Быть никем-2
Володя Раннев вчера очень точно сказал: «Для современного художника (то есть, для любого мыслящего, умного) человека наше время создает массу интересных тем - развитие пост-культуры и пост-искусства, жизнь цивилизации в присутствии новых технологий и того, как медиа влияют на реальность, новый человек, семь миллиардов живущих и то, как это влияет на наше состояние, однако, реальная жизнь постоянно возвращает нас к тому, что мы давно поняли, давно знаем и что нам, художникам, в силу своей банальности не очень интересно…»
Мы сидели в Жан-Жаке и говорили о политике. Теперь все говорят о политике, это нам заменяет разговоры о погоде. Мы с Ранневым обсуждали, что всё, наблюдаемое в новостях, уже многократно было, вспоминали, например, аппаратные «таланты» Сталина и пути развития России в ХХ веке.
Ведь действительно, заглядывая в историю и в то, что изучалось и описывалось классическим искусством, видишь многие современные «проблемы» как нечто многократно проговоренное и, оттого, не слишком интересное. Потенциал современного искусства шире и глубже. Тем более, что заточен он не под «повторение пройденного», но под формулирование нового.
Жизнь, однако, ставит перед нами с каким-то удивительным упорством всё те же «старые-новые» вопросы. Мне в университете ещё казались предельно устаревшими, покрывшимися архивной пылью вопросы «кризиса гуманизма», а, вот, поди ж ты, снова нет ничего актуальнее этого «незаконченного прошлого».
С другой стороны, наблюдение за происходящим сейчас с точки зрения как бы отдалённой исторической перспективы - это один из «спасительных моментов», выводящих из безнадёги и уныния. Наше нынешнее состояние, несмотря на неповторимость раскладов, лишено исключительности. Я против исторических аналогий, все они лишены правдивости и похожи на дешевые каламбуры, то есть, основаны на принципах внешнего сходства. Любая историческая ситуация неповторима, но повторимы обстоятельства внутри неё и люди, переживающие эти обстоятельства.
И здесь опыт прошлого может оказаться серьёзным подспорьем- учиться на чужих «ошибках» не только можно, но даже и нужно. А иначе зачем мы постоянно воспринимаем достижения «лучших представителей» литературы и искусства - да потому, что многое ими уже описано и обобщено, можно не повторяться, а двигаться дальше. Природа человеческая неизменима и очень хорошо как-то написал Бродский о том, что всерьёз говорить можно только об истории костюма.
Возможно, современными нас делает именно эта возможность учёта опыта прошлого. Именно она освобождает для разведывания новых территорий, ибо черновую работу за нас уже сделали и теперь можно, не вступая в уже «отработанное», быть никем.
Потому что именно эта «подушка» предшествующей культуры, используемая в качестве базиса, сообщает нам, нашей надстройке, лёгкость, необходимую для разведки будущего. Она не сковывает, но, наоборот.
«Быть никем» - рабочее название книги Людмилы Улицкой, в окончательном варианте превратившееся в «Даниэль Штайн, переводчик»: в ней, если помните Штайн как раз и пытается преодолеть «частные» различия между конфессиями, для того, чтобы найти Бога, Единого и Подлинного.
«Быть никем», в первую очередь, означает свободу от ограничений, накладываемых условностями; это ход поверх противоречий, коими мы наполнены, если следуем словам-ярлыкам в самоопределении. Я уже однажды (в 2009-м!!!) писал, что современный человек по определению не может быть только «государственником» или «либералом», «почвенником» или «западником», «неоплатоником» или «марксистом», поскольку всё это присутствует в нас в разные моменты жизни и самопознания.
«Быть никем» - обязательное условие для начал внутренней свободы, бегущей от национальных, политических, эстетических, профессиональных и каких угодно определений: свободен может быть только «просто» человек, а не журналист, редактор, москвич, консерватор или православный. Человек в своей правоте, максимально очищенной от социальных и прочих наслоений.
Свобода начинается с растерянности, с невозможности определения, обрекающей на следование логики самого себя; того, что ты и есть. «Свобода приходит нагая» не оттого, что сметены все прежние институции, но от того, что ты начинаешь отсчёт от нуля собственных определений.
Пропаганда и идеология не способна пробиться к таким чистым внутренним сущностям, своими уродливыми крючьями она может цеплять нас только за слова, которые только косвенно описывают наши временные состояния и то, чем, на самом деле, мы не являемся. Или, если и являемся, то не в полной мере.
Так, вдруг, оказывается, что многие из нас ведутся на то, что может быть случайно и неглубоко. Из-за этого втройне горше: ибо самая большая цена отдаётся за то, что нам не свойственно, да и попросту не нужно. Раннев прав: есть подлинная «повестка дня», позволяющая нам воплотиться в полной мере и есть «хромая судьба» гражданина, отбрасывающая тебя куда-то в XIX век, с его территориальными конфликтами и гражданскими войнами.
Вместо того, чтобы участвовать в захватывающем сознание антропологическом эксперименте, приходится вспоминать тексты о гуманизме конца 40-х и начала 50-х годов, когда послевоенная Европа только-только собирала силы к новой, созидательной жизни.
Может быть, свобода это и есть нахождение компромисса между «прошлым вокруг» и «будущим в тебе»? Компромисса, возможного без разрушительных последствий, только до какого-то определённого момента?
Мы сидели в Жан-Жаке и говорили о политике. Теперь все говорят о политике, это нам заменяет разговоры о погоде. Мы с Ранневым обсуждали, что всё, наблюдаемое в новостях, уже многократно было, вспоминали, например, аппаратные «таланты» Сталина и пути развития России в ХХ веке.
Ведь действительно, заглядывая в историю и в то, что изучалось и описывалось классическим искусством, видишь многие современные «проблемы» как нечто многократно проговоренное и, оттого, не слишком интересное. Потенциал современного искусства шире и глубже. Тем более, что заточен он не под «повторение пройденного», но под формулирование нового.
Жизнь, однако, ставит перед нами с каким-то удивительным упорством всё те же «старые-новые» вопросы. Мне в университете ещё казались предельно устаревшими, покрывшимися архивной пылью вопросы «кризиса гуманизма», а, вот, поди ж ты, снова нет ничего актуальнее этого «незаконченного прошлого».
С другой стороны, наблюдение за происходящим сейчас с точки зрения как бы отдалённой исторической перспективы - это один из «спасительных моментов», выводящих из безнадёги и уныния. Наше нынешнее состояние, несмотря на неповторимость раскладов, лишено исключительности. Я против исторических аналогий, все они лишены правдивости и похожи на дешевые каламбуры, то есть, основаны на принципах внешнего сходства. Любая историческая ситуация неповторима, но повторимы обстоятельства внутри неё и люди, переживающие эти обстоятельства.
И здесь опыт прошлого может оказаться серьёзным подспорьем- учиться на чужих «ошибках» не только можно, но даже и нужно. А иначе зачем мы постоянно воспринимаем достижения «лучших представителей» литературы и искусства - да потому, что многое ими уже описано и обобщено, можно не повторяться, а двигаться дальше. Природа человеческая неизменима и очень хорошо как-то написал Бродский о том, что всерьёз говорить можно только об истории костюма.
Возможно, современными нас делает именно эта возможность учёта опыта прошлого. Именно она освобождает для разведывания новых территорий, ибо черновую работу за нас уже сделали и теперь можно, не вступая в уже «отработанное», быть никем.
Потому что именно эта «подушка» предшествующей культуры, используемая в качестве базиса, сообщает нам, нашей надстройке, лёгкость, необходимую для разведки будущего. Она не сковывает, но, наоборот.
«Быть никем» - рабочее название книги Людмилы Улицкой, в окончательном варианте превратившееся в «Даниэль Штайн, переводчик»: в ней, если помните Штайн как раз и пытается преодолеть «частные» различия между конфессиями, для того, чтобы найти Бога, Единого и Подлинного.
«Быть никем», в первую очередь, означает свободу от ограничений, накладываемых условностями; это ход поверх противоречий, коими мы наполнены, если следуем словам-ярлыкам в самоопределении. Я уже однажды (в 2009-м!!!) писал, что современный человек по определению не может быть только «государственником» или «либералом», «почвенником» или «западником», «неоплатоником» или «марксистом», поскольку всё это присутствует в нас в разные моменты жизни и самопознания.
«Быть никем» - обязательное условие для начал внутренней свободы, бегущей от национальных, политических, эстетических, профессиональных и каких угодно определений: свободен может быть только «просто» человек, а не журналист, редактор, москвич, консерватор или православный. Человек в своей правоте, максимально очищенной от социальных и прочих наслоений.
Свобода начинается с растерянности, с невозможности определения, обрекающей на следование логики самого себя; того, что ты и есть. «Свобода приходит нагая» не оттого, что сметены все прежние институции, но от того, что ты начинаешь отсчёт от нуля собственных определений.
Пропаганда и идеология не способна пробиться к таким чистым внутренним сущностям, своими уродливыми крючьями она может цеплять нас только за слова, которые только косвенно описывают наши временные состояния и то, чем, на самом деле, мы не являемся. Или, если и являемся, то не в полной мере.
Так, вдруг, оказывается, что многие из нас ведутся на то, что может быть случайно и неглубоко. Из-за этого втройне горше: ибо самая большая цена отдаётся за то, что нам не свойственно, да и попросту не нужно. Раннев прав: есть подлинная «повестка дня», позволяющая нам воплотиться в полной мере и есть «хромая судьба» гражданина, отбрасывающая тебя куда-то в XIX век, с его территориальными конфликтами и гражданскими войнами.
Вместо того, чтобы участвовать в захватывающем сознание антропологическом эксперименте, приходится вспоминать тексты о гуманизме конца 40-х и начала 50-х годов, когда послевоенная Европа только-только собирала силы к новой, созидательной жизни.
Может быть, свобода это и есть нахождение компромисса между «прошлым вокруг» и «будущим в тебе»? Компромисса, возможного без разрушительных последствий, только до какого-то определённого момента?