Кулаки
Итак, продолжим. Начало здесь.
Мы много раз упоминали о кулаках, но кто же они такие - определения пока не дали. Дадим слово Е. Прудниковой:
«В последние годы утверждается, что кулаком считали любого «справного» крестьянина. Но при сталинской коллективизации причисление зажиточного хозяина к кулакам исходя из благосостояния считалось перегибом, каралось соответственно нравам того времени, а имущество возвращалось. В рассказах о коллективизации все время мелькает другой критерий - использование наемного труда. Но опять же ясно, что один-два батрака - это не эксплуатация. Если в хозяйстве две лошади и один взрослый работник, без батрака всяко не обойдешься. Точно так же в городах наличие домработницы не делало человека «классово чуждым».
А кроме того, известная фраза об «истреблении кулачества как класса» показывает, что это было некое отдельное явление. Зажиточный крестьянин в экономическом и общественном плане отличается от бедняка лишь количественно, а класс - это иное качество, причем качество, как учили нас еще в школе, определяемое по отношению к средствам производства».
В деревне каждый крестьянин продавать мешок-другой хлеба на базар не повезёт (да и лошадь, как мы уже знаем, была не в каждом крестьянском дворе). Таким образом, на селе просто обязан быть перекупщик, скупающий хлеб у крестьян и перепродающий его более крупным торговцам (или тем же крестьянам весной, по высоким ценам). С другой стороны, кому, как не ему держать в деревне лавку, торгуя всякой всячиной, необходимой на селе. И к кому же, как не к нему, обращаться крестьянам с просьбой, скажем, дать в долг (деньгами или хлебом), а также одолжить лошадь или инвентарь. А поскольку, кроме него, крестьянину обратиться не к кому, то, значит, кулак может назначать любые условия: и огромные проценты, и отработку, и расплату отдачей «в аренду» надела, и оказанием иных услуг, например, нужным голосованием по тем или иным вопросам на сельских сходах. Таким образом, кулак - не «справный хозяин», а жесточайший эксплуататор.
Итак, вместо «справного хозяина» у нас вырисовывается фигура ростовщика и перекупщика.
Откуда же взялись кулаки? После освобождения крестьян, естественно, что определённый процент оных «пошёл в гору»: кто-то, действительно, благодаря трудолюбию, кто-то набрёл на выгодный промысел, у кого-то жена рожала одних мальчиков и т.д. Разные пути. А общее у них то, что видя их достаток, к ним начинают обращаться односельчане с просьбой одолжить денег. Или хлеба до урожая. Или лошадь - вспахать надел. Или плуг. При этом наш зажиточный крестьянин понимает, что зажиточный он лишь до тех пор, пока удача ему улыбается. А случись болезнь, или лошадь захромает, или неурожай - и ага. Обезопасить же себя от перспективы оказаться в бедняках можно лишь максимально отдалившись от черты, отделяющей его от бедности. Достичь же этого можно без особого труда, пустив часть своих капиталов (деньги либо хлеб) в оборот под проценты. Правда, для этого надо перешагнуть уже другую границу, отделяющую крестьянина-труженика, доброго соседа, от кровососа-выжиги, эксплуатирующего своих соседей. Кто-то переступал, а кто-то - нет. Так вот: тех, кто переступал - и называли кулаками, а тех, кто нет - просто зажиточными крестьянами, или (кто победнее) середняками.
С накоплением капитальца возможности для эксплуатации односельчан увеличиваются: тут и торговлишка, и возможность отчуждения за долги надела (поскольку большая часть земли, несмотря на старания Столыпина, осталась общинной, то - «в аренду»), обработка этих земель должниками.
Картинка кликабельна
А.Н.Энгельгардт приводит свои обыденные наблюдения:
«Каждый мужик при случае кулак, эксплуататор, но пока он земельный мужик, пока он трудится, работает, занимается сам землей, это еще не настоящий кулак, он не думает все захватить себе, не думает, как бы хорошо было, чтобы все были бедны, нуждались, не действует в этом направлении. Конечно, он воспользуется нуждой другого, заставит его поработать на себя, но не зиждет свое благосостояние на нужде других, а зиждет его на своем труде. От такого земельного мужика вы услышите: «Я люблю землю, люблю работу, если я ложусь спать и не чувствую боли в руках и ногах от работы, то мне совестно, кажется, будто я чего-то не сделал, даром прожил день»… Он расширяет свое хозяйство не с целью наживы только, работает до устали, недосыпает, недоедает. У такого земельного мужика никогда не бывает большого брюха, как у настоящего кулака.
Из всего «Счастливого Уголка» только в деревне Б. есть настоящий кулак. Этот ни земли, ни хозяйства, ни труда не любит, этот любит только деньги. Этот не скажет, что ему совестно, когда он, ложась спать, не чувствует боли в руках и ногах, этот, напротив, говорит: «работа дураков любит»… Этот кичится своим толстым брюхом, кичится тем, что сам мало работает: «у меня должники все скосят, сожнут и в амбар положат». Этот кулак землей занимается так себе, между прочим… У этого все зиждется не на земле, не на хозяйстве, не на труде, а на капитале, на который он торгует, который раздает в долг под проценты. Его кумир - деньги, о приумножении которых он только и думает… Он пускает этот капитал в рост, и это называется «ворочать мозгами». Ясно, что для развития его деятельности важно, чтобы крестьяне были бедны, нуждались, должны были обращаться к нему за ссудами».
(Энгельгардт А.Н. Из деревни. 12 писем. 1872-1887., письмо десятое)
Со времени написания этих строк до 20-х годов кулаки приросли числом, но суть их от этого не изменилась: как были они эксплуататорами при царе, так и остались ими при советской власти.
Обратим внимание ещё на одно немаловажное обстоятельство, отмеченное Энгельгардтом: «Ясно, что для развития его деятельности важно, чтобы крестьяне были бедны, нуждались, должны были обращаться к нему за ссудами».
(Там же)
Картинка кликабельна
Потому независимые, обеспеченные крестьяне - подрыв экономического базиса кулака. Это для просто зажиточного, богатого своим трудом крестьянина безразлично, бедны соседи или нет, а для кулака - очень даже небезразлично. В последние годы нас приучили смеяться над утверждением, что кулаки поджигали колхозные постройки, травили колхозный скот и т.д. Однако в подобных их действиях нет ничего удивительного: ведь колхозы делали крестьян независимыми от кулаков, то есть подрывали их экономический базис. Следовательно, кулаки были непримиримыми, принципиальными противниками советской власти, ибо она выбивала почву из-под их ног, не позволяла паразитировать.
Кроме того, давайте попробуем рассмотреть процесс в динамике: вот есть крестьяне, и есть кулаки. Последние эксплуатируют первых, выжимают их них все соки и богатеют за их счёт. Рано или поздно вся крестьянская земля будет скуплена (ах, да, «арендована») кулаками. Небольшая часть крестьян станет батраками и будет трудиться за еду (попробуй, покачай тут права, когда за воротами полно голодных, готовых трудиться на любых условиях), а большая часть пополнит армию пауперов. Затем более «сильные» кулаки поглотят менее «сильных». Что в итоге мы получим? Правильно, класс помещиков, только основанный не на наследственном праве, а на экономическом. А также многие миллионы «не вписавшихся в рынок» крестьян, умирающих голодной смертью. Могла пойти на это советская власть? Ответ, мне кажется, очевиден. Потому компромисса между кулачеством и советской властью просто не могло быть.
Мы много раз упоминали о кулаках, но кто же они такие - определения пока не дали. Дадим слово Е. Прудниковой:
«В последние годы утверждается, что кулаком считали любого «справного» крестьянина. Но при сталинской коллективизации причисление зажиточного хозяина к кулакам исходя из благосостояния считалось перегибом, каралось соответственно нравам того времени, а имущество возвращалось. В рассказах о коллективизации все время мелькает другой критерий - использование наемного труда. Но опять же ясно, что один-два батрака - это не эксплуатация. Если в хозяйстве две лошади и один взрослый работник, без батрака всяко не обойдешься. Точно так же в городах наличие домработницы не делало человека «классово чуждым».
А кроме того, известная фраза об «истреблении кулачества как класса» показывает, что это было некое отдельное явление. Зажиточный крестьянин в экономическом и общественном плане отличается от бедняка лишь количественно, а класс - это иное качество, причем качество, как учили нас еще в школе, определяемое по отношению к средствам производства».
В деревне каждый крестьянин продавать мешок-другой хлеба на базар не повезёт (да и лошадь, как мы уже знаем, была не в каждом крестьянском дворе). Таким образом, на селе просто обязан быть перекупщик, скупающий хлеб у крестьян и перепродающий его более крупным торговцам (или тем же крестьянам весной, по высоким ценам). С другой стороны, кому, как не ему держать в деревне лавку, торгуя всякой всячиной, необходимой на селе. И к кому же, как не к нему, обращаться крестьянам с просьбой, скажем, дать в долг (деньгами или хлебом), а также одолжить лошадь или инвентарь. А поскольку, кроме него, крестьянину обратиться не к кому, то, значит, кулак может назначать любые условия: и огромные проценты, и отработку, и расплату отдачей «в аренду» надела, и оказанием иных услуг, например, нужным голосованием по тем или иным вопросам на сельских сходах. Таким образом, кулак - не «справный хозяин», а жесточайший эксплуататор.
Итак, вместо «справного хозяина» у нас вырисовывается фигура ростовщика и перекупщика.
Откуда же взялись кулаки? После освобождения крестьян, естественно, что определённый процент оных «пошёл в гору»: кто-то, действительно, благодаря трудолюбию, кто-то набрёл на выгодный промысел, у кого-то жена рожала одних мальчиков и т.д. Разные пути. А общее у них то, что видя их достаток, к ним начинают обращаться односельчане с просьбой одолжить денег. Или хлеба до урожая. Или лошадь - вспахать надел. Или плуг. При этом наш зажиточный крестьянин понимает, что зажиточный он лишь до тех пор, пока удача ему улыбается. А случись болезнь, или лошадь захромает, или неурожай - и ага. Обезопасить же себя от перспективы оказаться в бедняках можно лишь максимально отдалившись от черты, отделяющей его от бедности. Достичь же этого можно без особого труда, пустив часть своих капиталов (деньги либо хлеб) в оборот под проценты. Правда, для этого надо перешагнуть уже другую границу, отделяющую крестьянина-труженика, доброго соседа, от кровососа-выжиги, эксплуатирующего своих соседей. Кто-то переступал, а кто-то - нет. Так вот: тех, кто переступал - и называли кулаками, а тех, кто нет - просто зажиточными крестьянами, или (кто победнее) середняками.
С накоплением капитальца возможности для эксплуатации односельчан увеличиваются: тут и торговлишка, и возможность отчуждения за долги надела (поскольку большая часть земли, несмотря на старания Столыпина, осталась общинной, то - «в аренду»), обработка этих земель должниками.
Картинка кликабельна
А.Н.Энгельгардт приводит свои обыденные наблюдения:
«Каждый мужик при случае кулак, эксплуататор, но пока он земельный мужик, пока он трудится, работает, занимается сам землей, это еще не настоящий кулак, он не думает все захватить себе, не думает, как бы хорошо было, чтобы все были бедны, нуждались, не действует в этом направлении. Конечно, он воспользуется нуждой другого, заставит его поработать на себя, но не зиждет свое благосостояние на нужде других, а зиждет его на своем труде. От такого земельного мужика вы услышите: «Я люблю землю, люблю работу, если я ложусь спать и не чувствую боли в руках и ногах от работы, то мне совестно, кажется, будто я чего-то не сделал, даром прожил день»… Он расширяет свое хозяйство не с целью наживы только, работает до устали, недосыпает, недоедает. У такого земельного мужика никогда не бывает большого брюха, как у настоящего кулака.
Из всего «Счастливого Уголка» только в деревне Б. есть настоящий кулак. Этот ни земли, ни хозяйства, ни труда не любит, этот любит только деньги. Этот не скажет, что ему совестно, когда он, ложась спать, не чувствует боли в руках и ногах, этот, напротив, говорит: «работа дураков любит»… Этот кичится своим толстым брюхом, кичится тем, что сам мало работает: «у меня должники все скосят, сожнут и в амбар положат». Этот кулак землей занимается так себе, между прочим… У этого все зиждется не на земле, не на хозяйстве, не на труде, а на капитале, на который он торгует, который раздает в долг под проценты. Его кумир - деньги, о приумножении которых он только и думает… Он пускает этот капитал в рост, и это называется «ворочать мозгами». Ясно, что для развития его деятельности важно, чтобы крестьяне были бедны, нуждались, должны были обращаться к нему за ссудами».
(Энгельгардт А.Н. Из деревни. 12 писем. 1872-1887., письмо десятое)
Со времени написания этих строк до 20-х годов кулаки приросли числом, но суть их от этого не изменилась: как были они эксплуататорами при царе, так и остались ими при советской власти.
Обратим внимание ещё на одно немаловажное обстоятельство, отмеченное Энгельгардтом: «Ясно, что для развития его деятельности важно, чтобы крестьяне были бедны, нуждались, должны были обращаться к нему за ссудами».
(Там же)
Картинка кликабельна
Потому независимые, обеспеченные крестьяне - подрыв экономического базиса кулака. Это для просто зажиточного, богатого своим трудом крестьянина безразлично, бедны соседи или нет, а для кулака - очень даже небезразлично. В последние годы нас приучили смеяться над утверждением, что кулаки поджигали колхозные постройки, травили колхозный скот и т.д. Однако в подобных их действиях нет ничего удивительного: ведь колхозы делали крестьян независимыми от кулаков, то есть подрывали их экономический базис. Следовательно, кулаки были непримиримыми, принципиальными противниками советской власти, ибо она выбивала почву из-под их ног, не позволяла паразитировать.
Кроме того, давайте попробуем рассмотреть процесс в динамике: вот есть крестьяне, и есть кулаки. Последние эксплуатируют первых, выжимают их них все соки и богатеют за их счёт. Рано или поздно вся крестьянская земля будет скуплена (ах, да, «арендована») кулаками. Небольшая часть крестьян станет батраками и будет трудиться за еду (попробуй, покачай тут права, когда за воротами полно голодных, готовых трудиться на любых условиях), а большая часть пополнит армию пауперов. Затем более «сильные» кулаки поглотят менее «сильных». Что в итоге мы получим? Правильно, класс помещиков, только основанный не на наследственном праве, а на экономическом. А также многие миллионы «не вписавшихся в рынок» крестьян, умирающих голодной смертью. Могла пойти на это советская власть? Ответ, мне кажется, очевиден. Потому компромисса между кулачеством и советской властью просто не могло быть.