Венецианское воспаление венценосного андрогина
Я, вообще-то, о том, что советская Венеция максимально литературна. Как любое злокачественное текстуальное уплотнение.
Статичность восприятия близка уже к ощущению от города как книжки с картинками. Черно-белые альбомы советского периода были жуткого полиграфического качества: набранный текст бежал, а картинки припечатывались к листу, точно родимые пятна или же ожоги.
И даже в город первый раз ты попадаешь с моря, проходя через ворота и заграждения лагуны, совсем как персонаж повести Томаса Манна: то, что твой путь сюда будет литературным, сомневаться не приходится. Это настолько очевидно, что иного и не ищешь - всё, мол, идёт своим чередом: текстуальным.
Сейчас, конечно, хорошо было бы цитатку с первой страницы "Смерти в Венецию" подверстать, да лень лезть в Google. Тем более, что я её уже использовал в своей первой цидульке про Венецию, написанную после однодневного метания по городу. О котором, впрочем, следует рассказать отдельно.
Я прилетел сюда сразу после сильного воспаления лёгких, из-за чего поездка пару раз переносилась, постоянно возрастая в цене. Правда, ехал я, совсем как в детском стишке ("…собирались лодыри на урок, а попали лодыри на каток…") не в Италию, но в Хорватию, на полуостров Истрия. В заповедник шумно дышащих хвойных. В парк отеля "Парк" на краю маленького Ровиня, идеально подходящего на декорацию к "Приключениям Буратино" с харчевней "Три пескаря" и кукольным театром плавного залива, вторгающегося в самый центр города то ли линзой, то ли партером, до краев заполненным водой.
Кто ж тогда знал, что Далмация была одной из самых верных венецианских колоний, из-за чего все местные города строились по образу и подобию столицы на один типовой манер.
С узкими, мощёными средневековыми улочками, кружащими вокруг главного холма с обязательной кирпично-характерной кампанилой, издалека похожей на остро отточенный карандаш.
Здесь, совсем как в театре, восторга от декораций хватает на первые двадцать минут представления. Дальше становится скучно. Если не считать, купаний и загораний, от которых врачи рекомендовали воздержаться хотя бы на момент полной акклиматизации, развлечений никаких. Хотя рестораны отменные, единственный музей практически пуст (близость Венеции вообще никак не повлияла на качество местной живописи, точнее, его отсутствие - нечто похожее на "народные примитивы" в "далмацком стиле" можно увидеть на втором этаже Скуолы Сан-Джорджо-дельи-Скьявони, более известной, как место дислокации великого цикла картин Карпаччо, посвященного житиям покровителей этой провинции - святым Георгию, Трифону и Иерониму.
(Да. Стены хорватских домов и храмов, лишённые картин и фресок, когда всё скромно как в экономклассе, помогают понять какую роль в Венеции играет искусство, населяя типовые, в большинстве своём, постройки, населением, неповторимым и уникальным, веками никуда не девающимися, поселившимся здесь на веки вечные…)
Так вот, насытившись Карпаччо, точнее, прикоснувшись к его средневековому 3D одним глазком, так как насытиться Карпаччо невозможно, поднимаешься на второй этаж, где, собственно, хорватские моряки и собирались. Даже не упомню в истории своего восприятия более мощного и жесткого контраста, связанного с живописью - между живой прозрачностью воды, в которой плавают композиции Карпаччо и тёмными, закопчёнными, именно что мёртвыми, досками "славянских" примитивов, развешанных здесь впритык), а ближайшая достопримечательность - один из самых сохранившихся в Европе Колизеев находится в соседской Пуле.
Но, в праздных шатаниях внутри стойкого настоя курортного воздуха, случайно оказавшись на набережной, узнаёшь, что за $50 можно сплавать на катере в Венецию. На весь день. Без учёта дороги (два с половиной часа туда и два с половиной часа оттуда), пять часов чистого венецианского времени!
Не веришь своему счастью, на всякий, перепроверяя и даже переспрашивая у администратора: ну, да, виза не нужна. У тебя просто заберут паспорт на весь день, выдадут липовую справку, с которой…
На следующий день, встав пораньше, бежишь к причалу. Разумеется, опаздываешь, дабы отсрочить счастье ещё на сутки.
Нечаянная радость. Непреднамеренное приключение, переворачивающее жизнь. Пять часов бессознательного мыла, как затем оказывается, загружающего впечатления внутрь гораздо плотнее и, главное, глубже, чем при осознанном, постепенном осмотре. Первый действительно заграничный город в жизни - центр признанной красоты и туризма. Уж, не знаю, хорош ли такой непредумышленный заход для всей остальной, прочей истории моих путешествий, когда самое необычное ты уже видел?
Долго плыть, стремительным корабликом, в компании пьяных немцев, исподволь наблюдая за капитаном (? Или кем-то из корабельной обслуги, желающим показаться главным) в белой униформе и, разумеется, в бескозырке. С верблюжьим лицом, совсем как на пачке сигарет "Camel", стянутым в тугой, напряжённый узел и жёсткой шевелюрой.
Он (окей, пусть будет старпомом) исполнял все свои обязанности с медленной, ленивой грацией отдыхающего хищника, точно постоянно позируя чужим воспоминаниям.
Тем более, что пока шли по морю, никаких особенных впечатлений не скапливалось.
Но потом замелькали берега, возникли ворота лагуны, в которые мы вошли ровно посредине, после чего, обогнув Лидо, поспешили к порту - сначала мимо "главной", вне Гранд канала, набережной Riva Degli Shiavoni, из которой неожиданно вырастает, постоянно расширяясь, предвкушаемый Дворец Дожей, Кампанила, промельк площади и собора Сан-Марко. После чего, завернув у Стрелки Васильевского острова Морской таможни (Punta della Dogana) в канал Джудекки, мы начали тормозиться у невзрачного, из стекла и бетона, таможенного причала-портала.
Собственно, всё самое главное, ты уже узрел - драгоценные архитектурные ожерелья, сплошняком украшающие основные венецианские конечности, точно развешанные по краям парадных берегов, а так же таинственное затемнение Гранд Канала, его изгиб, уходящий вдаль "тела" и вглубь его.
Развилка у Таможни - вполне себе причинное место, постоянно оплодотворяемое "за каким-то интересом", катерами и многочисленными гондолами.
Ну, да, плавучими пагодами трамвайчиков.
Правда, если продолжать эту аналогию непорочного зачатия, приходишь к парадоксальному выводу: ныряя, сперматозоидом, вглубь древнего чрева, ты оплодотворяешь не город, давным-давно ссохшийся и окончательно окаменевший, но самого себя.
Когда я прилетел в Венецию почти двадцать лет спустя, всё та же мизансцена мгновенного раскрытия всего внешнего, повторилась. Только на этот раз с воздуха.
Но точно так же сначала было сплошное море, затем плавное вхождение в лагуну, каналы, мелькание аккуратно нарезанных территорий, прорезаемых каналами, пока на горизонте не возникла Венеция.
Сначала похожая на изюминку, затем, по мере приближения, разрастающаяся до родимого пятна. И внезапно становящаяся предельно отчётливой, со всеми своими башнями и куполами, капиллярами и дактилоскопиями, отсвечивающими на солнце.
Точно Боинг на какое-то время перестал двигаться, зависнув и заснув в прыжке нечаянным Нижинским, чтобы мы все, прильнувшие к иллюминаторам, смогли отчётливо рассмотреть всё, что нам предстоит.
Всё уже было, всё главное ты уже видел. Как-то даже досадно. Ибо сразу и между делом, вне какой бы то ни было серьёзности советского искусствоведения, накапливаемой десятилетиями ежедневных невозможностей. Скопом. Без статики.
Впрочем, в самолёте не было жеста, которым старпом Camel приветствовал Светлейшую.
Когда хорватское судно вошло в воды лагуны и венецианские красоты начали неотвратимо приближаться, старпом, во всём белом, стоя у кормы, отдал честь только-только нарисовавшемуся городу.
Причём, сделал это незаметно, как если фуражку поправить. Но прочувствовано и особенно торжественно. Сразу понимаешь, что ритуал. Что сколько бы не ездил, туда-сюда, каждый раз вытягиваешься во фрунт.
И не для пьяных немцев, которым по барабану и море по колено, но для себя. Так как крайне важно, чтобы рядом с тобой было нечто существенное и непреходяще прекрасное. Абсолютное. Привыкнуть к присутствию которого невозможно.
Круче, должно быть, чем Вера в Бога, так как Венецию можно лицезреть. И даже потрогать.
Статичность восприятия близка уже к ощущению от города как книжки с картинками. Черно-белые альбомы советского периода были жуткого полиграфического качества: набранный текст бежал, а картинки припечатывались к листу, точно родимые пятна или же ожоги.
И даже в город первый раз ты попадаешь с моря, проходя через ворота и заграждения лагуны, совсем как персонаж повести Томаса Манна: то, что твой путь сюда будет литературным, сомневаться не приходится. Это настолько очевидно, что иного и не ищешь - всё, мол, идёт своим чередом: текстуальным.
Сейчас, конечно, хорошо было бы цитатку с первой страницы "Смерти в Венецию" подверстать, да лень лезть в Google. Тем более, что я её уже использовал в своей первой цидульке про Венецию, написанную после однодневного метания по городу. О котором, впрочем, следует рассказать отдельно.
Я прилетел сюда сразу после сильного воспаления лёгких, из-за чего поездка пару раз переносилась, постоянно возрастая в цене. Правда, ехал я, совсем как в детском стишке ("…собирались лодыри на урок, а попали лодыри на каток…") не в Италию, но в Хорватию, на полуостров Истрия. В заповедник шумно дышащих хвойных. В парк отеля "Парк" на краю маленького Ровиня, идеально подходящего на декорацию к "Приключениям Буратино" с харчевней "Три пескаря" и кукольным театром плавного залива, вторгающегося в самый центр города то ли линзой, то ли партером, до краев заполненным водой.
Кто ж тогда знал, что Далмация была одной из самых верных венецианских колоний, из-за чего все местные города строились по образу и подобию столицы на один типовой манер.
С узкими, мощёными средневековыми улочками, кружащими вокруг главного холма с обязательной кирпично-характерной кампанилой, издалека похожей на остро отточенный карандаш.
Здесь, совсем как в театре, восторга от декораций хватает на первые двадцать минут представления. Дальше становится скучно. Если не считать, купаний и загораний, от которых врачи рекомендовали воздержаться хотя бы на момент полной акклиматизации, развлечений никаких. Хотя рестораны отменные, единственный музей практически пуст (близость Венеции вообще никак не повлияла на качество местной живописи, точнее, его отсутствие - нечто похожее на "народные примитивы" в "далмацком стиле" можно увидеть на втором этаже Скуолы Сан-Джорджо-дельи-Скьявони, более известной, как место дислокации великого цикла картин Карпаччо, посвященного житиям покровителей этой провинции - святым Георгию, Трифону и Иерониму.
(Да. Стены хорватских домов и храмов, лишённые картин и фресок, когда всё скромно как в экономклассе, помогают понять какую роль в Венеции играет искусство, населяя типовые, в большинстве своём, постройки, населением, неповторимым и уникальным, веками никуда не девающимися, поселившимся здесь на веки вечные…)
Так вот, насытившись Карпаччо, точнее, прикоснувшись к его средневековому 3D одним глазком, так как насытиться Карпаччо невозможно, поднимаешься на второй этаж, где, собственно, хорватские моряки и собирались. Даже не упомню в истории своего восприятия более мощного и жесткого контраста, связанного с живописью - между живой прозрачностью воды, в которой плавают композиции Карпаччо и тёмными, закопчёнными, именно что мёртвыми, досками "славянских" примитивов, развешанных здесь впритык), а ближайшая достопримечательность - один из самых сохранившихся в Европе Колизеев находится в соседской Пуле.
Но, в праздных шатаниях внутри стойкого настоя курортного воздуха, случайно оказавшись на набережной, узнаёшь, что за $50 можно сплавать на катере в Венецию. На весь день. Без учёта дороги (два с половиной часа туда и два с половиной часа оттуда), пять часов чистого венецианского времени!
Не веришь своему счастью, на всякий, перепроверяя и даже переспрашивая у администратора: ну, да, виза не нужна. У тебя просто заберут паспорт на весь день, выдадут липовую справку, с которой…
На следующий день, встав пораньше, бежишь к причалу. Разумеется, опаздываешь, дабы отсрочить счастье ещё на сутки.
Нечаянная радость. Непреднамеренное приключение, переворачивающее жизнь. Пять часов бессознательного мыла, как затем оказывается, загружающего впечатления внутрь гораздо плотнее и, главное, глубже, чем при осознанном, постепенном осмотре. Первый действительно заграничный город в жизни - центр признанной красоты и туризма. Уж, не знаю, хорош ли такой непредумышленный заход для всей остальной, прочей истории моих путешествий, когда самое необычное ты уже видел?
Долго плыть, стремительным корабликом, в компании пьяных немцев, исподволь наблюдая за капитаном (? Или кем-то из корабельной обслуги, желающим показаться главным) в белой униформе и, разумеется, в бескозырке. С верблюжьим лицом, совсем как на пачке сигарет "Camel", стянутым в тугой, напряжённый узел и жёсткой шевелюрой.
Он (окей, пусть будет старпомом) исполнял все свои обязанности с медленной, ленивой грацией отдыхающего хищника, точно постоянно позируя чужим воспоминаниям.
Тем более, что пока шли по морю, никаких особенных впечатлений не скапливалось.
Но потом замелькали берега, возникли ворота лагуны, в которые мы вошли ровно посредине, после чего, обогнув Лидо, поспешили к порту - сначала мимо "главной", вне Гранд канала, набережной Riva Degli Shiavoni, из которой неожиданно вырастает, постоянно расширяясь, предвкушаемый Дворец Дожей, Кампанила, промельк площади и собора Сан-Марко. После чего, завернув у Стрелки Васильевского острова Морской таможни (Punta della Dogana) в канал Джудекки, мы начали тормозиться у невзрачного, из стекла и бетона, таможенного причала-портала.
Собственно, всё самое главное, ты уже узрел - драгоценные архитектурные ожерелья, сплошняком украшающие основные венецианские конечности, точно развешанные по краям парадных берегов, а так же таинственное затемнение Гранд Канала, его изгиб, уходящий вдаль "тела" и вглубь его.
Развилка у Таможни - вполне себе причинное место, постоянно оплодотворяемое "за каким-то интересом", катерами и многочисленными гондолами.
Ну, да, плавучими пагодами трамвайчиков.
Правда, если продолжать эту аналогию непорочного зачатия, приходишь к парадоксальному выводу: ныряя, сперматозоидом, вглубь древнего чрева, ты оплодотворяешь не город, давным-давно ссохшийся и окончательно окаменевший, но самого себя.
Когда я прилетел в Венецию почти двадцать лет спустя, всё та же мизансцена мгновенного раскрытия всего внешнего, повторилась. Только на этот раз с воздуха.
Но точно так же сначала было сплошное море, затем плавное вхождение в лагуну, каналы, мелькание аккуратно нарезанных территорий, прорезаемых каналами, пока на горизонте не возникла Венеция.
Сначала похожая на изюминку, затем, по мере приближения, разрастающаяся до родимого пятна. И внезапно становящаяся предельно отчётливой, со всеми своими башнями и куполами, капиллярами и дактилоскопиями, отсвечивающими на солнце.
Точно Боинг на какое-то время перестал двигаться, зависнув и заснув в прыжке нечаянным Нижинским, чтобы мы все, прильнувшие к иллюминаторам, смогли отчётливо рассмотреть всё, что нам предстоит.
Всё уже было, всё главное ты уже видел. Как-то даже досадно. Ибо сразу и между делом, вне какой бы то ни было серьёзности советского искусствоведения, накапливаемой десятилетиями ежедневных невозможностей. Скопом. Без статики.
Впрочем, в самолёте не было жеста, которым старпом Camel приветствовал Светлейшую.
Когда хорватское судно вошло в воды лагуны и венецианские красоты начали неотвратимо приближаться, старпом, во всём белом, стоя у кормы, отдал честь только-только нарисовавшемуся городу.
Причём, сделал это незаметно, как если фуражку поправить. Но прочувствовано и особенно торжественно. Сразу понимаешь, что ритуал. Что сколько бы не ездил, туда-сюда, каждый раз вытягиваешься во фрунт.
И не для пьяных немцев, которым по барабану и море по колено, но для себя. Так как крайне важно, чтобы рядом с тобой было нечто существенное и непреходяще прекрасное. Абсолютное. Привыкнуть к присутствию которого невозможно.
Круче, должно быть, чем Вера в Бога, так как Венецию можно лицезреть. И даже потрогать.