эффектный проход, идущий всё время вверх, потому что возвращение на Родину трактуется здесь как восхождение.
В Еврейском музее эта дорога (достаточно протяжённая) идёт по ровной местности, но всё равно возвышает, отчего-то - вот зачем, кстати, нам, порой, пригождается культурная память.
Основная экспозиция Еврейского музея, посвящённая жизни евреев на территории России, СССР и снова России, относительно небольшая и совсем неинтересная (набор общих мест), поэтому она не способна занять всей территории, спроектированной Мельниковым и доведённой до ума инженерными конструкциями Шухова - сразу за ней есть весьма внушительный пустырь, который и используют для арт-экспозиций.
Из-за этого все выставки, здесь происходящие, учитывая то, что нашлёпку постоянной экспозиции миновать нельзя, располагаются именно здесь, среди аукающихся конструктивистских окон и складок кирпичной кладки.
Инженерные конструкции, закреплённые под потолком, опять же, открываются во всём своём техногенном великолепии.
Из-за того, что гараж строили гении и вышел он шедевром, возникает архитектурный аттракцион, определяющий восприятие того, что внутри.
Это совсем как Музей Гуггентхайма в Бильбао, построенный Фрэнком Гэри из титановых пластин, но со спецификой московской археологии незаметности и местных бытовых правил.
Интересно фиксировать разницу, ну, например, между архитектурными заманухами Бильбао и Москвы, басками и россиянами, ухищрениями музейщиков тут и там, одинаково не справляющихся с неформатными объёмами (за исключением, разве что, ангара с бронзовыми волнами Ричарда Серра, которые поставлены на вечный прикол в одном из залов взрыва Фрэнка Гэри, что, кстати, очень толково - всего-то пара бронзовых штукенций по 400 тонн каждая и можно уже не волноваться о заполнении самого большого пространства комплекса, причём, не волноваться уже никогда), которые всегда будут выставлять себя круче мелочи: крупные объекты, разумеется, смотрятся выигрышнее.
Но это немного в сторону, а тут же важно то, что несколько рядов выгородок, образующих небольшую сетку, стоят на каменном пустыре под сетью металлических конструкций.
Из-за чего кажется, что они (выгородки с картинами российских авангардистов от Елены Гуро на входе в выставочный лабиринт до крупноформатных полотен Павла Филонова на выдохе) подвисают в пустоте.
Непонятно откуда берутся и куда разворачиваются.
В пустоту, похожую на зал вокзального ожидания, где во всю фальшь-стену демонстрируют документальный теле-коллаж из фотографий, документов и нарезки кинохроники.
Я там посидел немного на скамеечке, почитал, что говорилось авторами "Победы на солнцем" (один из важных экспонатов выставки "Союз молодёжи" - комплект эскизов Казимира Малевича к этой опере), но мне было странно сидеть посредине пустоши с незащищённой спиной.
Возможно, в том и заключался архитектурно-экспозиционный замысел Ирины Арской и Андрея Сарабьянова (при участии Алисы Любимовой и Натальи Козыревой), поместивших редкости и диковины с выставок русских авангардистов в насыщенное, безвоздушное пространство.
На реконструкцию исторических проектов это похоже мало, привезли и показали то, что смогли, в том числе картины, которые уже видел (что-то, как розановский женский портрет, демонстрировавшийся на выставке из провинциальных музеев в Манеже, или же холсты Кончаловского из ГТГ), но были и художники, о которых раньше я ничего не слышал.
Будуэн-де-Куртенэ (и это женщина), Иосиф Школьник, Балльер, Шлейфер и многие другие.
Архивными ценностями, однако, посетителей не завлечёшь, поэтому, помимо Филонова, есть здесь и роскошный, незасмотренный Ларионов, мощный Татлин (с некоторых пор я особенно разыскиваю на подобных выставках его работы - они всегда напересчёт), есть ещё Илья Машков из Волгоградского музея, немного Михаила Матюшина (рядом с Гуро, конечно же), причём не из Коломны.
Такие проекты ещё и уточняют ретроспективы, к которым мы относимся с априорным доверием - типа, если музей решил сделать монографическую экспозицию, то полнота обязательна, ведь нам больше негде будет посмотреть того или иного художника максимально широко.
Но гаснет краткий день и в камельке открытом огонь горит проходит время и мы видим на разных выставках тех или иных Ларионовых или Татлиных (Репиных или Поленовых), которых не было на ретроспективах и, конечно, у непредставленности этих работ на монографических экспозициях существуют самые разные причины (музейщики любят рассказывать о том, что не срослось), но факт остаётся фактом - наиболее полный смотр работ того или иного мастера можно выстроить только в книге или в голове.
Выставка в Еврейском музее не претендует ни на какой охват, она оперирует данностью, собранных здесь работ.
Их могло бы быть больше, могло бы быть меньше (вопрос бюджета), куда важнее образ каменной пустыни мельниковского гаража, на задворках которого внезапно соткалась фата-моргана, закрепленная на фальшь-стенах и выставленная в витринах, проект закончится 19 января и видение растворится в воздухе, подобно десяткам других подобных проектов.
Такова, вероятно, планида "Союза молодёжи", подчёркнутая вынужденным или же волевым (кто ж, Ватсон, знает) решением.
Ну, то есть, непонятно откуда пришли и куда ушли, промелькнули пустынной грёзой и растворились, практически без следа.
Решение это диктует логику и моей фотографической подборки, в которой сами картины, их изображения, сосланы в "подвал".
В Еврейском музее ведь существует ещё "Центр Авангарда" - округлая площадка, приподнятая вторым этажом на переднем плане (перед "основной экспозицией"), куда нужно подняться по остроумно заверченной лестнице, откуда можно осмотреть окресности - входную зону и центральную площадь постоянной выставки, посвящённой еврейской истории.
Но там пусто, тихо, лежат книги, сидит библиотекарь.
Авангард понимается здесь как важная (крайне дорогая, весьма респектабельная, но совершенно беззубая) часть культурного наследия, давным-давно сданная в архив.
Существует непреодолимый разрыв между прорывами и достижениями прошлых эпох и нынешним состоянием мира, которое можно декорировать музейным искусством, но которое уже никак на него не влияет.
Музей в музее.
Авангард как абстракция, вещь-в-себе, универсальная схема, в которую можно вкладывать любые кураторские намерения и которая, тем не менее, всегда будет про заброшенность и оставленность, зияющую всепожирающим жерлом.
Пожалуй, "декор" - и есть самое верное определение, подходящее к выставкам в мельниковском гараже.
