Вопросы философии и психологии. Год XIV. Книга IV (64). Сентябрь-октябрь 1902 г.
Вера. Психологический этюд. (Окончание.) - Соколов Павел Петрович (1863-1923)
...Чужие мысли всегда бывают отделены от нас стеною наших собственных мыслей, и если в нашей душе нет никаких сродных им созвучий, мы не только не чувствуем доверия к ним, но иногда оказываемся даже неспособными понять их. „Всякий, кто пробовал, хотя бы немножко спорить о каком-нибудь предмете, - говорит Полан, - мог заметить, что очень часто его доводы бывают не поняты и те ответы, которые противополагаются его умозаключениям, не имеют логической связи с тем, что он говорил. Да и оба собеседника часто могли бы сделать, каждый на свой счет, то же самое замечание. ... Иногда это происходит даже и в том случае, когда, человек изучил вопрос и сознательно исследовал аргументы; слова собеседника или книги не вызывают тех идей, которые должны вызываться ими, или вызывают их очень слабо, и они скоро бывают заглушены. Притча о зерне, падающем на каменистую дорогу, применяется здесь удивительно“. Если умственный кругозор человека ограничивается очень узким кругом понятий, то его несложные верования могут получить характер навязчивых идей и сделать его совершенно нечувствительным ко всяким другим умственным впечатлениям. Есть головы, в которые истина точно так же не может войти, как канат не может пройти сквозь угольное ушко. Маленькая, бедная, узкая, но необыкновенно устойчивая и живая группа представлений служит для них мерилом всех вещей и не допускает никаких других синтезов за ее пределами. Такие люди страдают своего рода умственной анестезией. Убеждать или разубеждать их было бы напрасным трудом, потому что они не понимают доказательств и не считаются с ними. Идеи, противоречащие их умственным привычкам, скользят по поверхности их душевного мира, не задевая внимания и не тревожа мысли.
...а свойства человеческого ума таковы, что раз он сплел сеть понятий, охватывающих действительность, он часто сам же первый в ней запутывается. Ослепленный блеском и силой своего синтеза, мыслитель иногда перестает замечать, что действительность бесконечно разнообразна и далеко не входит в придуманные им рамки. Его идеи безусловно истинны; следовательно, факты должны покорно подтверждать их, - такова его логика. И побуждаемый требованиями этой логики, он иногда сознательно или бессознательно искажает факты, насильственно втискивая их в свою систему. В этом отношении выдающиеся умы бывают способны доходить до таких крайностей и абсурдов, каких никогда не знают здравомыслящие дюжинные люди. Лучшим доказательством этого может служить один из величайших систематизаторов идей, Огюст Конт.
...Как бы ни был человек убежден в объективной достоверности своих идей, в них всегда бывают слышны субъективные мотивы, и мало найдется таких теорий, в которых внимательный наблюдатель не рассмотрел бы софизмов и самообманов „ума, одураченного сердцем“. По красивому сравнению Паульсена, люди строят свои миросозерцания подобно тому, как улитка строит себе жилище по размерам своего тела: их идеи соразмерны их силам; их верования пропорциональны их потребностям. Важное для меня есть существенное в мире, а существенное есть действительное, - вот схема, по которой всегда мыслил и, вероятно, всегда будет мысли человеческий ум *. Вырабатывая собственные убеждения, человек выбирает и утилизирует лишь те элементы, которые соответствуют его духовным интересам и удовлетворяют его моральным запросам; усвояя чужие верования, он следует тому же самому методу. Имеют ли эти верования рациональные основания, этим вопросом он часто совсем не задается или начинает задаваться только позднее. Когда такие основания будут ему нужны, он их отыщет; а если их нельзя отыскать, он их изобретет.
...Как бы ни была ложна известная система идей, она имеет все шансы сохраниться в сознании, благодаря тому простому факту, что она в нем существует. Вокруг нее незаметно образуется атмосфера привязанностей, интересов и привычек, которые невольно заставляют человека мириться с ее недостатками и поддерживают ее в сознании даже тогда, когда ум начинает против нее протестовать. Вот почему иногда самые очевидные логические доводы не оказывают ни малейшего действия на людей, сжившихся с своим убеждением. Логика мысли сталкивается в их душе с логикой сердца, которое умеет убеждать сильнее, чем мысль.
...Есть врачи, которые не верят в медицину, но не решаются открыто высказывать своих сомнений, чтобы не подорвать доверия публики к врачам. Недавняя травля против искреннего и мужественного автора „Записок врача“ показывает, как бывает трудна борьба с этим „esprit de corps“, с этими корпоративными убеждениями и предубеждениями. Многие из противников г. Вересаева знали, конечно, не хуже его недостатки современной медицины и беспомощное положение начинающего врача; но уверенность, что разоблачение этих истин может нанести ущерб интересам врачей и публики, не только помешала им согласиться с его мнением, но даже лишила их способности понять его намерения. Схема их мышления была такова же, как у некоторых отвлеченных теоретиков; только основой их умозаключений служила не идея истины, а принцип практической пользы. Во имя общей пользы пациенты должны питать доверие к врачам; следовательно, все россказни о бессилии и ошибках медицины - ересь, за которую виновного следует предать проклятию и отлучению. Раз основной догмат веры не должен подлежать спору, нужно отвергнуть все идеи, какие ему противоречат, и признать за истину все положения, которые его поддерживают, хотя бы ложность этих положений и была очевидна. Вот логика, которую нельзя опровергнуть никакими аргументами. Сила и устойчивость политических, сословных и профессиональных верований объясняется, конечно, в значительной степени тем обстоятельством, что в них почти всегда бывают замешаны соображения личного характера. Как бы человек ни распинался за интересы своей партии, сословия или корпорации, из-за них в большинстве случаев предательски выглядывает его собственный интерес. Отказаться от общих убеждений известной социальной группы значит иногда отказаться от очень выгодного общественного положения, пожертвовать очень приятными личными преимуществами, порвать сложную сеть прочно связавшихся житейских отношений. Для всего этого часто требуется так много бескорыстия и мужества, что люди предпочитают улаживать распри между своею совестью и общими верования даже ценой лицемерия и лжи.
...Чужие мысли всегда бывают отделены от нас стеною наших собственных мыслей, и если в нашей душе нет никаких сродных им созвучий, мы не только не чувствуем доверия к ним, но иногда оказываемся даже неспособными понять их. „Всякий, кто пробовал, хотя бы немножко спорить о каком-нибудь предмете, - говорит Полан, - мог заметить, что очень часто его доводы бывают не поняты и те ответы, которые противополагаются его умозаключениям, не имеют логической связи с тем, что он говорил. Да и оба собеседника часто могли бы сделать, каждый на свой счет, то же самое замечание. ... Иногда это происходит даже и в том случае, когда, человек изучил вопрос и сознательно исследовал аргументы; слова собеседника или книги не вызывают тех идей, которые должны вызываться ими, или вызывают их очень слабо, и они скоро бывают заглушены. Притча о зерне, падающем на каменистую дорогу, применяется здесь удивительно“. Если умственный кругозор человека ограничивается очень узким кругом понятий, то его несложные верования могут получить характер навязчивых идей и сделать его совершенно нечувствительным ко всяким другим умственным впечатлениям. Есть головы, в которые истина точно так же не может войти, как канат не может пройти сквозь угольное ушко. Маленькая, бедная, узкая, но необыкновенно устойчивая и живая группа представлений служит для них мерилом всех вещей и не допускает никаких других синтезов за ее пределами. Такие люди страдают своего рода умственной анестезией. Убеждать или разубеждать их было бы напрасным трудом, потому что они не понимают доказательств и не считаются с ними. Идеи, противоречащие их умственным привычкам, скользят по поверхности их душевного мира, не задевая внимания и не тревожа мысли.
...а свойства человеческого ума таковы, что раз он сплел сеть понятий, охватывающих действительность, он часто сам же первый в ней запутывается. Ослепленный блеском и силой своего синтеза, мыслитель иногда перестает замечать, что действительность бесконечно разнообразна и далеко не входит в придуманные им рамки. Его идеи безусловно истинны; следовательно, факты должны покорно подтверждать их, - такова его логика. И побуждаемый требованиями этой логики, он иногда сознательно или бессознательно искажает факты, насильственно втискивая их в свою систему. В этом отношении выдающиеся умы бывают способны доходить до таких крайностей и абсурдов, каких никогда не знают здравомыслящие дюжинные люди. Лучшим доказательством этого может служить один из величайших систематизаторов идей, Огюст Конт.
...Как бы ни был человек убежден в объективной достоверности своих идей, в них всегда бывают слышны субъективные мотивы, и мало найдется таких теорий, в которых внимательный наблюдатель не рассмотрел бы софизмов и самообманов „ума, одураченного сердцем“. По красивому сравнению Паульсена, люди строят свои миросозерцания подобно тому, как улитка строит себе жилище по размерам своего тела: их идеи соразмерны их силам; их верования пропорциональны их потребностям. Важное для меня есть существенное в мире, а существенное есть действительное, - вот схема, по которой всегда мыслил и, вероятно, всегда будет мысли человеческий ум *. Вырабатывая собственные убеждения, человек выбирает и утилизирует лишь те элементы, которые соответствуют его духовным интересам и удовлетворяют его моральным запросам; усвояя чужие верования, он следует тому же самому методу. Имеют ли эти верования рациональные основания, этим вопросом он часто совсем не задается или начинает задаваться только позднее. Когда такие основания будут ему нужны, он их отыщет; а если их нельзя отыскать, он их изобретет.
...Как бы ни была ложна известная система идей, она имеет все шансы сохраниться в сознании, благодаря тому простому факту, что она в нем существует. Вокруг нее незаметно образуется атмосфера привязанностей, интересов и привычек, которые невольно заставляют человека мириться с ее недостатками и поддерживают ее в сознании даже тогда, когда ум начинает против нее протестовать. Вот почему иногда самые очевидные логические доводы не оказывают ни малейшего действия на людей, сжившихся с своим убеждением. Логика мысли сталкивается в их душе с логикой сердца, которое умеет убеждать сильнее, чем мысль.
...Есть врачи, которые не верят в медицину, но не решаются открыто высказывать своих сомнений, чтобы не подорвать доверия публики к врачам. Недавняя травля против искреннего и мужественного автора „Записок врача“ показывает, как бывает трудна борьба с этим „esprit de corps“, с этими корпоративными убеждениями и предубеждениями. Многие из противников г. Вересаева знали, конечно, не хуже его недостатки современной медицины и беспомощное положение начинающего врача; но уверенность, что разоблачение этих истин может нанести ущерб интересам врачей и публики, не только помешала им согласиться с его мнением, но даже лишила их способности понять его намерения. Схема их мышления была такова же, как у некоторых отвлеченных теоретиков; только основой их умозаключений служила не идея истины, а принцип практической пользы. Во имя общей пользы пациенты должны питать доверие к врачам; следовательно, все россказни о бессилии и ошибках медицины - ересь, за которую виновного следует предать проклятию и отлучению. Раз основной догмат веры не должен подлежать спору, нужно отвергнуть все идеи, какие ему противоречат, и признать за истину все положения, которые его поддерживают, хотя бы ложность этих положений и была очевидна. Вот логика, которую нельзя опровергнуть никакими аргументами. Сила и устойчивость политических, сословных и профессиональных верований объясняется, конечно, в значительной степени тем обстоятельством, что в них почти всегда бывают замешаны соображения личного характера. Как бы человек ни распинался за интересы своей партии, сословия или корпорации, из-за них в большинстве случаев предательски выглядывает его собственный интерес. Отказаться от общих убеждений известной социальной группы значит иногда отказаться от очень выгодного общественного положения, пожертвовать очень приятными личными преимуществами, порвать сложную сеть прочно связавшихся житейских отношений. Для всего этого часто требуется так много бескорыстия и мужества, что люди предпочитают улаживать распри между своею совестью и общими верования даже ценой лицемерия и лжи.