ОПЫТ ЧИСТОЙ* РУССКОЙ ФИЛОСОФИИ
*Здесь философия "чистая" в том же смысле, как бывает таковой математика.
А собственно русская философия здесь - это, видимо, философия словесности.
[Лев Толстой очень любил детей]
ПИСАТЕЛЬ-МИЛЛИОНЕР, ГРАФ ЛЕВ ТОЛСТОЙ
Лев Толстой очень любил детей. Однажды он шел по Тверскому бульвару и увидел
впереди Пушкина. «Конечно, это уже не ребенок, это уже подросток, - подумал
Лев Толстой, - все равно, дай догоню и поглажу по головке». И побежал догонять
Пушкина. Пушкин же, не зная толстовских намерений, бросился наутек. Пробегая
мимо городового, сей страж порядка был возмущен неприличной быстротою бега в
людном месте и бегом устремился вслед с целью остановить. Западная пресса потом
писала, что в России литераторы подвергаются преследованиям со стороны властей.
Толстой на прогулке верхом, 1895. Великолепная лошадь и мощёная камнем тропинка.
Лев Толстой очень любил детей. Однажды он играл с ними весь день и проголодался.
«Сонечка, - говорит, - а, ангелочек, сделай мне тюрьку». Она возражает: «Левушка,
ты же видишь, я Войну и мир переписываю». «А-а-а, - возопил он, - так я и
знал, что тебе мой литературный фимиам дороже моего «Я». И костыль задрожал в его
судорожной руке.
Лев Толстой и Федор Михайлович Достоевский, царствие ему небесное, поспорили, кто
лучше роман напишет. Судить пригласили Тургенева. Толстой прибежал домой, заперся
в кабинете и начал скорее роман писать - про детей, конечно (он их очень любил).
Достоевский сидит у себя и думает: «Тургенев - человек робкий. Он сейчас сидит у
себя и думает: «Достоевский - человек нервный, если я скажу, что его роман хуже,
он и зарезать может. «Что же мне стараться? Все рано денежки мои будут». (Это уже
Достоевский думает). На сто рублей спорили. А Тургенев сидит в это время у себя
и думает: «Достоевский - человек нервный. Если я скажу, что его роман хуже, он и
зарезать может. С другой стороны, Толстой - граф. Тоже лучше не связываться. А ну
их совсем». И в ту же ночь уехал в Баден-Баден.
Лев Толстой жил на площади Пушкина, а Герцен - у Никитских ворот. Обоим по литературным
делам часто приходилось бывать на Тверском бульваре. И уж если встретятся - беда:
погонится Лев Толстой и хоть раз, да врежет костылем по башке. А бывало и так, что впятером
оттаскивали, а Герцена из фонтана водой в чувство приводили. Вот почему Пушкин к Вяземскому-то
в гости ходил, на окошке сидел. Так этот дом потом и назвался - дом Герцена.
Лев Толстой очень любил играть на балалайке (и, конечно, детей), но не умел. Бывало, пишет
роман «Война и мир», а сам думает: «Тень-дер-день-тер-тер-день-день-день». Или: «Брам-пам-
дам-дарарам-пам-пам».
Лев Толстой очень любил детей и писал про них стихи. Стихи эти списывал в отдельную тетрадку.
Однажды после чаю подает тетрадь жене: «Гляньте, Софи, правда, лучше Пушкина?» - а сам сзади
костыль держит. Она прочла и говорит: «Нет, Левушка, гораздо хуже. А чье это?» Тут он ее по
башке - трах! С тех пор он всегда полагался на ее литературный вкус.
Лев Толстой очень любил детей. Утром проснется, поймает кого-нибудь и гладит по головке, пока
не позовут завтракать.
Однажды Лев Толстой спросил Достоевского, царствие ему небесное: «Правда, Пушкин - плохой поэт?»
«Неправда», - хотел ответить Достоевский, но вспомнил, что у него не открывается рот с тех пор,
как он перевязал свой треснувший череп, и промолчал. «Молчание - знак согласия», - сказал Лев
Толстой и ушел. Тут Федор Михайлович, царствие ему небесное, вспомнил, что все это ему снилось
во сне, но было уже поздно.
Шел Пушкин по Тверскому бульвару и увидел Чернышевского. Подкрался и идет сзади. Мимо идущие
литераторы кланяются Пушкину, А Чернышевский думает - ему; радуется. Достоевский прошел -
поклонился, Помяловский, Григорович - поклон, Гоголь прошел - засмеялся и ручкой сделал привет -
тоже приятно, Тургенев - реверанс. Потом Пушкин ушел к Вяземскому чай пить. А тут навстречу
Толстой, молодой еще был, без бороды, в эполетах. И не посмотрел даже. Чернышевский потом писал
в дневнике: «Все писатили харошии, а Толстой - хамм. Патамушто».
Лев Толстой очень любил детей. Бывало, приведет в кабинет штук шесть, всех оделяет. И надо же:
вечно Герцену не везло - то вшивый достанется, то кусачий. А попробуй поморщиться - хватит костылем.
Счастливо избежав однажды встречи со Львом Толстым, идет Герцен по Тверскому бульвару и думает: «Все
же жизнь иногда прекрасна». Тут ему под ноги огромный котище. Черный. Враз сбивает с ног. Только встал,
отряхивает с себя прах - налетает свора черных собак, бегущих за этим котом, и вновь повергает на землю.
Вновь поднялся будущий издатель «Колокола» и видит: навстречу на вороном коне гарцует сам владелец собак -
поручик Лермонтов. «Конец», - мыслит автор «Былого и дум», - «сейчас они все разбегутся и…» Ничуть не бывало.
Сдержанный привычной рукой, конь строевым шагом проходит мимо и, только он миновал Герцена, размахивается
хвостом и - хрясть по морде. Очки, натурально, летят в кусты. «Ну, это еще полбеды», - думает бывший автор
«Сороки-воровки», отыскивает очки, водружает себе на нос и что же видит посреди куста?.. Ехидно улыбающееся
лицо Льва Толстого. Но Толстой ведь не изверг был. «Проходи, - говорит, бедолага», - и погладил по головке.
Лев Толстой очень любил детей, и все ему было мало. Приведет полную комнату, шагу ступить негде, а он все
кричит: «Еще! Еще!»
Лев Толстой очень любил детей, а взрослых терпеть не мог, особенно Герцена. Как увидит, так и бросается
с костылем и все в глаз норовит, в глаз. А тот делает вид, что не замечает. Говорит: «Ох, Толстой, ох, Толстой…»
Ну и так далее. Это был... да и не разгон даже, а так проба пера, проба стилистики, хармсовская проба,
а сколько ещё не попробовали. Настоящая философия, однажды начавшись, уже никогда не не кончается.
А собственно русская философия здесь - это, видимо, философия словесности.
[Лев Толстой очень любил детей]
ПИСАТЕЛЬ-МИЛЛИОНЕР, ГРАФ ЛЕВ ТОЛСТОЙ
Лев Толстой очень любил детей. Однажды он шел по Тверскому бульвару и увидел
впереди Пушкина. «Конечно, это уже не ребенок, это уже подросток, - подумал
Лев Толстой, - все равно, дай догоню и поглажу по головке». И побежал догонять
Пушкина. Пушкин же, не зная толстовских намерений, бросился наутек. Пробегая
мимо городового, сей страж порядка был возмущен неприличной быстротою бега в
людном месте и бегом устремился вслед с целью остановить. Западная пресса потом
писала, что в России литераторы подвергаются преследованиям со стороны властей.
Толстой на прогулке верхом, 1895. Великолепная лошадь и мощёная камнем тропинка.
Лев Толстой очень любил детей. Однажды он играл с ними весь день и проголодался.
«Сонечка, - говорит, - а, ангелочек, сделай мне тюрьку». Она возражает: «Левушка,
ты же видишь, я Войну и мир переписываю». «А-а-а, - возопил он, - так я и
знал, что тебе мой литературный фимиам дороже моего «Я». И костыль задрожал в его
судорожной руке.
Лев Толстой и Федор Михайлович Достоевский, царствие ему небесное, поспорили, кто
лучше роман напишет. Судить пригласили Тургенева. Толстой прибежал домой, заперся
в кабинете и начал скорее роман писать - про детей, конечно (он их очень любил).
Достоевский сидит у себя и думает: «Тургенев - человек робкий. Он сейчас сидит у
себя и думает: «Достоевский - человек нервный, если я скажу, что его роман хуже,
он и зарезать может. «Что же мне стараться? Все рано денежки мои будут». (Это уже
Достоевский думает). На сто рублей спорили. А Тургенев сидит в это время у себя
и думает: «Достоевский - человек нервный. Если я скажу, что его роман хуже, он и
зарезать может. С другой стороны, Толстой - граф. Тоже лучше не связываться. А ну
их совсем». И в ту же ночь уехал в Баден-Баден.
Лев Толстой жил на площади Пушкина, а Герцен - у Никитских ворот. Обоим по литературным
делам часто приходилось бывать на Тверском бульваре. И уж если встретятся - беда:
погонится Лев Толстой и хоть раз, да врежет костылем по башке. А бывало и так, что впятером
оттаскивали, а Герцена из фонтана водой в чувство приводили. Вот почему Пушкин к Вяземскому-то
в гости ходил, на окошке сидел. Так этот дом потом и назвался - дом Герцена.
Лев Толстой очень любил играть на балалайке (и, конечно, детей), но не умел. Бывало, пишет
роман «Война и мир», а сам думает: «Тень-дер-день-тер-тер-день-день-день». Или: «Брам-пам-
дам-дарарам-пам-пам».
Лев Толстой очень любил детей и писал про них стихи. Стихи эти списывал в отдельную тетрадку.
Однажды после чаю подает тетрадь жене: «Гляньте, Софи, правда, лучше Пушкина?» - а сам сзади
костыль держит. Она прочла и говорит: «Нет, Левушка, гораздо хуже. А чье это?» Тут он ее по
башке - трах! С тех пор он всегда полагался на ее литературный вкус.
Лев Толстой очень любил детей. Утром проснется, поймает кого-нибудь и гладит по головке, пока
не позовут завтракать.
Однажды Лев Толстой спросил Достоевского, царствие ему небесное: «Правда, Пушкин - плохой поэт?»
«Неправда», - хотел ответить Достоевский, но вспомнил, что у него не открывается рот с тех пор,
как он перевязал свой треснувший череп, и промолчал. «Молчание - знак согласия», - сказал Лев
Толстой и ушел. Тут Федор Михайлович, царствие ему небесное, вспомнил, что все это ему снилось
во сне, но было уже поздно.
Шел Пушкин по Тверскому бульвару и увидел Чернышевского. Подкрался и идет сзади. Мимо идущие
литераторы кланяются Пушкину, А Чернышевский думает - ему; радуется. Достоевский прошел -
поклонился, Помяловский, Григорович - поклон, Гоголь прошел - засмеялся и ручкой сделал привет -
тоже приятно, Тургенев - реверанс. Потом Пушкин ушел к Вяземскому чай пить. А тут навстречу
Толстой, молодой еще был, без бороды, в эполетах. И не посмотрел даже. Чернышевский потом писал
в дневнике: «Все писатили харошии, а Толстой - хамм. Патамушто».
Лев Толстой очень любил детей. Бывало, приведет в кабинет штук шесть, всех оделяет. И надо же:
вечно Герцену не везло - то вшивый достанется, то кусачий. А попробуй поморщиться - хватит костылем.
Счастливо избежав однажды встречи со Львом Толстым, идет Герцен по Тверскому бульвару и думает: «Все
же жизнь иногда прекрасна». Тут ему под ноги огромный котище. Черный. Враз сбивает с ног. Только встал,
отряхивает с себя прах - налетает свора черных собак, бегущих за этим котом, и вновь повергает на землю.
Вновь поднялся будущий издатель «Колокола» и видит: навстречу на вороном коне гарцует сам владелец собак -
поручик Лермонтов. «Конец», - мыслит автор «Былого и дум», - «сейчас они все разбегутся и…» Ничуть не бывало.
Сдержанный привычной рукой, конь строевым шагом проходит мимо и, только он миновал Герцена, размахивается
хвостом и - хрясть по морде. Очки, натурально, летят в кусты. «Ну, это еще полбеды», - думает бывший автор
«Сороки-воровки», отыскивает очки, водружает себе на нос и что же видит посреди куста?.. Ехидно улыбающееся
лицо Льва Толстого. Но Толстой ведь не изверг был. «Проходи, - говорит, бедолага», - и погладил по головке.
Лев Толстой очень любил детей, и все ему было мало. Приведет полную комнату, шагу ступить негде, а он все
кричит: «Еще! Еще!»
Лев Толстой очень любил детей, а взрослых терпеть не мог, особенно Герцена. Как увидит, так и бросается
с костылем и все в глаз норовит, в глаз. А тот делает вид, что не замечает. Говорит: «Ох, Толстой, ох, Толстой…»
Ну и так далее. Это был... да и не разгон даже, а так проба пера, проба стилистики, хармсовская проба,
а сколько ещё не попробовали. Настоящая философия, однажды начавшись, уже никогда не не кончается.