Бернард де Мандевиль (1670 - 1733) Басня о пчелах. (1705-1729)
Комментарии
(Р) ...Ибо они скромно жили теперь на свое жалованье
...несмотря на эту огромную необходимость денег, там, где собственность хорошо обеспечена, было бы легче жить без денег, чем без бедняков; ибо кто бы выполнял работу? По этой причине количество денег, обращающихся в стране, всегда должно быть пропорционально числу занятых рабочих рук, а заработная плата работников - пропорциональна цене провизии. Отсюда вполне доказуемо, что, если с бедными умело управляются, все, что обеспечивает изобилие, делает рабочих дешевыми; и так же, как следует не допускать, чтобы они голодали, так и получать они должны столько, чтобы нечего было сберегать. Если время от времени кто-либо из низшего класса благодаря необычайному трудолюбию и за счет ущемления своего желудка возвышается над тем положением, в котором он вырос, никто не должен препятствовать ему в этом; более того, это, бесспорно, самый мудрый путь для каждого человека в обществе и для каждой отдельной семьи - быть бережливым; но в интересах всех богатых стран, чтобы большая часть бедных почти никогда не была праздной и тем не менее постоянно тратила то, что заработала*.
Как очень хорошо заметил сэр Уильям Темпль, все люди более расположены к покою и наслаждению, чем к труду, когда их не побуждает к нему гордость или алчность, а те, кто обеспечивает себе на жизнь каждодневным трудом, редко поддаются сильному влиянию того или иного из этих аффектов, так что их ничто не подстегивает и не заставляет приносить пользу, кроме их нужд; облегчить их - благоразумие, но полностью удовлетворить - безрассудство. Тогда сделать рабочего человека трудолюбивым может единственно умеренное количество денег; ибо если их будет слишком мало, то в зависимости от его характера это либо приведет его к унынию, либо доведет до отчаяния, а если их будет слишком много, это сделает его дерзким и ленивым.
* Это место из «Басни о пчелах» цитирует К. Маркс в первом томе «Капитала» (гл. XXIII. «Всеобщий закон капиталистического накопления»). См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 23, стр. 628. - 184.
...Даже еще во время царствования Фердинанда и Изабеллы (которая снарядила Колумба) и некоторое время спустя Испания была плодородной страной, где процветали торговля и промышленность, и она могла гордиться знающим, трудолюбивым народом. Но как только это огромное сокровище, которое было добыто с большим риском и жестокостью, чем знал до той поры мир, и для овладения которым, по собственному признанию испанцев, они лишили жизни двадцать миллионов индейцев, - повторяю, как только этот океан сокровищ с ревом обрушился на них, он лишил их чувств и трудолюбие покинуло их. Землепашец оставил свой плуг, ремесленник - свои инструменты, купец - свою контору, все с презрением забросили свою работу, предались удовольствиям и стали благородными. Они полагали, что у них есть основание ценить себя выше всех соседей, и теперь ничто, кроме покорения мира, их не удовлетворяло.
(С) Честь не позволит отныне никому...
Честь в ее фигуральном смысле - ложная и несуществующая химера, изобретение моралистов и политиков и обозначает определенный принцип добродетели, не связанный с религией и обнаруживаемый у некоторых людей, заставляющий их строго выполнять свой долг и обязательства, какими бы они ни были. Например, человек чести вступает в заговор вместе с другими, чтобы убить короля; с этой идеей он должен жить какое-то время; и если под влиянием угрызений совести или добродушия он испугается чудовищности своей цели, выдаст заговор и даст показания против своих сообщников, тогда он потеряет свою честь, по крайней мере в глазах той партии, к которой он принадлежал. Превосходство этого принципа (чести) состоит в том, что простые люди лишены его и его можно встретить только у людей лучшего сорта, подобно тому как у некоторых апельсинов есть зерна, а у других нет, хотя внешность у них совершенно одинакова. В знатных семьях честь, подобно подагре, обычно считается наследственной, и все дети лордов рождаются с ней. Некоторые, никогда не ощущавшие ничего похожего на нее, приобретают ее благодаря беседам и чтению (особенно героических романов), другие - благодаря возвышению в жизни; но ничто так не способствует ее развитию, как шпага, и, однажды впервые повесив ее на пояс, некоторые люди уже в течение первых двадцати четырех часов ощущали значительные ростки ее в своей груди.
...При помощи хорошего правления можно всегда сохранять покой внутри общества, но никто не может навсегда обеспечить мир извне.
...В «Исследовании о происхождении моральной добродетели» я показал, как легко людей принудили верить всему, что говорится им в похвалу. Поэтому если законодатель или политик, которого они глубоко почитают, сказал бы им, что у большинства людей есть внутри определенное начало (principle) доблести, отличное от гнева или любого другого аффекта, которое заставляет их презирать опасность и бесстрашно встречать лицом к лицу самое смерть, и что те, кто имеет этого начала больше, чем другие, являются самыми ценными представителями своего рода, то весьма вероятно, если принять во внимание сказанное ранее, что большинство их восприняли бы это как истину, хотя они никогда вообще не ощущали в себе этого начала, и что самые гордые, чувствуя, что их тронула эта лесть, и не очень хорошо разбираясь в аффектах, могли бы вообразить, что они ощущают, как оно ворочается у них в груди, но ошибке принимая гордость за мужество.
(Р) ...Ибо они скромно жили теперь на свое жалованье
...несмотря на эту огромную необходимость денег, там, где собственность хорошо обеспечена, было бы легче жить без денег, чем без бедняков; ибо кто бы выполнял работу? По этой причине количество денег, обращающихся в стране, всегда должно быть пропорционально числу занятых рабочих рук, а заработная плата работников - пропорциональна цене провизии. Отсюда вполне доказуемо, что, если с бедными умело управляются, все, что обеспечивает изобилие, делает рабочих дешевыми; и так же, как следует не допускать, чтобы они голодали, так и получать они должны столько, чтобы нечего было сберегать. Если время от времени кто-либо из низшего класса благодаря необычайному трудолюбию и за счет ущемления своего желудка возвышается над тем положением, в котором он вырос, никто не должен препятствовать ему в этом; более того, это, бесспорно, самый мудрый путь для каждого человека в обществе и для каждой отдельной семьи - быть бережливым; но в интересах всех богатых стран, чтобы большая часть бедных почти никогда не была праздной и тем не менее постоянно тратила то, что заработала*.
Как очень хорошо заметил сэр Уильям Темпль, все люди более расположены к покою и наслаждению, чем к труду, когда их не побуждает к нему гордость или алчность, а те, кто обеспечивает себе на жизнь каждодневным трудом, редко поддаются сильному влиянию того или иного из этих аффектов, так что их ничто не подстегивает и не заставляет приносить пользу, кроме их нужд; облегчить их - благоразумие, но полностью удовлетворить - безрассудство. Тогда сделать рабочего человека трудолюбивым может единственно умеренное количество денег; ибо если их будет слишком мало, то в зависимости от его характера это либо приведет его к унынию, либо доведет до отчаяния, а если их будет слишком много, это сделает его дерзким и ленивым.
* Это место из «Басни о пчелах» цитирует К. Маркс в первом томе «Капитала» (гл. XXIII. «Всеобщий закон капиталистического накопления»). См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 23, стр. 628. - 184.
...Даже еще во время царствования Фердинанда и Изабеллы (которая снарядила Колумба) и некоторое время спустя Испания была плодородной страной, где процветали торговля и промышленность, и она могла гордиться знающим, трудолюбивым народом. Но как только это огромное сокровище, которое было добыто с большим риском и жестокостью, чем знал до той поры мир, и для овладения которым, по собственному признанию испанцев, они лишили жизни двадцать миллионов индейцев, - повторяю, как только этот океан сокровищ с ревом обрушился на них, он лишил их чувств и трудолюбие покинуло их. Землепашец оставил свой плуг, ремесленник - свои инструменты, купец - свою контору, все с презрением забросили свою работу, предались удовольствиям и стали благородными. Они полагали, что у них есть основание ценить себя выше всех соседей, и теперь ничто, кроме покорения мира, их не удовлетворяло.
(С) Честь не позволит отныне никому...
Честь в ее фигуральном смысле - ложная и несуществующая химера, изобретение моралистов и политиков и обозначает определенный принцип добродетели, не связанный с религией и обнаруживаемый у некоторых людей, заставляющий их строго выполнять свой долг и обязательства, какими бы они ни были. Например, человек чести вступает в заговор вместе с другими, чтобы убить короля; с этой идеей он должен жить какое-то время; и если под влиянием угрызений совести или добродушия он испугается чудовищности своей цели, выдаст заговор и даст показания против своих сообщников, тогда он потеряет свою честь, по крайней мере в глазах той партии, к которой он принадлежал. Превосходство этого принципа (чести) состоит в том, что простые люди лишены его и его можно встретить только у людей лучшего сорта, подобно тому как у некоторых апельсинов есть зерна, а у других нет, хотя внешность у них совершенно одинакова. В знатных семьях честь, подобно подагре, обычно считается наследственной, и все дети лордов рождаются с ней. Некоторые, никогда не ощущавшие ничего похожего на нее, приобретают ее благодаря беседам и чтению (особенно героических романов), другие - благодаря возвышению в жизни; но ничто так не способствует ее развитию, как шпага, и, однажды впервые повесив ее на пояс, некоторые люди уже в течение первых двадцати четырех часов ощущали значительные ростки ее в своей груди.
...При помощи хорошего правления можно всегда сохранять покой внутри общества, но никто не может навсегда обеспечить мир извне.
...В «Исследовании о происхождении моральной добродетели» я показал, как легко людей принудили верить всему, что говорится им в похвалу. Поэтому если законодатель или политик, которого они глубоко почитают, сказал бы им, что у большинства людей есть внутри определенное начало (principle) доблести, отличное от гнева или любого другого аффекта, которое заставляет их презирать опасность и бесстрашно встречать лицом к лицу самое смерть, и что те, кто имеет этого начала больше, чем другие, являются самыми ценными представителями своего рода, то весьма вероятно, если принять во внимание сказанное ранее, что большинство их восприняли бы это как истину, хотя они никогда вообще не ощущали в себе этого начала, и что самые гордые, чувствуя, что их тронула эта лесть, и не очень хорошо разбираясь в аффектах, могли бы вообразить, что они ощущают, как оно ворочается у них в груди, но ошибке принимая гордость за мужество.