Вопросы философии и психологии. Год XII. Книга III (58). Май-июнь 1901 г.
А. А. Козлов и его панпсихизм. - Лосский Николай Онуфриевич (1870-1965)
...К сожалению, однако, надо заметить, что он далеко не весь высказался в литературе. К нему вполне приложимы слова В. С. Соловьева, что немецкие ученые при личном знакомстве оказываются менее интересными и содержательными, чем их книги, а русские наоборот. Его взгляды на общественную жизнь, на религию, на искусство составляли чрезвычайно оригинальное целое и ярко характеризовали его личность, а между тем они не высказаны нигде.
...Один из важнейших принципов нашей эры, принцип любви, вызывал в нем отвращение. Он упрекал гр. Толстого и Владимира Соловьева за то, что они на каждом шагу говорят о любви, не решив вопроса, возможна ли соответственно природе субстанций такая любовь, которую они проповедуют. Так как мир складывается из относительно самостоятельных субстанций с их деятельностями, то он делал отсюда вывод, что всякая наша любовь есть предпочтение к одной из своих деятельностей перед другими; любить кого-нибудь или что-нибудь это значит любить свою деятельность, вызываемую каким-либо объектом. Следовательно, говорить о самопожертвовании, самоотвержении в точном смысле этого слова нельзя: такие явления немыслимы при его точке зрения на жизнь субстанций, да и вообще, пожалуй, недопустимы во всех мировоззрениях, отрицающих непосредственное сознавание (мистическое восприятие) мир не-я. Всякая субстанция развивается за свой счет и страх и пользуется всем, чем может, для увеличения интенсивности и сложности своей жизни. В пылу борьбы с проповедью самоотречения Козлов хвалил Штирнера и Ницше и даже заявлял иногда, что посредственные люди полезны, как „навоз“, содействующий пышному росту великих людей. На основании этих заявлений, Козлова можно было бы принять за крайнего индивидуалиста и проповедника чудовищного эгоизма. Однако это было бы неверно. Индивидуализм сочетался у него с универсализмом, как этого и следовало ожидать в системе, утверждающей, что мир есть единое целое, служащее телом Богу. Однако вследствие независимости субстанций друг от друга гармония в мировом целом достигается с помощью жестокого и могущественного средства: субстанции, отклоняющиеся в своем индивидуальном развитии от целей Бога, неминуемо терпят страдания и возвращаются ими на путь истинный. Понятно, что такое знание жизни и божественных целей достигается не путем книжного поучения, а посредством личного опыта. Поэтому-то, по мнению Козлова, философом может быть лишь человек, закаленный в горниле жизни и перебывший во многих положениях. Мудрость такого человека выражается в умении быть справедливым, т.-е. оценивать объективно, или согласно божественной точке зрения, свое место и место других субстанций в мировом целома. Правитель этого сурового мира, руководимого страданием, конечно похож не на любящую мать, а скорее на строгого отца, способного застрелить своего сына, если он поступит против требований долга. Однако на практике эта индивидуалистическая мораль, вскармливаемая личными страданиями, мало отличается от морали любви и самопожертвования. По крайней мере, Козлов во многих тяжких испытаниях, посланных ему жизнью и продолжавшихся много лет, проявил способность „любить свои деятельности“, направленные исключительно ко благу других субстанций.
...Своим развитием всякая субстанция, по его мнению, обязана лишь себе и своей трудоспособности. Не удивительно поэтому, что он перестал интересоваться активной общественной деятельностью и даже не высказывал своих взглядов в этой области в литератур. К тому же была и еще причина, заставлявшая его скрывать свои симпатии. В Киеве либерализм проявляется нередко в узкой форме хохломанства; а все ограниченное вызывало в Козлове отвращение.
...К сожалению, однако, надо заметить, что он далеко не весь высказался в литературе. К нему вполне приложимы слова В. С. Соловьева, что немецкие ученые при личном знакомстве оказываются менее интересными и содержательными, чем их книги, а русские наоборот. Его взгляды на общественную жизнь, на религию, на искусство составляли чрезвычайно оригинальное целое и ярко характеризовали его личность, а между тем они не высказаны нигде.
...Один из важнейших принципов нашей эры, принцип любви, вызывал в нем отвращение. Он упрекал гр. Толстого и Владимира Соловьева за то, что они на каждом шагу говорят о любви, не решив вопроса, возможна ли соответственно природе субстанций такая любовь, которую они проповедуют. Так как мир складывается из относительно самостоятельных субстанций с их деятельностями, то он делал отсюда вывод, что всякая наша любовь есть предпочтение к одной из своих деятельностей перед другими; любить кого-нибудь или что-нибудь это значит любить свою деятельность, вызываемую каким-либо объектом. Следовательно, говорить о самопожертвовании, самоотвержении в точном смысле этого слова нельзя: такие явления немыслимы при его точке зрения на жизнь субстанций, да и вообще, пожалуй, недопустимы во всех мировоззрениях, отрицающих непосредственное сознавание (мистическое восприятие) мир не-я. Всякая субстанция развивается за свой счет и страх и пользуется всем, чем может, для увеличения интенсивности и сложности своей жизни. В пылу борьбы с проповедью самоотречения Козлов хвалил Штирнера и Ницше и даже заявлял иногда, что посредственные люди полезны, как „навоз“, содействующий пышному росту великих людей. На основании этих заявлений, Козлова можно было бы принять за крайнего индивидуалиста и проповедника чудовищного эгоизма. Однако это было бы неверно. Индивидуализм сочетался у него с универсализмом, как этого и следовало ожидать в системе, утверждающей, что мир есть единое целое, служащее телом Богу. Однако вследствие независимости субстанций друг от друга гармония в мировом целом достигается с помощью жестокого и могущественного средства: субстанции, отклоняющиеся в своем индивидуальном развитии от целей Бога, неминуемо терпят страдания и возвращаются ими на путь истинный. Понятно, что такое знание жизни и божественных целей достигается не путем книжного поучения, а посредством личного опыта. Поэтому-то, по мнению Козлова, философом может быть лишь человек, закаленный в горниле жизни и перебывший во многих положениях. Мудрость такого человека выражается в умении быть справедливым, т.-е. оценивать объективно, или согласно божественной точке зрения, свое место и место других субстанций в мировом целома. Правитель этого сурового мира, руководимого страданием, конечно похож не на любящую мать, а скорее на строгого отца, способного застрелить своего сына, если он поступит против требований долга. Однако на практике эта индивидуалистическая мораль, вскармливаемая личными страданиями, мало отличается от морали любви и самопожертвования. По крайней мере, Козлов во многих тяжких испытаниях, посланных ему жизнью и продолжавшихся много лет, проявил способность „любить свои деятельности“, направленные исключительно ко благу других субстанций.
...Своим развитием всякая субстанция, по его мнению, обязана лишь себе и своей трудоспособности. Не удивительно поэтому, что он перестал интересоваться активной общественной деятельностью и даже не высказывал своих взглядов в этой области в литератур. К тому же была и еще причина, заставлявшая его скрывать свои симпатии. В Киеве либерализм проявляется нередко в узкой форме хохломанства; а все ограниченное вызывало в Козлове отвращение.